 ПОЗНАВАТЕЛЬНОЕ
| ВОПРОСИВШИИ ОБ ЭТОМ, ПОСЛУШАЙ И ОТВЕТ 20 страница
И таковые бойцы при свободных местах десятью тысячами послужили бы за пятьдесят тысяч. И хотя не так будут искусно стрелять, чтобы ни единой пули даром не потерять, однако надобно служивый люд беречь, чтобы их нужда ни хлебная, ни одежная не касалась. Ибо весьма о них слышно, что иным на месяц и по десяти алтын не приходит, то чем ему перебиваться, где ему взять шубу и иные потребности и харч на что ему купить? И в таковой скудности будучи, как ему не своровать и как ему из службы не бежать? Нужда пригонит к побегу, а иной и изменить будет готов. О солдатах и о драгунах надлежит великое попечение иметь и зорко о том смотреть и при квартирах, чтобы они ни пищею, ни одеждою не скудны были, а при армии и особо подобает их довольствовать, чтоб они с радостью служили. И когда всем будут довольны, то и служба их будет исправнее как в главных полках, так и в последних и в новобранных. Ежели будут все пищею и одеждою довольны, то все радуясь будут служить. А и сие, мнится мне, не весьма верно устроено или и с немецкого перевода взято, когда мундир солдату или драгуну дать, а потом за весь тот мундир из жалованья месячного и вычесть. И от таковых вычетов как солдатам в нужде не быть? Жалованья ему на месяц учинено только тридцать алтын, а за вычетом дастся ему только десять алтын или меньше. И из такого малого жалованья чем ему шубу, и шапку, и рукавицы, и чулки, или онучи* купить? И мне мнится, и вычеты отставить, и по гривне денег на месяц надлежит им и прибавить, чтобы им было чем исправить свои нужды. Мне мнится, ежели вычеты отставлены будут, то гораздо радостнее и радетельнее будут служить. Я истинно видел: в Санкт-Петербурге солдат купил мяса на грош на последней неделе рождественского мясоеда и говорит: "Хотя бы де для заговенья оскоромиться". И сие не самая ли нужда, что весь мясоед ел сухой хлеб? И буде и в службе будучи, при армии такую ж нужду принимают, то трудна их служба. Я думаю, ежели бы пищею и одеждою довольны были, то чаю, что служба у них вдвое спорее была. А когда голоден и холоден и ходит скорчась, то он какой воин, что служа воет? А буде кой солдат или драгун и от довольной сытости да станет плутать и из службы сбежит, то, поймав его, расспросить, отчего он побежал. И буде не хотя служить, то учинить ему смертную казнь или вместо смертной казни наложить ему на лоб хер или иной какой знак, чтобы он всякому знатен был, что он беглец, то уже тот впредь не побежит, потому что за таким знаком никто его на двор не пустит и ни к какой работе нигде его не примут и где кто его не увидит, ежели не при полку, то поймать его может и, связав, отослать к суду, а суд ему уже смертен. А буде же пойманный солдат скажет, что бежал он от обиды офицера своего, то надлежит разыскать. И буде обида будет явна, то надлежит дать кару офицеру, а солдата от хера освободить. Многие солдаты и драгуны на офицеров своих жалуются, что великие им обиды чинят, а управы на них не сыщут. И ради общежительства любовного ежели великий наш монарх повелит суд устроить един, каков земледельцу, таков и купецкому человеку, убогому и богатому, таков и солдату, таков и офицеру, ничем не отличен, и полковнику, и генералу, и чтоб и суд учинить скорый, чтобы всякому и низкочинному человеку легко было его получить, как простолюдину, так и служивому, то по таковому уставу не то что офицерам солдат обижать, но и земледельцев не будут обижать. Если увидят прямой правый суд, то все прежнюю свою гордость, и озорничество, и обиды все отложат и будут со всеми чинами любовно обходиться и на квартирах стоять будут смирно и чего им не указано, не станут того делать и указы Его И. В. не станут ничтожить, ибо те же люди, да все изменятся. И за то всякому чину будут милы и в квартирном стоянии все будут им рады яко свойственникам. Сей же суд, мне мнится, не весьма прав, чтобы простолюдину об обиде своей на солдата у солдата ж милости просить, а на офицера у офицера ж. Старая пословица есть, что ворон ворону глаза не выклюнет. Сие бо есть явное дело, что солдат на солдата никогда не посягнет, а офицеры и подавно не променяют своего брата и на солдата, а не то что на простолюдина. Всегда свой своему поневоле друг, а