 ПОЗНАВАТЕЛЬНОЕ
| ВОПРОСИВШИИ ОБ ЭТОМ, ПОСЛУШАЙ И ОТВЕТ 25 страница
Хотя, по моему мнению, лучше в воду деньги метать, нежели за море за питье их отдавать. Из воды сколько ни есть либо кто и добудет, а из-за моря данные деньги за питье никогда к нам не возвратятся, но те деньги из царства уже погибли. А самого ради лучшего царственного пополнения надлежит и прочие заморские товары с рассмотрением покупать, ибо те только надлежит товары покупать, без которых нам пробыть неможно. А иные их немецкие затейки и прихоти их можно и отставить, дабы напрасно из Руси богатства не тащили. На их мягкие и льстивые басни и на всякие их хвастни нам смотреть не для чего. Нам надлежит свой ум держать, и что нам к пополнению царственному потребно и прибыльно, то надлежит у них покупать, а кои вещи нам не к прибыли или кои и непрочны, то тех отнюдь у них не покупать. И если можно так учинить, чтобы в Санкт-Петербурге и в Риге, и в Нарве, и у Архангельского города приезжие иноземцы товары свои продавали с кораблей, хотя большими стаями, хотя и малыми, однако с кораблей бы продавали, а в амбары и на дворы, не сторговавшись и пошлины не заплатив, не выгружали. А кои товары их за непотребность или за высоту цены не проданы будут, то те товары, не вынимая из кораблей, назад к себе за море повезли бы, а у нас бы отнюдь не оставляли их. И ежели так состоится, то иноземцы будут к нам ласковее, а прежнюю свою гордость всю отложат. Нам о том вельми крепко надобно стоять, чтобы прежнюю их пыху* в конец нам сломить и привести бы их во смирение и чтобы они за нами гонялись. И если в том мы можем устоять, чтобы им товаров своих непроданных в амбары наши не складывать, то станут они гораздо охотнее те свои товары продавать, а и пошлина уже будет со всего товара взята сполна, а из-за промедления по-прежнему уже терять не станут. И хорошо бы в купечестве и то учинить, чтобы все друг другу помогали и до нищеты никого не допускали. Ежели своими деньгами не могут торговлю совершать, то из царской бы сборной казны из ратуши давали им из процента на промысел, смотря по промыслу его, дабы никто промышленный человек во убожество великое от какова своего упадка не входил. И если в купечестве так будет строиться, то никогда оно не оскудеет, но год от года в промыслах своих будет расширяться, и Бог его за такое братолюбие, благословляя, благословит и во всем ему подаст изобилие и душевное спасение.
Глава пятая
О ХУДОЖЕСТВЕ
В художниках если не будет доброго надзирателя и надлежащего им управления, то им никаким образом обогатиться невозможно, тем более славы себе доброй получить, но до скончания века будут жить в скудости и в бесславии. А если бы учинен был о них гражданский указ, чтобы им из самого начала учиться постоянно жить, давшись к мастеру в научение, жить до установленного срока, а не дожив не то что года, но и недели не дожив, прочь не отходить, и не взяв отпускного письма, и после срока с двора не сходить, то бы все мастера не в том бездельном порядке были, но совершенными добрыми мастерами бы были. А прежний такой порядок в них был, что, отдавшись в научение лет на пять или на шесть и год иль другой пожив, да мало поучась, и прочь отойдет, да и станет делать собою, да и цену спустит и мастера своего оголодит*, а себя не накормит, да так и век свой протянет, ни он мастер, ни он работник. А сказывают про иноземцев, что у них учинен о сем гражданский указ такой твердый, что буде кто не дожив до срока хотя единого дня, да прочь отойдет, то уже тот человек не будет добрым человеком никогда. А буде и доживет до срока, а письма от мастера своего не возьмет отпускного, то никто де его не примет ни в наймиты, ни в ученики, никто де его не возьмет и того ради у них и мастера добры и похвальны. А у нас такового гражданского запрещения нет, чтобы, не дожив до срока и совершенно не научась, от мастеров ученики не отходили и того ради и быть мастером добрым у нас невозможно. Також, ежели кто что вымыслит вновь от своего разума или научась от кого, да начнет делать, а прежде того ни от кого такова мастерства не бывало, то таковому по иноземческим уставам надлежит и владеть тем мастерством до смерти своей, кто его вымыслил, а иным не попускают того мастерства