 ПОЗНАВАТЕЛЬНОЕ Сила воли ведет к действию, а позитивные действия формируют позитивное отношение Как определить диапазон голоса - ваш вокал Игровые автоматы с быстрым выводом Как самому избавиться от обидчивости Противоречивые взгляды на качества, присущие мужчинам Вкуснейший "Салат из свеклы с чесноком" Натюрморт и его изобразительные возможности Применение, как принимать мумие? Мумие для волос, лица, при переломах, при кровотечении и т.д. Как научиться брать на себя ответственность Зачем нужны границы в отношениях с детьми? Световозвращающие элементы на детской одежде Как победить свой возраст? Восемь уникальных способов, которые помогут достичь долголетия Классификация ожирения по ИМТ (ВОЗ) Глава 3. Завет мужчины с женщиной
Оси и плоскости тела человека - Тело человека состоит из определенных топографических частей и участков, в которых расположены органы, мышцы, сосуды, нервы и т.д.
| Научный консультант серии Е.Л. Михайлова 6 страница
Саша замолкает и задумчиво смотрит на меня. Я спрашиваю: — Кто это сейчас говорил? — Мой муж... Это что получается, я его все-таки “достала”? — Не знаю. Почему ты решила, что это твой муж? — Я уверена. Это его голос, его интонации, его слова. Только откуда он знает, что я хотела развестись с ним, у меня были такие мысли, но я никому об этом не говорила. Он сказал абсолютную правду — я устала злиться, вернее, я устала скрывать злость. Я злюсь на него за то, что он живет полнокровной, активной жизнью, а мой удел — убирать грязь! Я злюсь на всех! У них интересная, якобы возвышенная жизнь, а я так, сбоку припека! “Наконец-то вышли на настоящие живые чувства”, — думаю я. Мы продолжаем работать. (В этой статье я хотела показать, как быстро можно прояснить отношения при помощи предметов-символов, поэтому не буду рассказывать о дальнейшей работе с Сашей. Но с кладовкой мы еще не расстались.) Саша сама сказала мне, что в кладовке есть еще вещи, с которыми она хотела бы разобраться. Следующей вещью были лыжные ботинки, из которых сын вырос. Выбросить ботинки она не решалась, они были почти новые, но не могла придумать, кому их отдать. Эти ботинки постоянно мозолили ей глаза. Итак, из роли ботинок Саша сказала: — Мы ботинки, стоим здесь и нам очень грустно оттого, что нас хотят выбросить или отдать, как будто не желают помнить, как нам всем было хорошо зимой на даче. Как нам было весело, когда мы все вместе ходили на лыжах. Выбросить нас — значит отказаться от наших общих развлечений, значит разъединиться. Мама, не надо. Саша интерпретирует это сообщение: — Это голос моего сына. В нашей семье он постоянно был миротворцем. Правда, я всегда думала, что он отстраненный судья, который говорит: “И ты прав, и ты прав”. Я не думала, что ему так больно. Странно, что он тоже как будто знает мои мысли о разводе. Следующим предметом из кладовки были рейтузы. Они висели на видном месте поверх вешалок с одеждой. Вот что сказали рейтузы: — Мы здесь висим, потому что мы всегда должны быть готовы уйти из дома. Мы притворяемся, что висим просто так, а на самом деле при первой возможности улизнем гулять. Мне хорошо с велосипедом и ботинками, но они не умеют веселиться, поэтому мы пойдем гулять без них! — Это, конечно, моя дочка. Ходит куда угодно, только не туда, куда надо. Саша продолжала испытывать страх, приближаясь к кладовке, и я понимала, что там еще какая-то “собака зарыта”. Мы долго искали эту “собаку”, и наконец заговорила сама Кладовка: — Не приближайся ко мне! Во мне много полезных и нужных вещей, я нужна всем, кроме тебя. Ты всегда все портишь, ты лентяйка, помощи от тебя не дождешься. Нам хорошо здесь без тебя. Хватит притворяться, что ты нас любишь, я-то хорошо знаю: ты любить не способна. Ты всегда была чужой. Не трогай меня! Уходи! Саша горько плачет. Она узнала голос мамы. Теперь она рассказывает, что была вторым ребенком, “случайным” и нежеланным. В семье этого не скрывали. Мама была властной, суровой, справедливой женщиной. Нежности в семье не были приняты. Сколько Саша себя помнит, ей приходилось завоевывать даже не любовь, а признание родителей. У нее было много обязанностей по дому, но ее никогда не хвалили. Она окончила школу с золотой медалью, поступила в институт. Мама сказала, что это