ПОЗНАВАТЕЛЬНОЕ

Оси и плоскости тела человека - Тело человека состоит из определенных топографических частей и участков, в которых расположены органы, мышцы, сосуды, нервы и т.д.

Отёска стен и прирубка косяков - Когда на доме не достаёт окон и дверей, красивое высокое крыльцо ещё только в воображении, приходится подниматься с улицы в дом по трапу.

Дифференциальные уравнения второго порядка (модель рынка с прогнозируемыми ценами) - В простых моделях рынка спрос и предложение обычно полагают зависящими только от текущей цены на товар.

Осетины Дзимырского ущелья

Предыдущая12 3 4 5 6 7 8 9 10 Следующая

НАУЧНЫЕ РЕДАКТОРЫ

ведущий научный сотрудник Института этнологии и антропологии РАН Ю. Д. Анчабадзе,

ведущий научный сотрудник Института этнологии и антропологии РАН З.Б. Цаллагова

Борис Александрович Калоев

Осетины Восточной Осетии и районов Грузии

(Историко-этнографические очерки)

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ. 1

ГЛАВА I. ОСЕТИНЫ ВОСТОЧНОЙ ОСЕТИИ. 2

Гудские осетины.. 2

Литература. 16

Осетины Дзимырского ущелья. 16

Кобинские и трусовские осетины.. 19

Литература. 20

Кобинские осетины.. 20

Литература. 27

Трусовские осетины.. 27

Литература. 33

ГЛАВА II. ОСЕТИНЫ В РАЙОНАХ ГРУЗИИ. 33

Гуджаретские осетины.. 33

Карельские осетины.. 38

Кахетинские осетины.. 42

Горийские осетины.. 46

Душетские осетины.. 48

ПРИЛОЖЕНИЕ. 51

Из воспоминаний. 51

Литература. 56

Писатели, общественно-политические и культурные деятели дореволюционной Осетии. 56

Литература. 68

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

Книга посвящена осетинам, живущим (или жившим) большими компактными группами в разных регионах Восточной Осетии и собственно Грузии. В частности, объектом нашего исследования являются гуджаретские осетины, занимавшие высокогорные места в Боржомском районе, осетинские группы в Картли, Кахетии, Душетском и Казбегском районах по Военно-Грузинской дороге. Наша цель состояла в том, чтобы дать монографическое описание бытовой культуры этих групп осетинского населения, показать их традиционные занятия, культуру, религиозные воззрения.

В конце 1950-х годов в Институте этнографии АН СССР под руководством заместителя директора Л.Н. Терентьевой была создана комплексная экспедиция, куда входил и осетинский отряд, которым я руководил несколько лет. Благодаря доброму сочувствию Людмилы Николаевны отряд имел все условия для полноценной работы. В нашем распоряжении была машина (ГАЗ-6З), в состав отряда входили художник, фотограф, лаборант. Изучая осетинское население Грузии, нам удалось проникнуть в самые высокогорные места их проживания и провести там полевые исследования. Соответственно этнографический раздел монографии основан на полевом материале автора, собранном в местах проживания осетин в упомянутых регионах Грузии.

Как известно, после трагических событий в Грузии, последовавших в результате раскола Советского Союза и прихода к власти в Тбилиси национал-шовинистических сил, почти все осетинское население покинуло свои веками насиженные места во внутренних районах Грузии и обосновалось в Северной Осетии. Грузия лишилась многих своих граждан и тружеников, превосходных виноградарей, садоводов, скотоводов.

В заключение благодарю всех своих многочисленных информаторов — осетин и грузин, давших мне ценные сведения при подготовке данной книги.

ГЛАВА I. ОСЕТИНЫ ВОСТОЧНОЙ ОСЕТИИ

Гудские осетины

В 1957 году я с двумя сотрудниками музея краеведения Северной Осетии первый раз вступил в Гудское (Арагвское) ущелье. Прежде всего, я спешил побывать в сел. Ганис. Это родина классика осетинской литературы Сека Гадиева, воспевшего Осетию в своих произведениях. Творчество Сека Гадиева высоко ценил наш великий ученый Васо Абаев, многократно цитируя его в своем знаменитом многотомном «Историко-этимологическом словаре осетинского языка».

