 ПОЗНАВАТЕЛЬНОЕ Сила воли ведет к действию, а позитивные действия формируют позитивное отношение Как определить диапазон голоса - ваш вокал Игровые автоматы с быстрым выводом Как самому избавиться от обидчивости Противоречивые взгляды на качества, присущие мужчинам Вкуснейший "Салат из свеклы с чесноком" Натюрморт и его изобразительные возможности Применение, как принимать мумие? Мумие для волос, лица, при переломах, при кровотечении и т.д. Как научиться брать на себя ответственность Зачем нужны границы в отношениях с детьми? Световозвращающие элементы на детской одежде Как победить свой возраст? Восемь уникальных способов, которые помогут достичь долголетия Классификация ожирения по ИМТ (ВОЗ) Глава 3. Завет мужчины с женщиной
Оси и плоскости тела человека - Тело человека состоит из определенных топографических частей и участков, в которых расположены органы, мышцы, сосуды, нервы и т.д.
| б) основаниями такого изменения явились действия (бездействие) взыскателя или иные причины, не связанные с деятельностью лица, не исполнившего судебный акт.
На наш взгляд, разумность данного правила достаточно очевидна. Вместе с тем отсутствие правовых норм, непосредственно определяющих правовые последствия трансформации установленного судом правоотношения, порождает два крайне важных практических вопроса: должны ли суды в правоприменительной деятельности, исходя из существующего правового регулирования, учитывать сформулированные выше подходы, и если должны, то в какой процедуре это должно реализовываться? Собственно, ответ на первый вопрос содержится в предшествующей части нашего изложения: вся логика рассуждений построена на общеправовом принципе справедливости. То, что законодатель ни в АПК РФ, ни в ГПК РФ не включил соответствующие правовые нормы, не должно препятствовать реализации конкретных правовых идей, обосновываемых указанным принципом. В качестве дополнительного аргумента в пользу принципиальной возможности дезавуирования правовых последствий принятого судебного акта по причине последующей трансформации материального правоотношения сошлемся на такое специфическое основание для пересмотра судебного акта, как судебное признание сделки недействительной (п. 2 ч. 3 ст. 311 АПК РФ <287>). Если разобраться в сущности данной процессуальной конструкции, то станет очевидно, что законодатель допускает пересмотр вступившего в законную силу судебного акта в том числе и тогда, когда уже установленное судом правоотношение ретроспективно поражается (именно это происходит при признании недействительной оспоримой сделки <288>). Но ведь поражение позитивно-правовых последствий сделки - это только одна из возможных трансформаций! Почему же не признать, что и иные трансформации установленного судом материального правоотношения могут (и должны) влечь процессуально- и публично-правовые последствия? В конце концов, и при оспаривании сделки, и при предоставлении отсрочки (рассрочки) исполнения, и при изменении способа и порядка исполнения судебного акта именно суд констатирует произошедшую трансформацию. И потому нет никаких разумных доводов в одном случае допускать пересмотр вступившего в законную силу судебного акта, а в других, ссылаясь на формальное отсутствие непосредственного правового регулирования, отказывать в наступлении необходимых процессуальных и публично-правовых последствий. -------------------------------- <287> В ред. ФЗ от 23 декабря 2010 г. N 379-ФЗ "О внесении изменений в Арбитражный процессуальный кодекс Российской Федерации" // Российская газета. 2010. 27 декабря. N 293. <288> Исключая, конечно, случаи, когда сделка прекращается на будущее время (Высший Арбитражный Суд РФ даже специально это подчеркивает - см. п. 8 Постановления Пленума Высшего Арбитражного Суда РФ от 12 марта 2007 г. N 17 "О применении Арбитражного процессуального кодекса Российской Федерации при пересмотре вступивших в законную силу судебных актов по вновь открывшимся обстоятельствам" // Вестник Высшего Арбитражного Суда РФ. 2007. N 4).
Теперь обратимся к вопросу о процедуре, которая должна использоваться для судебной фиксации правовых последствий трансформации установленного судом правоотношения. Применительно к ситуации, когда вопрос о привлечении лица к ответственности за неисполнение судебного акта рассматривается уже после имевшей место ретроспективной трансформации установленного судом правоотношения, особых проблем не возникает: здесь суд, установив фактическое наличие вышеуказанных обстоятельств, должен вынести определение об отказе в наложении судебного штрафа. Однако как поступать суду, если ретроспективная трансформация установленного судом правоотношения имела место после вынесения определения о наложении судебного штрафа? De lege lata единственной нормой, которая позволяет суду самому дезавуировать ранее вынесенное им определение о судебном штрафе, является п. 1 ст. 106 ГПК РФ: "В течение десяти дней со дня получения копии определения суда о наложении судебного штрафа лицо, на которое наложен штраф, может обратиться в суд, наложивший штраф, с заявлением о сложении или об уменьшении штрафа". Понятно, что процедура сложения штрафа, существующая в гражданском процессе (и, заметим, отсутствующая в арбитражном) не рассчитана на ретроспективную трансформацию установленного судом правоотношения. Правило п. 1 ст. 106 ГПК РФ прежде всего ориентировано на случаи, когда определение о наложении штрафа вынесено без участия в судебном заседании привлекаемого к ответственности лица, которому - в достаточно сжатые сроки - предлагается инициировать пересмотр вынесенного в отношении его судебного акта. Конечно, нельзя совсем исключать возможность того, что ретроспективная трансформация установленного судом правоотношения произойдет именно в десятидневный срок после получения копии определения суда о наложении судебного штрафа. Но это будет лишь случайное совпадение; эффективное правовое регулирование требует отыскания универсальной процедуры, которая могла бы быть применима независимо от времени получения копии такого определения. Итак, если в действующем законодательстве не существует никакой специальной процедуры, в рамках которой лицо, ранее привлеченное к ответственности за неисполнение судебного акта, освобождалось бы от ответственности за такое деяние, то можно ли, используя субсидиарное применение закона либо аналогию закона, отыскать необходимый процессуальный регламент? Наиболее очевидным здесь будет обращение к законодательству об административных правонарушениях. Однако КоАП РФ не содержит конкретных процедурных правил, которые бы позволяли органу, уже вынесшему постановление о назначении административного наказания, впоследствии освободить от ответственности правонарушителя. Упоминаемое в ряде административных норм "освобождение от административной ответственности" как полномочие судьи, органа, должностного лица, уполномоченных решить дело об административном правонарушении (ч. 2 ст. 2.3, ч. 2 ст. 2.6.1, ст. 2.9 КоАП РФ и др.), рассчитано на реализацию исключительно в рамках возбужденного производства по делу об административном правонарушении. Итогом такой реализации может стать лишь вынесение постановления о прекращении производства по делу об административном правонарушении (п. 4 ч. 1.1 ст. 29.9 КоАП РФ). Соответственно, никаких полномочий у судьи (органа, должностного лица, уполномоченных решить дело об административном правонарушении) по освобождению от административной ответственности вследствие ретроспективного изменения материального отношения нет <289>. Поэтому обращение к действующему законодательству об административном судопроизводстве никоим образом не приближает нас к решению поставленной задачи. -------------------------------- <289> Полагаем, что такое положение следует отнести к законодательным упущениям: как, к примеру, поступать, если после привлечения лица к административной ответственности за "самовольное подключение к электрическим сетям" (ст. 7.19 КоАП РФ) правонарушитель заключил с уполномоченным лицом договор энергоснабжения, условия которого применяются к отношениям, возникшим до его заключения (п. 2 ст. 425 ГК РФ)? Ведь ситуация абсолютно идентична рассматриваемой: ретроспективное распространение действия договорного отношения исключает "самовольность подключения", в то же время на момент вынесения постановления о привлечении лица к административной ответственности "самовольное подключение" действительно имело место!
