 ПОЗНАВАТЕЛЬНОЕ
| ВОПРОСИВШИИ ОБ ЭТОМ, ПОСЛУШАЙ И ОТВЕТ 24 страница
Старик, нельзя одной цены уставить, ведь товару имя одно, да доброта не одна. Ину пору уж и ты врешь! И самой ради беспорочной правды не худо бы всяким товарам весовым и локотным* положить цену уставленную, чтоб она какова в первой лавке, такова была и в последней. А что с кого надлежит за какую вину взять штраф, и тот бы штраф собирали сотские, не отлагая до иного дня, но когда кто провинится, тогда бы и платил и, приняв штраф, записывали бы в закрепленную книгу и помесячно относили бы их в контору надлежащую. А со иноземцами приезжими на ярмарках без воли главного купеческого правления командира ни великого, ни малого торга не чинили бы. А буде кто хотя на один рубль дерзнет приезжим иноземцам продать какого-нибудь товара без воли высшего своего командира, то взять на нем штраф сторицей, за всякий рубль по сто рублей, и наказанье учинить кнутом, сколько уложено будет ударов дать, дабы помнил и впредь так не делал. И с воли командира своего и по согласию купечества, поставив цену товару своему, отпускали бы за море и за прочие рубежи русские товары как богатые, так и убогие с воли командира своего по общему согласию компании, чтобы никому обиды не было. И когда иноземец сторгует какова товара русского многое число или малое, то всем русским людям, как богатым, так и убогим, каждому из своих товаров поверстаться по количеству товаров своих, чтоб ни богатому, ни убогому обиды не было. А буде кто не похочет товара своего для малой продажи раскупорить, то как кто похочет, в том волю можно дать. И так творя, между всеми купецкими людьми будет мирно и согласно и цены никому уронить будет нельзя. И по чему какому товару цену с общего совета наложат, то уже иноземцы по той цене и нехотя возьмут. А буде иноземцы похотят нашим товарам цену снизить и товаров по наложенной цене брать не станут, то надлежит у маломочных товары все богатым на себя взять. И если купецкие люди за недостатком денежным не смогут, то выдать бы им деньги из ратуши и отпустить их восвояси, и впредь до указа таковых товаров не возили бы, хотя года два-три или больше, покуда со иноземцами торга не будет, промышляли бы иным каковым промыслом. И пока иноземцы по наложенной цене товаров наших принимать не будут, до тех времен отнюдь ни малого числа таких товаров на иноземческие торги не возили бы. И буде иноземцы восхотят наших купцов принудить к своему умыслу, чтобы наших русских товаров ценою не возвысить, а своих не снизить, оставив торг, поедут за море без наших товаров, то и свои они товары, с коими приехали, повезли бы все с собою назад. А в амбары с кораблей, не сторговавшись, отнюдь класть им не попускать бы, хотя за амбары вдвое или втрое наемные деньги давать станут, или где в дома похотят сложить, отнюдь того им не попускать. Но когда наших товаров им не брать, то и своих товаров оставлять им не для чего, как привезли, так пусть и назад повезут. А в другой год буде приедут, то надлежит нам на свои русские товары к уставленной прошлогодней цене приложить на рубль по гривне иль по четыре алтына или как о том указ великого государя состоится, како бы купечеству пригодно было и деньги бы в том товаре даром не прогуляли. А буде два года иноземцы с торгом не будут, то на прежнюю цену наложить еще столько же, сколько на первый год наложено. И так сколько годов ни проволочат они упрямством своим, то на каждый год по такой же накладке на всякий рубль налагать, не уступая ни малым чем, чтобы в купечестве деньги в тех залежалых товарах не даром лежали, но процент бы на всякий год умножался. И если в тех процентах товар наш возвысится, что коему прежняя цена была рубль, а во упорстве иноземском возвысится в два рубля, то такую цену уже и впредь за упрямство их держать, не уступая ни малым чем. И если иноземцы упрямство свое и отложат, и станут товары свои возить к нам по-прежнему, и наших товаров себе востребуют, а уже цены на русские товары прибавленной отнюдь бы не убавлять и в предбудущие годы по той же наложенной цене продавать, на какую из-за упорства их иноземского возвысилась. И буде двойные цены за наши товары не похотят нам дать, то и их товары перед ними, мы за Божьим благословением можем