 ПОЗНАВАТЕЛЬНОЕ
| ВОПРОСИВШИИ ОБ ЭТОМ, ПОСЛУШАЙ И ОТВЕТ 19 страница
А который из них будет более достойный, того можно в дьяконы поставить. А в пресвитерство отсылать самых достаточных, и в Писании рассудительных и во нраве кротких, чтобы он был свет миру, а не тьма. И таковых достойных священства, хотя и пономарские дети или крестьянские, отсылать во пресвитерство к церквам, а не по отечеству, не по заступе. А буде кой и разумен на всякое рассуждение, а нравом негодный, и таковых не токмо в пресвитеры, но и в причт церковной отнюдь не отсылать, но таковых разве отсылать к приказным делам или куда ни есть, кроме священства и причта церковного. А который и весьма добр, да пить будет любить, то и таковых во священнический чин отнюдь не отсылать же, понеже пьянство велик порок пресвитеру наносит и причетникам не весьма оно добро. И не токмо новоставленных пресвитеров, но и старых, кои уже и состарились во пресвитерах, портит оно. И того ради надлежит предел учинить таковой: если кой пресвитер, напившись допьяна, по улице ходя или где и сидя, будет кричать нелепостно или браниться и сквернословить или драться с кем или песни петь, то таковых хватать и во архиерейской приказ отводить, а за такое нелепство их наказывать утруждением во архиерейских и монастырских работах, и сверх утруждения обложением штрафа или отнятием священнодействия или как о том уложено будет от архиереев, дабы пресвитеры и диаконы чрезмерно допьяна не напивались. А буде каковым случаем и напьется, то шел бы во утишное место и выспался, а народу бы себя отнюдь не открывал, что он пьян. А буде кой поп или диакон, особенно же если инок, пойдет пить в кабак или в корчму, то таковых надлежит наказать сугубо*, дабы духовному чину вреда не наносили. И если священный чин от таковых недостоинств исправится, то яко новый свет в России воссияет. И тако их надлежит наставить, чтобы во время исповедания детей своих духовных паче всего научали благочестию и благоверию, како в нем твердо стоять, дабы ни в каковые соблазны люторские и римлянские не склонялись и с раскольниками бы, никакого рассуждения не зная, не разговаривали. И на той же исповеди учили бы, как молитвы свои к Богу воссылать с благомыслием и как святые иконы почитать и каковую честь им отдавать и как духовный чин почитать и как за царя и за всех христиан Бога молить и как обходиться в мире со клевретами* своими и с соседями и в каковом наказании детей своих родных растить и как их страху Божию учить, чтоб, родив детей плотью, от Бога вложенную душу на век не погубили и каковым им к сродникам и чужеродным исполненным любви быть, и чтоб никому зла никакого не делали, понеже все мы во Христе братья. И о сем всех бы своих детей духовных увещевали, чтобы они детей своих юных, не токмо градских, но и поселянских учили бы грамоте и всякому благонравию научали их, а по улицам играть, без дела шататься не попускали с великим и твердым запрещением, чтобы то их наставление в детях духовных незабвенно было, но все бы отцы и матери детей своих в страхе Божьем взращивали, и о сем на всякой исповеди подтверждали бы, чтобы им незабвенно было. А если тако в духовности будет строиться, то и во всем народе свет воссияет благоразумия, понеже все люди от такого отцов своих духовных твердого и прилежного попечения яко от сна возбудятся, ибо все уразумеют, как Бога знать, и как Его молить, и как угодников Божьих почитать, и как их в помощь себе призывать, и как все свое житие по-христиански вести. Тако пастырем духовным надобно о пастве своей заботиться, дабы все праведно жили, и не токмо чтобы им чужое похищать, но и не желали б чужого ничего, а если и на пути кто что найдет лежащее, искал бы обронившего или во устроенное место относил; и чего себе не хотят, того бы отнюдь никому иному не токмо творили, но и не желали бы. И тако живущие все, и в мирском житии будучи, не далече бы от Царствия Божья были. И если установлено будет, чтобы попам сельским и причетникам их пашни как прежде не пахать и сена не косить, но заботиться им только о церковной службе, да о пастве духовной, а вместо пашни давать им дворянам и крестьянам, кои у них в приходе, от своего приплода десятую долю, то пресвитерам в той же исповеди детям своим духовным твердо