ПОЗНАВАТЕЛЬНОЕ

Оси и плоскости тела человека - Тело человека состоит из определенных топографических частей и участков, в которых расположены органы, мышцы, сосуды, нервы и т.д.

Отёска стен и прирубка косяков - Когда на доме не достаёт окон и дверей, красивое высокое крыльцо ещё только в воображении, приходится подниматься с улицы в дом по трапу.

Дифференциальные уравнения второго порядка (модель рынка с прогнозируемыми ценами) - В простых моделях рынка спрос и предложение обычно полагают зависящими только от текущей цены на товар.

Научный консультант серии Е.Л. Михайлова 5 страница

Предыдущая 1 2 3 456 7 8 9 10 11 12 13 14 15 Следующая

— Расскажите, пожалуйста, как сейчас вы живете с Катей? Кто из вас что делает по дому, кто готовит, кто убирает, кто покупает продукты, кто работает, кто зарабатывает деньги?

Валентина Ивановна подробно, монотонно, с грустью в голосе рассказывает:

— Я на пенсии, но продолжаю работать, получаю копейки. Катя пытается устроиться на работу, но больше двух недель нигде не задерживается: как только деньги попадают ей в руки, она запивает, и какая после этого работа? Профессии у нее нет, ведь школу она так и не кончила, и поэтому ее берут на работу в ларьки, продавцом на рынке, а там все время алкоголь. Вот и живем на мою мизерную пенсию и на то, что я заработаю. Дома Катя все время лежит, смотрит телевизор, целый день ходит в ночной рубашке. Готовить еду она ленится, хотя умеет хорошо, говорит, что у нее депрессия. Ждет, пока я приду и начну готовить ужин. В общем, ничего не делает. Ничего, я терплю. Единственное, что выводит меня из себя, это ведро с мусором. Я не могу готовить, пока ведро набито всякой дрянью. Сколько я ни просила ее к моему приходу вынести эту дрянь и вымыть ведро, она не делает. Это меня просто убивает, я даже плачу. Она ведь курит, и дно ведра покрыто слоем спрессованного пепла. Все это воняет. Когда я прихожу домой, у меня нет сил выходить и выносить ведро, поэтому ногой умну содержимое и начинаю готовить. А иногда скандал ей устраиваю, но это еще хуже для меня, она может разобидеться и отказаться есть.

Сейчас мне надо предложить Валентине Ивановне побыть этим злосчастным ведром. Почему именно ведром? Потому что на протяжении всего рассказа эмоционально она была вовлечена только тогда, когда говорила о ведре. Честно говоря, я опасаюсь, что она сейчас откажется от моего предложения. Бывало и такое. На мое предложение побыть тем или иным предметом мне говорили: “Зачем это?”, “Не вижу смысла”, “Я так не смогу”, “Это шизофрения какая-то”.

Без особой надежды я говорю:

— Валентина Ивановна, сейчас вы рассказывали мне о вашей с Катей жизни, и я заметила, что у вас какое-то особое отношение к ведру для мусора. Может, поговорим с этим ведром?

Валентина Ивановна задумчиво смотрит на меня и произносит:

— Знаете, я давно подозреваю, что ведро как-то связано с Катюшкой. Дело в том, что на него я злюсь точно так же, как на Катю, плачу из-за него так же, как плачу из-за Кати.

— Вы можете сейчас побыть этим ведром, почувствовать себя этим ведром и из роли ведра сказать мне, что вы чувствуете, что думаете, чем довольны, чем нет?

Через некоторое время Валентина Ивановна медленно начинает говорить:

— Я ведро, когда-то я было белого цвета, а сейчас я грязно-серого цвета с потеками на боках. Внутри я все шершавое, ко мне липнет всякая дрянь, за это все меня презирают. Со мной обращаются как попало, меня швыряют, меня ругают, в меня запихивают всякую всячину так, что мне трудно дышать. Сначала они утрамбовывают меня ногами, а потом презирают. А за что меня презирать? Ведь я просто ведро! Я обычное нормальное ведро! За что?