нельзя им друг другу и не норовить, потому ныне тот винен, а на иной день будет и он винен, и того ради нельзя им правого суда на своего брата объявить. А ежели суд будет по-нынешнему и разный, служивым особливый, а прочим чинам особливее ж, да будут единой главной конторе подсудны и во всем послушны, то может правда уставиться. Кроме того, ради нелицеприятного суда надлежит судьям быть особливыми, кроме солдат и офицеров, чтоб уже был суд всем людям без поблажки, и судьям страшно жестокий указ предложить, дабы никакому лицу ни поблажки, ни зломыслия не чинили и чтоб неправедно ни самого земледельца безвинно осудить или и челобитной у него не принять не смели. Прежний суд у солдат таков был: буде солдаты кого убьют или ограбят, то они ж будут и правы, а кого били иль грабили, то того ж и виноватым делали. И хотя кто солдата и поймает, то и сам не рад будет, ибо хотя и с поличным приведет к ним, то поимщик же бит будет. Мой человек пытался вернуть украденную у меня лошадь, так лошадь у него отняли, да его ж капитан Маврин высек батогами*: "Для чего де ты обоз останавливаешь, ты б де за лошадью шел в Санкт-Петербург, там бы де и суд на него дали". И тот суд далек, стало быть, и труден, лошадь стоит 4 рубля, а послать туда бить челом, то больше того еще истратить. И та лошадь была у подводчика, а не у солдата, только под обиходом офицерским, а и тут суда не сыскал. А и сие изложение, мню я, что не весьма здраво положено, чтобы и служивому на служивого бить челом служивым же офицерам. И буде на равного себе бьет челом, то всячески дадут суд, а буде на офицера, то и мыслить нечего, что суда не сыщет, как ни есть, а изволочат. Буде кто не вельми настойчив, то его приманками проволочат, а будет кто настойчиво станет бить челом, того посылками удручат, что не рад будет и челобитью своему. И то, стало быть, худой суд, и того ради надлежит всячески позаботиться о правом суде, дабы никто к Богу не воздыхал и на суд осуждения бы никакого не наносил и чтоб Богу никто не жаловался, но всякому б человеку суд был правый и всякой вине решение б чинить на земле, а до Небесного Судьи не допускать бы. И ежели суд у нас в Руси устроится праведный и приступ к нему будет доступный и нетрудный, то никто никого суду Божью предавать не будет, но каждый по вине своей и суд, и награждение приимет на земле.
Глава третья
О ПРАВОСУДИИ
Бог - Правда, правду Он и любит. И если кто восхочет Богу угодить, то подобает ему во всяком деле правду творить. Наипаче всех чинов надлежит судьям правду хранить не токмо в одних делах, но и в словах лживо ничего не говорить, но что прилично к правде, то и говорить, а лживых слов судья никогда б не говорил. Понеже судья судит именем царским, а суд именуется Божий, того ради всячески судье подобает ни о чем тако не стараться, яко о правде, дабы ни Бога, ни царя не прогневить. Буде судья суд поведет неправый, то от царя приимет временную казнь, а от Бога не токмо на теле, но и на душе казнь вечную понесет. А буде же судья поведет суд самый правдивый и нелицеприятный по самой истине как на богатого и славного, так и на самого убогого и бесславного, то от царя будет ему честь и слава, а от Бога - милость и Царство Небесное. Судья бо ежели будет делать неправду, то ни пост, ни молитва его не поможет ему, понеже уподобится лживому диаволу. А если же будет делать прямую правду, то подобен будет Богу, понеже Бог - сама правда. И если судья не погрешит в суде, то более поста и молитвы поможет ему правосудие его, писано бо есть, яко правда избавляет от смерти. Судье ни о чем не подобает у Бога просить, токмо о том, дабы Бог ему открыл, како между людьми Божьими суд правдив судить, дабы от незнания своего правого не обвинить, а виновного не оправдать. Мой ум не постигает сего, как бы справедливое правосудие устроить, но, насколько меня Бог дарует, готов, написав, предложить. Токмо не без страха о сем, понеже я весьма мизерен и учению школьному неискусен, и како по надлежащему следует писать, ни следа несть во мне, ибо самый простец есть, но только положась на Его Божью волю, дерзнул мнение свое изъявить простотным письмом. Первое же мнение свое предлагаю о судействе таковое: когда кто от Его И. В. определен будет ко управлению судному, то подобает ему умолить пресвитера, дабы Господу Богу всенощное бдение отправил и литургию и молебное пение Богу Отцу нашему небесному б воспел. И в том молении просил бы об откровении в делах у Господа Бога со слезами, чтобы Бог подал ему познавать правость и винность во всяком деле. И во всем том правлении надлежит всего себя вручить Богу, и чтобы он не допустил до какого-либо искушения, и чтоб от неправости какой не впасть бы в каковые напасти. А не худо бы и на всякий день, восстав от ложа своего, тот новосочиненный Богу Отцу нашему небесному канон прочитывать с богомыслием, дабы дела его (т.