подтверждать, чтоб неизменно от всякого приплода, сколько отложит себе на пищу, то без утайки и без сожаления отделяли бы десятую долю как из хлеба, так и из мяса и из яиц и из прочего харча, и отсылали бы к церкви на пищу пресвитерам с причетниками и нищим, кои при церкви живут. А сколько отделят хлеба или скота или иного чего на продажу, то из того бы отделяли великому государю на пошлину такую же десятину. И отцам духовным твердо детям своим духовным наказывать, чтоб отнюдь ничего не таили, и буде правдою будут яко Богу, тако и царю отделять десятину, то Бог их благословит всяким изобилием, понеже уравняются они древним законникам*, которые от всего своего имущества давали десятину. О сем я неизвестен как делается в прочих христианских землях, чем питаются сельские попы, а о сем весьма известен, что у нас в Руси сельские попы питаются своею работою и ничем они от пахотных мужиков неотличны. Мужик за соху, - и поп за соху, мужик за косу, - и поп за косу, а Церковь Святая и духовная паства остаются в стороне. И от такова их земледелия многие христиане помирают, не токмо не сподобившись приятия Тела Христова, но и покаяния лишаются и умирают яко скот. И сие како бы поисправить, не знаю, жалованья государева им нет, от миру подаяния никакого им нет же и чем им питаться, Бог весть. Я мнение свое предлагаю таковое: если возможно учинить тако, чтобы прихожан всех у всякой церкви одесятствовать, чтобы от всякой своей пищи отделяли церковникам десятину или двадцатину, как о сем царское и архиерейское произойдет изволение, то бы таковым порядком были сыты и без пашни. А и правильно им без пашни быть, понеже они слуги суть Божьи и подобает им по Господню Слову, питаться от церкви, а не от земледелия. А если пресвитеру землю пахать, то Церкви Святой будет обман и пастве его потеря. Пресвитеру не токмо землю пахать, но и торгом ему никаким не подобает торговать, а и мастерства ему художественного делать не надлежит, дабы и от того помешательства церковной службе и пастве духовной не чинилось, понеже они от мирского жития отделены суть на службу Божью, и того ради ни о чем ином кроме службы церковной и паствы духовной заботиться им не подобает. А и питаться им по повелению Божью надлежит от Церкви, а не от работы и не от рукоделия своего. И когда ни службы церковной, ни требы не случится, то бы забавлялись чтением книг Божественного Писания или бы что полезное и писали ко Спасению человеческому или ко украшению церковному. Сам бо Господь Бог в самом начале священства, когда вывел израильтян из земли египетской и ввел во Обетованную Землю, всем израильтянам землю по жеребьям их повелел давать, а иереям и служителям церковным не повелел земли давать, ясно для того, дабы прилежны были к церковному служению, и повелел им питаться от Церкви, а не от земледельства. Тем более в Новой Благодати подобает о служении церковном заботиться пресвитерам, понеже и души человеческие им были вручены. А у нас сельские попы обременены земледельством и того ради не так пекутся о служении церковном, как о пашне своей, а паства душевная уже в стороне стала быть, и того ради многое множество христиан православных умирает без покаяния и без причащения Тела Христова. Сельские бо пресвитеры самые люди простые, взрастет он в деревне, деревенские дела и смышляет. А что Бог взыщет всякие погибшие души на них, ничего того не смышляют, и сколь у Бога душа человеческая велика, ничего того не знают. И если сие мое изречение сочтет кто, яко бы я написал сие во осуждение и на поругание пресвитерам, и о сем Бог есть свидетель, что не ругания ради написал сие, но ради исправления. И сам я не без страха, что в такое дело великое вступил, однако буде Божья воля, он все знает, чего ради тако дерзнул. И если великий наш монарх благоволит по Господню повелению пресвитеров от земледельных работ освободить, то надлежит указом его и. в. определить, чтобы как помещики, так и крестьяне их и дворцовых волостей и архиерейские и монастырские, все от приплоду своего хлебного, который им надлежит на пищу себе употреблять, и от того хлеба отделяли бы десятую часть и отдавали пресвитерам с причетниками во время молочения с гумна своего. И во все дни жизни своей тако бы творили неизменно, дабы