 ПОЗНАВАТЕЛЬНОЕ Сила воли ведет к действию, а позитивные действия формируют позитивное отношение Как определить диапазон голоса - ваш вокал Игровые автоматы с быстрым выводом Как самому избавиться от обидчивости Противоречивые взгляды на качества, присущие мужчинам Вкуснейший "Салат из свеклы с чесноком" Натюрморт и его изобразительные возможности Применение, как принимать мумие? Мумие для волос, лица, при переломах, при кровотечении и т.д. Как научиться брать на себя ответственность Зачем нужны границы в отношениях с детьми? Световозвращающие элементы на детской одежде Как победить свой возраст? Восемь уникальных способов, которые помогут достичь долголетия Классификация ожирения по ИМТ (ВОЗ) Глава 3. Завет мужчины с женщиной
Оси и плоскости тела человека - Тело человека состоит из определенных топографических частей и участков, в которых расположены органы, мышцы, сосуды, нервы и т.д.
| Научный консультант серии Е.Л. Михайлова 10 страница
Если вернуться к сцене с дедушкой, то в ней были еще некоторые важные моменты. Е.М.: Дедушка сначала пожурил маму за то, что она не дает ребенку побыть ребенком. После этой сцены их прямого взаимодействия, когда Марина-девочка была обласкана и были сказаны “те самые” слова, они отправились куда-то гулять. Е.Л.: Что вообще означает двойное разрешение. Разрешение испытывать потребность в родительской любви и разрешение на инициативу, потому что отправляться гулять, скорее, соответствует идее творческого самовыражения, инициативы, открытия внешнего мира. Поскольку мы уже говорили о том, что обе потребности были фрустрированы в этой сцене, то очень важно, чтобы в исцеляющей сцене обе потребности — из первой и из третьей фазы по Эриксону — были отмечены поведением дедушки, санкционированы, разрешены и реализованы протагонистом. В связи с этим директору, если бы сам протагонист в роли дедушки не повел ребенка гулять или не сделал чего-то творческого, открывающего инициативу, следовало бы придумать, каким образом протагониста в роли дедушки к этому стимулировать, например, вопросом или репликой. Е.М.: Возможно, это был бы вопрос к протагонисту в роли дедушки: “Дедушка, что нужно вашей девочке?”. Е.Л.: И это делается, потому что в данном случае только укачиванием и лаской нельзя было бы обойтись. Да и не пришлось. Е.М.: Что интересно: как правило, после сцен проявления непосредственного, физического чувства возникает какая-то следующая потребность. После сцен качания, держания на руках, физического, теплого обласкивания, когда наш протагонист, который получил свое в этой регрессивной сцене, открывает глаза, мы спрашиваем: “Чего тебе теперь хочется?” — уже не в роли дедушки, а в роли ребенка. Возникает некоторый запрос следующего уровня, и мы движемся обратно, из глубокой регрессии на следующий уровень. Спонтанно, естественным образом воспроизводится неуклонная, железная логика развития. Итак, гулять — гулять куда-то в мир. Классическое продолжение драмы — возвращение во взрослую роль, в свой дом, в ту самую сцену, с которой мы начинали: кухня, детская, дочка, стук в стенку. Е.Л.: Произошли ли реальные изменения во внутреннем состоянии протагонистки или нет? У меня была твердая уверенность, что произошли, иначе я не предложила бы повторить эту сцену. Если директор не уверен, что нечто произошло, состояние изменилось, то лучше не спешить в такую сцену, иначе это будет повторение неуспеха. То есть нам нужно постараться гарантировать протагонисту возможность убедиться: “Да, действительно, во мне что-то изменилось”. То, что в классической психодраме называется “тестом на реальность”, для меня еще и подкрепление (может быть, даже в большей степени). В данном случае внутреннее состояние протагонистки действительно изменилось, наступило как бы эмоциональное “насыщение”. Марина изменила свое отношение к этой ситуации, и на тот же самый стук теперь у нее возникла совсем другая эмоциональная реакция. Уже было ясно, что будет дальше. Е.