Вряд ли допустимо в порядке межотраслевой аналогии обращение к нормам уголовного и уголовно-процессуального законодательства об основаниях для освобождения от наказания (см. гл. 12 Уголовного кодекса РФ) и процедуре, в рамках которой должны рассматриваться соответствующие вопросы (см. ст. 399 Уголовно-процессуального кодекса РФ). Дело в том, что ретроспективное изменение материального отношения исключает само наличие составов правонарушений, предусмотренных ст. 332 АПК РФ. Поэтому вопрос, конечно же, находится не в плоскости института освобождения от наказания - необходима принципиальная отмена самого судебного акта, на основании которого лицо было привлечено к ответственности. Полагаем, что наиболее верным было бы обращение к процедуре пересмотра вступившего в законную силу судебного акта по новым обстоятельствам (гл. 37 АПК РФ), ведь трансформация установленного судом правоотношения возникла после принятия судебного акта о привлечении лица к ответственности за неисполнение судебного акта, но имеет существенное значение для правильного разрешения рассматриваемого вопроса. Итак, отсутствие в легальном перечне новых обстоятельств (ч. 3 ст. 311 АПК РФ) упоминания о ретроспективной трансформации установленного судом правоотношения никоим образом не препятствует использованию процедуры пересмотра вступившего в законную силу судебного акта о привлечении лица к ответственности за неисполнение судебного акта по новым обстоятельства (гл. 37 АПК РФ) в порядке внутриотраслевой аналогии. Сформулированный подход равным образом применим и к гражданскому процессу, поэтому в случае, если в ГПК РФ будет введена норма об ответственности за неисполнение судебного акта, то в порядке внутриотраслевой аналогии следует использовать процессуальные правила, установленные для пересмотра по вновь открывшимся или новым обстоятельствам судебных постановлений, вступивших в законную силу (гл. 42 ГПК РФ). Возможен, правда, еще один (довольно редкий, заметим) случай, когда определение об отсрочке (рассрочке) исполнения, об изменении способа и порядка исполнения вступает в законную силу тогда, когда сам судебный акт о привлечении лица к ответственности за неисполнение судебного акта в законную силу еще не вступил. Понятно, что обращение к процедуре, установленной гл. 37 АПК РФ (гл. 42 ГПК РФ), здесь вряд ли будет корректно. Логичнее в подобной ситуации использовать процедуры обжалования не вступивших в законную силу судебных актов. Хотя такой подход не будет являться безупречным: суд проверочной инстанции будет устанавливать обстоятельства, которые априори не могли быть известны суду нижестоящей инстанции в силу того, что сама трансформация материального правоотношения произошла уже после вынесения оспариваемого судебного акта. 1.2.3. В третьем случае, как мы указывали выше, меры административной ответственности применяются к иным субъектам, которые в силу специфики исполнения определенного рода обязательств являются обязательными участниками в процедуре передачи некоторых объектов гражданских и иных прав от должника взыскателю. Не вызывает сомнений, что ретроспективное изменение установленного судом правоотношения должно оказывать схожее влияние на публичные правоотношения с указанными субъектами, ведь по большому счету нет разницы в том, кто привлекается к ответственности - должник (лицо, на которое возложено совершение действий, указанных в исполнительном листе) либо банк, иная кредитная организация, эмитент или профессиональный участник рынка ценных бумаг. Однако здесь необходимо одно важное уточнение. Применительно к освобождению от ответственности должника (лица, на которое возложено совершение действий, указанных в исполнительном листе) мы указали, что основаниями изменения установленного судом правоотношения должны выступать действия (бездействие) взыскателя или иные причины, не связанные с деятельностью должника (лица, на которое возложено совершение действий, указанных в исполнительном листе). В данном случае это уточняющее дополнение должно быть модифицировано - субъекты, поименованные в ч. ч. 2, 2.1 ст. 17.14 КоАП РФ, при ретроспективном изменении установленного судом правоотношения должны нести ответственность за неисполнение судебных актов лишь в том случае, когда имевшая место трансформация была каким-либо образом связана с их деятельностью. Например, можно смоделировать следующую последовательность. Банк не исполнил содержащееся в исполнительном документе требование о взыскании денежных средств с должника и был привлечен к ответственности по ч. 2 ст. 17.14 КоАП РФ. Затем у банка была отозвана лицензия, и уже после этого должнику была предоставлена отсрочка по причинам, связанным с невозможностью распоряжения денежными средствами на счете, открытом в таком банке. Очевидно, что нет никаких разумных оснований для освобождения банка от ответственности за имевшее место неисполнение содержащегося в исполнительном документе требования о взыскании денежных средств с должника, - в рассматриваемом случае ретроспективное изменение судебного акта явилось прямым следствием ненадлежащей деятельности самого банка. Итак, субъекты, которые в силу специфики исполнения определенного рода обязательств являются обязательными участниками в процедуре передачи объектов гражданских и иных прав от должника взыскателю, при вынесении судебного акта об отсрочке (рассрочке) исполнения, изменении способа и порядка исполнения не должны привлекаться к ответственности за имевшее место неисполнение судебного акта, а если они ранее были привлечены к ответственности, то подлежат освобождению от нее, если совокупно имеются два обстоятельства: а) неисполненный судебный акт изменен ретроспективно - так, что на момент привлечения такого субъекта к ответственности подлежащей исполнению обязанности де-юре не существовало; Б) основаниями такого изменения явились действия (бездействие) взыскателя, должника или иные причины, не связанные с деятельностью привлеченного (привлекаемого) к ответственности субъекта. 1.3. При производстве в суде соответствующей инстанции судом могли быть вынесены обеспечительные судебные акты. В каком случае трансформация установленного судом материального правоотношения может каким-либо образом повлиять на принятые обеспечительные меры? Полагаем, что само по себе изменение установленного судом материального правоотношения, в результате которого обязательство подлежит исполнению по частям (при рассрочке) либо в более поздний срок (при отсрочке), никакого влияния на принятые обеспечительные меры оказывать не может. Действительно, если не отпали установленные законом обеспечительные основания (ч. 2 ст. 90 АПК РФ, ст. 139 ГПК РФ), то отменять обеспечительные меры только лишь по причине корректировки срока исполнения обязательства нельзя. То же можно сказать и о замене одних мер по обеспечению иска другими: даже действующие процессуальные нормы, содержащие крайне неопределенные основания для такой замены (ст. 95 АПК РФ, ст. 143 ГПК РФ), вряд ли предполагают возможность корректировки обеспечительных мер исключительно лишь в связи с предоставлением отсрочки (рассрочки). В то же время некоторые из обеспечительных мер (арест индивидуально-определенного имущества, запрещение ответчику и другим лицам совершать определенные действия, касающиеся предмета спора, возложение на ответчика обязанности совершить определенные действия в целях предотвращения порчи, ухудшения состояния спорного имущества, передача спорного имущества на хранение истцу или другому лицу) имеют непосредственную связь с предметом спора. И если при трансформации установленного судом правоотношения производится качественная замена предмета спора (а именно это происходит при изменении способа исполнения судебного акта), то такая связь, безусловно, утрачивается. Например, сначала суд выносит обеспечительное определение об обязании ответчика совершить определенные действия в целях предотвращения порчи, ухудшения состояния спорного имущества (индивидуально-определенной вещи), а затем (после вынесения судебного акта о виндикации этой вещи) суд изменяет способ исполнения судебного акта, обязывая ответчика уплатить стоимость вещи. Очевидно, что, даже если сама вещь сохранилась в натуре (к примеру, была отчуждена добросовестному приобретателю), никаких оснований для сохранения избранной обеспечительной меры не имеется. Таким образом, в качестве общего правила можно сформулировать положение о том, что изменение (прекращение) установленного судом правоотношения, сопряженное с качественной заменой предмета спора, должно являться основанием для отмены обеспечительных мер, принятых в отношении такого предмета спора. В то же время, если сам предмет спора остается в собственности <290> должника, то даже утрата непосредственной связи между обеспечительной мерой и таким предметом не препятствует применению обеспечительной меры, содержательно направленной к сохранению имущественной сферы должника (это положение следует рассматривать как специальное правило по отношению к изложенному выше). -------------------------------- <290> Либо на ином праве, когда законом допускается обращение взыскания на имущество.