е. судьи) судные строились по воле Его Божией и не допустил бы Бог до какого-либо искушения и избавил бы от всякого лукавого дела. И положить себе надлежит устав недвижимый такой: когда войдет в канцелярию и сядет на место, прежде велел бы колодников, что их есть, поставить перед собой налицо и спросил бы всех порознь, кто в чем сидит, и у коего подьячего дело его, то справиться с делом. И буде дело до кого невеликое, то того ж часа и решить его, а буде коего дела решить того часа невозможно, то велел бы того освободить на поруки, или под расписку, или за приставом и положил бы срок, когда ему явиться. А что ежедневно являться, то самое безделье и излишняя волокита, явился бы он в положенный срок. А в приказе бы, кроме розыскных дел, отнюдь бы никого не было. И до коего срока кто будет освобожден, то судья бы написал в памятную свою книжку, чтобы того числа решить его, и тот срок судье вельми надлежит памятовать, чтобы на себя порицание не навести. И тако на всякой день судье подобает колодников пересматривать, чтобы не был кто напрасно посажен. Издревле много того было, что иного подьячий посадит без судейского ведома, а иного и пристав посадит, и без вины просидит много время. И ежели какой судья сего смотреть не будет, то взыщется на нем вина в главной конторе, коя на управу неправым судьям учинена будет. А прежнего у судей обыкновения такого не было, чтобы колодников самому судье пересматривать и дела их без докуки* рассматривать, только одни подьячие перекликают, и то того ради, что все ли целы, а не ради решения, и того ради много и безвинно сидят и помирают голодом. В прошлом 1707 году при мне привел в Преображенское слуга боярский делового человека* за то, что он сказал за собою слово государево. И князь Федор Юрьевич спросил у него о слове, и он сказал: "Я де желаю великому государю служить в солдатах, а помещик де за то велел меня сковать, я де того ради и сказал за собою слово государево". И князь Федор Юрьевич и отослал его в солдатство, а который человек его привел, посажен был в острог, и сидел тот приводец недель с пятнадцать с Великого поста до Петрова дня, и то пришел их стряпчий да освободил под расписку. А по правому рассуждению, не довелось было и единого дня его держать, а и расписку было брать не для чего. Все сие - затейки приказных людей, а людям Божьим таким задержанием и напрасными расписками чинят великий убыток, до кого дела нет, не по что того распискою вязать. Тако и по всем приказам чинят. В прошлом 1719 году сыщик Истленьев в Устрике у таможенного целовальника взял с работы двух человек плотников за то, что у них паспортов не было, и отослал их в Новгород. И в Новгороде судья Иван Мякинин кинул их в тюрьму, и один товарищ, год просидев, умер, а другой два года сидел да едва-едва под расписку освободился. И тако многое множество без рассмотрения судейского людей Божьих погибает. На что добрее и разумнее господин князь Дмитрий Михайлович Голицын, а в прошлом 1719 году подал я ему челобитную, чтоб мне завод построить винокурный и водку взять на подряд, и неведомо чего ради велел меня под караул посадить. И я сидел целую неделю, и стало мне скучно быть, что сижу долго, а за что сижу, не знаю. В самое заговенье* Господне велел я уряднику доложить о себе, и он, князь Дмитрий Михайлович, сказал: "Давно ль де он под караулом сидит?". И урядник ему сказал: "Уже де он целую неделю сидит". И тотчас и велел меня выпустить. И я, кажется, и не последний человек, и он, князь Дмитрий Михайлович, меня знает, а просидел целую неделю ни за что, тем более коего мизерного посадят, да и забудут. И тако многое множество безвинно сидят и помирают