Валентина Ивановна горько плачет. Она узнала голос своей дочери. Когда она успокоилась, мы поговорили с ней о детстве Кати, о ее собственном детстве, о ее брате и муже. Я рада, что мы с ней о многом поговорили, потому что больше она не пришла. Скажу коротко: с Катей мы работали почти год, наркотики она не употребляла, с алкоголем сложнее. Примерно раз в три месяца она позволяла себе “расслабиться”. Катя поступила в вечернюю школу, работает няней в семье, планирует получить образование воспитательницы детского сада.

Подарок зятя

Мария Михайловна пришла ко мне с большой просьбой — поговорить с ее дочерью. Дело в том, что муж ее дочери почти алкоголик. Надо грамотно и квалифицированно объяснить ее дочери, что алкоголизм — это неизлечимая болезнь, она сопровождает человека до конца жизни, и чем дальше, тем болезнь тяжелее, что от больных алкоголизмом рождаются больные дети, что алкоголик — личность непредсказуемая, ненадежная, что полное безумие — связывать свою жизнь с алкоголиком.

Вот такая заявка! Я не стала с ней спорить, говорить, что она сама может все это прекрасно сказать своей дочери. Наверняка она уже десятки раз все это говорила. Я просто спросила, чем ей так досадил ее зять. Я не собиралась прояснять ее семейные отношения при помощи виньетки. Но речь Марии Михайловны была настолько яркой, горячей и красочной, она готова была превратиться в кого угодно, чтобы доказать, что ее зять никчемный человек, что грех было не предложить ей это.

Вот рассказ Марии Михайловны.

— Год назад моя дочь вышла замуж. Моей внучке пять месяцев. Понимаете, что это значит?

Вам я должна ведь сказать всю правду, хотя это стыд и позор! Он, этот муж, старше моей девочки на пять лет, ему уже двадцать пять, и, конечно, он несет большую ответственность за эти греховные отношения. Вы думаете, он раскаялся, извинился? Нет, он ведет себя так, как будто ничего не случилось. Три месяца он вообще скрывал, что моя дочь в положении, правда, потом уже невозможно было скрыть. Пришел ко мне в дом, как к себе домой!

Знаете, с чего он начал? С ремонта в комнате дочки, хотя два года назад я делала там ремонт. Все было чистенько. Ладно, пока он клеил обои, белил потолок, я терпела. Если бы вы видели эти обои! До половины стены один цвет, выше другой, просто кошмар! Никакого вкуса, уродство. Но когда он решил поменять мебель, разобрать книжный шкаф, выбросить диван, я возмутилась и все ему сказала. Я сказала ему, что он не имеет права без моего разрешения менять что-либо в моем доме. Не ему решать, что выбрасывать, что ломать. Я создавала свой дом по крупицам, любовно, а он пришел на все готовое и давай ломать! Я запретила ему даже передвигать что-нибудь в моем доме без моего разрешения.

Дальше — больше: он придумал повесить люльку для ребенка. Это что значит? Надо сверлить потолок, значит, опять ремонт! И потом, до какого возраста можно держать ребенка в люльке? А потом куда ее девать? Сразу надо покупать кроватку! Если бы вы только знали, чего мне стоило убедить его купить кроватку.

Следующий фокус: прихожу домой — вся кухня заставлена кастрюлями. Купил набор кастрюль — мои, видите ли, ему не нравятся. Да, кастрюли хорошие, с прозрачными крышками, но и мои не хуже. Ну, куда в нашу маленькую кухню такое количество кастрюль?! Я ему честно сказала: будет у тебя свой дом, будешь там заводить свои порядки.

Дальше рождается внучка — и что? Я бегу с работы домой помочь дочке, а он придет с работы, сядет в углу, воткнется в телевизор и пиво сосет. Это правильно? Никакого толку от него нет, никакой помощи. И это пиво каждый день. Пока он окончательно не спился, надо с ним расставаться, ведь он говорит, что еще хочет детей! Представляете? Палец о палец ведь не ударил, мы с дочкой на него работаем, а он мечтает еще о ребенке! Размечтался. Последней каплей было мусорное ведро на 50 литров! Я терпеть не могу эти ведра. Я приспособила использованные пакеты, в них я складываю мусор, и когда выхожу из дома, захватываю их, чтобы выбросить. И вот он припер это огромное ведро, куда надо еще и пакеты специальные покупать. Просто издевается.