нормально, так и должно быть. У мамы теория, что детей нельзя хвалить, иначе из них не выйдет настоящих стойких людей. Сейчас Саша не понимает, как при таком суровом воспитании выросли неудачники. Я знаю, что ее старший брат страдает алкоголизмом. Саша работала над своими личными проблемами шесть месяцев. За это время она похудела, помолодела и повеселела. Больше она не спрашивала у меня, как ей вести себя с дочерью. “Дышащий” тюбик Я работаю и с необычными детьми и их родителями. Язык не поворачивается сказать, что это неполноценные дети. Это просто дети со своими особенностями: после серьезной родовой травмы, с церебральным параличом, с аутизмом, с болезнью Дауна, слабослышащие дети. Часто родители таких детей похожи на родителей наркоманов — они не считают нужным решать собственные проблемы, а хотят научиться управлять своими детьми и еще желают знать, когда их дети станут нормальными, то есть здоровыми. Предметы-символы и здесь прекрасно помогают.
На приеме папа. Надо сказать, что отцы редко приходят на прием к врачу-психотерапевту, и если папа пришел — это уже хороший папа. Как водится, он спрашивает: — Скажите как профессионал, что мне делать, чтобы заставить сына делать уроки? Сын папы Андрея, тоже Андрей, родился с тяжелой черепно-мозговой травмой. Родители приложили много усилий, чтобы ликвидировать последствия родовой травмы, и мальчик развивается нормально. Сейчас Андрюше тринадцать лет, и заставить его сделать то, что он не хочет, невозможно. Андрею не дается и не нравится математика, и он просто не делает уроки. Ситуация в семье зашла в тупик. Подкуп, который практиковали родители, чтобы хоть как-то заставить сына делать уроки, не действует. Вернее, теперь сын диктует условия, которые становятся все серьезнее. Папа может помочь сыну. Он хочет помочь ему и не оставляет своих попыток. Но в доме каждый вечер происходит война. Папа гонит сына за уроки, сын сопротивляется, плачет, кричит и запирается в ванной комнате. Папа уже отвинтил задвижку на двери ванной, а история каждый вечер повторяется. И что придумал, мерзавец! Знает, что папа не выносит, когда тюбик с зубной пастой открыт, так нарочно открывает! Мстит! За что? У папы “срывает крышу”, когда он замечает открытый тюбик. Говорю взрослому Андрею: — Может быть, ваш сын хочет вам что-то сказать этим открыванием тюбика с зубной пастой? Предлагаю папе побыть этим открытым тюбиком. Не буду пересказывать наши пререкания — в конце концов Андрей соглашается. Вот что поведал нам тюбик: — Мне здесь классно! Можно свободно дышать! Дышу, дышу, пока не за- Андрей возмущен и даже не замечает, как из роли тюбика превратился в критикующего папу: — Конечно, ему лишь бы болтать, лишь бы протестовать, лишь бы ничего не делать! — Да, — говорю я, — ему лишь бы дышать! Андрей внимательно смотрит на меня и медленно начинает говорить: — Я помню, как отец доставал меня. Мне стыдно признаться, но я его даже ненавидел. Он был хорошим человеком, хорошим отцом, беспокоился о нас, детях, но мы от него прятались. Выдержать его нотации было невозможно. Наконец, мы по-настоящему начинаем работать. Ранец под кроватью Илюшина мама рассказывает, что ее беременность протекала тяжело, с токсикозом в первую и вторую половину срока. Илюша родился семимесячным. Первый год жизни он много болел, у него повышенное внутричерепное давление, судорожный синдром, задержка психического и физического развития. Усилия родителей, бабушки и врачей не прошли даром: к восьми годам Илюша почти догнал сверстников и пошел в школу. Сейчас он учится в третьем классе. Мальчик ответственно относится к учебе, любит порядок, аккуратен. Конечно, учеба дается ему с трудом, так как он быстро устает, но его аккуратность, настойчивость и мамина помощь позволяют ему хорошо успевать в школе. Мама считает Илюшу разумным, способным, но излишне эмоциональным и обидчивым мальчиком. Больше всего сейчас ее беспокоит манера сына аккуратно пристраивать свой ранец под кровать. Это похоже на какое-то безумие. Мама освободила угол около стола для ранца, но Илюша продолжает ставить свой ранец под кровать. Ее очень смущает, как он это делает. Илюша приходит из школы, раздевается, берет ранец, идет в комнату, ложится на пол перед своей кроватью и