благословил их Бог и всего бы у них усугубил. И если сие дело сперва покажется и тяжеловато, а когда привыкнут, и Божье благословение на них снизойдет и нивы у них будут богаты, то всю ту тягость забудут. А что того десятинного хлеба отделено пресвитерам с причетниками и что того хлеба за расходом останется, и тот хлеб употреблять нищим и странникам на пропитание. А ради нищих больных яко в городах, тако в селах и на погостах построить больницы и богадельни, по приходу смотря, и питать их тем оставшимся хлебом или как о том изволение царское состоится. А которыми землями владели и пахали попы с причетниками, и те земли, мнится мне, чтобы их отдать внаймы и теми деньгами строить церковное строение и нищим больницы. А кой хлеб надлежит продать помещику или крестьянину, из того хлеба отделяли бы також десятую часть великому государю на пошлину. Також и от скота, который определен будет продать, то из той цены також отделить десятую часть в пошлину. А кою скотину употребит кто себе на пищу, то и с той скотины отделить десятую ж долю в церковь на пищу служителем церковным и в богадельни. Також и в меде и в масле и в рыбе и в яйцах и во всяких прибытках, от всего, неизменно для себя употребляемом, отделять к церкви десятую долю, а от продажного отделять великому государю в пошлину десятую ж часть. И тако творя, уподобимся мы древним благочестивым законникам, ибо будем яко Богу, тако и царю, от всякого приплода давать десятину и тем подаянием пресвитеры и с причетниками своими без земледельства довольны всякою пищею будут. А от подаяния молебенного и иных потреб будут пресвитеры с причетниками своими дома свои и одежду строить. И если тако устроится, то могут пресвитеры и повседневно заутрени и литургии служить и на всякую потребу всегда будут готовы. И тако творя, пресвитеры будут всесовершенные слуги Божьи и за царя и за всех людей богомольцы. А ныне все сельские попы, даже у коей церкви попа и два-три, то мало церковной службы у них бывает. В Новгородском уезде, в Устрицком погосте, случилось мне быть, и у той церкви три попа да дьякон, а на Святую Пасху только два дня литургия была. А тутошние жители сказывали, что больше де одной обедни на Святой Неделе прежде сего не бывало, то де тебя поопаслись, что две обедни были. И жил я ту неделю, ничем не отлично от простых недель, ни обеден, ни вечерен, ни заутрени не было. А у коих церквей по одному попу, то, чаю, и во весь год обеден десятка-другого не отслужит, понеже если пашню ему не пахать, то голодным быть. И ради земледельства поповского стоят Божии церкви яко пустые храмины без славословия Божия, а православные христиане за их земледельством умирают ничем не отлично от скота. И сельские пресвитеры ничем не отменны от простых мужиков, мужик за соху, и поп за соху, мужик за косу, и поп за косу. И в празднуемый день, когда было идти в церковь на славословие Божие, а поп с мужиками пойдет овины* сушить, и когда было обедню служить, а поп с причетниками хлеб молотить. И в таковой суете живя, не токмо стадо Христово пасти, но и себя не упасти. А если по вышеозначенному о них устроит Бог, то во святых церквах всегда служба будет и заботиться будут о пастве словесных овец, а уже не о пашне. А отслужа церковную службу, книги бы читали и по домам детей своих духовных ходили и смотрели, как они живут, исправно ли в его приказании и не погрешили ли в чем. И тако всякий месяц всякого своего сына посещал бы и подкреплял их, чтоб памятовали то, чему их на исповеди учили и что им приказали, без небрежения бы исправляли. И в тех посещениях отнюдь бы ничего не касался и вина бы не пил, потому что он ради надзирания духовной паствы ходит, а не ради потребы, и чтобы те пресвитеры уподобились святым апостолам, втуне бы их посещали и на спасение наставляли. А кому даст Бог смысл в книжном писании, то между дел книги бы певчие писали, охочим людям продавали. А когда с потребою куда позовут, то, всякое свое дело бросив, шел бы с поспешением, дабы исправить ту нужду, понеже требуют его. И тако творя, все бы и сельские попы были пастырями совершенными и в крестьянском житии свет бы воссиял. А нынешняя паства вельми неисправна и оттого вельми опасно, как бы Бог не взыскал на главных пастырях, понеже кои