 ПОЗНАВАТЕЛЬНОЕ
| ВОПРОСИВШИИ ОБ ЭТОМ, ПОСЛУШАЙ И ОТВЕТ 23 страница
А буде же кто наймет на день или на неделю в доме или где в другом месте поработать, то на таковых наемщиков поручных записей не брать. И таковые ни малому платежу неприличны, потому что они наняты на малое время. А ежели за наемщиков поденных и недельных, и месячных брать зажилые деньги, то всенародное разорение будет. Токмо то надлежит учинить, чтоб крестьяне всякого звания по-прежнему просто не токмо на год, но и на неделю никуда бы ни в подводы от жилищ своих просто не ходили, но все бы государевых властей и властелинских, и монастырских у сотских своих брали бы отпуска за их печатями. Також де и помещичьи крестьяне без письменных отпусков никуда бы не исходили, а с письмом таковым кто у кого ни наймется из денежной заплаты, то нанявший от всякого платежа свободен. Мне же мнится, ради самой правды надлежит о беглых крестьянах так учинить, чтобы как богатым и сильным, так и убогим, и маломочным безобидно было. И я правее сего не могу предложить, чтобы написать тако. Всякого звания сильные и бессильные послали бы во все свои вотчины, кои в близости и кои в дальности и в понизовые новые и старые свои вотчины, и во окраинные займища к приказчикам своим и старостам указы, чтобы без отлагательства новых и старых пришлых людей выслали за проводниками, кои лет и по пятьдесят или больше жили за ними, и отдали б с подпискою с женами и с детьми, и со внучатами их старым помещикам, чьи они были. И не то что по сто рублей на год, но и по сто копеек не надобно, только б со всем их имением движимым отпустили бы, то и тому старые помещики вельми будут рады. И во исправлении той отдачи дать хотя годовой срок или больше, чтобы все сильные и бессильные совсем исправились в отдаче. И ежели так состоится его пресветлого и. в. указ, то все помещики рады будут и без зажилых денег будут благодарны, и так бы все господа вотчины свои очистили, чтоб ни одной души не оставили у себя пришлых людей ни мужского, ни женского пола. А буде кто за тою отдачею оставит у себя, хотя малых ребят, не то что многое число, но хотя одного, а после отдачи обнаружится, то с господина взять за женскую голову сто рублей, а за мужскую двести рублей, а приказчику да старосте по пятидесяти ударов кнутом, а крестьянам всем по десяти ударов за ту утайку, чтоб и впредь государев указ помнили, и чего спросят, не таили бы. И за таковым указом, чаю я, что и высокие персоны не станут старых беглецов держать, а вновь, чаю, поопасутся не то что сами господа, и приказчики и крестьяне все будут исправны. А буде кто, не желая отвозить пришлых людей, да в воде потопит или и иначе каким случаем умертвит, то за всякую голову по десяти человек повешено будет. А кто пожитков их коснется, то на нем взыскано будет вдесятеро и отдано будет тому, чьи те крестьяне были. И таковым образом, чаю, что все беглые крестьяне возвращены будут и во всей России пустоту всю населят, а в иных местах и с обилием наполнились бы теми пришлыми. И сильным персонам и то будет тяжело, что хотя и без зажилых денег, но токмо с женами и с детьми, и со внучатами их, и с пожитками их крестьянскими отдать их, то ведаю, что и о том будут охать. А тут им было легко приговорить, что в прежнем указе написано, чтоб мелким помещикам отвозить с женами и с детьми и с зажилыми деньгами, а самим, ведаю, что и подвод будет жаль дать. И того ради, чаю, что будут всячески сию статью спорить, чтобы таковому указу не быть, любят они на чужой спине ехать. А буде не так сделать о возвращении беглых крестьян, то не чаю я концу быть, чтобы беглых всех возвратить на старые места и пустоту б наполнить. Ежели ныне высоким персонам послабить в отдаче беглых крестьян, то они старых всех у себя заживут, а и вновь принимать будут, и правосудие прямое за такою их силою в России у нас не состоится. Сия статья видится и не вельми тяжка, что чужое отдать без наддачи, а высоким персонам покажется за великую беду. И ежели таковой Его И. В. указ состоится, что всем, как низким, так и высоким персонам, всех пришлых людей вывести с женами и с детьми, и со внучатами, то я чаю, что одним годом вся пустота во всех деревнях наполнится, и чаю, что иные и порожние пустоши будут населять. И когда пустота