Полагаем также, что замена либо отмена обеспечительных мер не исключена и по причине изменения порядка исполнения судебного акта. К примеру, абз. 2 п. 2 ст. 79 Семейного кодекса РФ предусмотрено, что при невозможности исполнения решения суда о передаче ребенка без ущерба его интересам ребенок может быть по определению суда временно помещен в организацию для детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей. Такое судебное определение с точки зрения содержательной следует квалифицировать именно как изменяющее порядок исполнения судебного акта. Соответственно, если ранее по спору, связанному с воспитанием ребенка, было принято обеспечительное определение, которое возлагало на одного из родителей обязанность совершать определенные действия в отношении ребенка, то с помещением его в организацию для детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей, такая обязанность должна прекратиться. 2. Теперь проанализируем юридическую судьбу некоторых публичных отношений, возникших по воле органов принудительного исполнения. 2.1. При поступлении исполнительного документа в службу судебных приставов судебный пристав-исполнитель выносит постановление о возбуждении исполнительного производства (ст. 30 ФЗ "Об исполнительном производстве"). Если трансформация установленного судом правоотношения хронологически относится к периоду, следующему за моментом возбуждения исполнительного производства, то никаких видимых причин для дезавуирования правовых последствий постановления о возбуждении исполнительного производства не имеется. Объяснение лежит на поверхности - на момент вынесения постановления о возбуждении исполнительного производства имелись установленные к тому законные основания, и даже после произошедшей трансформации установленного судом правоотношения такие основания не отпали. К примеру, если суд после возбуждения исполнительного производства изменил способ исполнения судебного акта, обязав должника вместо передачи конкретной вещи уплатить денежные средства, то такая трансформация, конечно же, не может влиять на ранее возникшие исполнительные правоотношения: замена способа исполнения происходит на будущее, до момента вынесения судебного определения о такой замене материальное правоотношение существовало в первоначальном виде, а посему никакой необходимости "препарировать" постановление о возбуждении исполнительного производства нет. В то же время возможны и иные трансформации. Так, отсрочка (рассрочка) исполнения судебного акта ретроспективно преобразует установленное судом правоотношение, перенося на будущее (по отношению к моменту возбуждения исполнительного производства) срок исполнения обязательства. Итак, если хронологическая глубина произошедшей ретроспективной трансформации установленного судом правоотношения затронула сам момент возбуждения исполнительного производства, то возникают вполне резонные вопросы. Какой должна быть судьба указанного постановления? Подлежит ли оно отмене самим судебным приставом-исполнителем, признанию недействительным в судебном порядке или же вообще не должно подвергаться какой-либо корректировке (опорочиванию)? В последнем случае логически возникает также вопрос о судьбе самого исполнительного производства. В действующем законодательстве о правовых последствиях отсрочки и рассрочки исполнения судебного акта, предоставленных на стадии исполнительного производства, упоминается в двух нормах: "В случае предоставления должнику отсрочки исполнения судебного акта, акта другого органа или должностного лица исполнительные действия не совершаются и меры принудительного исполнения не применяются в течение срока, установленного судом, другим органом или должностным лицом, предоставившими отсрочку. В случае предоставления должнику рассрочки исполнения судебного акта, акта другого органа или должностного лица исполнительный документ исполняется в той части и в те сроки, которые установлены в акте о предоставлении рассрочки" (ч. ч. 2, 3 ст. 37 ФЗ "Об исполнительном производстве"). Чтобы понять принципиальный подход законодателя к конструированию правовых последствий ретроспективной трансформации установленного судом правоотношения, обратимся к нормам, регулирующим процедуру возбуждения исполнительного производства в тех случаях, когда в исполнительном листе прямо указано на хронологически еще не наступившую дату начала "срока действия исполнительного листа" (абз. 10 ч. 1 ст. 320 АПК РФ). Часть 1 ст. 31 ФЗ "Об исполнительном производстве", устанавливающая основания для отказа в возбуждении исполнительного производства, упоминаний о сроке исполнения обязательства не содержит. В ч. 13 ст. 30 ФЗ "Об исполнительном производстве" обнаруживается прямое закрепление идеи о допустимости возбуждения исполнительного производства по обязательству, срок исполнения которого еще не наступил: "Если в исполнительном документе указан срок исполнения, то срок для добровольного исполнения определяется в соответствии со сроком, указанным в исполнительном документе". Иначе говоря, законодатель единственным правовым последствием видит соответствующий перенос срока для добровольного исполнения. Вряд ли такой подход является концептуально верным. Во-первых, весьма сомнительно с гражданско-правовой, а с точки зрения расходования судебным приставом-исполнителем государственных средств вообще нецелесообразно использовать исполнительные процедуры в отношении еще не подлежащего исполнению обязательства. Во-вторых, сразу возникает почва для противоречий в инстанционной реализации одних и тех же правовых институтов. Например, суд мог отказать в аресте имущества ответчика по причине отсутствия установленных законом оснований для принятия обеспечительных мер, а судебный пристав-исполнитель (даже в течение срока, установленного для добровольного исполнения) "в целях обеспечения исполнения исполнительного документа, содержащего требования об имущественных взысканиях", напротив, такой арест наложить (ч. 1 ст. 80 ФЗ "Об исполнительном производстве"). И, в-третьих, с позиции должника такое "преждевременное" возбуждение тоже должно подвергаться серьезному сомнению - он-то ведь вполне резонно исходит из содержания материального обязательства, и очевидно, что возбуждение исполнительного производства до наступления срока исполнения установленного судом обязательства явно не в его интересах. Итак, de lege lata срок исполнения материального обязательства вообще не имеет никакого правового значения для возбуждения исполнительного производства. И эта базовая посылка влечет частное следствие, которое состоит в том, что применительно к исполнительному производству законодатель не видит какой-либо необходимости устанавливать специфические правовые последствия ретроспективной трансформации установленного судом правоотношения (за исключением тех, что содержатся в вышеупомянутых нормах ч. ч. 2, 3 ст. 37 ФЗ "Об исполнительном производстве"). Полагаем, что и это частное следствие выявленной общей идеи следует подвергнуть критике. Наши рассуждения строятся на том, что исполнительные процедуры должны применяться лишь в отношении того обязательства, срок исполнения которого наступил. Соответственно, все негативные правовые последствия, которые закон устанавливает для должника в исполнительном производстве, должны возникать и сохранять свою силу исключительно лишь при условии неисполнения должником "созревшей" материально-правовой обязанности. И именно поэтому принципиально важно, чтобы при ретроспективной трансформации установленного судом правоотношения указанные негативные правовые последствия прекращали свое действие. Иной подход порождает совершенно разные правовые последствия для по сути одних и тех же юридических фактов. К примеру, если стороны до вынесения судебного решения заключили соглашение, которое изменило сроки исполнения обязательства таким образом, что к моменту рассмотрения спора должник еще не должен производить исполнение, то единственно возможным судебным актом будет судебное решение