и без их товаров пробыть. Однако же я думаю, хотя они и хитры в купечестве и во иных гражданских расправах, а если уведают нашего купечества твердое положение о возвышении цены, то не допустят до двойной цены, будут торг иметь повсегодно. Видя то наше твердое постоянство, всячески упрямство свое прежнее и гордость свою всю и нехотя отложат, нужда пригоняет и к поганой луже. Для нас хотя вовсе они товаров своих к нам возить не будут, мы можем прожить и без их товаров, а они без наших товаров и десяти лет прожить не могут. И того ради подобает нам над ними господствовать, а им раболепствовать пред нами и во всем упадки пред нами держать, а не гордость. Сие странное дело, что к нам приехав со своими безделками, да нашим материальным товарам цену устанавливают низкую, а своим цену ставят двойную, а иным товарам и выше двойной цены. И не только это, но и деньги нашего великого царя ценят, до чего им ни малого дела нет, им надлежит деньги ценить своих государей, потому что они власть имеют над своими владельцами. А наш великий император сам собою владеет и в своем государстве если и копейку повелит за гривну брать, то так и может правиться. Мы в своем царстве с воли монарха своего вольны на привезенные их товары цену налагать, а буде им нелюбо, то на ту цену не отдавай, волен он и отдать и не отдать, нам силою у него не отнять. А в том мы можем стоять, что несторгованному и негодному на сухом берегу места не дать: либо назад повези либо в корабле держи. Время было уже им прежнюю свою гордость и отложить, легко им было над нами ломаться тогда, когда сами наши монархи в купеческие дела не вступали, но управляли бояре. И приехав, они, иноземцы, да сунут сильным персонам подарок рублей в cотню-другую, то за сто рублей сделают они, иноземцы, прибыли себе по миллиону, потому что бояре не ставили купечества ни в яичную скорлупу, бывало, на грош все купечество променяют. А ныне, слава Богу, монарх наш всё сие рассмотрел и подлезть им уже никак, чтобы им по-прежнему своему хотению уставить и на своем поставить. И если они, иноземцы, от упрямства своего года два-три или и пять-шесть торговаться с нами не будут, то купечеству нашему великая и неисчислимая прибыль будет, потому которые товары покупались у нас в Руси по рублю, то будут уже в покупке по полтине или меньше. А иноземцам меньше уставленной цены за иноземческое упорство сбавить отнюдь не можно, потому что такая цена уставилась за их непокорство. Они на свои товары без всякой причины наложили цену высокую и тем нас вельми притеснили, а им стеснение не от нас, но от своего им упрямства. Они причиной объявили русские наши деньги, до чего им ни малого дела нет. Деньги наши когда в их землю придут, хоть они нашу копейку и за деньгу не возьмут, то в том они вольны: их земля, их и воля. А в нашей земле нет им ни малой власти, но волен наш монарх, а по его монаршей воле и мы имеем некую часть воли. А они, придя в нашу землю, оценивая наши деньги, да всяким своим товарам цену возвысили. Червонные были без гривны по сорока алтын, а ныне по два рубля, ефимки были по восемнадцати алтын, а ныне и по восьми гривен. Меди пуд был по три рубля, а ныне по семи и по восьми рублей, олово было не с большим по три рубля, а ныне выше шести рублей, горючая сера была по полтине пуд, а ныне втрое выше продают. Бумага писчая, коя была стопа по восьми гривен, ту ныне продают по два рубля. Оконочных стекол ящик покупали по три рубля, а ныне продают по десяти рублей. И сколько ни есть заморских товаров, на все наложили они цену двойную да тройную и тем они хотят Российское царство пригнать к оскудению. И издеваясь над нами, вместо материальных товаров возят к нам разные питья, да хвалят их: "То питье честное и весьма похвальное", дабы слыша их такую похвалу, больше б у них покупали и денег бы им больше давали. А нам бы то их питье выпить да выссать, а иное и выблевать. Да привозят к нам стеклянную посуду, чтоб нам, купив, разбить да бросить. А нам если заводов пять-шесть построить, то мы все их государства стеклянною посудою наполнить можем. И того ради вельми надлежит нам себя осмотреть, их немецких рассказов нам не переслушать, они какую безделицу ни привезут, то, надседаясь, хвалят, чтоб мы больше у них