Слушаю Марию Михайловну и понимаю, что сейчас она начнет рассказывать все это по второму кругу, поэтому быстро говорю ей:

— Мария Михайловна, давайте проверим, зачем он все это делает?

Мария Михайловна с готовностью отвечает:

— Давайте!

— Сейчас представьте себя этим огромным ведром, почувствуйте себя этим ведром, скажите что вы, ведро, делаете в этой маленькой кухне.

Мария Михайловна послушно и старательно закрывает глаза и погружается в образ:

— Я ведро, я большое ведро, я стою на маленькой кухне, я не виновато, что кухня маленькая. Я красивое и вместительное. Я хочу вам помочь. Я хочу о вас заботиться. Я не виновато, на меня не за что сердиться.

По мере того, как Мария Михайловна произносила свой текст, лицо ее удивленно вытягивалось. Закончив говорить, она открыла глаза и ошарашено посмотрела на меня. Что это? Постепенно Мария Михайловна пришла в себя и начала смеяться:

— Это вы, наверное, меня загипнотизировали так, что я стала говорить голосом моего зятя. Неужели на самом деле я его так притесняю? Не может быть!

Мне не хочется говорить о зяте, мне кажется, гораздо важнее поговорить о дочери, что мы с Марией Михайловной и делаем, а потом уже беседуем о ней самой.

Перевернутая собачья миска

У Оли двое детей: сыну двадцать лет, дочери восемнадцать, оба употребляют наркотики. С детства они были настолько разными по характеру, что Оля и ее муж удивлялись, как в одной семье уродились такие разные дети. Сын Андрей — живой, подвижный, ласковый, откровенный, заводила, не умел ничего скрыть, все написано на его лице, всегда было понятно, что с ним происходит. Дочь Анна — скрытная, себе на уме, добиться от нее правды было невозможно, упрямая, заставить ее что-то сделать, если она не хочет, никому не по силам. Оля никогда не понимала свою дочь: почему вдруг Аня начинала кричать, плакать, злиться, казалось, на пустом месте? Оля пыталась анализировать поведение дочери, ничего не получалось. В конце концов, она стала побаиваться своей дочери и старалась особенно не задевать ее, что тоже не очень получалось, так как Аня все время попадала в какие-то неприятные истории и приходилось постоянно разбираться, кто прав, кто виноват. Аня же никаких объяснений не давала, и что-либо понять было невозможно. Оля с мужем испытали шок, когда узнали, что их дети употребляют наркотики.

Удивление их было безмерным, когда выяснилось, что инициатором и идейным вдохновителем употребления наркотиков стала Аня. Она же была и “коммерческим директором предприятия”.

Оля с мужем всегда считали, что лидером в отношениях между детьми был их сын. Андрей старший, волевой, положительный, знающий, что хорошо, что плохо. С ним всегда можно было поговорить, и он признавал правоту родителей. Мало того, он всегда мог утихомирить Аню, когда она “выходила из берегов”.

Родители ничего не понимали, долго пребывали в полной растерянности, искали объяснения, как такое могло произойти. Наконец объяснение было найдено: они поняли, что темная сила, олицетворением которой является Аня, всегда сильнее светлой силы, представителем которой был Андрей. Аня никогда не подчинялась другим, но всегда могла настоять на своем. Каким-то образом она заставляла всех плясать под свою дудку.