об отказе в удовлетворении иска. И понятно, что такой судебный акт в принципе исключает возможность инициировать возбуждение исполнительного производства по обязательству, срок исполнения которого наступит позже. Но что меняется в случае, когда такое же соглашение заключено после вынесения судебного решения об удовлетворении иска и возбуждения исполнительного производства? Законодатель, квалифицируя его как мировое соглашение, предписывает исполнительное производство прекращать (п. 3 ч. 2 ст. 43 ФЗ "Об исполнительном производстве"). Теперь третий вариант - это же правовое явление (перенос на более позднюю дату срока исполнения обязательства) явилось следствием вынесения судебного определения об отсрочке. Здесь с позиции законодателя с самим исполнительным производством ничего происходить не должно, а единственное следствие состоит в том, что исполнительные действия не совершаются и меры принудительного исполнения не применяются в течение срока, установленного судом, предоставившим отсрочку (ч. 2 ст. 37 ФЗ "Об исполнительном производстве"). Итак, резюмируем: в первом случае исполнительное производство вообще не будет возбуждено, во втором - сначала возбуждено, а затем прекращено (что повлечет отмену мер принудительного исполнения и установленных для должника ограничений), и в третьем - возбуждено, а затем на определенный период времени де-факто приостановлено с сохранением ранее избранных в отношении должника судебным приставом-исполнителем ограничений (например, временного ограничения на выезд должника из Российской Федерации - п. 15 ч. 1 ст. 64 ФЗ "Об исполнительном производстве"). И если отличия в правовых последствиях между первым и вторым случаем легко объяснимы в силу разной инстанционной сферы реализации волеизъявления на ретроспективную трансформацию установленного судом правоотношения, то отличия в правовых последствиях между вторым и третьим случаем вызывают серьезные сомнения. Действительно, получается, что в рамках одной и той же стадии идентичные в своей содержательной основе правовые явления влекут ощутимо разные последствия. Можно ли обосновать глубину этих различий тем, что в одном случае перенос на более позднюю дату срока исполнения установленного судом обязательства произведен на основании двусторонней сделки (мирового соглашения), а в другом - на основании легитимированного судом одностороннего волеизъявления (заявления об отсрочке)? Конечно же, нет: в обоих случаях имеется волеизъявление должника <291>, а то, что в первом к нему присовокупляется еще и волеизъявление кредитора, отнюдь не изменяет содержательную сторону произошедшей трансформации. -------------------------------- <291> Ранее мы уже обратили внимание, что формально-юридически предоставление судебной отсрочки допускается также в результате удовлетворения ходатайств взыскателя, судебного пристава-исполнителя, а также иных лиц, участвующих в деле (ч. 1 ст. 324 АПК РФ, ч. 1 ст. 203, ст. 434 ГПК РФ, ч. 1 ст. 37 ФЗ "Об исполнительном производстве"), и указали на то, что разумность подобного законодательного решения вызывает серьезные сомнения (см. § 2 гл. II настоящей работы). Полагаем, что для целей настоящего исследования можно пренебречь откровенно слабым законодательным регулированием и исходить из наиболее очевидной конструкции, при которой инициатором судебной отсрочки выступает исключительно лишь прямо заинтересованное в ней лицо - должник.
Помимо этих общих замечаний, обратим также внимание на то, что сохранение правовых последствий возбуждения исполнительного производства при ретроспективной трансформации установленного судом правоотношения может нарушать интересы и других кредиторов должника. Например, если имущество должника не было реализовано в течение одного месяца после снижения цены, то судебный пристав-исполнитель направляет взыскателю предложение оставить это имущество за собой. При наличии нескольких взыскателей одной очереди предложения направляются судебным приставом-исполнителем взыскателям в соответствии с очередностью поступления исполнительных документов в подразделение судебных приставов (ч. 11 ст. 87 ФЗ "Об исполнительном производстве"). Понятно, что взыскатель, предъявивший исполнительный лист позднее, вполне резонно имеет интерес в дезавуировании правовых последствий возбуждения исполнительного производства по первому исполнительному листу (исполнительному производству, в рамках которого имела место ретроспективная трансформация установленного судом правоотношения). Итак, законодательное регулирование последствий ретроспективной трансформации установленного судом материального правоотношения вряд ли можно назвать совершенным. И если имеются достаточные основания для дезавуирования правовых последствий постановления о возбуждении исполнительного производства, то возникает следующий вопрос: каким правовым инструментарием следует воспользоваться для этого? На момент принятия постановление о возбуждении исполнительного производства было вполне законно, и по этой причине судебное признание его недействительным, конечно же, не будет корректным. Отмена указанного постановления выглядит более предпочтительно, поскольку фиксирует не отсутствие установленных законом оснований на момент возбуждения исполнительного производства, а последующее их отпадение. Здесь можно по аналогии обратиться к институту отмены мер принудительного исполнения и установленных для должника ограничений ("в постановлении о прекращении исполнительного производства судебный пристав-исполнитель отменяет все назначенные им меры принудительного исполнения, в том числе арест имущества, а также установленные для должника ограничения" - ч. 1 ст. 44 ФЗ "Об исполнительном производстве"). Однако при более детальном рассмотрении института отмены обнаруживается один довольно важный момент. Отмена постановления о возбуждении исполнительного производства неизбежно ставит вопрос о судьбе всех возникших в исполнительном производстве правоотношений. Действительно, если такая отмена прекращает исполнительные отношения на будущее, то в ней нет особого смысла, ибо в таком случае можно использовать один из уже существующих институтов (действующее законодательство об исполнительном производстве применительно к процедуре завершения стадии исполнения упоминает об окончании и о прекращении исполнительного производства - ст. ст. 43, 47 ФЗ "Об исполнительном производстве"). Если же исходить из того, что отмена постановления о возбуждении исполнительного производства поражает все ранее возникшие в исполнительном производстве правоотношения, то тогда неизбежно возникает вопрос о том, насколько обоснован такой правопоражающий эффект. Дело в том, что после возбуждения исполнительного производства могли возникнуть самые разные отношения, и далеко не все из них совершенно однозначно должны прекратиться (например, отношения, связанные с возмещением расходов по совершению исполнительных действий). Таким образом, ни признание постановления о возбуждении исполнительного производства недействительным, ни его отмена не могут использоваться при ретроспективной трансформации установленного судом правоотношения. Поэтому логическим следствием является то, что такое постановление должно сохраняться в неизменном виде. Однако тогда мы должны поставить вопрос о судьбе самого исполнительного производства. Выше нами уже указывалось, что негативные правовые последствия, которые закон устанавливает для должника в исполнительном производстве, должны сохранять свою силу исключительно лишь при условии неисполнения должником "созревшей" материально-правовой обязанности. И поскольку при ретроспективной трансформации установленного судом правоотношения эта "зрелость" утрачивается, единственно возможным общим следствием должно быть какое-то логическое завершение самого исполнительного производства. Сущностное отличие окончания от прекращения исполнительного производства состоит в возможности инициировать повторное исполнительное производство по тому исполнительному листу, по которому ранее было возбуждено оконченное (прекращенное) исполнительное производство. Понятно, что ретроспективная трансформация установленного судом правоотношения должна дезавуировать ранее выданный исполнительный лист и влечь выдачу нового, который содержательно будет отражать уже произошедшее изменение. Поэтому наиболее разумным в этой ситуации было бы прекращение исполнительного производства. Такой подход вполне соответствует и тому, как законодателем определяются правовые последствия содержательно схожего правового явления - мирового соглашения, заключенного между взыскателем и должником (прекращение исполнительного производства по п. 3 ч. 2 ст. 43 ФЗ "Об исполнительном производстве") <292>. -------------------------------- <292> Здесь мы имеем в виду лишь те мировые соглашения, которые содержательно можно квалифицировать именно как ретроспективную трансформацию установленного судом правоотношения.