делать до смерти его. И если так устроено будет у нас в Руси, то так же, как и у иноземцев, много будет вымышленников. Многие бы острые люди и нарочно стали стараться, как бы что новое вымыслить, отчего бы ему поживиться. А ныне у нас из-за неустроения гражданства пропадает добра много. Истинно надлежит сему гражданский устав учинить, чтобы за вымысел нового какова мастерства или промысла отнюдь иным не попускать вступать, покуда жив тот вымышленник. То, на такой устав глядя, много охотников будет, а ныне многие не смеют вымыслов своих объявить, так как вымышляя и делая пробу, терпит убытки, а когда достигнет и лишь начнет делать, а другие, увидят у него, да и почнут делать то ж дело и цену спустят ниже и так сами не найдут, а у вымышленника корм отнимут. Кто есть я, а и у меня вымыслов пять-шесть было пожиточных, а покормиться мне не дали, и все мои вымыслы пропали ни за что. То весьма подобает о вымышленниках определение учинить гражданское твердое, тогда многие вымышленники явятся. Також де и о художественных делах гражданский же устав надлежит учинить, и чтобы над всеми мастерами устроить надзирателей, а особенно над иконописцами. И над всеми ими главного правителя приставить и за всеми мастерами и надзирателями прилежно ему смотреть и место ему дать, где те дела ему управлять, дабы все мастера дела свои делали самым тщательным художеством беспорочно. И во учении их устав положить недвижимый, если кто пойдет к мастеру мастерству какому учиться, и хотя и добро научится, а без отпуска от мастера своего отойдет, то, учинив ему наказанье, отдать в солдаты. А буде кто из офицеров или из иных лиц властью своею и письмо отпускное у мастера возьмет, а мастер, пойдя к командиру своему, объявит, и то письмо по обличению будет отставлено, а покровителя по указу оштрафовать, каков о таких людях указ состоится. А буде кой ученик и совершенно мастерства надлежащего научится, а без отпуска отойдет, то никому его не принимать ни к каковым делам, но отослать его в солдатство. И за таковым укреплением, не дожив до срока и не взяв у мастера отпускного письма, отходить не будут и мастерству уже учиться будут прилежнее, а и мастера будут учить их охотнее. И за таковым уставом и поневоле будут учиться добро и, совершенно выучась и взяв от мастера отпуск, высшему художественных дел командиру покажет свое мастерство и отпуск, то как ему тот командир определит, еще ль ему доучиваться, или у иных мастеровых из найма работать, или уже и самому ему можно быть мастером, то так тому и быть. И если тот ученик уже совершенно научился и в разуме уже совершенном, то освидетельствовав командиру с товарищами и с мастерами, и если мастерство его чисто и честно и порока никакого не имеет, то дать ему указ полный, чтобы ему делать было свободно и дом мастерской иметь, и учеников учить. И какие мастера будут именитые и домами мастерскими владеть будут, то всем им, каждому иметь у себя клеймо свое особливое, а и надзиратели також имели бы свои особливые же клейма. И когда кой мастер сделает своего мастерства какую вещь, то мастер положил бы на той вещи свое мастерское клеймо. И если какое мастерство будет представлено для свидетельств пред надзирателем и если оно добро, то бы на той вещи заклеймил и он своим надзирательским клеймом. И те бы именитые мастера за учениками своими и за наймитами смотрели накрепко, чтобы на мастерство его похулки* какой не навели, потому что те дела будут за его клеймом, и если какая вина в той вещи в материи или в мастерстве явится, то оштрафован будет тот мастер, чье клеймо на нем будет. А штраф брать, кроме оружейных дел, десятеричный, в десять цен проданной вещи. А буде кой мастер оружейный сделает какую-либо пищаль из ломкого железа или из мягкого, да худо проварит и в стрельбе ее разорвет, то на том мастере, чье клеймо, взять штраф во сто цен той пищали да ему же учинить наказание. А ежели пищаль тверда и мастерством добра, а к стрельбе не цельна, то взять штраф десятеричный, за рубль десять рублей. А если кто сделает замок пищальный плох и не огнист или шпагу или палаш* или копье или какое ни есть ружье рукобитное без укладу*, или железо положит ломкое, то взять на нем штраф двадцатикратный, за гривну два