пресвитеры и во градах живут, и тои не весьма знают, в чем грех или в чем спасение. И того ради прихожан своих к покаянию не принуждают и, как кому жить спасительно, не наставляют и от того многие люди в неведении своем погибают. Я, истинно, таковых стариков много и при Москве видел, что лет по шестьдесят и больше житие свое имеют, а у отцов духовных на исповеди не бывали, не по причине раскольничества, но из-за непринуждения пресвитерского. Тако у них обычай был, что, не состарясь, деревенские мужики на исповедь не хаживали, и тако иные, не дожив до старости, и умирали. А сие чинилось ни от чего иного, токмо от нерадения пресвитерского, и о таковом нашем неисправном житии и помыслить ужасно. А все сие царским изволением и синодским радением исправиться может. А не радеть о таком великом и страшном деле вельми яко царю, тако и архиереем опасно, ибо чрез уста святого пророка Иезекииля (Иезекииля, глава 17)23 тако Дух Святой возгреме* о том, что хочет Бог всех погибших душ человеческих взыскать от руки господствующих ими. И сего ради ужасного такого грома, от Бога изошедшего, и яко духовным властям, так и мирским надлежит великое попечение приложить, дабы ту неисправность исправить, и от того бы избавиться, чтобы не взыскал Бог погибающих душ на правителях, господствующих ими. И мое мнение тако мысли моей касается, что вся наша погибель и спасение заключается во пресвитерах. Когда они будут неразумны, то и люди паствы его неразумны будут, а если пресвитеры будут благоразумны и святы, то и люди паствы его все будут вразумительны и к святости близки. Их бо наставлением всякого благоразумия смогут наполниться и в христианстве смогут прямо и твердо стоять и души свои от вечной погибели соблюдать, и за твердым их наставлением все благодатью Божьею будут приближаться к Царству Небесному. И когда пресвитеры во учении своем исправятся и всякому благонравию научатся, и тогда и одежду им прежнюю свою гнусную и многократно чиненную подобает изменить. И не токмо градские, но и сельские попы и дьяконы не токмо гнусное и разодранное не носили, но и сермяжных бы серых и белых сукон некрашеных отнюдь бы не носили, но носили бы рясы широкорукавные и длинные. Буде кому сукна немецкого купить невмочь, то делали бы из яренки*, а буде и того невмочь, то бы и сермяжные сукна красили в вишневую или в лазоревую краску. А в непотребном одеянии пресвитерам и диаконам отнюдь ходить не подобает, понеже они слуги суть Божии и предстоят у престола Божия, жертвы принося за царя и за всех христиан. И за их близость к Богу сам Господь Бог еще и в ветхозаветной церкви не токмо священникам, но и служителям церковным повелел в чистых одеждах служить. Тем более подобает в Новой Благодати священному чину чистоту во всем иметь, яко в теле, тако и в душе, подобно и во одежде и во всяком своем и житейском исправлении, чтобы они яко житием своим, так и одеждою были от простолюдинов отличными, не одною верхнею одеждою, но и нижнею и всем своим убором: шапка бы была с бобром или с лисицею круглая, сапоги бы были низкие, переда круглые, а лаптей бы отнюдь ни в каковых местах не носили. И с запрещением пресечь сие, чтобы отнюдь к престолу Божию в лаптях не приступали, ибо сим не токмо чину своему, но и Божией чести умаление творят. Ради бо чести Божьей повелено пресвитерам у престола Божия служить в украшенных ризах и по тому уставу иной пресвитер во время служения своего возложит на себя одежду златотканую, а на ногах лапти растоптанные и во всяком кале обвалянные, а и кафтан нижний весь гнусен. И такое пресвитерское убрание видя, кто не удивится, что злато мешают с блатом*. И царево дело надлежит вести честно, а Божие и наипаче. И пресвитеру подобает быть всегда трезвым и слово ко всякому человеку иметь умилительное, взор кроткий, ступание ног тихое. И к людям, кои им словеса неполезны, отнюдь бы тех не говорили, но что на пользу, то б токмо и говорили. И тако творя, подобны будут апостолам Христовым, и за такое их житие все люди будут их почитать и, что уложено будет им на пропитание давать, то с радостью будут им давать. И о сем как его и. в. соизволит, так ли, как я мнение свое изъявил, или кто иной иначе примыслит, так и да будет. Аминь.
Глава вторая
О ВОИНСКИХ ДЕЛАХ