купили. И уже чего не затеют, и пиво, наварив да налив в бутылки, привозят да продают бутылку по десяти алтын, а нам можно на ту бутылку истратить алтын или две копейки. И если нашим товарам высокая цена уставится или не уставится, то в воли монарха нашего, как он повелит, так и будет неизменно. А их заморские товары весьма надлежит принимать купечеству нашему по рассмотрению и по согласию общему и с воли командира своего, а не по-прежнему, самовольно. И выбирали бы, кои товары прочны и самые б были добрые, а плохих отнюдь бы не принимали. И те принятые товары також де делили бы между собою полюбовно по количеству своих товаров с общего же совета, чтобы никому и малой обиды не было. А буде же иноземцы на тот отборный товар еще сверх настоящей цены наложат цену излишнюю, то и того отборного товара с наложением прибавочной их цены не брать бы у них ничего, но брать по настоящей цене, какова до того отбирания уставилась. А буде заупрямятся и отдавать тех товаров по настоящей цене не похотят, то отказать им, пусть весь свой товар повезут назад. А плохих и непотребных товаров и на полцены отнюдь бы не принимать ни малого числа для того, чтобы они дураками нас не называли и в товарах наших над нами не издевались бы. А наипаче таких товаров не принимать, которые, купив, выпить да выссать или, приняв, разбить и бросить. Стеклянную посуду можно нам к ним возить, а не им к нам, и всякие товары, кои непрочны и портятся скоро, яко же обшивные их иноземческие пуговицы, принимать их и на полцены не надобно, понеже пока человек кафтан носит, то обшивных пуговиц двое или трое переменит. И того ради следует принимать пуговицы медные плотные, кои паяны не оловом или кои и без пайки, да насажаны на деревянные болванки, или оловянные серебром посеребрены на жестяных чашках. Також де кои вместо стальных привозят висмутовые пуговицы, то и таких принимать не надобно ж, для того что и они непрочны ж, а принимать самые прочные, с коими бы можно было кафтана два-три износить, буде и стеклянные черные, да сделаны на железных самых плотных ушках, то таковые можно брать, потому что они вельми потребны, платья не дерут, а к носке прочны, а цена им не высокая. Буде станут ушки делать у них гораздо плотны, то они штанов пять-шесть переносят. А во всяких товарах смотреть то накрепко, чтобы был прочен. И парчи всякие, кои бывают к носке прочны, те и брать, а кои на клею камки и атласы и штофы*, хотя кои и цветные, таковых и на полцены принимать не надобно и из такой парчи и платья делать надлежит запретить, потому что в них деньгам перевод. И не токмо шелковых, но и гарусных* товаров, кои неплотные и к носке непрочны, чулки и парчовые вещи, кои скоро пропадают, таковых никогда ж принимать не надобно. Також де и лент, кои весьма тонки и плохи, хотя самою малою ценою не доведется же брать, но брать те ленты, кои весьма плотны, хотя и ценою выше, только б к носке были прочны. А с мишурною битью* и никаких лент не принимать, потому что в них никакого проку нет, токмо денежная напрасная трата. Також де и платков шелковых немецких и персидских не надлежит же покупать нам, потому что и в них токмо одна денежная трата, а самой потребы ни мало необходимой нет. Дать за него рубль или полтора рубля и годом платка два-три израсходует, а на другой год столько же надобно, и лет в десяток иной щеголь платков пятьдесят потратит, и хотя по рублю положить платок, то пятьдесят рублей истратит. И на всякий год и в той безделице из царства тысяч десятка по два-три пропадает. А на утирание носа и на утирание на лице пота гораздо потребнее платки льняные, нежели шелковые, а в шелковых токмо одна похвальба да иноземцев обогащение. И если запрет о шелковых платках будет, то никто их не востребует, и будут по-прежнему полотняными платками утираться. Немцы никогда нас не поучат на то, чтоб мы бережно жили и ничего б напрасно не тратили, только то выхваляют, отчего бы пожиток какой им припал, а не нам. Они не токмо себя, но и прочую свою братию всякими вымыслами богатят, а нас больше к скудости пригоняют. И того ради надобно нам разумея разуметь о всяких их делах как о купецких, так и о военных, и о ремесленных делах. Не тут-то у них правда, что на словах спорят, надобно смотреть их на