пристраивает свой ранец под кровать в угол справа, всегда в одно и то же место. Если ему что-то нужно достать из ранца, он ложится на пол, лезет под кровать, там открывает ранец, достает то, что нужно, закрывает ранец и вылезает из-под кровати. И так каждый раз, когда ему нужен ранец. Мама очень беспокоится, не психическое ли это расстройство. Илюша состоит на учете у невропатолога по поводу повышенного внутричерепного давления и повышенной судорожной готовности, и когда мама рассказала невропатологу об этой особенности Илюши, врач посоветовал ей обратиться к психиатру. Мама решила предложить Илюше другое место для ранца, например, в коридоре, но он наотрез отказался. Тогда мама предложила сыну самому выбрать в квартире любое место для ранца, только не под кроватью! Мама терпеливо объясняла Илюше, что неудобно лазить каждый раз под кровать, что это не гигиенично, просто некрасиво и выглядит нездорово. Это даже стыдно — держать свой ранец под душной и пыльной кроватью. Ничего не помогает. Илюша горько плачет и продолжает ставить ранец под кровать. Такое впечатление, что все ее уговоры только ухудшают ситуацию. Теперь он еще и разговаривает с ранцем. Неужели это шизофрения? Она это не переживет! Я попросила Олю (так зовут маму Илюши): — Оля, попробуй побыть этим ранцем под кроватью. Такое впечатление, что Илюша очень бережно относится к своему ранцу, хоть и держит его под кроватью. Стань этим ранцем, расскажи мне, какой ты, что в тебе лежит, как тебе живется, как ты чувствуешь себя под кроватью. Оля смотрит на меня с недоумением и почти со страхом. Она пришла — Оля, даю тебе честное слово, навсегда ты ранцем не останешься. Зато ты можешь стать мамой, точно знающей, идти ей к психиатру или нет. Оля слегка улыбается и спрашивает: — Не понимаю, как это — стать ранцем? — Очень просто: закрой глаза, представь себе Илюшин ранец, теперь стань им и отвечай на мои вопросы. Оля послушно закрывает глаза, выпрямляется, оттопыривает локти назад и говорит: — Я — ранец, а это (шевелит локтями) — мои лямки. — Ранец, расскажи, какого ты цвета, размера, формы. Что в тебе лежит? Где ты сейчас находишься? — Я ранец темно-синего цвета. Я большой и вместительный. Я крепко прижат к Илюшиной спине. У меня три отделения. В одном отделении лежат учебники, в другом тетради, в третьем пенал, коробка с фломастерами. Еще у меня есть пять кармашков. Два впереди, два по бокам и один сзади. В каждом кармашке у меня лежит своя вещь. Мне нравится, что Илюша поддерживает порядок во мне, он мне доверяет свое самое дорогое. В кармане на молнии на моей спине лежат его сокровенные вещи — любимые рисунки, фантики, фотографии, поздравления с днем рождения и с Новым годом. А еще блокнот с любимой игрой. — Ранец, скажи, кто-нибудь кроме Илюши наводит в тебе порядок? — Да. Мама иногда вынимает из меня лишние учебники, чтобы мне не было тяжело. — Как ты себя чувствуешь, когда мама вынимает из тебя учебники, тебе это нравится? — Нет, мой хозяин Илюша, мне неприятно, когда кто-то другой в меня влезает. Больше всего я не люблю, когда открывают мой карман на спине и лезут в него. Мне плохо, я не могу сохранить Илюшину тайну. — Кто же тебя так обижает? — Мама и бабушка. Особенно бабушка, — отвечает рюкзак-Оля жалобным голосом, — она говорит, что мой набитый карман натрет мозоль на спине Илюши и сделает его горбатым. — Что ты чувствуешь? Что тебе хочется сделать? — Мне очень обидно, мне страшно, что из моего кармана все вынут. Мне хочется прижаться к спине Илюши или спрятаться куда-нибудь, где меня не достанут. — И где ты себя чувствуешь в безопасности? — Под кроватью, с карманом, прижатым к стене! И снова, в который раз я вижу изумленные глаза и слышу интерпретацию того, что произошло: — Я чувствовала, — говорит Оля, — что ситуация в доме какая-то ненормальная, но я и предположить не могла, что поведение Илюши связано с этой ситуацией. Дело в том, что Илюша живет в одной комнате с бабушкой, в другой — мы с мужем. Бабушка его безумно любит, она столько для него сделала, когда он болел. Я могу честно сказать, если бы не она, он мог бы не выжить. Да и сейчас она много для него делает. Год назад я наконец смогла пойти работать, и основная забота об Илюше опять легла на бабушку. Она