М.: Она по-другому пришла к ребенку и на настойчивые, “максимизированные” вопросы “а ты меня любишь, а ты со мной побудешь, а сколько ты со мной побудешь” старых реакций не дала. В ее поведении был целый спектр чувств, а в ответах — разнообразие и своего рода “объемность”. В эмоциональном отклике все было очень прямо и чисто, тепло, а на вопрос “сколько” был ответ “сколько смогу”, то есть дедушкин совет был принят во внимание. Это очень важный момент, потому что он показывает, как много произошло не только с барьером, но и с Виной. Первоначальная интрапсихическая конструкция, которая держала протагониста — “не могу, но должна; должна все, и поэтому не могу ничего”, — была размыта работой в двух предшествующих сценах. И “не должна, но могу столько, сколько смогу” — некое свободное проявление истинного чувства лишилось двух сдерживающих блоков — и раздражения, и вины. Е.Л.: Это было приятно наблюдать. Как директор я часто делаю провоцирующие замечания типа: “Не раздражает ли она тебя?”; “Она так много от тебя хочет, а ты так устала”. Смысл таких замечаний заключается в дополнительном усилении теста на реальность. С другой стороны, на мой взгляд, была хороша игра вспомогательного “Я”, дочери Марины, которая — фактически без моей наводки — стала преувеличенно назойливым, приставучим ребенком. Если бы участница, играющая роль дочери, сама не повела себя так, я бы именно об этом ее и попросила. Провокация на проверку оказалась с двух сторон — со стороны вспомогательного “я” и со стороны директора. И на те самые вопросы — “Не слишком ли дочка назойлива, не раздражает ли это тебя?” — Марина отчетливо отвечала: “Нет, все нормально”. Цель таких провокаций — не только проверка, но и закрепление успеха, и перевод достигнутого успеха на уровень осознавания с помощью маркировки для протагониста того факта, что действительно что-то изменилось. Это была последняя сцена. На ней мы смогли закончить. Е.Л.: Ты согласилась со мной в том, чтов данной драме не нужно было исследовать чувства мамы Марины. Здесь действительно не надо было, чтобы протагонистка испытала сочувствие к бедной маме, поняла все мамины трудности. Но в какой-то момент я все же обратила вниманиена трудности маминой жизни. Я напомнила Марине о ее драме про мамину судьбу, которую мы делали в технике драмы предков.Этой короткой маркировкой я хотела актуализировать и “подвязать” к данной работе воспоминания о том, что все-таки мама не такая злодейка, а просто она была такая, какой ее сделала жизнь... Е.М.: В таких ситуациях, если, предположим, не было предыдущей драмы с исследованием роли мамы и сложностей ее жизни в достаточном объеме, вместо напоминания об уже выясненных обстоятельствах, объясняющих ее неправильное поведение, мы, как правило, говорим протагонисту: наверное, у мамы были свои причины так себя вести, но... Это просто две разновидности работы. Их обычно приходится делать по отдельности. Е.Л.: Для протагонистов с сильным чувством вины и тех, у которых, как у Марины, существует сильный запрет критиковать своих родителей даже в мыслительном пространстве, бывает особенно важно зафиксировать позицию директора — не осуждающую по отношению к родителям. Е.М.: Психодрама дает для этого специфические возможности, потому что понятно, что сделать маме замечание директор не может, но дедушка — вправе. Это может быть мягкое замечание: “Ну что ты, в самом деле, ребенка...”. Дедушка критикует мамин стиль общения с дочерью не только мягко, но и по вполне конкретному поводу: оценивает действие, а не личность. Это, к слову сказать, одна из замечательных психодраматических возможностей допустить хоть какую-то дозу необходимой критики в адрес “неприкосновенных персонажей”: ситуация налицо, чувства и оценки конкретны и живы. Так и открываются некоторые клапаны в отношении заблокированных, сложных или амбивалентных чувств по отношению к родительским фигурам. Е.