В военном деле ежели люди будут в военном артикуле не весьма умелые и в ружье силы не знающие, к тому же ежели и стрелять точно не умеющие, то весьма таковые люди в военном деле будут не споры и неприятелю не страшны. А ежели к тому и пищею будут не изобильны, то и наипаче плоха будет у таковых служба. Есть слух, что иным солдатам и по десяти алтын на месяц денежного жалованья не приходит, и о таковой их скудости, чаю, что никто великому государю не донесет, но, чаю, доносят, будто все сыты и всем довольны. Годов тому с шесть или с семь назад в Вышнем Волочке новобранному солдату за вычетом досталось на месяц две гривны*, и он, приняв деньги, вынул нож да брюхо у себя и перерезал. И сие ясно, что не от радости так он учинил, что и жизнь своя ему не смилилась. И о такой причине командиры их, чаю, что никогда его ц. в. прямо о том не донесут, что он от великой своей скудости в жалованье так над собою учинил. И от такого порядка и от бескормицы служба вельми не успешна, потому что голодный, идучи, за соломину зацепляется, а не то что ему неприятеля гнать и чрез колоды и чрез ручьи скакать. Голодный человек подобен осиновому листу - и от малого ветра шатается, у голодного и работа худа, а не то что служба. Истинно, слыхал я от солдат и такую речь, что рады смерти своей. И от таковых какой успех в службе, если не желает неприятеля убить, но желает сам убиен быть, дабы ему вместо здешней нужды тамо каковое-либо упокоение за принятие смерти своей получить. А если же и всем довольны и военному делу научены будут добро, но дана будет воля и потачка как рядовым, тако и офицерам их, то опять дело военное неспоро у них будет, ибо ежели что в армии не по нраву им будет, то пакости от них следует опасаться: самовольство никогда добра не делает, кроме пакости. И при квартирах солдаты и драгуны так не смирно стоят и обиды страшные чинят, что и исчислить их нельзя, а где офицеры их стоят, то того горше чинят, дрова жгут нагло, а буде дров недостанет, то и надобный лес рубят. А буде кто станет говорить, что де по указу великого государя велено им дрова свои жечь, то жесточе будут чинить, и того ради многие и домам своим не рады. А в обидах их суда на них сыскать негде, военный суд хотя и жесток учинен, да тяжело получить доступ к нему, понеже далек он от простых людей. Не токмо простолюдину добиться по нему, но и военный человек не на равного себе не скоро суд сыщет. В прошлом 1721 году прислан был в Новгород Преображенского полка капитан Иван Моисеев сын Невельский для розыску во взятых луданах*, которые присланы были из Москвы в Новгород на продажу. И к тому камочному* делу привлечен был новгородец, посадский человек Петр Терентьев, токмо как свидетель, а я и вовсе не был причастен, а тот Невельский, взяв его, Петра, на постоялый свой двор, и держал под караулом больше двух недель. И хотя и до него, Петра, дела нет, а он прислал писаря своего с солдатами, и пожитки его, Петровы, запечатали, а меня из задней горницы выбили. И жена моя стала говорить: "Покажи де указ, почему нас из хором вон выбиваешь и пожитки наши печатаешь". И ее солдаты сильно выволокли из горницы и стали из двора вон выбивать, а мы поупрямились, не пошли вон. И он, Невельский, прислал с такими угрозами: "Буде вы из двора вон не выйдете, то де приеду сам и совсем де вымечу на улицу, а жену де твою за косы выволоку вон". И жена моя, убоясь увечья и такого великого бесчестья, по чужим дворам больше двух недель скиталась, а я на том Петрове дворе по приказу воеводы князя Юрия Яковлевича Хилкова жил. И того капитана Невельского называют добрым и разумным человеком, а такие обиды чинил. И Петр побывал у него с гостинцем, то он его пожитки распечатал, а моих не распечатал, знатное дело, что и с меня хотелось ему нечто сорвать, и едва упросил его воевода князь Юрий Яковлевич, что приказал распечатать и караул свести. И того же 1721 года полковник Дмитрий Ларионов сын Порецкий, будучи в Новгороде в канцелярии провинциального суда, бранил меня всякою скверною бранью и называл вором и похвалялся посадить меня на шпагу, а за что посадить хотел, вины своей ни малой не знаю. И то ругание мне от него было и о шпаге похвальные слова при судейском столе, а судей в то время уже не было, только был тут