Выше мы указали, что если трансформация установленного судом правоотношения хронологически относится к периоду, следующему за моментом возбуждения исполнительного производства, то никаких видимых причин для дезавуирования правовых последствий постановления о возбуждении исполнительного производства не имеется. Однако открытым остался вопрос о судьбе исполнительного производства. Итак, если, к примеру, в результате изменения способа исполнения судебного акта должник вместо передачи конкретной вещи взыскателю присуждается уплатить денежные средства, то нужно ли оканчивать (прекращать) исполнительное производство, или же все исполнительные отношения должны продолжаться в рамках ранее возбужденного исполнительного производства? Действующее законодательство в этом вопросе довольно однозначно - никаких оснований для окончания или прекращения исполнительного производства, которые можно было бы соотнести с перспективной (направленной на будущее) трансформацией установленного судом правоотношения, ФЗ "Об исполнительном производстве" не содержит. Единственное изъятие обнаруживается лишь применительно к упоминаемому в п. 3 ч. 2 ст. 43 ФЗ "Об исполнительном производстве" в качестве основания для прекращения исполнительного производства мировому соглашению, - оно, конечно же, может содержать условия, которые по своей сути будут являть собой именно перспективную трансформацию. Полагаем, что главным моментом, который следует учесть при ответе на поставленный вопрос, является то, что сама по себе произведенная трансформация не повлекла даже кратковременного прекращения "зрелости" материально-правовой обязанности. Иначе говоря, как до, так и после такой трансформации должник находился и находится в состоянии, когда он должен исполнить материально-правовую обязанность (точнее - сначала одну, а затем - после трансформации - другую). Для чего тогда завершать исполнительное производство и (пусть даже на короткий срок) исключать те негативные правовые последствия, которые должник должен претерпевать в исполнительном производстве? Ответ очевиден - никакого разумного смысла в этом нет. Поэтому с этой позиции для случая перспективной трансформации установленного судом правоотношения ни окончание, ни прекращение исполнительного производства не могут быть использованы. Какие возражения могут быть выдвинуты против такого подхода? Мы усматриваем два довода, которые можно было бы рассматривать как контраргументы. Первый состоит в том, что инициатором перспективной трансформации установленного судом правоотношения по действующему законодательству может быть не только сам должник, но и взыскатель (см. ч. 1 ст. 324 АПК РФ, ч. 1 ст. 203, ст. 434 ГПК РФ, ч. 1 ст. 37 ФЗ "Об исполнительном производстве"). Второй довод связан с основаниями перспективной трансформации установленного судом правоотношения - вполне можно смоделировать ситуацию, когда такое основание никак не связано с деятельностью должника (например, гибель в результате действия непреодолимой силы индивидуально-определенной вещи, которую должник должен был передать взыскателю). Итак, если, к примеру, изменение способа исполнения было произведено в связи с заявлением взыскателя, который сослался на обстоятельства, возникшие по причинам, не связанным с деятельностью должника, то можно ли в таком случае завершить возбужденное исполнительное производство? На наш взгляд, даже в таких случаях никаких серьезных оснований для окончания или прекращения исполнительного производства не имеется. Дело в том, что вновь возникшее правоотношение имеет прямую связь с правоотношением, ранее установленным судом. И в силу этого новая обязанность имплицитно вытекает из ранее установленной судом. То, что должник никоим образом не причастен к основаниям и процессуальному инициированию вопроса о перспективной трансформации, является вторичным по отношению к непрерывности нахождения должника в состоянии связанности определенными материально-правовыми обязательствами. Кроме того, дополнительным аргументом здесь должен выступать интерес взыскателя, состоящий в сохранении правовых последствий ранее избранных мер принудительного исполнения и установленных для должника ограничений. Действительно, если произведенная трансформация не повлекла даже кратковременного прекращения "зрелости" материально-правовой обязанности, то можно ли допустить, чтобы в результате окончания или прекращения исполнительного производства и, как следствие, к примеру, прекращения действия временного ограничения на выезд должника из Российской Федерации последний мог бы затруднить реальное исполнение судебного акта? Ответ, полагаем, очевиден. С этих позиций следует подвергнуть критике действующее законодательство в той части, в какой оно допускает в качестве основания для прекращения исполнительного производства мировое соглашение, содержащее условия о перспективной трансформации установленного судом правоотношения (имеется в виду вышеупомянутая норма п. 3 ч. 2 ст. 43 ФЗ "Об исполнительном производстве"). К сожалению, для законодателя все заключаемые в рамках исполнительного производства мировые соглашения, что называется, на один цвет и размер. Игнорирование содержательной составляющей ведет к труднообъяснимым различиям в правовых последствиях реализации схожих правовых институтов. Понятно, что нет никакой логики, когда в одном случае перспективная трансформация установленного судом правоотношения ведет к прекращению исполнительного производства, а в другом - к сохранению ранее возникших исполнительных правоотношений. Полагаем, что de lege ferenda следовало бы исключить из оснований прекращения исполнительного производства те утвержденные судом мировые соглашения, которые с точки зрения содержания квалифицируются как перспективная трансформация установленного судом правоотношения. 2.2. Итак, мы проанализировали последствия ретроспективной и перспективной трансформации установленного судом правоотношения для вынесенного постановления о возбуждении исполнительного производства и всего исполнительного производства в целом. Обратимся теперь к конкретным публичным отношениям, возникшим в связи с исполнением судебного акта по воле органов принудительного исполнения. Здесь мы считаем нужным разделить такие отношения на несколько групп: а) отношения, связанные с применением к должнику мер публично-правовой ответственности; б) отношения, связанные с применением мер публично-правовой ответственности к иным (помимо должника) лицам; в) отношения процедурные <293>; -------------------------------- <293> Здесь и далее под процедурными отношениями понимаются такие отношения, которые возникают между органами принудительного исполнения и иными субъектами в связи с реализацией принудительных и добровольных процедур, направленных на исполнение обязанности, возложенной на должника в исполнительном документе. Для целей настоящей работы в категорию процедурных отношений не включаются отношения, связанные с применением мер публично-правовой ответственности, а также отношения компенсаторного характера.