делах, а не на словах и смотреть пронзительным оком. А кои у нас в Руси обретаются вещи, яко же соль, железо, иглы, стеклянная посуда, зеркала, очки, оконочные стекла, шляпы, скипидар, ребячьи игрушки, вохра*, черлень*, празелень*, пульмент*, то всем тем надобно управляться нам своим, а у иноземцев отнюдь бы никаких тех вещей и на полцены не покупать. А сукон солдатских, мнится мне, у иноземцев покупать не надобно ж, потому что наши русские сукна, хотя и дороже заморских станут, однако те деньги из царства вон не выдут. Того ради и сукнами нам потребно пробиваться своими ж, чтоб те деньги у нас в Руси были. И управителем не токмо одним купецких дел, но и гражданским надлежит смотреть то накрепко, чтобы непотребного и непрочного ничего из-за моря и из-за рубежей в Русь не покупали, но покупали б такие вещи, кои прочны и коих в Руси у нас не обретается или без коих пробыть не можно. Нам надобно не парчой себя украшать, но надлежит добрым нравом и школьным учением и христианскою правдою и меж собой истинною любовью и неколеблемым постоянством яко в благочестивой христианской вере, так и во всяких делах. И за таковое украшение не токмо на земле, но и на небе будем славны. А сие в купецких людях делается вельми неправильно, что если который человек, проча себе и детям своим, построит палаты и если он построит их и одолжась, а соседи и клевреты его все (вместо того, чтобы его за то более первого любить и благодарить, что сделал от побочного огня преграду и царственную учинил красу) вознегодуют на него и налягут на него тяжелыми податями и службами. И то, стало быть, диавольская ненависть: за что надлежало ему дать льготы, потому, что он, строя палаты, потратился, а они вместо льгот нападут на него с разорением. А мне мнится, не худо бы и царским указом сие подтвердить, чтобы лет на пять-шесть или больше построившим палаты в царских поборах давать льготы. И в те льготные лета в службы никакие не выбирать бы, дабы он оправился и, на то смотря, стали бы и иные тщится палаты строить. Все же и сие, мнится, не весьма верно, что посадские люди многие украшают себя более меры своей, а жен своих и детей и наипаче того со излишеством украшений и в том украшении излишнем себя истощают. Еще и сие мнится, не худо бы расположить, чтобы всякий чин свое бы определение имел, посадские люди и все купечество собственное свое платье носили, чтобы оно ничем ни военному, ни приказному согласно не было. А ныне никаким образом не можно по платью познать, кто какова чина есть, посадский ли или приказной, или дворянин, или холоп чей. И не токмо с военными людьми, но и с царедворцами распознать не можно. А мнится, было бы то самое прямое дело, чтоб не то что от царедворцев или от солдат, но и между собою надлежит им различие иметь. Первая статья купеческого чина, кои выше тысячи рублей, даже до десяти тысяч пожитков у себя имеют, те бы носили верхние кафтаны из сукна кармазинного*, кой продаётся выше двух рублей, а камзолы луданные* и штофные, и прочей шелковой парчи, кои без золота и без разнообразия разных цветов, а разноцветной парчи купечество и на малых своих детей не надевало бы. Пуговицы носили бы серебряные позолоченные, а позументов и шнурков золотых и серебряных, ни пуговиц обшивных отнюдь бы не было и на малых их детях. А покроем надлежит, мнится, всему купечеству иметь верхние кафтаны, были б ниже подвязки, чтоб оно было служивого платья длиннее, а церковного чина покороче, а штаны бы имели суконные и триповые*, а камчатых и парчовых отнюдь бы не было у них, а на ногах имели бы сапоги, а башмаков тот чин отнюдь не носил же бы. А на головах бы летом носили шляпы и носили бы их хотя и пуховые, а поля по служивому манеру не заворачивали, а зимою носили бы шапки с околышами лисьими и с росомашьими, а собольих бы отнюдь не носили. Собольи шапки носили бы гости да гостиные сотни, кои выше десяти тысяч имеют у себя пожитков. А средней статьи, кои имеют у себя пожитков от ста рублей, даже до тысячи, то те бы носили сукна английские, кои около рубля покупаются аршин, а камзолы китайчатые* и суконные носить, а пуговицы серебряные белые и медные, паяные медью и серебром посеребренные. А на головах летом носили бы шляпы без заломов, а зимою шапки лисьи и