безвременно. А по мелким городам многие и дворяне приводят людей своих и крестьян и отдают под караул. И того ради как по приказам, так и по городам надобно иметь росписи, что есть колодников, и чтобы без записки в роспись никакого бы колодника ни в приказе, ни в тюрьме не держали. А буде в пересмотре явится кто в роспись не вписан, то кто его посадил без записки, надлежит жестоко наказать, дабы впредь так не делали. А и старых колодников если во все дни пересматривать судья за многоделием не управится, то хотя чрез два дня или чрез три, а буде же и тако не управится, то неотложно пересматривать понедельно, а наипаче по понедельникам. И приказных сидельцев в приказе и пересматривать, а тюремных сидельцев, в тюрьму приехав, и пересмотреть накрепко, нет ли какого незаписанного колодника или нет ли ушедшего из записанных. Я истинно удивляюсь, что то у судей за нрав, что, в тюрьму посадив, держат лет по пяти-шести и больше. А если бы судьи и воеводы новоприводных колодников ежедневно пересматривали, то бы сего уже не было и никому бы безвинно посадить и под караулом держать было никак. А и делам всем, по моему мнению, надлежит всякому судье учинить росписи же и ту роспись во все дни прочитывать и подьячих понуждать, чтоб от челобитчиков докуки не ждали, но то бы и помнили, чтоб дело не лежало без делания, и готовили бы к слушанию. И когда кое дело к слушанию готово, то судье с товарищами* слушать, не дожидаясь от истца иль от ответчика докуки о вершенье. Судье надобно помнить то, чтобы даром и единого дня не пропустить, чтоб дела какого из той росписи не вершить и, слушав, чинить решение немедленно, дабы люди Божьи в излишних волокитах напрасно не мучились. А и дела к слушанию готовить, по мнению моему, надлежит таким образом. Который подьячий из коего дела делал выписку, то бы и подписал под той выпиской: "Я, имярек, выписку сию делал, и истец по сему и по сему прав". А буде истец винен, а ответчик прав, то також де именно подписать, почему он прав и почему другой виноват. И судьям, то дело выслушав, высмотреть хорошенько правды и неправды и ради лучшего разумения сделать из дела перечень коротенький и расписать именно правости и винности и, изучив тот перечень, посмотреть подьяческое обвинение, кого он оправдывает. И буде подьяческое обвинение с судейским сходно, то и ладно так, а буде у подьячего обвинение сделано разумнее и правильнее, то такого подьячего надобно поберечь, а буде дел пять-шесть иль десяток сделает и обвинения его правильны, то надлежит его и честью повысить. А буде же подьячий сделал вопреки правде, то учинить ему наказание немалое, а буде же делал такой приговор по пристрастию, то суровее наказать и жалованье убавить. А буде же в другой ряд також де не справедливо подпишет, то уже и казни подпадет. И когда кто богатый или и самый убогий челобитную об обиде своей или и в каковом ни есть случае подаст, то, по моему мнению простодушному, надлежит ее судье принять и заметить число подачи, а к записке ее в протокол не отдавать и самому судье вычесть ее со вниманием, чтоб читанное памятовать. И, изучив челобитную подробно, взять того челобитчика в особое место и спросить его так: "Друже! Подал ты челобитную об обиде своей, право ль ты на него бьешь челом?" И если он речет: "Самою правдою", то надлежит ему молвить: "Господа ради, сам себя осмотри, чтобы тебе не впасть в напасть и в великий убыток, паче же убытку в грех не впади, чтобы тебе во Второе Христово пришествие праведным Его судом осуждену не быть", и сказать: "Мы судим-то право, иногда же и неправо, понеже мы не сердцевидцы, а там не наш гнилой суд будет, но самый чистый и здравый и всякая ложь и правда будет явна, и не токмо большие дела, но и самая малая крупина будет обнажена, понеже сам сердцевидец Бог будет судить". "Святой апостол Павел глаголет, яко страшно попасть в руки Бога жива (Ко евреям, глава 10, стих 31). И сего ради ты, друже мой, сам в себе помысли, дабы тебе не попасть в Божий суд. Вельми надобно Божия суда страшиться, понеже Бог ни на каковые лица не смотрит, но на самое дело. И ежели ты сего человека введешь в убыток напрасно и на нашем суде если и прав будешь, а там оправдание наше будет тебе в большее осуждение, буде напрасно его введешь в убыток, а