Ярким примером было то, как Аня заставила родителей купить собаку к своему пятнадцатилетию. Естественно, она клялась и божилась, что будет ухаживать за собакой сама, гулять с ней, убирать за ней, кормить ее. Родители сопротивлялись неделю, до сих пор они с ужасом вспоминают ту неделю. Это была настоящая война, которую Аня вела, используя все методы военной науки. В результате капитуляция родителей оказалась полной и безоговорочной, кроме того, в их сердцах навсегда поселился страх перед дочерью. Аня настояла, чтобы купили немецкую овчарку. Первые два месяца она добросовестно ухаживала за щенком, затем остыла, и бремя ухода за собакой легло на плечи родителей. Сейчас Аня иногда гуляет с собакой и больше ничего не делает. Мама требует, чтобы Аня мыла миску, из которой кормят собаку, но добиться этого не может. Миска грязная, по бокам засохшие круги от пищи, на которые налипает собачья шерсть. Картина мерзкая. Что делает Аня, когда видит эту миску? Она переворачивает ее кверху дном. Это выводит маму Олю из себя изо дня в день.

Я предлагаю Оле попробовать разобраться, что происходит с ее дочерью. Она долго сопротивляется, говорит, что делала это всю свою жизнь и ничего не вышло. Оля просит, чтобы я сама разобралась с Аней, выяснила, в чем ее проблема, и сказала ей, что надо делать. Наконец она соглашается побыть этой миской, которая отравляет ее жизнь. Но при этом честно признается: она не верит, что мое предложение поможет что-нибудь понять. Удивление Ольги, после того как она побыла в роли миски, казалось безграничным. Вот что она говорила в роли миски:

— Я миска, вещь нужная, я кормлю хорошую и добрую собаку. Я делаю полезное дело, а обо мне никто не заботится. Я стою грязная, шерсть клочьями залетает в меня, и я сама себя ненавижу. Господи, да помогите мне кто-нибудь! Вместо того чтобы разглядывать мое содержимое, постоянно ругаться из-за меня, просто помойте! Я больше не могу слышать, какая я грязная, сколько кругов еды на мне отпечаталось. Каждый приходит и обязательно либо плюнет в мою сторону, либо пхнет меня ногой! Не хочу! Переверните меня или я сама перевернусь, чтобы никто в меня не плевал!

Оля так удивлена и возбуждена, что не дает сказать мне ни слова, и продолжает:

— Да, да, да, действительно все так! С самого первого дня Анюта была вроде как хуже Андрея. Она хуже спала, больше плакала, хуже ела. Мы с мужем все время обсуждали это. Мы не могли понять, почему она более беспокойная, чем Андрей. Беременность у меня протекала спокойно, второго ребенка я хотела, хоть я и считала, что рановато. Я сердилась на свою маму, когда она сравнивала Андрея с Аней в пользу Андрея. Он и красивее, и умнее, и ласковее, и добрее. На маму я сердилась, а сама делала то же самое, да еще не одна, а вместе с мужем. Но это неправда, что я не люблю ее! Кажется, жизнь за нее бы отдала, лишь бы у нее все было хорошо! Просто я не понимала, а потому боялась ее.

С этого момента у Оли появилась реальная возможность изменить ситуацию в своей семье, хотя до настоящей гармонии было еще далеко, да и сейчас не близко, но уже гораздо ближе.

Заляпанное зеркало

Молодая худенькая женщина с тревожными глазами рассказывает свою историю. Замуж она вышла рано, в восемнадцать лет, сразу родила сыночка Игорька. Когда Игорьку было три годика, муж ушел из семьи. Она думала, что не выживет, не справится с горем, но рядом был сын, и надо было жить. Постепенно все наладилось, она работает, Игорек учится в школе, в 6-м классе, сейчас ему тринадцать лет. Игорек был тихим, пугливым мальчиком. Один никогда не гулял. Из дома выходить не любил, даже когда мама предлагала ему пойти куда-нибудь в воскресенье развлечься вместе с ней, отказывался, предпочитал поиграть дома.

Что происходит сейчас, она не понимает. Игорек разлюбил бывать дома. Из школы он отправляется к какому-нибудь другу, только не домой. Теперь уже мамы одноклассников выставляют его из своих домов, но на следующий день он появляется снова. Мама очень напугана. Сейчас так много говорят о наркотиках, о влиянии улицы, что страх потерять сына не покидает ее ни днем, ни ночью. Часто она не знает, где находится Игорь, и тогда она почти уверена, что беда уже случилась. Наверняка он где-то нюхает клей или курит травку.