г) отношения компенсаторного характера. 2.2.1. Что касается отношений, связанных с применением к должнику мер публично-правовой ответственности, то здесь, в частности, следует выделить: во-первых, отношения по применению мер административной ответственности к должнику за неисполнение содержащихся в исполнительном документе требований неимущественного характера (ст. 17.15 КоАП РФ); во-вторых, отношения по применению мер административной ответственности к должнику за нарушение законодательства об исполнительном производстве, выразившееся в невыполнении законных требований судебного пристава-исполнителя, представлении недостоверных сведений о своих правах на имущество, несообщении об увольнении с работы, о новом месте работы, учебы, месте получения пенсии, иных доходов или месте жительства (ч. 1 ст. 17.14 КоАП РФ); и, в-третьих, отношения, связанные со взысканием исполнительского сбора (ст. 112 ФЗ "Об исполнительном производстве"). Выше (применительно к вопросу о судебных штрафах) нами было сформулировано правило, согласно которому с вынесением судебного акта об отсрочке (рассрочке) исполнения, изменении способа и порядка исполнения лицо, не исполнившее судебный акт, не может быть привлечено к ответственности за такое неисполнение, а ранее привлеченное к ответственности подлежит освобождению от нее, если совокупно имеются два обстоятельства: а) неисполненный судебный акт изменен ретроспективно - так, что на момент привлечения лица к ответственности подлежащей исполнению обязанности де-юре не существовало; б) основаниями такого изменения явились действия (бездействие) взыскателя или иные причины, не связанные с деятельностью лица, не исполнившего судебный акт. Считаем, что оно в полной мере применимо и тогда, когда вопрос о применении мер административной ответственности к должнику относится к компетенции органов принудительного исполнения (частным случаем здесь как раз является состав правонарушения, предусмотренный ст. 17.15 КоАП РФ). Действительно, ведь то, какой орган уполномочен рассматривать соответствующий вопрос, никоим образом не влияет на правовую связь, которая возникает между ретроспективной трансформацией установленного судом правоотношения и публичным правоотношением, возникшим в связи с применением мер административной ответственности к должнику за неисполнение судебного акта. Следует ли распространить указанное правило также и на отношения по применению мер административной ответственности к должнику за нарушения, непосредственно не связанные с неисполнением материально-правовой обязанности, установленной судебным актом (как указывалось выше, ныне действующее законодательство устанавливает ответственность за нарушение законодательства об исполнительном производстве, выразившееся в невыполнении законных требований судебного пристава-исполнителя, представлении недостоверных сведений о своих правах на имущество, несообщении об увольнении с работы, о новом месте работы, учебы, месте получения пенсии, иных доходов или месте жительства)? В более общем виде вопрос сводится к тому, какое влияние должна оказывать трансформация установленного судом материального правоотношения на возникшие как до, так и после такой трансформации публичные отношения, содержанием которых является применение к должнику мер публично-правовой ответственности за неисполнение сугубо процедурных обязанностей, возникших в связи с возбужденным исполнительным производством? Подчеркнем: на проблему надо смотреть шире, нежели к этому подталкивает содержание ч. 1 ст. 17.14 КоАП РФ, поскольку ничто не мешает законодателю установить административно-правовую ответственность за любое нарушение законодательства об исполнительном производстве, которое в той или иной мере препятствует реальному исполнению судебного акта. Для ответа на поставленный вопрос имеет смысл снова разделить трансформацию установленного судом материального правоотношения на перспективную и ретроспективную. В первом случае итоговый вывод напрашивается сам собой: поскольку и до, и после перспективной трансформации должник находился и находится в состоянии, когда он должен исполнить конкретную материально-правовую обязанность, никакой логики в исключении негативных последствий в виде административно-правовой ответственности должника за нарушение законодательства об исполнительном производстве нет. Во втором случае (при ретроспективной трансформации установленного судом материального правоотношения) получается, что а) либо должник привлекается к ответственности за такие нарушения законодательства об исполнительном производстве, которые хотя и опосредованно, но связаны с неисполнением "несозревшей" материально-правовой обязанности; б) либо должник ранее был привлечен к ответственности за нарушения законодательства об исполнительном производстве, опосредованно связанные с неисполнением "созревшей" материально-правовой обязанности, однако в последующем такая материально-правовая обязанность утратила свою "зрелость". Выше мы указали, что при ретроспективной трансформации установленного судом правоотношения наиболее верным было бы прекращение исполнительного производства. Такой подход сам по себе, конечно же, не предполагает порочности либо оспоримости всех совершенных до прекращения исполнительного производства действий и решений. Однако, быть может, есть разумные основания к отысканию некоего специального правила именно для мер административно-правовой ответственности должника за нарушение "процедурных" норм законодательства об исполнительном производстве? Полагаем, что отправной точкой здесь должно выступать то, что объективная сторона состава административного правонарушения не включает в себя факт наличия "созревшей" материально-правовой обязанности. Конечно, определенная связь между административным правонарушением и ранее установленным в судебном порядке материальным правоотношением существует, но она отнюдь не аналогична той, что связывает, к примеру, основное и обеспечительное обязательство в гражданском правоотношении. Не исполняя "процедурную" обязанность, должник совершает самостоятельный деликт (деяние, предусмотренное ч. 1 ст. 17.14 КоАП РФ). До тех пор пока исполнительное производство не завершено, он связан публично-правовым механизмом принудительного исполнения. Скажем больше: иной подход неприемлем концептуально, поскольку подрывал бы устойчивость законно возбужденной исполнительной процедуры. Властные субъекты (подчиненные лица) должны использовать принудительные механизмы (подчиняться им), обладая возможностью применения (под страхом применения) такого специфического инструментария, как публично-правовая ответственность. Поэтому считаем, что и ретроспективная трансформация установленного судом материального правоотношения никакого влияния на публично-правовую ответственность за неисполнение сугубо процедурных обязанностей, возникших в связи с возбужденным исполнительным производством, оказывать не должна. Отдельного рассмотрения требует вопрос о судьбе отношений, связанных со взысканием исполнительского сбора. Здесь надо сказать, что законодатель сделал все возможное, чтобы максимально усложнить разрешение вопроса о правовой природе исполнительского сбора. Действительно, если проанализировать положения действующего ФЗ "Об исполнительном производстве", то складывается ощущение, что никакого четкого понимания в том, что есть по своей сути исполнительский сбор, у разработчиков не было. С одной стороны, появилось довольно четкое легальное определение исполнительского сбора: "Исполнительский сбор является денежным взысканием, налагаемым на должника в случае неисполнения им исполнительного документа в срок, установленный для добровольного исполнения исполнительного документа, а также в случае неисполнения им исполнительного документа, подлежащего немедленному исполнению, в