и нас на грех приведешь". "А если же ты сам пред ним чем винен, а надеясь на свою мочь, обеспокоишь его, то уже самое горшее осуждение приимешь. И ежели тогда и каяться будешь, да ничего себе не поможешь, и того ради ныне осмотрись, дабы тебе в вечную погибель не пасть. Кто пред Богом не грешен и кто пред царем не винен? Також де и между собою как бы в чем не поссориться; Господа ради не входи в большую ссору, не приложи болезни к болезни и соперника своего не вводи в больший убыток. Если ты и прав будешь, то не без убытку тебе будет, а если же да не прав будешь, то его введешь в убыток, а себя и наипаче в великую напасть ввалишь, понеже все убытки его, что он ни скажет, бессрочно взысканы на тебе будут, да в казну заплатишь пошлину, а приказным людям дашь заработные деньги. Пойди себе и с добрыми людьми подумай, и как ни есть, хотя на себя наступив, а лучше помирись, а челобитную его у себя сбереги, покуда о мире договор учинят". И потом ответчика велеть сыскать, и когда ответчик приведен будет, то також де на словах его расспросить, чем он ему виновен, и спросить его за верою*, чтобы он сказал всю правду, как что было и за что у них стало. И буде он тебе повинится, то ты для памяти вину его у себя запиши и за повиновение надлежит над ним милость показать, како бы их смирить, а до больших бы убытков не допустить. А ежели повинится в малой вине и о прочем скажет с клятвою, что написал на него излишнее, то уже судье надлежит подробнее расспросить истца на словах и поискать правды всякими примерами. И буде ответчик прямо сказал, то в истце можно ложный иск познать. А буде ответчик за таким великим принуждением вины своей ничего не скажет и клятвою закрепит, что он не знает-не ведает, напал де на него челобитчик напрасно, и то, что он ни скажет, записать и всячески на словах его подробно расспросить, как кого на тот час Бог вразумит. И ежели кто умно будет расспрашивать, то на тонкостных* словах можно познать, правду ль сперва сказал или неправду. И буде признается в нем вина, то надлежит его и наипаче принудить с великим принуждением, чтоб он помиловал себя и помирился бы. А если же признана будет истца неправда, что ищет он несправедливо, то надлежит его понудить к миру, чтобы он ни ответчика, ни себя в убыток бы не вводил и вражду свою порвали б без допросов, чтобы им обоим убытку напрасного не было. А буде же истец или и ответчик будет гордо говорить и на мир идти не похочет, и таковому сказать: "Добро то, буде ты прав будешь, а буде же явишься винен, то тогда никакой милости от нас не получишь. Однако же если ты и весьма прав, а лучше без больших убытков помириться, потому что и худой мир лучше доброй брани, и живите себе в любви. Ведаешь ли ты о сем, что где же любовь, тут и Бог, а где же вражда, там диавол?" И дать им сроку дня на три или на четыре, и если во всем помирятся, то пришли бы они оба перед судью и объявили бы о мире своем. И тот их мир записать в книгу, на то устроенную, и записать именно, о чем у них было дело подлинником, а не перечнем, и к той записке приложили бы руки, а челобитную подрать и отдать челобитчику. И мировые пошлины взять с них по указу, и в мировой книге под запискою их и под взятием пошлин закрепил бы сам судья иль воевода. А если кои соперники в мир не пойдут, то чинить им допрос по указу перед судьею, и кто кого чем будет уличать, надлежит судье слушать и внимать и на словах обоих их надобно судье направлять и искать в них правды. И на многих и тонкостных словах означится правда и неправда. И буде из них один силен, и честен, и словесен, а другой беден или не беден, да бессловесен, к тому же ежели и малосмыслящ, то судье надобно на сильное лицо, не стыдясь, восстать, если в убогом или и не убогом, да бессловесном истце или ответчике признается правость. А который многословием своим не даст ему в словах выправиться, то всячески ради любви Божией помогать подобает бессловесному и сильному не давать его, бессловесного, изобидеть, понеже суд именуется Божий, то тако надлежит и чинить, чтобы суд был подобен Божию суду, нелицеприятен. И чтобы на суде и в допросах были истцы и ответчики сами, а не наемные ябедники*, понеже ябедники ябедничеством своим и многословием и самую правду заминают, и правого виновным