Гудское ущелье связано со многими историческими событиями. Начиная с рубежа XIV—XV вв., местные грузинские феодальные владетели, арагвские и ксанские эриставы, играли заметную роль в истории феодальной Грузии. Судя по историческим источникам, родоначальники ксанских и арагвских эриставов вышли из Осетии. В документе, датируемом 1407 г., о них говорится: «пришедшие с Кавказских гор осетины из хорошей, фамилии Сидамонидзе. Последний завоевал эти места и сделался арагвским властителем». Из этого же документа мы узнаем, что легендарный грузинский полководец Георгий Саакадзе из этих эриставов. Замечу, что Сидамон, как известно, был одним из пяти (по другой версии из семи) сыновей легендарного осетинского Ос-Багатара из Алагирского ущелья Северной Осетии, от которых ведут свое происхождение многие фамилии Северной и Южной Осетии.

В 1854 году А. Головин, посетив Гудское ущелье, отмечал наличие здесь 8 небольших населенных пунктов (Эрито, Мекети, Валакава, Ганис, Куилиших, Сокури (Сохъуыртæ. — Б.К.), Хетисопели, Гуди (Хъуд. — Б.К.). По сведениям А. Головина, кроме Ганиса, все другие гудские селения «раскинуты по голым скалам». «Природа здесь очень бедна, — пишет он, — нет ни леса, ни кустарника, и растительность большей частью очень слаба. Почва земли песчано-каменистая и без удобрения мало вознаграждает труд земледелия» (1, с. 434).

В одном грузинском источнике гудские осетины именуются «Гуда осни», а Гудское ущелье — «Гудамакарским». Из этого документа мы узнаем также, что «в 1802 г. недовольный политикой русского царизма здесь находился царевич Вахтанг, сын Ираклия II, владевший до присоединения к России этой горной провинцией Грузии. Здесь, будучи окружен русскими войсками, он уехал с ними в Тифлис и сдался властям».

Однако обратимся к описанию наших наблюдений в Гудском ущелье. Итак, в 1957 г., приезжая из Москвы в очередной раз проводить экспедицию по заданию краеведческого музея Северной Осетии, я с двумя его сотрудниками выехал из Орджоникидзе (Владикавказа) к гудским осетинам, ставшим на сей раз объектом нашего исследования.

Мы добрались на попутных машинах до Крестового перевала Военно-Грузинской дороги, откуда начинается хорошо обозреваемое Гудское ущелье и его поселения, расположенные по обеим сторонам реки Арагвы. Ее истоки здесь же, недалеко. Река берет свое начало от гор «Семи братьев» Авд æфсымæры хæхтæ, стоящих близко друг от друга. Примечательно, что некоторые гудские осетины называют Арагву Тереком, что, видимо, объясняется сравнительно, поздним выходом из соседствующих с Тереком местностей — Кобинской котловины или Трусовского ущелья.

Итак, спускаясь с Крестового перевала (от истока Арагвы) по узкому ущелью, я через какое-то время посетил сел. Хъуд (или Гуд), давшее название всему ущелью. Над селом нависает отвесная скала, на верхушке которой приютилась часовня во имя Хъуды Мады Майрæмы дзуар (св. Матери Марии Гуда), почитавшейся как осетинами этого ущелья, так и многими грузинами из соседних сел (Млет, Сатуриани, Джагамани и др.). В сел. Гуд живут всего две осетинские фамилии — Шамовы (Самовы) и Рубаевы, возможно, местного происхождения, поскольку они довольно редко встречаются в Осетии. У нашего собеседника, 70-летнего Иорама Рубаева, например, родословная идет отсюда. Его отец Кисил, родившийся в Гудском ущелье, прожил более 100 лет (умер в 1937 году); деда своего Иорам не помнит. Здесь на окраине села — остатки каких-то построек, по словам жителей, принадлежавших семьям Фарниевых и Бурзиевых, погибших в результате схода снежной лавины в далеком прошлом.