Л.: К слову, о неосуждающем отношении к персонажам драмы, которые совершили что-то не то или не сделаличего-то важного по отношению к протагонисту в детстве. Хотелось отметить возможность дополнительного развития сюжета в этой или другой драме, — например, после критикующего маму замечания дедушки полезно поменяться ролями: протагониста из роли дедушки поместить в роль мамы. Нередко протагонист показывает, как мама “приходит в себя”, возвращается в нормальное состояние достаточно хорошего родителя, просит прощения и делает для ребенка все, что необходимо в данной сцене. И уже не нужно, чтобы протагонист в роли какого-то постороннего лица компенсировал нечто недоданное себе-ребенку: куда лучше это сделать из роли своей мамы. Это всегда предпочтительнее и оказывает более эффективное и сильное воздействие. Тогда роль спасителя или помощника становится уже не холдинговой ролью, а всего лишь ролью эксперта, мудреца, наставляющего на путь истинный. Тогда он уже не замещающая фигура, дающая любовь вместо собственного родителя, а всего лишь фигура, растапливающая лед, открывающая закрытый клапан. Если бы по опыту предыдущих драм с Мариной я не знала, что дефицитарность в отношениях с матерью действительно серьезная проблема (а в данной драме это было видно, в частности, по ее полному непониманию из зеркальной позиции того, что происходило в сцене), то я безусловно сначала попробовала бы получить этот ресурс от мамы напрямую. Когда ты не знаешь протагониста, всегда лучше попытаться сделать именно это, и лишь обнаружив, что не получается, вернуться к поиску другой позитивной ресурсной фигуры. В последнем случае протагонист из роли ресурсной фигуры посылает маме в прямой или косвенной форме сообщение: “Раз ты не можешь, то я это сделаю”. Такая проверка крайне важна и с диагностической точки зрения. Ведь если удается получить ресурс от роли того же родителя, который фрустрировал ребенка, то это позитивный диагностический признак. Если воспользоваться понятием из теории объектных отношений, он указывает на наличие достаточного уровняконстантности объекта по отношению к данной родительской фигуре. А если не удается, то свидетельствует об определенных нарушениях константности объекта. Е.М.: Мне случалось проводить аналогичные драмы, где события развивались следующим образом. Появлялась фигура советчика (это могла быть бабушка или муж той мамы, о которой шла речь), который каким-то образом выводил маму из неадекватного состояния, освобождал ее от какого-то груза, связанного не с ребенком. Этот персонаж брал на себя какую-то часть маминой “заморочки” и удалялся — предположим, на кухню, — оставив маму в эмоциональном контакте с ребенком, очищенной, освобожденной от того, чем на самом деле была занята ее голова до появления этого лица. Подобный эпизод нес очень четкое сообщение о том, что мама — не урод, просто своей жизнью она загнана в некоторое нечувствительное состояние. И как только в психодраматической реальности кто-то взял немножко ее груза на себя, она, как мама, исцелилась или он избавил ее от заблуждения. Е.Л.: В драмах ресурсный персонаж типа воспитателя, врача или психотерапевта, нередко говорит родителю: “Ты неправильно делаешь”. Помню драму, где протагонист в роли известного детского врача сообщает некоторую простую истину, что детей надо ласкать, утешать, когда плачут, а протагонист в роли мамы отвечает: “А у Спока написано, что к нему не надо подходить, когда он кричит”. Терапевт разубеждает, а протагонист из роли мамы говорит, что если бы она не поверила авторитету Спока, то так бы не поступала. И в результате как бы психологического просвещения происходит изменение поведения мамы. Е.