поставляют, а виноватого правым, и так правду заминают, что и судьи слов их разобрать не могут. А какой не ябедник, а ябедник если мешать ему не будет, то он больше правду будет говорить и когда молвит какое слово неправое, то он и сомнется, и того ради не у ябедника скорее винность и правость познать можно. И того ради сопернику не надобно давать слов его заминать, а и подьячему, который записывает, торопить его, или спорить, с ним не надобно, как он знает, так пусть и выправляется, только бы лишь посторонних и к тому делу неприличных слов не говорил бы. И когда будут в допросах и станут на очной ставке друг друга уличать, то судье при себе надобно держать ту записку, которая записана в конторе в первых их разговорах, и смотреть прилежно, не будет ли истец или ответчик с первыми своими словами разбиваться. Буде станет говорить не так, как наедине сказал, то во именных словах более первого надлежит в словах раздробить, чтобы доискаться самой правды. И ежели бессловесного явятся слова с первыми сходны, а у многословесника явятся разны, то всячески надобно бессловесному помогать и сильному не дать его теснить и обиду чинить. А буде во время допроса подойдет кто со стороны и станет в каких-либо словах учить, то того учителя надлежит взять под караул. И буде бесхитростно поучил, то штрафом его обложить, а буде нарочно, на то приготовившись, пришел, то и розыску подлежит. И того ради во всякой канцелярии надлежит сделать особые чуланцы, чтоб во время допроса никто посторонний тут не был, а и судье бы никто не мешал. А за обидимого и самому судье надлежит быть стряпчим, обидчику же быть жестоким судьею и немилостивым. Так надобно здраво судить, чтоб ежели и самый свойственник ближний под суд прилучится, а по делу винен будет, то отнюдь не надлежит его щадить, чтобы во второе свое пришествие Господь Бог не стал пересуживать, а за неправый суд не быть бы осужденным самому судье на вечное мучение. И у коих соперников учинится какая ссылка общая или и не общая, то более, чем в судных записках, прилежно и рассмотрительно надлежит в них поискать истинную правду, потому что ни в чем такой лжи не обретается, сколько в свидетельстве. А что в проклятых повальных обысках, то сам сатана в том сидит, а Божьей правды ни следа нет: всех свидетелей пишут заочно, а и попы, и дьячки, не видя тех людей, на коих кто сослался, и на словах не слыша, да руки к обыскам прикладывают. И ради истребления таковой ябеднической неправды надлежит прежде по обыкновению приказному взять у них сказки* за подписью, и чтоб подьячие их в словах не сбивали и не научали бы, как лучше сказать, но дали бы им в словах волю, и что ни скажут, добро или худо и сходно или и несходно, так бы и писали, и чтобы к тем сказкам приложили они руки, а дьяк или секретарь закрепил бы того ж часа, дабы позднее нельзя им переменить тех сказок. А буде кой скажет: "За мною де те ж речи", то так и записать, что сказал те ж речи, что и первый или третий сказал. А кто сослался на повальный обыск, то по-прежнему взять у них свидетельство за подписями тамошних жителей. И когда те обыски приняты будут в приказ, то надлежит велеть им привести из тех свидетелей человек двух или трех из разных деревень, а буде большой сыск, со всякого десятка по человеку ради достоверного свидетельства. И когда свидетели явятся в канцелярии, и судье, те обыски приняв и высмотрев их, взять из тех свидетелей одного в контору, и поставив его пред образ Божий, и сказать: "Ты, друг мой, написан свидетелем, скажи ты мне так, как тебе на втором Христовом пришествии стать, и не моги ты ни единого ложного слова сказать. Ежели неправду скажешь, то себя погубишь, и ты сам себя побереги и не моги ты ни прибавить, ни убавить, как что ты видел, так и сказывай. Я тебе сказываю, что если ты мне солжешь и скажешь по дружбе или изо мзды неправду, то кто тебя принудил солгать, заплатит штраф, а тебе за неправое твое свидетельство по новоизложенному Его И. В. указу отсекут голову. И ради незабвенной памяти и иным лжесвидетелям на показание голову твою возложат на кол и поставят ее при входе в канцелярию, дабы всем всегда зрима была (и сколько лжесвидетелей ни явится, всех рядом головы на колье тыкать). А пожитки все их взяты будут на великого