вся наполнится людьми, то интерес царского величества умножится, и когда жилее будет земля, то и купеческие промыслы расширятся. Только разве останутся те беглецы, кои бежали за рубежи, а и тех, если Его И. В. указ состоится, что послать и за рубежи к тамошним жителям, то и они, чаю, что ослушны Его В-ву не будут, вышлют всех, у кого сколько их есть. А буде кои на королевское имя записались, то и наипаче короли и курфюрсты тамошние с царским величеством в тех беглых пришлецах ссориться не будут и сколько у кого есть, чаю, что поскорее наших вельмож вышлют, а из черкасских маетностей* можно, чаю, и посылкою взять. В старом Уложении напечатано: буде кто, желая кого ввести в убыток, побьет челом напрасно, и когда сыщется, что бил челом он напрасно, то взять на том проести и волокиты по гривне на день. И кто и в прямом деле побьет челом, проести та же гривна на день, хотя в рубле, хотя во ста рублей, хотя в тысяче иль в десяти тысячах рублей, то числится та же гривна на день. И в том древнем расположении какая правда? А если прямо рассудить, то надобно всему размер положить, по скольку проести числить на день в рублевом деле и по скольку в десятирублевом, також де и во ста рублях и в тысяче, и более тысячи надлежит расположить именно, по скольку проестей брать на день с какова иску, и то чинить по записям и по иным случаям в прямых исках. А буде кто нападет нагло, желая кого ввести в убыток, и когда допряма сыщется, что напал он напрасно, то чего он искал, без всякого милосердия взыскать на нем то же число, чего он искал, и отдать тому, на кого он бил челом. А и проесть, по величеству иску расположив, взыскать на нем же и отдать ему же, ответчику, да на нем же взыскать пошлину вдвое, дабы впредь было ему и иным так делать неповадно. Еще, когда кого обвинят в десяти тысячах, то указано стоять на правеже сто месяцев, и того времени будет девять годов и два месяца. А когда выстоит те лета на правеже, то тот виноватый принесет челобитную, чтоб ему те деньги собирать в рассрочку и в той рассрочке велено дать срок на столько ж лет, и истец, волочась, да и иску своему не рад будет. И то стала самая явная ворам и ябедникам потачка. Мне же думается, те статьи старого Уложения обе надлежит отставить и сделать так, чтоб каков иск ни был мал или велик и когда кого обвинят иском, то допросить его, чтобы он дал сказку, когда он деньги принесет. И буде на сколько времени позволит ему истец дать для исправления срок, то истец волен, хотя на год даст срок. А приказным порядком больше недели на сто рублей дать не можно, а в тысяче рублях на десять недель, а больше того иль меньше, то давать срок по размеру платежа. А буде скажет, что платить нечем, то послать все его пожитки, движимые и недвижимые, описать и, оценив, велеть продавать с наддачею. А ценовщикам велеть ценить прямою настоящую ценою, а буде ценовщики половинною ценою оценят, то за такую неправую оценку бить их кнутом. А буде выше настоящей цены оценят, то отдать им, ценовщикам, а у них деньги принять, и сколько тех денег соберется, отдавать истцу. А нынешний указ о нищих учинен не весьма здраво, потому велено штрафовать тех, кои милостыню подают.57 И тем никогда не унять, да и невозможно унять, и то положение и Богу не без противности, Бог положил предел, что давать милостыню, а судьи наши за то штрафуют. А им штрафовать давальцев не надлежало, но надлежало по тому указу его царского в. нищих всех перехватать и допросить, чьи они крестьяне иль посадские, иль какие иные люди. И чьи они скажутся, то надлежало их рассылать на те места, откуда они пришли, а они, то отставив, давальцев штрафуют. И сию статью правильнее б так учинить: кои хворы и увечны, и престарелые, тем бы учинить покой, а кои ходят здоровые крестьяне и крестьянки и дети их, и тех, если велено будет, всякого чина людям хватать хотя в городе, хотя в деревне. Какой человек ни увидит нищего здорового, то, ухватив бы его, привел в приказную палату, и записать, где его взял, и, записав, отдавали бы их из приказа тому, кто его привел, а буде он не возьмет, то кто его востребует, отдавать бы вовсе, чей бы он ни был. А буде никто не возьмет, то отсылать бы их к каковым делам государевым. То дворяне лишь заслышат, часу не будут мешкать, всех заберут