рубля. А за прочие всякие железные изделия, кои делаются в домовое строение, если что сделано будет из ломкого железа, то за те дела брать штраф десятеричный, за гривну по рублю. А буде лавочник купит на продажу, не рассмотрев порока, и будет продавать за доброе, то он заплатит штраф, надлежащий купеческого устава, каков положен будет за продажу худых товаров. И если мастеровым людям без свидетельства и без гражданского управления не велено будет своевольно делать, то все художники добрые обогатятся и прославятся, яко же иноземцы. Иноземцы такие же люди, что и мы, да они гражданским уставом тверды и в мастерстве добры, а когда и у нас гражданский устав будет тверд, то могут наши художники и превзойти их. И так подобает учинить, чтобы без ведома художественных правителей и пришлый никакой мастер русский или иноземец никакого рукоделия не делал бы, но когда его освидетельствуют командиры с товарищами и как ему определят, так и быть. А буде кто иноземец приедет в Русь художник добрый мастерства именитого и у нас в Руси небывалого, и таковому надлежит дать дом и отдать ему в научение человек десяток или больше и учинить с ним договор крепкий, чтобы он тех учеников учил прилежно и нескрытно. И буде станет учить с прилежанием, и буде выучит против себя, то надлежит ему плату договорную дать и с награждением за то, что он нескрытно учил и скоро выучил, и отпустить его за море с честью, чтобы на то воздаяние смотря и иные мастеровые люди приезжали и всякие бы мастерства в Руси размножали. А буде кой иноземец, по древнему своему обыкновению иноземческому, будет шмонить*, а о ученье учеников не радеть, но чтобы, деньги выманив, за море уехать, и то его лукавство и обман можно и в полгода познать, то с чем он приехал, с тем и назад выслать его нечестно и чтобы он в Руси у нас не шатался, дабы, на то смотря, впредь для обману в Русь к нам не приезжали. И кои ученики будут переимчивы* и мастерства какового совершенно научатся, чтобы против заморского делать, то учинить таковых мастерами, и корм* им учинить довольный, чтобы мог он обогатиться. В российских наших правителях есть рассуждение на сие дело самое не здравое, ибо русского человека ни во что ставят, и накормить его не хотят, чтобы он доволен был без нужды. И тем стеснением принуждают их к краже и ко всякой неправде и о мастерстве к нерадению, но токмо учинят ему корм, чтобы он токмо душу свою пропитал, дадут ему на день по пяти копеек. И таковым кормом и себя одного не прокормить, а жену и детей, чем ему кормить, только что по миру ходить, за неволю научат воровать и в мастерстве своем неправду делать. И таким своим рассуждением великому государю делают они великий убыток, а не прибыток. Они думают тем учинить великому государю прибыль, что мастеровых людей не кормят, а они тем великий убыток делают. А и во всяких делах правители наши за кроху умирают, а где тысячи рублей пропадают, то ни во что поставляют, и не дачей полного кормления у русских людей охоту и к мастерству прилежание тем пресекают и размножиться доброму художеству не допускают. А кои ученики не весьма научились, тех бы отдавать тому, кто всесовершенно научился, доучиваться, дабы и те навыкли* добрым мастерством дела свои делать. А еще более всех художеств научиться надобно иконописцам иконного мастерства, чтобы им всесовершенную меру знать всякого возраста человеческого и чин надлежащий. И надзирателем над ними надлежит быть самым умным и искусным людям, и смотреть накрепко, чтобы не был в них ни един человек не умеющий. И какие иконописатели не весьма искусны, то работали бы они на мастеров и что им повелят писать, то бы и писали, а когда навыкнут, тогда и они могут мастерами быть. И думается мне, что надлежит и с великим запрещением запретить, чтобы не свидетельствованные иконники и не имеющие повелительного у себя указа, чтобы писать ему святые иконы, отнюдь бы не писали. Святое Писание глаголет, яко проклят всяк, творящий дело Божие с небрежением. А иконописное дело тому принадлежащее, поскольку строится оно ради Божией чести и та честь восходит на самого Бога. А так небрежно их пишут, что иные иконы страшно и видеть, ибо иные образы от не дознания своего пишут так, что если бы таковым измерением