течение суток с момента получения копии постановления судебного пристава-исполнителя о возбуждении исполнительного производства. Исполнительский сбор зачисляется в федеральный бюджет" (ч. 1 ст. 112 ФЗ "Об исполнительном производстве"). Что же это за взыскание, которое подлежит зачислению в федеральный бюджет? Явно здесь речь идет о какой-то публичной санкции. Причем санкции, налагаемой государственным органом ("исполнительский сбор устанавливается судебным приставом-исполнителем..." - ч. 2 ст. 112 ФЗ "Об исполнительном производстве"). Как тут не вспомнить многократно цитируемые доктринальные суждения, сформулированные Конституционным Судом РФ: "По сути, исполнительский сбор представляет собой меру принуждения в связи с несоблюдением законных требований государства; он является не правовосстановительной санкцией, обеспечивающей исполнение должником обязанности возместить расходы по совершению исполнительных действий, а санкцией штрафного характера (на должника возлагается обязанность произвести определенную дополнительную выплату в качестве меры его публично-правовой ответственности за совершенное им в процессе исполнительного производства правонарушение), которой присущи признаки административной штрафной санкции (он имеет фиксированное, установленное федеральным законом денежное выражение, взыскивается принудительно, оформляется постановлением уполномоченного должностного лица, взимается в случае совершения правонарушения, а также зачисляется в бюджет, средства которого находятся в государственной собственности)" <294>. Несмотря на то что принято оно было на основе анализа норм, содержавшихся в утратившем силу к настоящему времени ФЗ от 21 июля 1997 г. N 119-ФЗ "Об исполнительном производстве" <295>, универсальность избранного Конституционным Судом РФ подхода очевидна. По сути, указанный судебный орган выделил некий набор признаков, который позволяет квалифицировать взыскание как публично-правовую санкцию. Для этого взыскание должно: -------------------------------- <294> Постановление Конституционного Суда РФ от 30 июля 2001 г. N 13-П "По делу о проверке конституционности положений подпункта 7 пункта 1 статьи 7, пункта 1 статьи 77 и пункта 1 статьи 81 Федерального закона "Об исполнительном производстве" в связи с запросами Арбитражного суда Воронежской области, Арбитражного суда Саратовской области и жалобой открытого акционерного общества "Разрез "Изыхский" // Вестник Конституционного Суда РФ. 2001. N 6. <295> Российская газета. 1997. 5 августа. N 149.
- представлять собой дополнительную выплату; - иметь фиксированное, установленное федеральным законом денежное выражение; - взыскиваться принудительно; - оформляться постановлением уполномоченного должностного лица; - взиматься в случае совершения правонарушения; - зачисляться в государственный бюджет. И, очевидно, что все эти признаки присущи исполнительскому сбору, упоминаемому в ст. 112 ФЗ "Об исполнительном производстве". Однако, с другой стороны, есть ряд моментов, которые заставляют усомниться в чисто публично-правовой природе исполнительского сбора. Первый состоит в отказе законодателя от вины как элемента состава публичного правонарушения. По крайней мере, именно к такому выводу подталкивает содержание ч. 2 ст. 112 ФЗ "Об исполнительном производстве": "Исполнительский сбор устанавливается судебным приставом-исполнителем по истечении срока, указанного в части 1 настоящей статьи, если должник не представил судебному приставу-исполнителю доказательств того, что исполнение было невозможным вследствие непреодолимой силы, то есть чрезвычайных и непредотвратимых при данных условиях обстоятельств" <296>. -------------------------------- <296> Здесь сразу возникает желание провести аналогию с правилом, содержащимся в первом предложении п. 3 ст. 401 ГК РФ: "Если иное не предусмотрено законом или договором, лицо, не исполнившее или ненадлежащим образом исполнившее обязательство при осуществлении предпринимательской деятельности, несет ответственность, если не докажет, что надлежащее исполнение оказалось невозможным вследствие непреодолимой силы, то есть чрезвычайных и непредотвратимых при данных условиях обстоятельств". Эта норма в теории права и цивилистической науке трактуется именно как предусматривающая безвиновную ответственность для лиц, осуществляющих предпринимательскую деятельность. См., например: Витрук Н.В. Общая теория юридической ответственности. 2-е изд., исправленное и доп. М.: НОРМА, 2009; СПС "КонсультантПлюс"; Гражданское право: Учебник / Под ред. О.Н. Садикова. М.: КОНТРАКТ; ИНФРА-М, 2006. Том 1; СПС "КонсультантПлюс"; Гражданское право. Общая часть: Учебник: В 4 т. / Под ред. Е.А. Суханова. 3-е издание, переработанное и дополненное. М.: Волтерс Клувер, 2008. Том 1; СПС "КонсультантПлюс".
Такой отказ, конечно же, не свойственен для имеющихся в отечественном законодательстве карательно-штрафных видов юридической ответственности: "Все юристы единодушно и в соответствии с законом и принципами социалистического гуманизма отвергают объективную (безвиновную) уголовную ответственность. Наличие вины признано необходимым элементом основания также административной и дисциплинарной ответственности" <297>. -------------------------------- <297> Братусь С.Н. Юридическая ответственность и законность: Очерк теории. М.: Юридическая литература, 1976. С. 163.
Окончательно запутывает ситуацию с виной как элементом рассматриваемого состава публичного правонарушения указание на вину должника как на основание для отсрочки (рассрочки) взыскания исполнительского сбора либо для его уменьшения: "Суд вправе с учетом степени вины должника в неисполнении в срок исполнительного документа, имущественного положения должника, иных существенных обстоятельств отсрочить или рассрочить взыскание исполнительского сбора, а также уменьшить его размер, но не более чем на одну четверть от размера, установленного в соответствии с частью 3 настоящей статьи" (ч. 7 ст. 112 ФЗ "Об исполнительном производстве"). Получается парадоксальная ситуация: отсутствие вины должника вообще никак не препятствует взысканию исполнительского сбора, однако ее некоторая "степень" дает должнику весьма конкретные льготы при определении размера наказания либо порядка его исполнения. Второй момент, который также заставляет по-иному взглянуть на природу исполнительского сбора, состоит в обращении законодателя к основаниям ответственности за нарушение гражданско-правового обязательства ("При отсутствии установленных Гражданским кодексом Российской Федерации оснований ответственности за нарушение обязательства суд вправе освободить должника от взыскания исполнительского сбора" - ч. 7 ст. 112 ФЗ "Об исполнительном производстве"). К чему это понадобилось, если исполнительский сбор является мерой публично-правовой ответственности? Ведь тогда логичнее было бы говорить об отсутствии состава публичного правонарушения. Цели нашего исследования не позволяют углубиться в отыскание истинной воли законодателя, хотя, конечно же, не вызывает сомнений, что разрешение вопроса о правовой природе исполнительского сбора крайне важно как для правовой доктрины, так и для правоприменительной деятельности <298>. Тем не менее сформулируем некие общие подходы. -------------------------------- <298> Здесь достаточно будет упомянуть о принципе non bis in idem - принципе недопустимости привлечения к юридической ответственности повторно за одно и то же правонарушение. Понятно, что при наличии исполнительского сбора как меры публично-правовой ответственности действующее административное законодательство, устанавливающее, в частности, самостоятельную ответственность за неисполнение содержащихся в исполнительном документе требований неимущественного характера (ст. 17.15 КоАП РФ), как минимум должно иметь серьезные основания к такому нормативному закреплению.