Когда Игорь приходит, она замечает признаки употребления наркотиков: он какой-то бледный, заторможенный. Практически каждый день она беседует с ним о том, как опасно увлекаться наркотиками и в поздний час быть на улице одному, жалуется, что сходит с ума от страха, когда его нет дома. Ничего не помогает. Раньше она беспокоилась, что он такой пугливый, а теперь думает, пусть бы лучше был пугливым, чем таким безрассудно-бесстрашным. В наркологический кабинет она пришла, чтобы ее научили распознавать состояние наркотического опьянения. А еще она слышала, что есть такие тесты, по которым можно определить, употреблял человек наркотики или нет.

Я пытаюсь объяснить Марине (так зовут эту молодую маму), что такой путь не изменит ситуацию и не принесет облегчения. Но вижу, что она воспринимает мои слова как отказ в помощи. И тогда я иду по уже привычному пути. Я спрашиваю:

— Марина, расскажите, пожалуйста, какие обязанности у Игоря по дому, как он с ними справляется, выполняет ли он ваши поручения?

— Игорь — аккуратный ребенок. Я не могу сказать, что у него идеальная чистота в комнате, но и особого беспорядка нет. Постель он застилает сам, со стола убирает, посуду за собой моет, вещи не разбрасывает. Так что здесь все в порядке. Когда я слушаю, как другие мамы жалуются, что их дети ничего не делают, я удивляюсь, у меня никогда не было таких проблем. Поручений никаких я ему не даю. В магазин хожу сама, готовлю сама. Все остальное он сам делает без всяких напоминаний. Единственное, из-за чего я на него ворчу постоянно, это зеркало. У меня в прихожей висит большое зеркало — от пола и почти до потолка. Игорек, когда еще был совсем малышом, повадился прислоняться к зеркалу ладошками и смотреться в него. Часто корчил рожицы, а руками трогал свое лицо в зеркале. Представляете, как выглядело это зеркало? Оно у меня все время заляпанное. Сейчас он уже, можно сказать, взрослый, а продолжает трогать зеркало руками. Я ему сто раз говорила, чтобы он не трогал зеркало, он, наверное, просто не понимает, как это отвратительно выглядит. Сейчас зеркало отчистить легко, есть такая специальная жидкость, которой я сразу, как приду, его протираю. А раньше мучилась, газетами скрипела, ужас!

Мое предложение побыть этим заляпанным зеркалом воспринимается Мариной как забавная игра. Она выпрямляется, выставляет ладошки вперед, скорчивает брезгливую гримасу и говорит:

— Я зеркало, я ценное зеркало, можно даже сказать, что я уникальное. Про меня можно сказать, что я фамильная драгоценность, конечно, мне лучше висеть в каком-нибудь большом, красивом зале, но и здесь я чувствую себя неплохо. В меня смотрится хозяйка дома и маленький мальчик. Я хорошо их показываю. Хозяйка моя очень заботливая, она постоянно меня трет. Мальчик мне очень нравится, от него исходит тепло, с ним весело, он доверяет мне все-все. Я — самое главное в его жизни. Мне с мальчиком очень интересно, он даже разговаривает со мной. А когда приходит хозяйка, мальчик со мной уже не разговаривает. Мне грустно и страшно, сейчас она начнет меня тереть. Ну, зачем она меня так трет? Мне больно, мне холодно, мне становится так плохо, что хочется спрятаться. Мальчику хорошо, он может уйти, а мне деваться некуда.

Марина застывает, потом качает головой из стороны в сторону. Я спрашиваю:

— Марина, что сейчас произошло?

Честно говоря, я не совсем понимаю сообщение, которое прислало зеркало. А Марина, похоже, поняла.

— Понимаете, это слова моего сына, то есть таких слов он мне никогда не говорил, но я уверена, что это его голос, его слова. Дело в том, что когда я родила Игоречка, то записала его на свою фамилию. Моя фамилия принадлежит древнему дворянскому роду, и я не меняла ее при замужестве. В нашей ветви я последняя носительница знаменитой фамилии, а теперь Игорь является последним ее носителем. Я очень часто ему об этом говорила. В последнее время я часто использовала этот аргумент, чтобы предотвратить его уличную жизнь. Я все время говорила, что он должен соответствовать своей фамилии. Я даже пыталась учить его хорошим манерам, хотя сама с трудом их представляю. Купила книгу, которая так и называется — “Хорошие манеры”. Надо же, какая дурь! А я считала, что все делаю правильно.