его встречает из школы, кормит, гуляет и пытается делать с ним уроки, но он сопротивляется. Поэтому уроки с ним делаю я. Это обижает и огорчает бабушку. Раньше они с Илюшей были очень близки, она знала о нем все: что он думает, что чувствует, чего боится, что любит, что нет. Когда Илюша пошел в школу, он стал как-то отдаляться и от бабушки, и от меня. Стремится быть самостоятельным, все хочет делать сам. А у самого получается плохо и медленно. Вот бабушка и старается ему помочь, а он сопротивляется и закрывается от нее. Неужели его поведение связано с нашим вторжением в его самостоятельность? Вот теперь у нас есть возможность обсудить, что на самом деле происходит в их семье, кто какой вклад внес в развитие ситуации и как и что можно изменить. Часто непонятное поведение детей заставляет родителей беспокоиться об их психическом здоровье, искать лекарства, которые помогут исправить поведение. Нет таких лекарств. Это беспокойство и наносит серьезную психическую травму ребенку. Надо искать причину в себе, в семье, в отношениях с ребенком. “Голый Телевизор” Вот еще одна история. Бабушка восьмилетней Насти рассказывает, что ее внучка — трудный ребенок. Этого не понимают родители Насти, они целый день на работе. Вечером Настя ведет себя хорошо, а днем с бабушкой капризничает, упрямится, не выполняет элементарные бабушкины требования. Особенно бабушку выводит из себя то, что Настя нарочно срывает салфетку, закрывающую экран телевизора. Бабушка закрывает, а Настя снимает. Никакие просьбы, убеждения, угрозы не действуют. Предлагаю бабушке побыть телевизором под салфеткой. Через какое-то время бабушке удается стать телевизором. То, что сказала бабушка из роли телевизора, повергло ее в такое состояние, что мне пришлось дать ей валидол. Правда, пока бабушка сама не объяснила, в чем дело, я ничего не понимала. Вот что сказал телевизор: — Зачем мне все время закрывают глаза? Мне ничего не показывают, ничего не рассказывают. От меня все скрывают. Не надо от меня это скрывать, я все знаю сама. Бедная бабушка рассказала, что Настенька — приемная дочка, ее удочерили в грудном возрасте, об этом в семье никогда не говорят. Никто из соседей об этом не знает. Но она, бабушка, когда сердится на Настю, нередко об этом думает. Неужели Настя читает ее мысли? Мы стали часто встречаться с бабушкой, и она рассказывала теперь о своей жизни, о своих надеждах и разочарованиях. Салфетку с телевизора она убрала. Тройка по географии Вспоминая этого мужчину, я называю его про себя “горячий папа”. Дверь с шумом распахнулась, в кабинет влетел парнишка, затормозил у стула, а следом вошел решительный мужчина. Папа. Вежливо поздоровавшись, они уселись, и папа начал: — Доктор, объясните этому пацану, что такое наркотики. Представляете, что удумал — курить траву! Сейчас я вас оставлю с ним наедине, может, при мне он не захочет говорить откровенно, а вы ему все популярно объясните. Выясните, сколько раз он это делал. Мне не говорит, но и не отпирается, потому что я его застукал. Ладно, я пошел, вы меня потом позовете и все мне скажете. Папа решительно выходит из кабинета и плотно прикрывает дверь. Честно говоря, я пока не научилась справляться с такими ситуациями. Что делать? Папа ушел, передо мной подросток, хорошо хоть смотрит с любопытством, может, получится разговор, а может, и нет, не знаю. Вернуть папу, а сына попросить подождать за дверью? Может, сказать папе, что нельзя так поступать с людьми? Нельзя так обращаться с сыном: кинул его к незнакомой тетке и велел ей все у него выяснить. Нельзя так обращаться со мной, как будто велел пуговицу к пальто пришить. Но конфликтовать не хочется, тем более, что разговор с папой еще предстоит. Знаю, что откровенности в такой ситуации, если ребенок нормальный, не добиться. Ну какой нормальный человек будет откровенен, если знает, какое “задание” я получила и как должна “отчитаться”? Представляюсь ему, спрашиваю, как его зовут и сколько ему лет. — Сергей, мне шестнадцать лет. — Расскажи, как попался. — Да мы с ребятами решили покурить, а тут папа неожиданно вернулся, вот и попались. — Где курили, дома? — Да. Не буду провоцировать Сергея на ложь, не буду спрашивать, сколько раз он с приятелями приобщался к зелью. — Здорово