к себе и по миру ходить уже не будут пускать. И таким способом одним годом или меньше нищие бродить не будут и по улицам ходить не станут. Есть много таких помещиков, летом крестьян своих и людей держат у себя на работе, а зимою посылают в мир и велят по улицам бродить и милостыни просить. И скитаючись по миру, ежели у кого наймется поработать и за работу свою деньги возьмет, а те помещики, уведав то, что, нанявшись, пожил месяц иль другой, то они скажут, что он будто сбежал и, записав поимку, будут бить челом на того, у кого он из найму работал, о зажилых по указу. И тем не токмо купецким людям, но и дворянам чинят убытки великие. А иные посадские такие люди есть лежебоки, что живут своими домами, а не хотят ни торговать, ни работать, ходя по миру, милостыню собирают. А иные, сковавшись, ходят будто тюремные сидельцы и, набрав милостыни, да дома лежа едят. А иные сами и промышляют, а детей своих посылают милостыни просить. И таковым нищим, освидетельствовав, надлежит и наказание дать суровое, чтобы даром хлеба не ели; буде кто промыслом своим прокормить себя не может, то шел бы на поденную работу или пошел бы в люди жить, а детей бы своих роздал мастеровым людям в научение, и, научась мастерства, могли бы и отца своего кормить. А скитаючись по миру, иного ничего не научатся, только что воровать и тунеядцами быть. И таковые люди уподобились червю, что ничего не делают, а хлеб со света губят даром. Також де и по тюрьмам насажано у судей множество людей, и те люди, тюремные сидельцы, ничего же не делают, только лежат да хлеб едят, яко черви ж. И сии дела яко нищих, тако и тюремщиков не надобно судьям в презрение полагать, но вельми надобно заботиться и не токмо одним судьям, но и подьячим, чтоб дней своих никакие люди даром не теряли и хлеба бы даром не ели. Бог не на то хлеб нам дал, чтоб нам его яко червю съев, да в тлю претворить. Но надобно, хлеб едя, делать прибыток Богу и царю своему, и своей братье, и себе, дабы не уподобиться непотребному червю, который токмо в тлю все претворяет, а пользы ни малой людям, кроме пакости, не делает. В России во всех городах и в селах и деревнях нищих и тюремных сидельцев, чаю, что наберется тысяч десятка два-три или больше, и на каждый год хлеба они съедят на худой конец, что тысяч пятьдесят четвертей или шестьдесят. И если положить на человека с хлебом и с харчем и с одеждою их на самый малый оклад по шести рублей на год каждому человеку, то такими тунеядцами казны на каждый год в тлю претворится близ двухсот тысяч рублей. И такая великая гибель чинится вся от нерадения судейского, в поборах за гривну хотят из человека душу вытянуть, а где многие тысячи погибают напрасно, того ни мало не смотрят и не внимают тому, как бы в чем прок сделать к пополнению царственного богатства, но только то считают, что налицо принимают, то и в прибыль почитают. А что тем собиранием своим бед наделают людям, паче же самому великому государю наделает убытков множество, то ничего того не смотрят и не радеют о том. Самое основание собранию то радетельное, когда Его И. В. кто позаботится казну собирать, а людей не разорить. А сего всем правителем паче собрания смотреть, чтобы ничто нигде даром не пропадало и никакие б люди хлеба даром не ели, но все бы трудились и плод приносили. Все бо судьи и правители нарицаются Ц. В-ву радетели и слугами верными нарицают себя. А если здравым оком посмотреть на них, то все их радения вопреки явятся прямому радетелю, не то, что чего собранного беречь, но и несобранного смотреть крепко, чтобы ничто нигде не тратилось и дней бы своих никто даром не терял. И всякие собранные вещи не токмо в царских сокровищах, но и во всем мире за богатыми и за убогими прилежно смотреть, чтобы нигде ничто их даром не пропадало и излишнего ничего б нигде не тратили, то такой человек прямой будет царственному богатству собиратель. И всякому правителю во своей провинции или канцелярии, если кто восхочет государю своему порадеть, то не надобно ему много пить и прохладно жить и по лесам зайцев ловить, но о том все свое попечение иметь, как бы скорее дела вершить и чтоб в приказе и в тюрьме лишних дней не сидели и хлеба бы напрасно без работы не ели, но все были бы у дел своих. Кои по вине своей достойны смерти, то