В дальнейшем мы с Мариной работали только с ее личными проблемами, с ее бесконечными страхами. У нее установились замечательные отношения с сыном. Марина рассказала Игорю о говорящем зеркале, и теперь у них стало любимой семейной игрой разговаривать друг с другом в конфликтных ситуациях голосами вещей. Они называют эту игру “наша фамильная тайна” и очень веселятся.

Мне глубоко симпатична эта женщина, которая выглядит такой юной и неопытной, что хочется взять ее под крыло. Однако она оказалась настолько мудрой и мужественной, что отказалась объяснять возникновение своих личных проблем социальными причинами, а честно работала с ними. Результат не заставил себя ждать.

Неприличная постель

Тамара, мама Оли, пришла ко мне первый раз, когда ее дочь уже три месяца посещала занятия реабилитационной программы для наркозависимых. Она поинтересовалась, как идет лечение дочери и когда ее можно считать здоровой. Оля, очень хорошенькая девятнадцатилетняя девушка, приобщилась к наркотикам в четырнадцать лет. Она тщательно скрывала это от мамы и просила всех в центре не говорить маме о том, что она давно знакома с наркотиками. Попалась она 6 месяцев назад, когда отпираться не имело смысла, и она “призналась”, что героин пробовала несколько раз. Ложь эта ей сошла, так как она не колола, а нюхала героин. И вот Оля уже три месяца трижды в неделю посещает центр. Ложь, в которой я сейчас участвую, как всегда бывает, сослужила плохую службу Ольге.

На занятиях она противопоставляет себя остальным, каждый раз подчеркивая, что только немного нюхала, поэтому не такая больная, как все остальные. Я знаю, что один из признаков наркомании — патологическая лживость, а один из признаков выздоровления — способность сказать правду про себя, какой бы уродливой она ни была. Эту правду родственники наркомана должны быть готовы услышать. В данном случае правду должна сказать Оля, а не я. Может быть, мне удастся немного сблизить мать с дочерью, чтобы они могли откровенно поговорить.

Я стала рассказывать Тамаре об особенностях наркомании, о том, каким образом семья участвует в болезни и почему необходимо пересмотреть отношения в семье. Но “недолго музыка играла”, Тамара нетерпеливо перебила меня, сказав, что это все не про ее семью. Я попросила Тамару рассказать о своей семье и об отношениях с дочерью.

Тамара рассказала, что у нее хорошая интеллигентная семья. Дочь у нее одна. С отцом Оли она развелась, когда дочери было пять лет, но сейчас все в порядке. Когда Оле было одиннадцать лет, у нее появился отец, а у Тамары муж. У Оли прекрасные отношения с отчимом, она называет его папой. В семье царят любовь и взаимопонимание. Оля, конечно, не подарок — избалованная, взбалмошная, но ведь она девочка, вернее, уже почти женщина, так что это нормально. Ничего плохого Тамара об Оле сказать не может, а то, что она попробовала эти проклятые наркотики, так кто их сейчас не пробует?

Задаю вопрос:

— Какие обязанности у Оли дома?

— Да никаких обязанностей! Вернее, дома всегда есть работа, но она ничего не делает, даже постель свою не убирает. Сколько ей ни говорю, что просто неприлично оставлять раскрытую постель, это все равно, что демонстрировать свою интимную жизнь, — нет, ничего не понимает, даже мужчину в доме не стесняется. Так что продолжаю застилать постель за своей маленькой девочкой.

— Тамара, а что вас больше всего напрягает в этой раскрытой постели? Смятая подушка, скомканное одеяло, измятая простыня?

— Просто раскрытая до неприличия постель.