Есть еще одно свидетельство о давнем поселении здесь осетин. Это находящиеся над Гудом несколько прямоугольных наземных склепов типа североосетинских, в частности, склепов из «Городка мертвых» в Даргавском ущелье, датируемых послемонгольским периодом. Сходство гудских склепов с последними проявлялось и в конструктивных особенностях, и во внутреннем убранстве. Как известно, строительство склепов у горцев Северного Кавказа было вызвано, прежде всего, земельной теснотой, что вынуждало использовать земли исключительно под посев, а не под захоронения. Отсюда полное отсутствие кладбищ, например, в горах Осетии до начала XIX века, когда в результате активной деятельности Осетинской духовной комиссии, наряду с распространением христианства среди осетин, в погребальную практику внедрялись гробы. Одним словом, появление склепов в Гудеком ущелье объясняется теми же причинами, что и в Северной Осетии.

Дома в сел. Гуд двухэтажные, с балконами и плоскими крышами, издалека кажутся орлиными гнездами, прилепленными друг к другу. Улицы села узкие, кривые. Воду носят с реки на расстояние более двух километров, на таком же расстоянии находится и сельский родник, к которому идет узкая тропа. В селе есть и минеральный источник — нарзан (суар), излюбленный напиток всех гудских осетин, имевших нарзанные источники почти во всех селах. Вокруг села располагались небольшие хлебные поля, обнесенные каменными заборами. Выше них, севернее села, располагается дзуар — священный куст, почитаемый населением как покровитель, дальше этого куста — несколько больших деревьев, которые тоже священны и строго оберегаемы.

Дело в том, что в далеком прошлом, по словам старожилов, Гудское ущелье сплошь было покрыто дремучими лесами, с исчезновением которых многократно увеличилась опасность сходов страшных снежных лавин, о которых часто упоминается в описаниях путешественников и исследователей. Так, А. Головин указывал на то, что в сел. Гуд снеговым обвалом «истреблено 8 домов» и погибло 39 человек обоего пола. Такие часто повторявшиеся здесь снежные обвалы все больше разрушали почвенный покров, уничтожали всякие растения.

Спустившись ниже, в Гудское ущелье, мы вышли к сел. Илито. Его населяют Джанаевы (8 дв.) и Рубаевы (10 дв.). Джанаевы сюда пришли сравнительно поздно из Северной Осетии, где в Нарской котловине считаются потомками легендарного Хетага. Рубаевы, как мы полагаем, местного, коренного происхождения, о чем свидетельствует их родовая 4-ярусная боевая башня и дома-крепости, датируемые поздним средневековьем.

На подходе к селу нас встретили громким лаем два огромных кавказских волкодава, наличие таких собак — явный признак того, что население занимается отгонным овцеводством. Наш визит совпал с периодом заготовки сена, так что в селе мы застали одних старух и детей. Сложив свои вещи на ныхасе (место для собраний мужчин), мы занялись осмотром упомянутых башен и других памятников старины. Вечером жители стали возвращаться с работы, но они проходили мимо, не обращая на нас ни малейшего внимания. Меня такое «гостеприимство» поразило. Уже стемнело, а мы еще пребывали на ныхасе в ожидании, что кто-то позовет, не оставит на ночь на улице. Наконец я с упреком обратился к одному хозяину: «Как же так, мы разговариваем с вами на одном языке, неужели оставите нас на улице, где же наше хваленое осетинское гостеприимство, пустите переночевать за вознаграждение». Ему, наверно, стало неудобно, и он пригласил нас и даже предложил поужинать, но мы отказались. Рано утром мы ушли из Илито, но в другом селе нас встретили не лучшим образом, хотя и помогли разместиться в здании школы. Я остановился на этом вопросе, чтобы на примере гудских осетин показать утрату обычая гостеприимства у жителей на кавказских перевальных дорогах. Почти ежедневный прием гостей разорял их, отчего они перестали выполнять нормы древнего обычая гостеприимства. В данном случае, гудские осетины, живя по трассе Военно-Грузинской дороги, не составляли исключения.