был кто живой человек, то бы он был страшилищем. В начертании образа Богоматери пишут нос долгий и весьма тонкий, и шею тонкую и долгую, у рук персты долгие и весьма тонкие а концы у перстов острые, каких ни у какова человека не видано и ни в коем члене не встретишь, чтобы было прямо против сущего человечества. И таковое начертание стало быть образу святому поругание. Хотя, кто издревле и писал от неведения своего, не разумея меры человеческой, тот не погрешил и Бог на нем того не взыщет. И хотя бо кой образ написан по размеру или не по размеру, не тем он свят, что добро написан или и недобро, но всякий образ святится именем Господним. Однако нам надлежит с великим опасением святые иконы писать, дабы в чем не погрешить. И если святого коего либо образ написать, то надлежит на нем и Спасителя образ написать, дабы от имени Христова тот образ свят был. И хотя у нас и многие люди знают измерение человеческое, однако надлежит сделать азбуку русскую и написать ее русским манером, а не немецким, чтобы она всякому человеку понятна была. И написать ее надлежит таковым манером: на первом листе написать человека в совершенном возрасте, стоящим прямо, руки распростерты прямо же, длани* и персты прямо, наго. И от пяты положить линию до темени, другую линию или, сказать, черту положить в ширину от правой руки от среднего перста до среднего же перста левой руки. И на тех чертах размер положить вершками иль по мере головы человеческой или как надлежит. А на прочих листах начать азбуку, на первом листе написать младенца новорожденного, на втором - однолетнего, на третьем - двулетнего. И так погодно написать до двадцати лет, а от двадцати до тридцатого года прибавлять по два года, а от тридцати до девяноста лет прибавлять по пяти лет, и всю ту азбуку написать нагими телесами. А потом другую азбуку написать в платье, стоящих и сидящих, и всякими разными видами. И создав ее, вырезать на медных досках и напечатать их тысячу и во все города разослать и повелеть всем иконникам писать против той азбуки, а сделать ее во всю десть*. А деревенским мужикам и безграмотным с великим запрещением надлежит запретить дабы от нынешнего времени не токмо деревенские, но и градские, не взяв о себе повелительного письма, отнюдь бы не писали икон. У нас в Руси в деревнях такие мастера есть, что в алтын и в грош, и в копейку иконы продают и так плохо пишут, что ни рук, ни ног, только стан да голова, а где надлежало глаза да уста написать, то тут одни точечки наткнуты, да то и образ стал. И сего ради более иных художеств надлежит над ними твердое смотрение учинить. О сем же всячески надлежит постараться, чтобы завести в Руси делать те изделия, кои делаются изо льна и из пеньки, то есть трипы*, бумазеи*, рубки*, миткали*, камордки* и парусные полотна и прочие дела, кои из русских материалов делаются. Ибо то весьма нужно, чтобы кои материалы, где родятся, там бы они и в дело происходили. Если бы лен и пеньку, за море не возя, делать тут, где что родилось, то те полотна заморские вдвое или втрое дешевле ставиться станут, а люди бы российские богатились. И ради размножения таковых дел учинить бы указ, чтоб нищих, по улицам скитающихся, молодых и средних лет хватать и, записав в приказе, брать к тем делам. И молодых ребят мужского пола и женского научить прясть, а подросших - ткать, а иных - белить и лощить, то бы они, научась, были бы мастерами. Я чаю, что можно тех гуляков набрать тысяч десяток, другой и, построив дома мастерские, научив тех гуляков тунеядцев, можно ими много дел справить. И чем к нам возить полотна из наших материалов сделанных, то лучше нам к ним возить готовые полотна. И если первые годы окажется оно и неприбыльно и заморских хотя и дороже ставиться будут, и того страшиться не для чего, но поступать в дело далее. И если лет в пять-шесть совершенно не навыкнут делать, то и о том сомневаться не надобно, потому что, когда всех тех дел совершенно научатся, то годом другим окупятся. За морем хлеб нашего дороже, а харч и тем более дороже, а лен и пеньку от нас покупают ценою высокою да страх морской* платят, да двойную пошлину и провозы многие дают, однако не ленятся, делают из того льна и пеньки, хотя и высокою ценою тот лен и пеньку