— Попробуйте стать этой постелью. Как вы себя чувствуете в роли постели? Что вам хочется сказать, когда вас критикуют за неубранность?

Тамара не собирается входить в образ и довольно быстро говорит:

— Наглая она! Постоянно демонстрирует свои сексуальные желания, это ведь так очевидно. Но я пришла не за этим, я хотела спросить вас, когда Оле можно будет работать? Вы ведь знаете, что она учится на вечернем отделении и у нее много свободного времени. Сейчас есть возможность устроить ее на хорошую работу, где платят хорошие деньги, да и перспектива на будущее есть, если, конечно, она будет стараться.

Ну что я могу сказать? Нельзя Оле сейчас иметь деньги, ремиссия ее неустойчива, она не понимает, что серьезно больна. Она ничего не поменяла в своей жизни, просто временно не употребляет наркотики. Все это я говорю маме. Мама недовольна моим заключением. Она считает меня перестраховщицей.

Оля перестала посещать занятия. Я видела ее еще один раз. Спустя два месяца она пришла на занятие группы в состоянии наркотического опьянения, теперь она уже кололась. Оля опять обратилась ко мне с просьбой сказать ее маме, что она ходит ко мне на консультации и на занятия группы и что с ней все в порядке. Мама должна была позвонить. Я отказалась, пыталась убедить Олю все честно рассказать маме. Безрезультатно.

Еще и еще раз призываю вас, дорогие родители, не ждать тупиковых ситуаций, а решать проблемы по мере их возникновения.

Гвозди в ожидании

Симпатичная, добродушная женщина благодарит меня за то, что я помогла ее мужу прекратить очередной запой. И, как водится, сетует на своего благоверного:

— Ну чего ему не хватает? Ведь не молоденький уже. Дети выросли, хорошие дети. Внуки есть. А он нет-нет, да и запьет, стыд-то какой! А сейчас гвоздями меня начнет мучить.

— Какими гвоздями?

— Да он завсегда, когда из запоя выходит, начинает свои гвозди разбирать. По всей квартире коробочки, кучки, пакетики с гвоздями и гвоздочками. Сил моих нет, просто издевается надо мной!

— А какие гвозди вас больше всего сердят?

— Да самые здоровые, сантиметров по 20, с большущими такими шляпками. Разложит их на кухонном столе, сколько его ни гоняю, все равно месяц будет с ними возиться, как дите малое!

— Может, он хочет вам что-нибудь сказать этими гвоздями?

— Может, и хочет, кто ж его знает? Я говорю, в детство впадает.

— Давайте послушаем его. Представьте себе, что вы — эти гвозди, которые лежат на кухонном столе. Что вы чувствуете как гвозди, что думаете, что говорите, когда из-за вас ругают вашего хозяина?

— Значит, я гвозди. Значит так, лежу я спокойно, я, правда, один гвоздь, здоровый. Лежу себе, никому не мешаю, жду своего часа. Может, понадоблюсь что-нибудь починить, что-нибудь приколотить. Без меня никак нельзя, зря на меня ругаются. Я очень нужная вещь в хозяйстве... Ой, ну точно его слова!

— Вы дадите возможность своему мужу быть нужным, полезным?

— Конечно, куда ж я без него. Он ведь хороший, хозяйственный у меня, только бы не пил!

Мы расстаемся, довольные друг другом.

Кладовка

Саша пришла ко мне посоветоваться, как ей вести себя с дочерью, которая собирается поступать в архитектурный институт, а рисунком заниматься не хочет. Без этого поступить в институт будет крайне сложно, если не сказать невозможно.

Саша рассказывает, что в последнее время ей трудно сосредоточиться, трудно понять, что надо делать. Настроение плохое, хочется плакать, все валится из рук. И не просто валится из рук, а ничего не хочется делать. Она не понимает, почему так происходит. Внешне все так же, ничего не изменилось. Просто она обленилась и потихоньку деградирует. О своем состоянии никому она рассказать не может, не поймут. У Саши есть объяснение, почему так происходит, но она сомневается, правильно ли это. Дело в том, что ей уже сорок лет, впереди ничего хорошего ее не ждет. Саша понимает, что она не может знать, что будет впереди, но чувствует: будет именно так.