Итак, если исполнительский сбор являет собой в чистом виде меру публично-правовой ответственности за неисполнение судебного акта в добровольном порядке, то к нему в полной мере применимо и сформулированное выше (применительно к вопросу о судебных штрафах) правило о последствиях ретроспективной трансформации установленного судом правоотношения. Если же, напротив, исходить из того, что исполнительский сбор - некая компенсаторная мера (по отношению к расходам, понесенным государством в рамках реализации процедур принудительного исполнения), то применимость вышеупомянутого правила вызывает сомнения. Поскольку ниже нами будет рассмотрен вопрос о судьбе всей группы компенсаторных отношений, то логичнее вернуться к рассматриваемому вопросу именно в рамках указанного вопроса. 2.2.2. Что касается отношений, связанных с применением мер публично-правовой ответственности к иным (помимо должника) лицам, то здесь, в частности, следует выделить: во-первых, отношения по применению мер административной ответственности к лицу, не являющемуся должником, за нарушение законодательства об исполнительном производстве, выразившееся в невыполнении законных требований судебного пристава-исполнителя, отказе от получения конфискованного имущества, представлении недостоверных сведений об имущественном положении должника, утрате исполнительного документа, в несвоевременном отправлении исполнительного документа (ч. 3 ст. 17.14 КоАП РФ); во-вторых, отношения по применению мер административной ответственности за нарушение оператором почтовой связи правил оказания услуг почтовой связи в отношении сроков и (или) порядка доставки (вручения) адресату судебных извещений, в том числе несвоевременное сообщение суду о доставке (вручении) судебного извещения или невозможности его доставки (вручения) адресату (ст. 13.26 КоАП РФ). Выше мы указали, что как перспективная, так и ретроспективная трансформация установленного судом материального правоотношения не должна оказывать влияние на публично-правовую ответственность должника за неисполнение сугубо процедурных обязанностей, возникших в связи с возбужденным исполнительным производством. Полагаем, что нет никаких поводов отступать от данного подхода и применительно к случаям, когда к ответственности за неисполнение указанных процедурных обязанностей привлекается иное лицо. Попутно заметим, что в силу универсальности данного правила (правила об ответственности за неисполнение сугубо процедурных обязанностей, возникших в связи с возбужденным исполнительным производством) можно вполне обоснованно утверждать, что и во всех иных случаях, когда вопрос о применении той или иной меры ответственности относится к компетенции других органов, ни перспективная, ни ретроспективная трансформация установленного судом материального правоотношения не должна оказывать влияние на содержание соответствующего публично-правового отношения. Например, Банк России вправе отозвать у кредитной организации лицензию на осуществление банковских операций в случае неоднократного в течение одного года виновного неисполнения содержащихся в исполнительных документах судов, арбитражных судов требований о взыскании денежных средств со счетов (с вкладов) клиентов кредитной организации при наличии денежных средств на счетах (во вкладах) указанных лиц (п. 7 ст. 20 ФЗ от 2 декабря 1990 г. N 395-1 "О банках и банковской деятельности" <299>). Понятно, что, даже если после такого отзыва установленное судом правоотношение будет трансформировано, никаких веских поводов для пересмотра решения об отзыве лицензии иметься не будет. -------------------------------- <299> Российская газета. 1996. 10 февраля. N 27.
2.2.3. Относительно отношений процедурных (с учетом вышеизложенного) можно сформулировать следующие подходы. Если к моменту трансформации установленного судом материального правоотношения конкретное процедурное правоотношение уже возникло и при этом обязанный субъект исполнил должное, то нет никаких причин дезавуировать такое исполнение. К примеру, если в материалы исполнительного производства представлены запрошенные судебным приставом-исполнителем документы, то, конечно же, нет никакой логики в их возврате только лишь потому, что произошла трансформация установленного судом материального правоотношения. Равным образом это относится и к более сложным процедурным отношениям - отношениям, которые влекут не только публично-правовые, но и иные последствия. В качестве примера можно привести отношения, возникшие в связи с государственной регистрацией права собственности должника на имущество либо иного имущественного права (ч. 1 ст. 66 ФЗ "Об исполнительном производстве"). И здесь также нет никакой необходимости в возврате к предшествующему правовому состоянию - правовая регистрация имущественных прав должника никаких негативных последствий ни для него, ни для взыскателя не имеет. Чуть более сложной выглядит ситуация, когда к моменту трансформации установленного судом материального правоотношения срок исполнения процедурной обязанности наступил, однако обязанный субъект должное не исполнил. Применительно к перспективной трансформации ответ видится очевидным - поскольку на течение самого исполнительного производства такая трансформация влияния не оказывает, то и возникшие в его рамках процедурные отношения сохраняются в неизменном виде, в силу чего обязанный субъект не освобождается от бремени выполнить предписанное. Хотя здесь надо, конечно же, учитывать то, что изменение материального правоотношения может содержательно повлиять и на необходимость совершения каких-то конкретных действий. К примеру, теряют смысл требования судебного пристава-исполнителя, касающиеся индивидуально-определенного имущества должника, в случае, когда имело место изменение способа исполнения вследствие уничтожения этого имущества. Тем не менее именно судебный пристав-исполнитель как властный субъект должен определить дальнейшую судьбу таких правоотношений. Поэтому в подобных случаях само процедурное отношение не прекращается, но заинтересованный субъект, безусловно, может ходатайствовать о его изменении либо прекращении. Соответственно отказ в вынесении соответствующего постановления судебным приставом-исполнителем (по сути, отказ в проведении необходимой корректировки процедурного отношения) может быть в установленном порядке обжалован. Что же касается ретроспективной трансформации установленного судом правоотношения, то выше мы указали на необходимость прекращения исполнительного производства. Правовые последствия такого прекращения законодатель определяет лишь применительно к назначенным мерам принудительного исполнения и установленным для должника ограничениям (и те и другие отменяются - ч. 1 ст. 44 ФЗ "Об исполнительном производстве"). Видимо, судьба иных неисполненных процедурных обязанностей законодателем видится настолько очевидной, что отдельного упоминания о себе не требует. Действительно, вполне логично предположить, что прекращение исполнительного производства должно влечь прекращение конкретных процедурных правоотношений, которые к этому моменту возникли. Тем не менее по крайней мере некоторые из таких процедурных отношений как бы "пер |