бобровые, а покроем особым от первостатейного купечества, а на ногах сапоги. А нижняя статья, кои от десяти рублей имеют пожитков токмо до ста рублей, те бы носили сукна русские крашеные лазоревые и иными цветами, хотя валяные, хотя неваляные, только бы были крашеные, а некрашеные носили бы работные люди и крестьяне. И о одежном расположении, хотя иным покажется дело невеликое, мне же мнится, велико оно. Первое, что чин от чина явен будет и всяк свою мерность будет знать, другое, что у всякого чина денежной траты излишней не будет, третье, что царству наполнение будет немалое. И платяного расположения, я чаю, что иноземцы будут вельми спорить того ради, что расхода парчи их будет гораздо меньше. И о сем всем как воля Его И. В. случится, так и будет, и расположить бы все статьи особливо, не токмо материальными статьями, но и покроями, и утвердить бы накрепко, чтоб впредь уже неподвижно быть. И того ради штрафом подтвердить и страх предложить, дабы никто не дерзал на изменение предела сего. У кого пожитков на тысячу рублей есть, тот бы себя не ругал, но благодаря Бога носил бы достойное платье по достоинству своему. А ныне таковых много есть, что тысячи две-три имеют, а ходят в сером кафтане, а у иного и ста рублей нет, а он носит платье против тысячника. А по прямому, у кого имущества большого нет, тот бы не тщеславился, но всяк бы свою мерность знал. И если у кого пожитки выше тысячи рублей, а он платья по своему достоинству против своего окружения носить не будет, и кто, ведая его пожиток, донесет о нем, то все его пожитки переписать. И если явится тысячи на две иль на три, то оставить ему сотни две или три, потому что он сам того себе возжелал, а излишнее все, хотя и выше того будет, взять на великого государя, а доносителю из взятых пожиток выдать десятую доля. А буде у кого по смете явится немногим более тысячи рублей, тому в пеню не ставить, если сотня, другая или третья явится излишняя, и кто и доносил, нет ему ничего. А буде сотен пять излишек будет, то излишних пятьсот иль больше взять на государя, а ему оставить тысячу рублей или сотен пять-шесть. А кто выше своей меры платье себе сделает, по доношению то платье снять с него и отдать тому, кто о том непристойном платье обличит его. И учинить ему наказание, чтобы впредь так он и иные не делали и себя бы не убытчили. И хотя сие дело и не великое, а царственному обогащению будет великая подмога, никто излишнего тратить не будет. И если воля великого нашего монарха на сие дело произойдет, то надлежит закрепить штрафом великим и страхом немалым, дабы не токмо во градах, но и в путях ездили бы в определенном своем платье. А буде кто оденется не своего чина одеждою, то наказание чинить ему жестокое, а по людям смотря, надлежит и разыскать. А наипаче, если крестьяне да уберутся, людьми боярскими или самыми дворянами, или солдатами, то уже явно, что хотят идти на легкую работу, на разбой. Во одеждах так бы хорошо устроить, что не то, чтоб по верхнему платью иль по исподнему, но и по рубашкам все бы были знатные, кто какова звания есть. И по такому расположению все чины будут явны и никто проникнуть во иной чин не сможет и, мне видится, от такова порядка и озорства убудет. Ныне бо многие, нарядившись по-солдатски, ходя по улицам, чинят, что хотят, а никто пристать к ним не смеет, считают их истинными солдатами, особенно же которые одеваются подобно преображенским или семеновским солдатам и, так творя, навлекают слово на настоящих солдат недоброе. А есть ли бы все чины были расположены, то если бы кто и поозорничал, то положил бы он порок на свой чин, а и сыскать бы скоро можно было, кто озорничает. И не худо бы расположить какими знаками и полки все как солдатские, так и драгунские, чтобы всякий солдат и драгун знатен был, коего он полку. И если все чины расположить окажется трудно, то хотя б то учинить, чтобы можно было знать, кто идет иль едет, господин ли или раб. Однако о всем сем како воля Божья и Его И. В. произойдет, так и может быть. А сие вельми потребно, ежели бы то учинить, чтобы никто выше меры своей одежды и всяких украшений не строили. А особенно монахам шелковые одежды носить неприлично, а это и весьма непристойно, что они носят рясы луданные, атласные и