тех не для чего долго и томить и даром хлеб в них тратить, но надлежит их казнить. А по кабакам надобно смотреть, чтобы ярыжки* голые без работы не жили тут. А буде кои для работы годны, то брать на них крепости, чтобы им никаким дурным не промышлять и зернью* не играть и пристанища никаким лишним людям не держать, чтобы без работы никакой человек не был. А коим людям следует какое наказание, то таковых не надлежит и дня единого в тюрьме иль в приказе держать, чтобы он дней своих даром не терял. А коих надлежит сослать на рудокопные дела и на иные черные работы, то и тех долго держать не для чего ж, но, запятнав вечным или временным пятном, отсылать их, кои куда надлежат, не мешкав, чтобы они даром хлеба не ели. А кроме приказа всякому командиру во своей команде смотреть накрепко, чтобы никто нигде даром не шатался и ребята молодые, кроме праздничных дней, отнюдь бы по улицам ни деньгами, ни кубарями*, ни иными какими играми не играли, а и в мужестве сущие никакие вещи напрасно не тратили и яйцами б не бились. И ни какова чина люди и дворяне без письменного указа хлеба бы в вино не переводили и за крестьянами своими сами бы смотрели и приказчикам, и старостам накрепко бы заказали, чтобы никакой крестьянин гуляком* не был ни летом, ни зимою. Не токмо большие, но и малые ребята даром не шатались бы, но одни учились бы грамоте, а иные рукоделью, каковое водится во крестьянах, учились бы. Буде кои топором еще и не смогут владеть, то бы прясть учились и, научась, шли бы на полотняные дворы и там бы зимою из найма или из хлеба работали, а летом полевую б работу работали. И ежели в юности навыкнет работать, то и под старость гуляком не будет. А сие и не без греха есть, что за самые малые вины да в тюрьму сажают, а иных и безвинно сажают, иного посадят и на час да забудут, то он в забвении просидит и год. И ради памятования надобно всякому судье безотложно всякий день колодников своих всех пересматривать и всех их ставить перед собой налицо, тогда нельзя будет подьячему иль приставу посадить за хоженое* свое. И смотря колодников, всех бы новоприводных сам допрашивал, кто в каком деле приведен. И буде дело до кого малое, то того бы часа и решение ему учинил, чтобы он промышлял, а, в приказе б сидя, дней своих не терял. И если все судьи тако будут управлять, колодников повседневно пересматривать и решение им чинить немедленное, то и тюремные дворы не надобны будут. От не управления судейского вельми много в мире пакостей и разорения чинится и погибают многие напрасно, ибо многие, в заключении сидя, от голода и от всякой нужды умирают безвременною смертью. И о колодничем сиденье, мнится, надлежит предел учинить таковой: буде кто взят в розыскном деле, то решить его в неделю и большее что в две, а в истцовых делах держать больше суток отнюдь не надобно. А буде за сутки будет кой судья в истцовом деле держать, то кормить того колодника судье своим хлебом, и если учинено будет тако, то по нынешнему держать долго не будут. А сие весьма надлежит отставить, чтобы впредь по улицам перекованным колодникам, ходя, милостыню не собирать. Ныне, истинно, стыдное дело, что в нищих да в колодниках пройти невозможно. В старом управлении судебных дел было уставлено, буде в каком займе или иманье из казны денег поручатся поручики в тысяче рублях человек десять или двадцать, а писали в записях, взять те деньги на заемщике и на поручиках, кто из них налицо будет. И по такому обыкновению, если заемщик не исправится, то высмотрев из поручиков, который посытнее, да буде не умеет за себя стать, то на одном на нем и взыщут и совсем его разорят. А иной заимодавец немилостивый, как срок придет платежа, а заемщик не исправится, то не даст срок ни на неделю, всех поручиков захватит в приказ, и когда обвинят их, то всех их разорит до основания. Буде денег не принесут вскоре, то пожитки у всех заберут бессрочно и оценят дешевле половины и все распродадут за бесценок. И тако всех поручиков и разорят, и меж дворов пустят, и от такова порядка многое множество народа в нищие пошло и то, стало быть, самое царству разорение. А если сделать так, чтобы во всякие поруки ручались поручики по своей мочи, хотя и в великом займе тысячном или многотысячном станут ручаться, то всякий поручик