покупают. И пищу себе от того своего рукоделия приобретают, ибо, сделав полотна, снова к нам их привозят и продают ценою высокою: за трипы берут по двадцати алтын и больше за аршин, рубки продают алтын по сороку и по полтора рубля, а камордку по 20 алтын и по рублю аршин. А у нас в Руси, я чаю, что рубок и в двадцать алтынов не станет, а и камордки аршин, чаю, что выше десяти алтын не станет. И всякие дела, кои делаются изо льна и из пеньки, ниже половинной цены ставиться будут, потому что хлеб и харч у нас тамошнего гораздо дешевле, а лен и пеньку гораздо ниже половины тамошней их цены купить можно. И когда тои дела у нас в Руси уставятся, то чем им лен да пеньку продавать, лучше нам продавать им готовые полотна, парусные, и канаты, и камордки, и рубки, и миткали и брать у них за те полотна ефимки и иные потребные нам вещи. Я чаю, что можно нам на всю Европу полотен наготовить и пред их нынешнею ценою гораздо дешевле продавать им можно. И чем им от наших материалов богатиться, то лучше нам, россиянам, от своих вещей питаться и богатиться. Токмо трудно нам заводы завести да установить те дела, а когда русские люди научатся и дела сии установятся, то нельзя не вполцены им ставиться. И ради царственного обогащения надлежит для таких производств вначале построить предприятия из царской казны на пространных местах в тех городах, где хлеб и харч дешевле, в заоцких* местах или где что пристойно делать, и наложить на них оброк, чтобы люди богатились, а царская казна множилась. Також де и в прочих мастерствах, которые царству прибыльны, а мастера маломочны и собою им великих заводов завести нечем, то и таковым надлежит на созидание мастерских домов давать деньги из ратуш или откуда его и. в. повелит, дабы всякие дела расширялись, и не токмо на строение, но и на всякие к тем делам на надлежащие инструменты и на всякие припасы, чтобы в удобное время всяких припасов припасали без оскудения. И земским бурмистрам за ними присматривать, чтоб напрасные траты деньгам не чинили и не бражничали бы, но употребляли бы их в сущее дело, и те данные деньги и прибыльные по установлению или по мере необходимости погодно ж брать. Також де надлежит достать и таких мастеров, кои могут делать волоченное железо мельницами, и жесть и кровельные доски железные. И хотя и с трудом, а весьма надобно их добыть и отослать их на сибирские заводы и чтобы тому мастерству и наших русских людей научили. Також де надлежит добыть мастеров, кои умеют гладкие и травчатые трипы делать, также и бумазейных мастеров, и завести бы и такие дворы и учеников им дать, чтобы и тому мастерству научить человек десяток, другой. А буде кто из своей охоты заведет какие дела, царству потребные из своего иждивения, и тем людям таков бы указ дать, чтобы им гулящих ребят мужского пола и женского брать и учить и, научив, владеть ими вечно, чьи бы они до поимки ни были, крестьяне или дворовые люди, быть им тут вечно. И таковым порядком нищие, бродяги и тунеядцы все изведутся, и вместо уличного скитания все будут промышленники. И когда совершенно научатся и обогатятся, будут сами мастерами, а царство от их промыслу будет богатиться и славою расширяться. Да хорошо бы добыть и красочных мастеров, кои умеют делать крутик* и лавру*, киноварь* и голубец* и бакан* венецианский и простой, ярь* венецианскую и простую, шижголь* и прочие краски, которые делаются от составления материй из поташа, из смальты, из меди, из олова, из свинца, из серы, из мела и из прочих вещей, в Руси обретающихся. А кои краски натуральные, и тех надлежит с великим прилежанием искать русским охотникам и иноземцам, кои в тамошних своих краях видали, в каких местах какие краски и потребные материи, кои пригодны к лекарственным делам и к красочным и ко иным вещам, и обещать им плату хорошую за всякое обретение. И надлежит Его И. В. призвать к себе иноземцев, кои ему, великому государю, радетелями являются, от военных и от мастеровых, особенно ж от докторов и аптекарей, кои выезжие*, то они о многих вещах знают, а не худо и купецких спросить, кои за морем бывали. Мне сие вельми дивно, земля наша российская, чаю, что будет пространством не меньше немецких и места всякие в ней есть, теплые и холодные, и гористые, и