влетело от отца? — Да. Он не может успокоиться уже неделю. Каждый день рассказывает мне, какой это ужас — наркотики. Пожалуйста, объясните ему, я не собираюсь быть наркоманом, пусть он успокоится, а то вон похудел даже. Мама говорит, если со мной что-нибудь случится, его хватит инфаркт. — Любит тебя отец? — Да. Очень. Он вообще хороший. Зачем я эту глупость сделал? — Какую? — Дома курил. Но мы с ребятами всегда у меня собираемся. Папа их знает, и они его уважают. Теперь такая запутанная история. Ребята боятся, что мой отец их родителям все расскажет, а отец мучается, рассказывать или нет. Теперь решил сначала со мной разобраться, насколько я сильно увяз, а потом уже все честно рассказать родителям моих друзей. Только мне кажется, не хочет он никому ничего рассказывать, я так и ребятам говорю, а они не верят. — Похоже, твой папа растерялся. — Нет, мой папа всегда знает, что делать. И сейчас он хочет все выяснить, а потом уже принимать решение. Только, честное слово, выяснять нечего. Ну, покурили, и все! Какая разница, сколько раз? У меня отец нормальный, а у моих друзей может что угодно быть, если их родители узнают. — Слушай, а если бы ты был на месте своего отца? Что бы ты сделал? — Ну, не знаю, но по-любому родителям бы не сказал. Зачем? Только нервы трепать! Все уже случилось, больше мы не собираемся курить, ну что еще надо? — Подожди, Сергей, не горячись. Признайся, что решение не курить травку у вас возникло только потому, что твой отец вас поймал. Только честно. — Да нет, не собирались мы продолжать курить. — А куда вы остатки травы дели? — Да со страху, как шум-гам начался, Петька (это мой друг), когда комнату проветривал, в окно выкинул. Мне немного стыдно, что я так “подловила” неопытного мальчишку. Но мне кажется, сейчас самое важное — донести до сознания Сережи, что никто не хочет быть наркоманом, никто не ставит перед собой такую задачу, однако наркоманов очень много и практически все начинали с травки. Продолжаю рассказывать Сереже о закономерностях развития зависимости. Подчеркиваю, что одним из факторов развития зависимости является “тайна употребления”. Когда никто не видит и не замечает, что человек употребляет какие-то вещества, то возникает иллюзия, что ничего страшного не происходит, ничего не заметно и в любое время он может прекратить. Короче, начинаю обычную информационную консультацию, выполняю задание папы “популярно объяснить”. В конце консультации мы с Сережей решаем вопрос, в чем больше мужества — сказать правду и ответить за свои поступки или не тревожить близких, справиться со своими проблемами самому. Вопрос остался открытым. Когда Сережин папа, его зовут Валерий, второй раз зашел в кабинет, мое раздражение куда-то испарилось, я совершенно забыла, что хотела ему сказать. — Ну, как вам мой пацан? Я всегда считал, что он отличный парень, без всяких там глупостей. Представляете, что со мной было, когда я увидел этих пацанов, которых я знаю с первого класса, обкуренными? Я думал, что поубиваю их. Потом я думал, что меня разорвет. Меня и сейчас трясет. И знаете, такая наглость, они мне заявляют, что ничего особенного не произошло! Такое впечатление, что они меня за дурака держат. Я им одно, они мне другое. Совершенно разучился с ними разговаривать! Понимаете? В один день разучился! Вот так. Что делать? Валерий действительно растерян, расстроен, считает себя обманутым своим сыном и его друзьями. Чем громче он кричит, тем хуже его слышат. Я знаю, сейчас сложный момент в его семье. От этого момента зависит, как дальше будут развиваться отношения отца и сына. Услышат ли они друг друга? Что будет, если не услышат? Будет плохо всем. — Валерий, за эту неделю, после того как вы узнали, что ваш сын курит травку, заметили ли вы изменения в его поведении, привычках? — Да, он как будто не чувствует своей вины: выслушает меня молча, развернется и уйдет. Я говорю, а он будто не слышит меня. Мне кажется, некоторые вещи он делает мне назло. Например, он знает, что я терпеть не могу беспорядок на письменном столе. Раньше он как-то поддерживал порядок, сейчас вы бы видели, что там делается. На мои страстные речи по поводу порядка на столе и порядка в голове нагло отвечает, что ему так удобнее. Предлагаю Валерию побыть