М.: Это мне напоминает еще один момент из опыта нашего обучения. Нас учили технически, телесно делать сцены укачивания, держания на руках, когда есть материнская фигура и есть физически большое тело протагониста в роли ребенка. Как сесть на пол, как взять, чтобы не смущать взрослого человека? Прежде всего нужно позаботиться о том, чтобы было удобно протагонисту. После чего наш тренер сказал: “Если вы, вспомогательное лицо в материнской роли, посидите так минуту, то у вас заболит спина, поэтому спину кто-то должен подпереть, подстраховать”. А в жизни это соответствует вот чему: чтобы женщина могла отдаться заботе о своем ребенке, ее спина должна кем-то немножко “страховаться”. Должен быть кто-то — не обязательно муж, это может быть сестра, подруга, мать матери, отец матери, — кто поддержит, как бы беря на себя в физическом смысле необходимость держать позвоночник определенным образом, а в житейском смысле — что-то другое. Нам приходилось работать с этой темой бессчетное количество раз. Типичные сцены выражения обиды в отношении матери, которая “не так держала на руках”, часто завершаются уже после отреагирования осознаванием уязвимости этой, казалось бы, всесильной материнской фигуры. Впервые в жизни удается взглянуть на эту беззащитную материнскую спину, которую так ломит — руки, которые держат ребенка, каменеют оттого, что позвоночник никем и ничем не подстрахован, не поддержан. Е.Л.: Если удается выйти на этот уровень, то наступает другой, продвинутый этап исцеления травмы первого года. И тогда уже не только восстанавливаются детско-материнские отношения, но и становится нормальной структура семьи. В этом смысле идеально, чтобы поддерживающей оказалась фигура отца. У меня была группа, где только на седьмой-восьмой раз удавалось выйти на такую структуру правильной семейной конфигурации. Е.М.: Фактически мы таким образом подбираемся к работе с первичной триангуляцией. Но это уже другая история, и напрямую в данной драме ты с этим не работала. Хочется сказать два слова об одной тренерской проблеме: процесс-анализ — это колоссальное искушение; очень многое кажется важным, очень жаль упустить какие-то смыслы. Порой случается отказываться от полного, развернутого “полотна”: время, контракт, актуальное состояние группы. Тогда приходится писать или наговаривать на диктофон, чтобы не потерять какие-то важные детали. Сейчас мы с тобой сделали то, что надо бы делать после каждой драмы, будь то хоть десятиминутная виньетка. Кроме всего прочего, это облегчает разговор с представителями других психотерапевтических субкультур... Например, читатель может заметить, что психодрама как метод и мы как его носители достаточно легко, охотно и радостно вбираем элементы других психотерапевтических субкультур. Это не означает, что метод эклектичен, это значит, что метод веротерпим. Алексей Орлов “СЛОЖНЫЙ” ПРОТАГОНИСТ В ПСИХОДРАМЕ* До сих пор мне не довелось встретить ни одного беспроблемного пациента — такого, чей терапевтический курс напоминал бы плаванье впервые спущенного на воду корабля, гладко скользнувшего со стапелей. Ирвинг Ялом
Эта статья посвящена проблеме “сложных” или “трудных” клиентов в психотерапии. Мы хотели описать те сложности, которые встречались в нашей практике, и поделиться опытом их преодоления. В центре нашего внимания находятся технические и процессуальные проблемы, возникающие при групповой работе во время проведения психодрамы. Мы постарались создать собирательный образ “сложного” клиента. В практике вы можете встретить как отдельные элементы поведения такого протагониста, так и весь “букет” описанных в статье сложностей в работе с ним. Поведение “сложного” клиента часто напоминает поведение клиента с пограничным уровнем развития личности, но не тождественно ему. “Сложный” клиент — более широкое понятие, которое мы использовали для обобщения трудностей, возникающих при проведении терапевтических групп. Если вы встречаете в своей работе большинство трудностей, описанных ниже, то это повод задуматься о наличии пограничного уровня развития личности у такого клиента. В индивидуальной психотерапии проблема “сложных” клиентов достаточно широко обсуждается в литературе (Н. Мак-Вильямс “Психоаналитическая диагностика”, О.Ф. Кернберг “Тяжелые личностные расстройства” и др.). А в литературе по групповой работе эта проблема освещена мало (И. Ялом “Теория и практика групповой психотерапии”).