штофные. Они бо уже мира сего отреклись и, хотя еще живы, и миру подобает от них отречься, они живые мертвецы, они токмо Богу живы, а миру мертвы суть. И того ради ни малого украшения не подобает им не токмо во одеждах иметь, но и во всяких вещах украшать себя светскими украшениями не надлежит, но подобает им украшать себя святым житием и всякими добродетелями, более же смирением, и из монастырей не выходом. Им по чину своему подобает носить самое простое одеяние, из шерстяной пряжи, а и покрою рясам их надлежит быть мешковатым, чтобы и в том украшения никакого не было. А исподы носили бы смиренные овечьи, а собольих и куньих, лисьих и беличьих отнюдь бы не носили, ибо на худой конец, что они во всей России на всякий год тысяч десятка по два-три в том украшении истратят. И та трата самая непотребная, ни она царству украшение, ни она миру увеселение, но токмо тщеславие и к блудницам приобщение и иного ничего в том украшении нет, кроме греха. И я не знаю, как у иных на сие рассуждение будет, а мое мнение так лежит, что отнюдь им не то что одежды, но и опушки шелковой не подобает иметь: чернец* - мертвец. И от пьянственного питья подобает им весьма удаляться и между мирскими людьми не шататься и в деревнях монастырских управителями не подобает им быть. Но токмо знать им монастыри свои да святую Церковь и келий своих никаким украшением не украшать, и не худо, чтоб и стен не тесать и в кельях своих не токмо хлопцев молодых при себе держать, но и родных своих детей отнюдь при себе не надлежит иметь. У инока иначе всякому делу подобает быть. У инока ни отца, ни матери, ни детей, ни сродников нет, кроме единого Бога. Им и пищу услащенную и сдобренную и маслом гораздо смазанную не весьма подобает есть. А когда случится торжественный день, то и тогда только ради разрешения маслица положить самую малую часть, дабы не весьма еду усладило, також де и питье разрешить самую же малую часть, чтоб пьянства в себе не почуять. Чернецу подобает непрестанно быть в молитве да в труде и в непрестанном богомыслии. Им так надобно жить, чтобы он весь был в Боге и Бог бы был в нем не исходно, и не токмо ему сладостную пищу есть или по лютеранскому мяса коснуться, но и рыбы, кроме разрешенных дней, не подобает вкушать. Все то в миру, а не в монастыре и когда рыбу разрешено есть, то и рыбу не весьма смазывать маслом и иными приправами, но варить ее просто и, кроме соли, никакой приправы в нее класть не весьма потребно. В монастыре токмо труд и алкание, а не роскошь какая и того ради называется равно ангельское житие их, потому что непрестанно в церковном пении и в келейном правиле и в посте и в молитве пребывают и в богомыслии. И в монастырях каков труд и воздержание всей братии, таков и архимандриту, и пища какова всем соборным и работным инокам, такова и самому архимандриту, и в таковом бытии самое будет братство. Також де и одежда у всех бы была равная, не украшенная и ничем одежда от одежды не отменная. И так бы они в монастыре трудились, чтобы никто посторонний человек познать не мог, кто какова чина есть. Христос, давая нам образ, будучи на земле, платья украшенного и переменного не имел и яко Сам одну ризу имел, так и прочим ученикам своим повелел единоризным быть. А и пищу Христос требовал простую без приправы (Лука, глава 1, зачало 54)64, когда ибо пришел в селение посетить Лазаревых сестер и Мария села при ноге Иисусовой, слушая словес его, а Марфа начала припасать для Христа еду со учреждением, Господь же похвалил Марию, коя о пище не пеклась, но сидя слушала словес его Господних, а Марфе рёк: "Марфо, печешься о многом, едино же есть на потребу". Что же это, когда едино на потребу? Ясно, что повелел ей припасти то, чем можно человеку сыту быть. Так и инокам токмо то припасать, чем можно человеку сыту быть, и есть надобно не чрез сытость, чтобы не отяготить себя и имения иноку никакого не подобает иметь. И в таковом житии могут они слыть евангеликами, понеже они никакой утехи себе, кроме Бога, не имеют, всегда пребывают в посте и в молитве и мяса не вкушают и никакими сладостями не услаждают себя и яко Христос жил, так и они живут. И живут житие без жен, а многие в них обретаются и девственницы, и того ради весьма им надлежит слыть евангеликами. А