нотариус Роман Семиков. И то мне ругание и похвальные его слова он, нотариус, и приказные подьячие, и дворяне многие слышали. А я наутро принес судьям челобитную, чтоб в брани и в похвальных словах его, полковника, допросить, и он, Порецкий, в допрос не пошел: "Я де судим в военной коллегии, а у вас де в Новгороде отвечать не буду". И я хотя и не весьма последний человек, а суда не сыскал. Как же сыщет суд, кто мизернее меня? Только что об обидах своих жалуйся на служивый чин Богу. А если учинен будет суд равный, каков простолюдину, таков без поноровки и офицеру, то и нехотя все прыткость свою отложат и будут ко всякому чину склонны и не токмо на квартирах, но и на пути, по-прежнему никого обижать не будут. И если служивые все яко рядовые солдаты и драгуны Его И. В. указу ослушны не будут, и обижать перестанут, и начнут со всеми чинами в любви быть, також де ежели и офицеры их в таковое ж послушание внидут и со всеми чинами в любви будут и к тому ежели у всех полков пехотных военный артикул гораздо будет тверд, чтобы ни от какого замешания неприятельского им не смешаться, то на бою будут яко каменная стена. А если же в ружье будут силу знать и у фузеи* огнивы будут иметь огнистые и кремни вправленные, чтоб осечки никогда не было, и фузеи каковы чисты снаружи, паче же того внутри, и шомполы внутри прилажены, то таковое ружье вельми будет надежно, и к стрелянию цельно, и в ратоборстве успешно. А к тому ежели и стрелять будут не по-прежнему на ветер, но в самое дело, чтоб ни пуля, ни порох даром не пропадали, и ежели столь твердо научатся с руки стрелять, чтоб никакого бегуна, скачущего на коне, не упустили, то таковые солдаты в бою неприятелю будут вельми страшны, не токмо в сухопутном бою, но и в водяном будут страшны. И ради морского боя вельми подобает учить молодых солдат, чтоб они научились с руки в цель бить без погрешения, чтоб, и на малых шлюпках едучи, могли и во время волнения в цель без погрешения убивать. И ежели тако затвердят, то самая честная морская битва будет и чаю, что и на весь свет славна б и ужасна была. К тому ж ежели и рукобитное ружье будут иметь самое острое, то и в таковом ружье успех будет немалый, понеже острое ружье хотя чуть коснется кишок и прочих внутренностей, то тот человек жив быть уже не может и никто излечить его не сможет. А тупое ружье ежели и утробу человечью проколет, то ту рану залечить можно, потому что оно кишок не повредит, а самое острое ружье - смертная язва. И таковым солдатам, мнится мне, не худо бы перед рядовыми солдатами и жалованье прибавить. Рядовому солдату в год жалованья 16 рублей, а тем, которые будут из фузеи с руки в 20 саженях по шапкам бить без погрешения, то таковым, видится, можно дать и по 20 рублей на год, дабы, на то смотря, и иные подстрекались на такое же умение. А если же в таковой же мере будут по подвижной цели убивать без погрешения же, и таковым, видится, можно и по 25 рублей на год дать, понеже таковой солдат послужит за два или и за три человека неумеющих. И в сухопутном бою на сходе с неприятелем если таковых солдат тысяча человек выстрелит, и, на худой конец, повалит неприятельских людей сот пять-шесть, то каков бы ни был неприятель жесток, смекнул бы и нехотя рожу свою отворотил бы назад. Я чаю, что другого запалу не стали бы дожидаться, стали бы смекать, как бы на побег пойти. Есть слово похвальное про финнов, что де так крепко на бою стоят, что убьют де человека, а другой на то место и встанет. И то не дивно, если убьют из ста человек человека одного или двух, то легко заступать, а если же из ста человек да убьют пятьдесят или шестьдесят человек, то я не знаю, как бы и те славные финны могли заступить. А буде же на побег не пойдут, но станут на месте том укрепляться и дождутся другого запалу, то и бежать будет некому, но все тут уснут. Я сего не могу понять, что это за обычай древний солдатский, что только одно ладят, чтобы всем вдруг выстрелить будто из одной пищали. И такая стрельба угодна при потехе или при банкете веселостном, а при банкете кровавом тот артикул не годится, там не игрушки надобно делать, но самое дело, чтоб даром пороху не жечь и свинца бы на ветер не метать, но весь тот припас шел бы в дело, для которого сошлись. Я много слыхал