В дальнейшем мы будем описывать свой опыт в логике ведения психодраматической группы: знакомство с членами группы и разогрев, заключение контракта и фаза действия. Подготовка. Все классические руководства по групповой психотерапии подчеркивают важность так называемых “рамок” психотерапии, в частности, подбора участников и знакомства с ними. Западные коллеги имеют возможность заранее провести интервью, проанализировать свои впечатления о каждом участнике группы и прогнозировать возможное развитие группового процесса. Это достигается тем, что их работа вписана в социальную политику психического здоровья, состав группы и приход участников гарантирован. Реальность нашей работы в условиях “дикого” рынка такова, что зачастую нет заранее сформированной группы и сроки существования группы гораздо короче, чем на Западе. Вопросы диагностики участников группы нам приходится экстренно решать в начале и в процессе ведения группы, будь то ознакомительный воркшоп или пролонгированная группа. В тех случаях, когда есть возможность для предварительного знакомства, такого пациента трудно диагностировать за одну сессию. Знакомство и разогрев. В самом начале ведения группы, на этапе знакомства и разогрева, выделяются участники, которым как будто очень сложно понять и принять правила группы. Такие участники пытаются спорить с ведущим, стремятся навязать собственные правила, открыто или косвенно подвергают сомнению то, что предлагает ведущий, бесконечно переспрашивают и уточняют инструкции. Во время групповых обсуждений они не считаются с другими участниками группы — перебивают их, затягивают собственные монологи. Их сопротивление может проявляться как в открытых словесных баталиях, сопровождающихся бурным выплеском эмоций, так и в тихом саботировании выполнения упражнений, демонстративном враждебном молчании. Такое поведение еще не является проявлением групповой динамики, хотя и оказывает активное влияние на нее. Эти трудности помогает преодолеть спокойная, терпеливая, но твердая позиция ведущего, показывающего, что, с одной стороны, он готов принять этого участника, а с другой стороны, это принятие возможно при условии выполнения правил группы. На начальных этапах групповой группы мы рекомендуем останавливать споры, в которые “сложный” участник пытается втянуть группу, а при демонстративном молчании или аутичном поведении — ненавязчиво показывать свою заботу и готовность помочь при необходимости. От терапевта требуется терпение, чтобы выдерживать психологическое давление на протяжении всего времени работы группы, так как “сложный” участник не сможет вести себя как остальные, для него соблюдение правил является проблематичным, его внутренний конфликт будет развиваться вокруг решения именно этой задачи. Вместе с тем, “сложный” клиент не всегда проявляется на начальных этапах. Иногда он ведет себя так же, как и остальные участники группы. Заключение контракта. Часто участники группы выбирают в качестве протагониста именно “сложного” клиента, так как он своим поведением привлекает внимание других участников и принимает “огонь групповой динамики” на себя. С таким протагонистом очень трудно сфокусировать главную тему работы. Существуют два основных варианта: либо протагонист очень широко формулирует тему — “Хочу стать счастливым, хочу стать преуспевающим” и т.д. При этом он подразумевает, что может избавиться от чего-то или приобретет какое-то качество в принципе, не соотнося его с реальными условиями и индивидуальным контекстом. Либо, наоборот, он формулирует проблему чересчур узко и конкретно — “Избавьте меня от придирок моей матери” или “Пусть он (молодой человек) любой ценой будет жить со мной”. Дело не в конкретной формулировке запроса, а в той позиции, которая стоит за этим. Такой протагонист просто хочет избавиться от того, что ему доставляет дискомфорт, ему сложно разобраться в сути проблемы и противоречивом характере своих намерений, он предъявляет к себе и другим чрезмерно высокие требования и очень сильно разочаровывается, когда эти требования не удовлетворяются. Все попытки директора уточнить, сделать проблему более осязаемой обычно ни к чему не приводят. Протагонисту сложно понять точку зрения ведущего, ему кажется очевидной собственная позиция, а попытки разобраться в ней и прояснить ее вызывают только раздражение. Заключение контракта на реальные изменения на данном этапе зачастую невозможны. Переформулировка проблемы и ее уточнение становятся для директора главной задачей, которую он в этой ситуации не может проговорить и разделить с протагонистом. Директору приходится держать в голове три задачи: ту, которую сформулировал протагонист, те реальные изменения, которых можно добиться с точки зрения директора, и то, каким образом наличие этих двух задач можно решить в