лютеране, я не знаю, с коего разума называются евангеликами. Они живут скотски, а не евангельски, мясо едят как бессловесный скот или как безграмотная мордва. Им не то что таким высоким названием себя нарицать, но и человеками не весьма пристойно им нарицать себя, токмо прилично и свойственно нарицать себя свиньею и житие свое нарицать свинским, а не евангельским. И ради всенародного охранения надлежит не одних иноков, но и купечество от излишнего пьянства и от роскошного жития воздержать, а наипаче надлежит закрепить от заморских питей, чтобы сами не пили и в гостинцы никому не носили. А чаю не худо бы и приказным людям, и служивым, и прочим всякого чина людям запретить, чтобы они заморских питей не касались и денег бы напрасно не теряли. Буде кто похочет прохладиться, то может и русскими питьями забавиться и не то, чтоб покупая пить, но и приносимого никакого заморского питья не поваживались бы пить. И буде кто учинит и пиршество, если и про высокие персоны, а заморских питей и духу бы не было, кроме табака (а и табак не худо бы в Руси ж завести сеять и строить его по-заморски, как у них водится, чтобы и на табаке деньги из Руси напрасно не тратились), но чем Бог нашу страну наполнил, тем надлежит и чествовать. Иноземцам то прилично питье свое заморское в домах своих держать и кого ни похотят поить им безденежно, хотя рейнским иль алканом, хотя венгерским. А на деньги буде продаст много или мало, брать штраф сторицей, за копейку по рублю, а за рубль по сто рублей, а остальное питье, сколько у него не сыщется, взять на великого государя. А буде кто и иноземцев позовет к себе в гости, то потчевали бы своими питьями, а на заморские питья отнюдь ни малого числа денег не тратили бы. Но токмо заморские питья покупали бы одни сенаторы, да из царского синклита, кои самые богатые люди, однако с рассуждением же, чтобы деньгам не весьма трата была. Разве к кому случится пришествие царского величества, то уже тут нет предела, где же царское пришествие, тут и закон изменяется. Нам от заморских питей кроме тщеты и богатству нашему российскому препятствия и здравию повреждения иного нет ничего. И дадим мы из российского царства за него червонные да ефимки и иные потребности, без коих им пробыть не можно, и отчего они богатство себе приобретают, а от них, иноземцев, примем мы то, что выпить да выссать и на землю вылить, а иное и выблевать и здравие свое повредить, а и веку своему пресечение учинить. А нас, россиян, благословляя, благословил Бог хлебом и медом и всяких питей довольством. Водок у нас такое довольство, что и числа им нет, пива у нас предорогие и меды у нас преславные вареные самые чистые, что ничем не хуже рейнского, а плохого рейнского и гораздо лучше. Есть же у нас и красные питья, каразин* и меды красные ж вишневые, малиновые, смородинные, костяничные и яблочные. И если заморские питья отставить, а повелеть строить меды разных видов, различных вкусов и продавать их из астерии*, то так их настроят, что больше заморских питей их будет. А если и табачные заводы завести в Руси и ради доброго в них управления, чтобы они были ничем не хуже заморских, добыть мастера доброго, чтобы научил строить по-заморски, то так нам можно табак напасти, что и кораблями за море можно нам его отпускать. Нам если в Руси его заводить, то выше копейки фунт его не станет, а заморского выше десяти алтын фунт покупают. А сеять его места у нас много, нам так можно его размножить, что миллионная от него прибыль будет. А на каких землях он родится, таких земель у нас премножество, можно нам его сеять во всех понизовых городах, и наипаче в Симбирске, на Самаре, на Пензе, на Инзере, на Ломове, во Мценске и на Саратове, на Царицыне и в Астрахани, и на Воронеже, и во всей Киевской стране. И в тех городах можно на каждый год по тысяче тысяч пудов наплодить его. И когда он в Руси заведется и размножится, то те все деньги, кои за него ныне за море идут, все останутся у нас в Руси, а если за море будем отпускать, то будут деньги и к нам от них возвращаться. И ежели и табак в Руси заведется, то кто сколько каких питей русских и табака ни выпьет, все те деньги из царства вон не выйдут, а заморские питья покупать ничем не лучше того, что деньги в воду метать. |