от иноземцев военной похвалы такой: "Так жестоко бились, что в огне де стояли часов шесть и никто-де никого с места сбить не мог". И сия похвала немецкая у них бы и была, а нам дай Боже похвалу нажить: "С русскими де людьми биться нельзя: если единожды выпалят, то большую половину повалят". И такая битва не в шесть часов, но в одну минуту. И если Бог изволит так нашим русским солдатам научиться, что ни одной бы пули даром не теряли, и таковых бы солдат если тысяч десяток набрать, то я знаю, что и с двадцатью тысячами не пошел бы никто на битву с ними, от русских солдат, будто от лютого зверя, всякий бы неприятель бежал без оглядки. Под Азовом на Швартов полк набежали татары, и солдаты по приказу своего полковника по-немецки все одним разом выпалили и всем полком не убили и десяти человек. И те татары увидели, что почали ружья заправлять, вскочили вдруг, ружья им заправить не дали и всех, что овец, погнали в свою землю и с полковником. А если бы не на ветер стреляли да половина бы выстрелила, а другая б в запасе была, то бы не погнали, что овец. А ежели бы все умели цельно стрелять, и, на худой конец, сотни две-три убили бы, то и татары не смели бы столь смело на целый полк навалиться, а если бы сот пять-шесть у них убили, то бы они к черту забежали, что и сыскать бы их негде было. Татары смелы, когда большого урону нет, а когда человек сотню-другую потеряют, то и они щеку свою отворачивают, любят они даром взять. Был я еще в молодых летах в Пензе, и тамошние жители, служивые люди, усмотрели во мне, что я гораздо цельно стреляю, то истинно не лгу, что говорили мне: "Останься де ты здесь на время, то де мы татар не будем бояться". И я стал говорить, что одному мне нечего с ними делать, и они мне сказали: "Видим де мы, что ты скор стрелять и пули даром не теряешь, а татары де напористо напирают, что мы не умеем никого из них убить, а ты де, видим, что ты и птицу убиваешь; а от них де выезжают разъезды и сажен в десятке разъезжают, а мы де, уставив пищали, да стоим пред ними, а ты де хотя одного б из них убил, то бы они уже не стали так наезжать, а если де человек двух-трех убил, то бы де и все исчезли". И по такому примеру ежели бы Бог изволил таковых бойцов тысяч десяток-другой набрать, то ведаю я, что стали бы все неприятели трусить, а если же к таковым бойцам да состроить рогатки огнестрельные с затинными пищалями, то из таковых пищалей встретили б неприятеля сажен за сто и пока к сражению сходятся, а у них бы начальных людей, кои перед полком выступают, поубавилось бы. А когда саженях в 30 будут, то бы встретить их рогаточною стрельбою, а кои от рогаточной стрельбы останутся, то тех бы солдаты из своих фузей подхватили. И от той стрельбы какие останутся, то бы их ручным боем прикололи, а буде устремятся на побег, то конные, такие же огнестрельные драгуны, проводили бы их до упокоения вечного. И к таковой огнестрельной пехоте да устроить конных бойцов, хотя одну тысячу человек таковых, чтоб, на коне скача или и рысью бегучи, стрелять могли по цели вперед себя, и на обе стороны, и назад себя, то таковая и одна тысяча заменит у дела даже десять тысяч. А дело бы у них было спорее и двадцати тысяч, потому что против таковых бойцов, я не знаю, кто бы мог по-прежнему в огне целый день стоять, их и в четверть часа сомнут. Я-то могу разуметь, что и двух запалов не вытерпят, но все остальные будут смекать, как бы голову свою унести. И ежели бы Бог помог таковых воинов набрать тысяч пять-шесть, то не надо бы пятьдесят тысяч войска конного держать и кормить напрасно. И ежели как пехота, так и конница не будут пуль даром терять, то от таковых бойцов неприятелю трудно будет и спастись бегством, а и догонять таковых бойцов неприятель не посмеет. И таковым воинам подобает и ружье самое доброе и цельное иметь и имел бы конный воин ружье при себе, фузею, да пару пистолетов длинных, да коротышков карманных пару ж, да копейцо при седле самое острое иметь под ногою, ратовище* аршина в три или в полчетверти*. И таковым воинам подобает носить одежду красную, понеже они огнистые люди, как огонь малый многие древеса пожигает, так и они; а если на пространном и свободном месте, то и малыми людьми, ежели Бог помощь свою им пошлет, могут многих поразить. |