моря разные, и морского берега сколько под нами, и представить невозможно, от Кольского острогу, если берегом ехать, то и годом всего его не проехать, а никакие вещи у нас потребные не сысканы. Я и не много мест поездил, и хотя я и не знаючи ездил, однако не впустую моя езда, сыскал я самородную серу, самую чистую, что подобна камню янтарю, и во всей вселенной столько ее нет, сколько у нас; лекарственную материю сыскал я, называемую гумсфалтум, и не знаю, сколько ее за морем, а у нас хотя пудов сто можно добыть. И нефти сыскал я многое ж число, вохры и черлень, хотя по тысяче пудов можно добывать, и пулмент есть же у меня в прииске. И я не знаю, чего бы у нас в Руси не сыскать, да мы не знаем, потому что за морем не бывали и в каких местах что обретается не видали и не слыхали, а иноземцы, кои и знают, да не хотят нам объявить. Я, истинно, от всего усердия своего радел, да ничего поделать не смог. За серный прииск, истинно не лгу, обещал мне князь Борис Алексеевич такое великое учинить награждение, что ни детям де твоим, ни внучатам не прожить будет, а сошлось мне жалованья только пятьдесят рублей. А я, истинно, Его И. В. тем объявлением серы сделал прибыль многотысячную и в военном деле учинил помощь немалую. Если бы я год удержал ее за собою, то бы я рублей тысячу и другую ухватил, ведаю я, что дал бы мне князь Борис Алексеевич по десяти рублей за пуд, чтобы подрядом мне ставить, и если бы года два-три подержал ее за собою, то бы я великие пожитки от нее нажил. А я, отставив свою наживу, объявил ее того ради, что увидел я такую в ней нужду, что уже по домам собирали не то что фунтами, но где золотников и пять-шесть сыщется, брали на пороховое дело. А когда я привез ее к Москве три бочки и князю Борису Алексеевичу отдал, и иноземцы, приехав к нему, взяли по куску и послали в свои земли, и те иноземцы, видя, что удержанием серы военного дела не остановить, повезли серу по-прежнему к нам. И за помощью Божьею, хотя я за такое дело великое и ничем и не награжден, однако, славу Богу, что военное дело управилось.
Глава шестая
О РАЗБОЙНИКАХ
О истреблении разбойников многие просьбы чинятся из давних лет и многие сыщики жестокие посылаемы бывали, яко же Артемей Огибалов, Евстигней Неелов и прочие подобны тем. Однако тем мало преуспели, но всегда их множество и, кроме поморских и заонежских стран, во всех сторонах многие разбои чинятся, многие деревни и села великие разбивают и людей до смерти запытывают.
И никогда тем разбойникам конца не будет, если нынешнего судейского правления не изменить, и отчего они родятся, если не пресечь. Во всех государствах христианских и басурманских разбоев нет таких, каковы у нас в Руси, а все оттого, что там потачки им ни малой нет, в тюрьмах долго не держат, когда кого поймают, тогда ему и указ учинят, и того ради там не смеют и воровать много. А у нас, поймав вора или разбойника, не могут с ним расстаться, посадят в тюрьму да кормят его, будто доброго человека, и держат в тюрьме лет десять и двадцать. И в таком долгом сиденье много их и уходит, а уйдя, уже пуще старого воровать станут, и такова ради порядка уверенно и воруют. И сыщикам, сколько бы их ни было, не истребить их, ежели не изменить о них устава. Мое же мнение о истреблении всеконечном воров и разбойников таково. Если великий наш государь повелит во всю свою державу послать указы, написав таковым образом. Чтобы во всех городах и во всех слободах дворянских и у приказных людей, и в солдатских, и в посадских, и в ямских, и во иноземских слободах, и в селах и деревнях, великих и малых государевых и архиерейских, и монастырских, и помещичьих, и прочих, всякого звания людей как у самих их, так и у людей их и у крестьян учинить сотских и пятидесятских и десятских, и чтобы те десятские за своими десятками смотрели накрепко, чтобы никто и из высоких персон без ведома их сотских или пятидесятских никуда не отъезжал. И куда кому случится ехать, то бы у сотских или у пятидесятских своих брали за их печатями отпускные письма и в тех письмах описывали бы именно, куда кто поехал и за каким делом и на сколько времени поехал и людей с собою сколько взял и кого именно. Також де и у бояр во всех домах учинить десятских же и пятидесятских