этим столом. К моему удивлению, Валерий горячо берется за дело и из роли стола говорит: — Я письменный стол, хороший и удобный. Я служил почти всем членам семьи, а сейчас я работаю на младшего сына. Он оккупировал меня всего. Как мне от этого? Очень хорошо! На мне лежит столько интересных вещей. Мне интересно жить! Как мне оттого, что папа недоволен беспорядком на мне? Мне все равно. Хочет — пусть сердится. Но я считаю, что это глупо, лучше бы занялся теми интересными вещами, которые на мне лежат. Пусть не притворяется, что он все знает, — многое из того, что лежит на мне, он делать не умеет. Если захочет, я ему все покажу, но он только косится на меня и злится. Валерий ошеломлен. Он полностью согласен со словами стола, сказанными голосом сына. Он готов бежать пересматривать отношения с сыном, рассказать ему, что он понял, в чем его ошибка. Он готов поменять все! Очень горячий папа, еле остановила его, чтобы хоть немножко остыл. Но это еще не все. Остыв немного, Валерий решил быстро разобраться еще с одной проблемой: — Что мне делать? Моя дочка не вылезает из троек по географии, это при том, что я с ней постоянно занимаюсь. Я понимаю: математика, русский, химия, — но география?! — А вы знаете географию? — Скорее практически, чем теоретически. В молодости я много ездил, ходил в походы. Мы с женой мечтали вместе с детьми путешествовать по всему миру. Но у нас родилась дочка, и у нее оказался детский церебральный паралич, ни о каких путешествиях мечтать не приходится. Дочка моя красавица и умница, хорошо учится, но география на грани двойки. Неужели так трудно усвоить эту несчастную географию? Отчего это? С Валерием можно говорить прямо, без обиняков, и я говорю: — Дело не в том, что у дочки тройка по географии, а в том, что вы так эмоционально на это реагируете. Если вас ее тройка так задевает, может быть, за этим прячется какая-то ваша боль, ваше разочарование? Смею предположить, что с рождением дочери ваша мечта о путешествиях действительно умерла, а дочь, игнорируя географию, как бы игнорирует ваш отказ от мечты. Похоже на правду? — Неужели это так? Я не представляю себе, что могу куда-нибудь уехать от моей дочки, любое путешествие мне будет не в радость. Неужели я на нее обижаюсь? Можно я побуду тройкой по географии? — Нет, может быть, в следующий раз, если с раздражением вы не сможете справиться. Мы тепло прощаемся, мне очень симпатичен этот горячий папа. Хороший папа. * * * Начинать работу с родителями особенно сложно. Если раньше я думала, что это касается родителей детей, попавших в наркотическую зависимость, или родителей больных детей, то теперь убеждена, что любых родителей. Как правило, родители не понимают, что проблемы существуют сначала у них, а потом уже у детей. Они считают, что все делают наилучшим образом. И это действительно так: они делают то, что могут, в том числе и ошибки. Можно часами слушать рассуждения родителей о воспитании, о попытках наладить с детьми контакт, и не понять, что же на самом деле происходит и как дети реагируют на тот или иной прием воспитания. Осознать, что их поведение ошибочно, что менять отношения надо им, а не детям, помогают предметы-символы. Символом может стать любой предмет, который вызывает неадекватную эмоциональную реакцию, будь то злость, раздражение или особая привязанность. Предметы-символы выявляются в психотравмирующей ситуации. Трудно сказать родителям наркомана, что они делали что-то не так. Эти люди, которые не оставили своего ребенка, пережили столько страданий и приложили столько стараний, что любой вопрос об отношениях в семье воспринимается ими как упрек в неправильных действиях. Похожие чувства испытывают и родители больных детей. Предметы-символы помогают быстро обнаружить структуру семейных отношений, что позволяет начать коррекционную работу. Евгения Шильштейн “Пустой город”, или психодрама на заданную тему Психодрама не может начаться, пока не пришли все обитатели города. Я. Л. Морено. Психодрама Занавес открывается, на сцене — действующие лица, декорации, протагонист и директор. Что такое директор в психодраме? С одной стороны, он как бы вне действия, с другой стороны — принимает в нем живейшее участие и постоянно находится на сцене. Каково место