ручался б по своей силе. Буде кой может тысячу рублей заплатить, то бы в том и ручался и рукой своей именно бы и описал, что он ручается в тысяче рублях, а кто в тысячи рублей не сможет, то всякий бы по своему достатку, кто во ста рублях, кто больше иль меньше. И буде кто больше десяти рублей заплатить долю свою не сможет, то в десяти рублях и подписался бы, и когда заемщик платежом не исправится, то больше десяти рублей с него бы не было взятия. И тако всякий поручик, что рукой своей написал, то и заплатит и по такому регулу никогда бы поручики от поручения своего не разорялись и ручаться бы стали охотнее. В старом Уложении напечатано, чтобы сажать в некоторых делах за вину в тюрьму года на три и на четыре и больше, и та статья мне показалась весьма непристойна. Но чем посадить в тюрьму да морить лет пять иль шесть, то лучше приложить ему наказания или иного какова штрафования, а дней жития человеческого терять не надобно. Человек, на воле будучи, иной подле себя и посторонних человек пять-шесть или больше может прокормить, а в тюрьме сидя, и себя прокормить не может, но вместо червя будет хлеб есть и в тлю претворять без прибытка. В Новгороде в прошлом 718 году пойман Ямбурских стеклянных заводов стеклянного дела ученик Иван Семенов в том, что он сам себе паспорт написал своею рукою. И дважды он разыскиван в том, что не писывал ли кому иному паспортов или иных каких писем. И, кроме того, своего паспорта не явилось, и видя, что иной вины никакой нет, то бросили его в тюрьму. И сидел в тюрьме при Иване Мякинине три года, а решить он его не мог, знатное дело, что дать тому ученику было нечего, а он, Мякинин, любил деньги, а даром он никому ничего не делал. И буде кто больше принесет, тот и прав будет его судейским рассуждением; он, будучи в судействе, не смотрел на правду, но смотрел на деньги. И таким судейским гнилосуждением пять лет без одного месяца просидел в тюрьме, и все те пять лет погибли. А если бы он, Мякинин, не вымогал, да, по указу учинив б ему наказание, освободил, то бы он сотни две-три прибыли в царстве сделал бы, а, сидя в тюрьме, хлеб ел лежа, и тот хлеб пропал даром. И ради совершенного таковых дел исправления надобно у Бога всещедрого милости попросить, чтобы он, человеколюбивый Бог, на дело сие милостиво призрел. И положась на его Божию волю, надлежит для установления самой правды прежде состроить судебную книгу с тонкостным расположением на великие и малые дела, как кои дела решить. И так надобно его устроить, чтоб ни какова дела наизусть не вершить, но всяким бы делам решение наказания и милости ясно означено было, за что какая суровость и за что какая милость, чтобы по тому расположению и маломысленной судья мог прямо всякие дела рассуждать.
Глава четвертая
О КУПЕЧЕСТВЕ
И купечества в ничтожность повергать не надобно, понеже без купечества никакое, не токмо великое, но и малое царство стоять не может. Купечество и воинству товарищ, воинство воюет, а купечество помогает и всякие потребности им уготовляет. И того ради и о них попечение неукоснительное надлежит иметь. Ибо как душа без тела не может быть, так и воинство без купечества пробыть не может; не можно так ни воинству без купечества быть, ни купечеству без воинства жить. И царство воинством расширяется, а купечеством украшается, и того ради и от обидчиков вельми надлежит их охранять, дабы ни малой обиды им от служивых людей не чинилось. Есть многие несмысленные люди, купечество ни во что ставят и гнушаются ими, и обижают их напрасно. Нет на свете такова чина, коему бы купецкий человек не потребен был. И так купечество подобает блюсти, чтоб не токмо от обидчиков посторонних, но и они между собою друг бы друга не обидели и в купечество их иночинные люди отнюдь бы не вступали и помешательства ни малого им не чинили, но дать им торг свободный, дабы от торгов своих сами полнились и его и. в. интерес умножали. Когда бо торг дан будет русскому купечеству свободный, чтоб не токмо иночинцы, но и иноземцы в торге русским людям помешательства ни малого б не чинили, то и пошлинный сбор будет не в том счислении. Я так мыслю, что при нынешнем сборе пошлины будет собираться вдвое или втрое, а ныне от разночинных промышленников пропадает ее большая половина. Буде кто, коего чина ни