государя, а жены и дети будут отданы в вечную работу. И того ради сам ты себя и детей своих побереги, буде ты подьячему сказал и ложно, то ты теперь исправься и скажи мне самую правду, как ты что видел или слышал от кого или только от того слышал, кто на тебя сослался. И буде ныне истинную правду мне скажешь, то себя избавишь ты от смерти, а что подьячему ложно сказал, в том прощен будешь". И ежели кто скажет пред судьею прямо, что он по научению того соперника, кой на него сослался, сказал ложно, то ту вину разделить надвое, половина тому лжесвидетелю, а другая учителю, и учинить им наказание равное, и по жестоком наказании запятнать их на лице и на руке лжесвидетельным пятном. И буде впредь в таком же ложном свидетельстве явятся, то без отложения чинить смертную казнь. И кто в каком деле ни принесет повинную, то таковым от наказания жестокого чинить облегчение. И на такие дела и книгу иметь особливую, чтоб, кроме повинных, иных никаких дел не писать, чтобы можно было без замедления сыскать хотя в десять лет. А буде кто в таковой же вине явится впредь, то чинить ему указ уложенный. А буде же пред судьею в конторе не повинится, а в словах своих станет мяться, то такового надобно с великим принуждением настойчиво всяким образом разным допрашивать: давно ль то было, и товарищи его, кои в росписи написаны, все ли тут были, и прежде его они пришли или после, или все они вместе пришли, и откуда пришли, и где они сошлись, и отчего у них сталось, и как кончилось, и в коем часе дня или ночи, и в какой хоромине, или на дворе, или в ином каком месте; и буде в хоромах, то в коем месте, в переднем ли углу, или у дверей, или у печи за столом, и сидя ли или стоя, и рано ль или поздно, на дворе ведренно ли в то время или ненастно было и после того случая, как разошлись, и кто из них прежде пошел от него или кто остался, или все вместе пошли, и сколько их было, и всех ли он знает иль и никого не знает? И как кого Бог вразумит, надлежит в самую тонкость свидетелей допрашивать и все те дробные речи записывать именно, как кто о чем ни скажет, потому что в свидетельстве без меры много ложных свидетелей бывает, а на тонкостных расспросах мудрено ему ложь свою укрыть будет. И, допросив, отвести его в особое место, чтобы он ни с кем никакого слова не промолвил. И потом другого свидетеля взяв, також де в тонкость допросить, и у того допросу никто бы посторонний не был, но токмо подьячий один, кой будет записывать. И буде грамоте кто умеет, то руку бы приложил, а буде кой не умеет, то печать бы свою приложил, чтобы после спорить не стал. А буде каким случаем тот допрошенный свидетель промолвит с товарищами слово какое, ко лжи подтвердительное, то надлежит расспросить его уже и в застенке, чего ради такую речь им промолвил. И сколько их свидетелей не будет, всех допрашивать таковым же образом, а буде не все свидетели придут, то никого из них не допрашивать, пока все налицо не будут. И по таковому тонкостному допросу вся будет правда и неправда явна. И буде кои свидетели были б ложные, то как бы они ни ухищрялись, а в таковых допросах никаким образом ложного свидетельства утаить будет нельзя. При Данииле Пророке и два свидетеля не могли свою ложь сокрыть, и за то оба смерти преданы. А если где случится свидетелей человек пять-шесть, то хотя бы они все целый год твердили, как им сказать, то не могут неправого свидетельства сочинить, но всех их ложь явна будет. А буде же в свидетельстве случится токмо один человек, то також де надлежит его сперва по приказному обыкновению подьячему допросить, потом по вышеписанному ж изъявлению взять его в контору и расспросить его таким же тонкостным допросом или и более того, как на тот час Бог вразумит судью, понеже в одном свидетеле многотрудно прямую правду сыскать. Однако допросив его, отдать под караул, ввести в контору того, кого он оправдывает, и расспросить его именно против свидетельского порядка без сбавления дробных вопросов, но еще и приложить тонкостнейших допрошений, дабы и в одном свидетеле можно было правду и неправду сыскать, и спросить его о том свидетеле, прежде ли соперника его пришел к нему или после, и, придя, в коем он месте сел или стоял, и от него вместе ли с тем соперником пошел вон, или прежде, или после? |