директора в психодраматическом пространстве? Как спонтанность и креативность директора влияют на структуру драмы? В статье мы не ставим перед собой задачи ответить на эти вопросы, мы лишь маркируем их. Мы предполагаем рассмотреть один из способов работы в символической драме, в которой активность директора реализуется в специфически психодраматической форме. Работа с символической реальностью предполагает наличие изначального символа — образа, который является отправной точкой психодрамы. Чаще всего работают с образом, который порождает сам протагонист во время разогрева. Это может быть образ любимой детской игрушки, герой фильма, метафора состояния и т.п. Иногда в самом начале психодраматической сессии, во время разговора о том, “что происходило за эту неделю, пока мы не виделись”, кто-то из членов группы “роняет” метафору, которая затем может быть предложена директором для исследования в драме. Другой способ — работа с готовыми сюжетами, чаще всего с мифами или сказками. Мы можем, например, предложить протагонисту разыграть сказку, с которой он себя каким-то образом ассоциирует, или предложить группе сюжет, который, на наш взгляд, лучше всего отражает групповую тему (см., например, работу с темой стыда на материале сказки “Голый король” [2]). Ниже я хочу описать своего рода “промежуточный” тип работы в символической драме: ведущий драмы задает некоторый первичный образ, в котором протагонисту предлагается спонтанно действовать, само же действие полностью определяется протагонистом. Прежде чем перейти к конкретному описанию техник, необходимо сказать несколько слов о том, почему вообще пришла идея о работе с заданными образами. Действительно, чем, собственно, плохи образы, которые порождает сам протагонист? Введение своего, в каком-то смысле “чуждого” протагонисту, образа в психодраму несет в себе элемент неожиданности. Фактически такая техника является своего рода тестом на спонтанность, вернее, это драма, начинающаяся с теста на спонтанность. В тесте на спонтанность протагонисту всегда задается какая-то ситуация, в которой ему предлагается спонтанно действовать. Морено пишет о том что для тренинга спонтанности лучше всего задавать роли, отличные от тех, которые человеку приходится часто исполнять. Этот репертуар человеком хорошо освоен, то, что он “выдает” нам, — по большей части “культурные консервы”. Морено приводит пример теста на спонтанность, где в привычной ситуации женщина действует свободно, успешно реализуя свои поведенческие “консервы”, а в неожиданной ситуации она оказывается дезориентированной — привычные стереотипы рушатся [5]. Мне часто приходится сталкиваться с особым родом сопротивления, связанного с наличием у клиентов психологических знаний. Немного освоившись с психодраматической практикой, с особенностями стиля ведения драмы того или иного директора, почитав соответствующую литературу, члены группы, желающие быть “хорошими протагонистами”, начинают в драме совершать ходы, которые, как они ожидают, понравятся директору. Не так давно мне довелось вести драму в группе студентов-психологов, получающих второе высшее образование. Мы работали с метафорой состояния, которую предложила протагонистка. Построив сцену, я вывела протагонистку в “зеркало”, чтобы посмотреть со стороны, похож ли этот образ на тот, что она задала во время разогрева. Не успев выйти из сцены, протагонистка с готовностью указала на двух вспомогательных “Я” и произнесла: “Это мама, а это папа”, потом подумала и добавила: “Или наоборот”. Она хорошо училась и, как “хорошая девочка”, знала, что “все дело в родителях”. Таковы “культурные психологические консервы”, с которыми все чаще приходится иметь дело. Психотерапевтическая группа — не единственное место, где человек задумывается о себе. Если некто пришел на терапию, то, скорее всего, он о себе уже думал, и думал много. У него накопились собственные “психологические консервы” внутреннего пользования, и в терапии нередко приходится буквально продираться через них. Задавая свой образ в начале психодрамы, мы на какой-то момент выбиваем протагониста из его стереотипных способов думать и говорить о себе, он на мгновение соприкасается с чем-то Иным, что может позволить ему спонтанно действовать. |