будь, хотя от синклита, или от офицеров, или от дворянства, или из приказных людей, или церковные причетники, или крестьяне похотят торговать, то надлежит им прежний свой чин отставить и записаться в купечество и промышлять уже прямым лицом, а не пролазом и всякие торги вести купеческие с платежом пошлин и иных каких поборов с купечества равно со всем главным купечеством. И без согласия купеческого командира утайкою по-прежнему, воровски, ничего не делать и пошлинного платежа ни малого числа не таить. Надобно всякому чину прямо себя вести, чтобы пред Богом не погрешить и пред царем в вине не быть. И как жить, так надлежит и слыть, если воин, то воин и да будет, и если иного звания человек, то всяк свое звание и да хранит цело. Сам Господь Бог рек, глаголя, яко един раб не может двум господам служить (Матф., глава 6, стих 24). Тако и воину и иного чина человеку всякому свой чин подлинно вести, а в другой предел не вступать, если кому к купечеству прилипнуть, то в военном деле обман будет. Сам же Спаситель наш рек, глаголя, яко где же сокровище ваше, тут и сердце ваше будет. А Святой Павел апостол глаголет, что никакой воин, опутанный куплями, не угоден будет воеводе. А и по простонародному речению есть слово приличное сему, как говорится: одно взять, либо воевать, либо торговать. И посему воину и всякому иночинцу отнюдь купечествовать не подобает, но буде у кого желание к купечеству припадет, то уже в тот чин и вписаться надлежит. И сего ради, если не учинить о сем предела, чтобы посторонних торговцев из господ и из прочих приказных, и военных людей, и из крестьян не унять, то весьма обогатиться купечеству невозможно и собранию пошлинной казны умножаться не от чего будет. А если Господь Бог у нас в Российском царстве устроит так, что судьи и все правители будут каждый управлять свое дело с прилежанием, а в купечество не вступать, но токмо их от обидчиков защищать, також де и военным людям, ни офицерам, ни солдатам, в купечество не вступать же и ничем их не обижать, токмо печься о своем деле военном. Також де и приказные люди пеклись бы о своих приказных делах, а в купечество отнюдь бы не вступали ж, а мастеровые люди питались бы своим рукоделием, а в купечество и те не вступали ж бы, також де и крестьяне знали бы свою крестьянскую работу, а в купецкое дело ни мало не прикасались бы. А буде кой крестьянин может рублей на сто торговать, то тот бы, чей ни был крестьянин, государев ли или царицы, или митрополичий, или монастырский, или сенатский, или дворянский или какова звания ни был, а торг на сто рублей имеет, тот бы записался в купечество. И если и там велено будет им жить на старине, а уже пахоты ему не пахать и крестьянином не слыть, но слыть купеческим человеком и надлежит уже быть под ведением магистратским и с торга своего пошлину платить в мелочные сборы или по окладу со всего торга уколом*, то так тому и платить неизменно. А дворяне ради себя пасли бы своих крестьян не оплошно и приказчикам своим и старостам наказали б накрепко, чтоб крестьяне его ни мало к торгу не прикасались бы и никогда бы даром ни летом, ни зимою не гуляли, но всегда б были в работе, а к купечеству ни малым торгом отнюдь не касались бы, також де и сами дворяне ни к каковому торгу не касались бы. И буде кой крестьянин и богат, то бы он пустоши нанимал да хлебом бы насевал и тот излишний хлеб продавал бы, а сам у иных крестьян ни малого числа для прибытка своего не покупал бы. А буде купит хотя одну осьмину, а кто свой брат крестьянин или тот, кто продал, придя в таможню, известит, то у того торгаша взят будет штраф сто осьмин, а кто о том донесет, дать десять осьмин. А буде кто купит для продажи десять четвертей*, то взят будет на нем штраф тысяча четвертей, а кто донесет, тому сто четвертей. А буде коему крестьянину припадет охота к купечеству, чей бы он ни был, явился б в магистрат и сказал, что могу я торговать на сто рублей, или на двести, или больше, то указом его и. в. взят будет в купечество. И если сие Бог устроит, чтобы всякого звания человек будет печься о своем деле, то всякие дела будут споры, а купечество так обогатится, что не в пример нынешнему богатству. А пошлины будет с них собираться не то что вдвое, но, чаю, что нынешнего сбора и втрое больше