и сотских над людьми из людей боярских, а над господами - из господ же. И не то что десятские, но и сами бы все господа и люди между собою друг за другом смотрели бы накрепко, чтобы отнюдь без ведома своих пятидесятских никуда никто не ездил и ночною порою из домов своих не исходил бы. И хотя и с ведома куда пойдут или с отпуском куда поедут, то те сотские и пятидесятские и рядовые крепко бы за ними смотрели, туда ли они поехали, куда просились. И буде поехали не туда, то надлежит их вернуть назад и отослать к суду, потому что, если кто явится на каком воровстве иль на разбое и какая казнь будет вору, такая ж казнь будет и соседям, кои ведали да молчали. А буде из большого дома боярского кто сворует что, то того дому всем дворовым людям будет ведомцам, кои ведали да молчали, такая ж казнь, а кои и не ведали, а того ж дому, и тех кнутом бить, сколько указано будет. А буде какой сотский или пятидесятский узнав, за кем воровство, да умолчит, то горше вора примет муку и казнь лютейшую. А буде которые из десятка, какого бы звания ни были, сотским и пятидесятским и десятским будут непослушны, и на таковых подавать им высшим судьям известие, что противятся им, ходят и ездят по-прежнему самовольно без их ведома. И судьям по таковых ослушников посылать солдат и, приведя, допрашивать накрепко, чего ради они сильны чинятся. И если по свидетельству ослушание их явится и не ради какова воровства, однако за ослушание государева указа чинить им наказание, как о том уложено будет, чтобы впредь так не делали. А если в другой ряд також де учинятся ослушны, то уже розыскивать и в застенке. И с розыску ежели явится, что они то учинили не ради какова воровства, но от застарелого своего своевольства или от гордости своей, ни во что не ставя тех своих смотрителей, и за ту вину против прежнего наказания чинить вдвойне и для явного их свидетельства по персту отсечь на руке или вместо отсеченья перстного наложить на руке знак, чтобы значил сугубую их вину. А если же кто явится в таковой же вине в третий раз, то уже по третьему наказанию казнить его рукосечением или вяще*, как о том уложено будет. А если же ослушание чье явится ради какова воровства, то и в первой вине казнить его смертью или какое жесточайшее наказание чинить с запятнанием на лице и на руках, дабы на то смотря все впредь великого государя указа боялись. А буде сотского или пятидесятского или десятского своего чем обругает рукодерзием или словесной руганью непристойной, то в десять мер бесчестие им да заплатят увечье в двадцать мер. И таковые указы с нарочными посыльщиками разослать во все города, указов сотни по две-три или меньше, смотря по количеству сел и деревень, чтобы всякому сотскому и пятидесятскому указ был дан печатный и чтобы те посыльные люди в городах воеводам или кому надлежит отдавали те указы именно с расписками. А городовым правителям те присланные указы разослать немедленно, во весь того города уезд, чтобы те посыльные люди все села и деревни объехали подлинно. И приехав в село или в деревню, исчислили бы мужской пол по головам и изо всякого бы десятка мужского пола выбрали б по десятскому, а из пяти десятков по пятидесятскому, а с десяти десятков по сотскому. И выбирали бы тех сотских и пятидесятских и десятских не по дворовому числу, но по исчислению голов мужского пола. Если и в одном дворе будет мужского пола десять человек, то выбрать из них одного десятского, а буде в коем дворе будет мужского пола двадцать человек, то выбрать в том дворе десятских два человека, а в коем дворе останется за десятками человек иль два иль больше, то причислять их к другим десяткам. И набрав десять десятских, выбрать из них, кои посмышленнее, двух человек в пятидесятские, а одного из них же записать в сотские. И выбрав тех сотских и пятидесятских и десятских и записав их имена в книгу, наказать им накрепко, чтобы по тем великого государя указам чинили неизменно и неоплошно, не опасаясь никого. И тот великого государя указ, созвав всю сотню, и всем им прочесть вслух дважды или трижды, дабы всем он был ведом и памятен и никто бы неведением не отговаривался. И при всех людях те печатные указы отдать сотские сотскому, а пятидесятские пятидесятским обоим по указу. |