процессе психодрамы. В общем виде цель директора можно сформулировать так: сделать внутренний мир для пациента чуть более доступным и дать ему возможность в безопасной и поддерживающей обстановке осознать противоречивость собственных желаний и убедиться в необходимости жертвовать частным ради главного. Достичь такой цели невозможно за одну терапевтическую сессию, для этого потребуется создание сплоченного группового контейнера, что занимает довольно длительное время. Действие. Специально организованное психодраматическое пространство позволяет создать особую реальность, где представлена внутренняя жизнь протагониста. Внутри этого пространства разворачиваются взаимоотношения и конфликты внутренних ролей протагониста, определяющие его чувства и поведение. Протагонист имеет возможность увидеть этот мир, понять, как он устроен, и попытаться что-то изменить в нем. Главные сложности в работе директора-психодраматиста или группового психотерапевта проявляются во время постановки драмы, когда “сложный” участник группы становится протагонистом. В этом случае его внутренний конфликт начинает разворачиваться на более глубоком уровне, и он непременно постарается сделать участником этого конфликта ведущего группы. Ведущий в такой ситуации будет чувствовать себя в эпицентре того шквала чувств, которые испытывает протагонист. В ходе работы ему не раз придется иметь дело с противоречивым поведением протагониста, подвергающим испытанию способность терапевта сохранять ясность мысли. Такое поведение протагониста вызывает у психотерапевта сильный эмоциональный отклик. Возникает чувство, что клиент намеренно морочит голову и испытывает терпение терапевта. Такое поведение протагониста может вызывать сильные защитные или контрпереносные реакции. Во время построения ключевой сцены, когда главной задачей психотерапевта является выведение на сцену всех необходимых действующих лиц, такой протагонист стремится расширить до бесконечности их список (это наблюдение было сделано во время совместной работы с Евгенией Шильштейн). Подобная тенденция усиливается, когда протагонисту по ходу построения сцены приходится встречаться с неприятными или пугающими его чувствами, которых ему удается избегать в повседневной жизни. Его тревога резко повышается, и он реактивно вводит новый персонаж. У терапевта же возникает ощущение, что с каждой минутой количество персонажей все нарастает и нарастает и разобраться в них нет никакой возможности. В качестве ответной реакции у терапевта может возникнуть желание директивно удерживать минимальное количество действующих лиц в драме, что может сильно тормозить развитие терапевтического процесса. Еще одну сложность на этапе построения ключевой сцены можно назвать “карусель ролей”. Такому протагонисту сложно дать реплику из роли другого человека, особенно от первого лица. Он или теряется и не знает, что мог бы сказать, например, отец в этой ситуации, или начинает выдавать фразы или реплики, относящиеся к другим ролям, например, ребенка, матери, случайного прохожего и др. (Этим наблюдением с нами поделился Нифонт Долгополов во время личной беседы.) Терапевту бывает достаточно сложно разобраться, от имени какой из ролей в данный момент говорит клиент. На сцене появляется похожий на Змея Горыныча персонаж с несколькими головами и одним телом. Протагонист не может отделить одну роль от другой, словно не существует этих ролей по отдельности — для него это одна целая роль. Если терапевт будет директивно настаивать на том, чтобы протагонист оставался в одной роли, то он окажется в положении Ивана — крестьянского сына, который, отрубая одну голову Змея, получал на ее месте несколько новых. Терапевту приходится иметь дело со всеми “головами” сразу, для того чтобы постепенно научить каждый персонаж жить по отдельности. После того как создано пространство, определены роли для вспомогательных “Я” и поставлена ключевая сцена, наступает непосредственно фаза действия, в которой моделируется психологический мир протагониста. На этом этапе встречается такая тактика поведения “сложного” протагониста, как перенос действия из психодраматического пространства в отношения с терапевтом. Например, в ходе построения сцены он начинает говорить, что все здесь не так и вообще совершенно не то, что он имел в виду и собирался делать. Такой протагонист может открыто или намеками обвинять терапевта в том, что все не так, как он ожидал, и втягивать терапевта в выяснение отношений. При этом психический мир протагониста и реальность лишаются четко очерченных границ и могут легко смешаться. Если описывать этот процесс на психодраматическом языке, то протагонист проецирует свои внутренние роли не на участников группы, играющих роли вспомогательных “Я”, а на директора. Для того чтобы не допустить