будет или более. Потому что ныне торгуют бояре, дворяне и люди их, и офицеры, и солдаты, и крестьяне, то все те торгуют беспошлинно, а и купецкие люди под их видом множество провозят беспошлинно же. И я не чаю, чтобы ныне и половина действительно пошлин собиралась, да и собрать ее не можно, если не отставить вовсе торга от господ и от служивых людей, потому что прикоснулись торга лица сильные, а кои и несильны, то магистрату неподсудны. Я и о сем всесовершенно знаю, что в одном Новгородском уезде крестьян, кои торгуют, будет сотня-другая, а пошлин ни по деньге не дают. И если кой сборщик, увидев их, похочет пошлину взять, то дворяне за них вступятся и чуть живых оставят, и на то смотря, никакие целовальники и прикоснуться к ним не смеют. А есть такие богачи, что сот по пяти-шести имеют у себя торг, а великому государю не платят ни по деньге. И если все сие устроится, то яко от сна купечество пробудится. А сей древний купецких людей обычай вельми есть не прав, что и между собою друг другу не честно чинят, ибо друг друга обманывают, товары как иноземцы, так и русские на лицо являют добрые, а внутрь положены или соделаны плохие. А иные товары и самые плохие да, закрасив добрыми, продают за добрые и цену берут неправедную и неискусных людей тем обманом вельми убыточат и в весах обвешивают, и в мерах обмеривают, и в цене обманывают. И той неправды и в грех себе не поставляют, и от такова неправого порядка незнающим людям великие пакости чинятся. А кои и обманывают, потом за неправду свою и сами все пропадают и во убожество еще большее приходят, и так всё сокрушают. А если бы в купечестве самая христианская правда уставилась, чтобы добрые товары за добрые бы и продавали, а средние за средние, а плохие за плохие и цену б брали по достоинству товара прямую настоящую, по чему коему товару цена положена, а излишние б цены ни у какова товара не то что взять, но и не припрашивали б, и ни стара, ни мала, ни несмысленного не обманывали бы, но во всем поступали б самою правдою, то благодать бы Божья воссияла на купечестве и Божие благословение почило бы на них и торг бы их святой был. И ради неподвижной в купечестве правды надлежит во всех рядах устроить сотских, пятидесятских и десятских. И в коей лавке сидит сотский, то над дверьми лавочными прибить дощечку округленную, покрытую белилами, дабы всем она знатна была, и на такой дощице написать так: сотский. Також де над лавкою и пятидесятского и десятского, чтобы покупатели, купив какой товар, знали, где тот товар показать, прямо ли отвесил или отмерил и товар добрый или плохой и настоящую ль цену взял. И буде взял цену против настоящей цены излишнюю, то за всякую излишнюю копейку взять на нем штраф по гривне или по две и высечь батогами или плетьми, чтоб впредь так не делал. А буде в другой ряд так же учинит, то взыскать штраф сугубо и наказание учинить сугубое ж. А буде кто не право отвесит или не право отмерит, или не такой товар даст, какой купец требовал, или вместо доброго худой продаст, то таковому более жестокое чинить наказание, а штраф против товарной цены взять десятерично. А буде в том обмане мирволит продавцу сотский или пятидесятский, или десятский, то взять штраф на десятском в десять мер, а на пятидесятском в пятьдесят мер, а на сотском во сто мер, и наказание чинить им кнутом по скольку ударов уложено будет. И дать тем сотским и пятидесятским инструкции с великим подкреплением, чтобы они за своими десятскими смотрели не оплошно, дабы они никакому десятскому поблажки ни малой не чинили и плохо б сего не клали, но боялись бы яко огня, дабы не дошло до великих лиц. И чтобы те десятские и по лавкам досматривали, чтобы никакого товара худого добрым не закрашивали, но каков кой есть, таков бы и продавали, добрый за добрый, а средний за средний, а плохой за плохой и весили бы и мерили самою правдою и излишней цены ни у какова товара не прибавляли бы и не припрашивали бы, но чего стоит, того бы и просили. А заморские б товары, сукна и камки, и прочие парчи мерили бы и продавали с первого конца, а не с заднего. И каков купец ни пришел, богат или убог, если разумен или ничего не смыслит, всем бы едино правдою продавали и ни у рубля, ни у десяти рублей единой копейки не брали и не припрашивали бы. |