Дети выросли, сын учится в институте, дочь заканчивает школу. Скоро она будет им не нужна. Муж работает, живет своей жизнью. Она чувствует себя на обочине жизни. Домохозяйкой Саша была не всегда. По профессии она химик, работала научным сотрудником в НИИ. Десять лет назад институт перестали финансировать, и он прекратил свое существование. Дети были маленькие, и Саша решила временно побыть дома, а временное оказалось постоянным. Подруги говорят: “С жиру бесишься”.

С мужем отношения привычно-прохладные. Разговаривают друг с другом только о том, что надо сделать, что купить — и все. Муж часто обещает, но не выполняет ее просьбы, оправдываясь усталостью, замотанностью. Саша мечтает делать что-нибудь с мужем вместе — все равно что, лишь бы вместе. Муж действительно много работает, содержит их всех, стыдно на него обижаться и “доставать” упреками.

Сын — самый чуткий, он всегда понимает, когда Саше плохо. Он единственный, кто помогает ей по дому.

Дочь сама по себе. Слишком она самостоятельная для своих шестнадцати лет, упрямая. Вот и теперь: не понравился ей учитель по рисованию и никакими силами не заставишь ее ходить к нему, а ведь для нее это сейчас жизненно необходимо. Если Саша ей не поможет, то грош цена ей как матери.

Сашина мама живет отдельно. Считает ее нахлебницей и лентяйкой. Часто придумывает поручения, которые Саша безропотно выполняет, хотя считает их бессмысленными.

Саша постоянно чувствует себя виноватой, никчемной, плохой матерью, плохой женой, плохой хозяйкой, плохой дочерью. Самое страшное для нее — носить маску “все в порядке”, она не имеет права показывать свое дурное настроение близким. Что с ней творится, они даже не подозревают. Работу по дому она делает автоматически, но есть такие дела, подумать о которых даже страшно. Например, кладовка. Ее давно пора разобрать, но Саша может только подойти к ней, открыть двери, посмотреть, почувствовать головокружение и тошноту, закрыть двери и отползти. После этого надо несколько минут приходить в себя, чтобы справиться с тошнотой, головокружением, ужасом. Потом возникает ощущение пустоты, с которым надо жить. Саша боится заглядывать в кладовку, но какая-то сила тянет ее туда.

Выслушав Сашу, я думаю, что начинать надо разбираться с кладовкой. Какие ужасы там прячутся? Предлагаю:

— Саша, давай сейчас вместе заглянем в кладовку.

Она соглашается и подробно описывает свою кладовку: где она находится, какие у нее двери, какие ручки на дверях, где облупилась краска. Оказывается, это вместительный встроенный шкаф в коридоре квартиры. Вместе подходим к этому шкафу, осторожно открываем двери — и Саша застывает. Спрашиваю:

— Что первое бросается в глаза?

— Велосипед!

Саша застыла, задержала дыхание, затем издала судорожный вздох, и на глазах появились слезы.

Прошу описать этот велосипед.

— Это старый, но хороший велосипед. У него спущены шины. Он стоит в углу кладовки за вешалками с одеждой, почему он мне виден лучше всего?

— Саша, стань этим велосипедом, займи его место, прими его позу, почувствуй то, что он чувствует, и скажи мне.

Через некоторое время Саша вжилась в роль велосипеда и начала говорить:

— Я велосипед, я старый, но надежный и добротный. Здесь я отдыхаю, наступит лето, мне накачают шины, и я буду доставлять удовольствие своим детям. Я очень устал от печальных глаз Саши, она на меня смотрит так, как будто хочет выбросить, будто я ей смертельно надоел. Я спрятался здесь, чтобы не попадаться ей на глаза, не раздражать ее. Но от нее никуда не спрячешься. Хуже всего, когда она злится на меня, а ведет себя так, будто очень устала. Тогда мне хочется уехать на спущенных шинах! Уж лучше бы она не заглядывала сюда.

Предыдущая 1 2 3 456 7 8 9 10 11 12 13 14 15 Следующая