такого смешения реального и психического, терапевт, беря на себя функцию вспомогательного “Я” протагониста, разделяет внутренний мир пациента и внешнюю реальность. Технически это можно реализовать, назначив одного из членов группы на роль “директора”, и предложить протагонисту побыть в этой роли или обратиться к ней. Это позволит директору не включаться в разворачиваемое протагонистом действие и управлять процессом групповой терапии. Если же, минуя все описанные сложности, терапевту удается построить ключевую сцену, вывести протагониста в позицию “зеркала” и попытаться таким образом показать, что происходит, то такой протагонист делает все для того, чтобы обесценить смысл этой сцены для себя и для группы, или просто отрицает наличие смысла. Например, он может сказать: “Это Вы здесь все придумали”, “Мы тут здорово поработали, но в жизни у меня все происходит совершенно иначе” или отвернуться и откровенно заявить: “Я просто не могу на все это смотреть”, “Да, и что мне теперь с этим делать?”. Протагонисту трудно увидеть не только смысл, стоящий за конкретной сценой, но и принять ее как отражение собственной жизни. Со стороны может показаться, что ему неприятно видеть то, что не соответствует его ожиданиям, и он этого не видит. Еще одной ловушкой для терапевта является то, что время, отведенное на драму, затягивается, порой кажется, что эта работа не закончится никогда. Но как только терапевт начинает завершать давно “застывший” процесс, протагонист активизируется, и кажется, что вот сейчас, наконец, наступит долгожданный катарсис. Однако, когда протагонист получает очередной “кредит” времени, процесс терапии снова останавливается. Если это не пресекать, то подобные ситуации могут повторяться по кругу, пока терапевт, протагонист и группа окончательно не лишатся сил.
мы описали те трудности, с которыми может столкнуться психотерапевт в работе со “сложным” протагонистом. Такая работа каждый раз становится профессиональным испытанием для терапевта. К сожалению, не существует универсального алгоритма для работы с таким клиентом, и успех во многом будет зависеть от опыта терапевта и его личной проработанности. Однако мы можем сказать, что существует по крайней мере несколько правил, которые помогают в работе с такими клиентами. l Основное правило — терапевт должен балансировать между двумя крайностями: директивным стилем поведения и отпусканием процесса терапии “на самотек”. Терапевт должен быть терпеливым, но не допускать вседозволенности клиента. l Главное при этом — оставаться в терапевтической позиции, быть чутким к тому, что происходит с клиентом и в то же время очень внимательно следить за терапевтическими границами процесса. l Терапевту важно стремиться занимать нейтральную позицию, не втягиваться в споры, не давать советы и не принимать ответственных решений за клиента, как бы тот ни провоцировал его на подобное поведение. l Работая с таким клиентом, нельзя форсировать отработку навыков. Следует обращать внимание на те навыки, которые другим клиентам даются легко, например, навык удерживаться в рамках одной роли. l Терапевту желательно находиться на безопасной дистанции (не только психологической, но и физической), для того чтобы клиент не смог спровоцировать в нем интенсивный контрперенос, прежде всего агрессивные чувства, такие как злость и ярость. l Особенно важно следить за временем, чтобы работа длилась ровно столько, на сколько терапевт договорился с клиентом, или, если такой контракт не был заключен, сколько времени терапевт внутренне отвел на это. l В связи с тем, что работа с “трудным” клиентом проводится в группе, важно не только самому придерживаться этих правил, но и следить за тем, чтобы другие участники группы выполняли групповые нормы. Такой клиент может вызывать у них интенсивную агрессию, и важно, чтобы эта агрессия находила свое выражение в группе, но при этом была безопасна для протагониста. Ниже мы приводим таблицу, идея которой была предложена Виктором Семеновым для структурирования подобного опыта и диагностики “сложных” клиентов. Таблица дает психодраматистам возможность по-новому оценить и проанализировать собственный опыт.
№ Вопросы для анализа по этапам Протагонист 1 Протагонист 2 1 Поведение протагониста на этапе начала группы и разогрева. 2 Каким образом протагонист представляет проблему. 3 Динамика введения персонажей протагонистом и построения сцены. 4 Как протагонист выдерживает рамки роли. 5 Как протагонист рефлексирует в позиции “зеркала”. 6 Каким образом группа на этапе обмена чувствами реагирует на работу протагониста. В этой статье мы постарались описать те технические трудности, которые возникают у психотерапевта при работе со “сложным” протагонистом, не пытаясь при этом проникнуть в его непростой и глубокий мир. |