Итак, после Илито мы — в сел. Фаллагхъæу (осетинское селение, расположенное в стороне). Оно не упомянуто А. Головиным в списке сел Гудского ущелья, однако несомненно, что возникло село достаточно рано, поскольку здесь мы находим склеп типа осетинского. Склепы перестали строить в Осетии уже в первой половине XIX в. под воздействием христианских миссионеров, а воздвигать их начали с аланской эпохи, стало быть, Фаллагхъæу по этим данным возник не позже других сел Гудского ущелья. Насельниками Фаллагхъæу были Такаевы (8 дв.), Цаболовы (5 дв.), Гадиевы (1 дв.), Кочоровы (3 дв.). Мы считаем, что некоторые фамилии (Такаевы, Цаболовы) сюда пришли из Трусовского ущелья по Тереку. К сожалению, родословную их, как и других фамилий, нам установить не удалось.

А. Головин упоминает сел. Ганис, где, по его данным, в 1854 г. находилось 14 хозяйств с населением 90 душ обоего пола; село располагалось на сравнительно большой поляне. Он отмечал: «Кроме Ганиса, гудские аулы раскинуты по голым скалам». К сожалению, Головин не указывает фамилий, проживавших в этом селении. Хорошо известно, что Ганис — родина осетинского классика Сека Гадиева. В 1957 г., находясь здесь, в доме близкого родственника писателя, 70-летнего Алеко Гадиева, я познакомился с некоторыми памятниками, связанными с Сека и его литературными героями. Прежде всего, сохранились дом писателя, в котором жил его племянник, и усадьба с большими грушевыми деревьями, выросшими еще при жизни Сека. На сельском кладбище, расположенном на холмистой возвышенности, красуется огромное ивовое дерево, называемое жителями деревом Азау и Тайму раза — Азау æмæ Таймуразы бæлас — по имени героев популярной повести писателя «Азау».

Кстати, место расположения старого Ганиса, где родился и вырос Сека Гадиев, так и называли Азау æмæ Таймуразы бæласы фæз (поляна дерева Азау и Таймураза). Здесь жили пять братьев Гадиевых (Гигол, Хъасбол, Гитъи, Митка, Куцыри), уже разделившиеся, имевшие свои собственные дома и хозяйства. Время появления Гадиевых в Гудском ущелье, их родословную, к сожалению, нам установить не удалось. Одно ясно, что Гадиевы в далеком прошлом жили в другом месте ущелья, далеко от водного источника, что, по их словам, вынудило их обосноваться здесь, на берегу Арагвы, одновременно решив и проблему с постройкой собственной мельницы.

Наш информатор Алеко Гадиев считал, что из осетин Гудское ущелье первыми заселили Цаллаг и его фамилия. Впоследствии в Ганисе поселились в разное время Дзестеловы, выходцы из сел. Харисджын Куртатинского ущелья Северной Осетии, Короевы — из Урстуалта (сел. Ерман) Юго-Осетии, Цаболовьт — из Кобинской котловины (сел. Окрокана), Мечеловы, составлявшие 7 дворов; место их исхода было неизвестно. Наш замечательный информатор сообщил немало любопытных сведений из истории родного села. Так, некогда (точной даты никто не знает) из Ганиса ушли некоторые фамилии (Соховы, Козыровы и др.), образовав сравнительно недалеко от старого села два поселения под названиями — Мидæггаг Ганис (Внутренний Ганис) и Астæуггаг Ганис (Средний Ганис). Причиной исхода была земельная теснота и рост численности населения. Новые селения расположились на горном скалистом гребне недалеко друг от друга, но подальше от места схода снежных лавин. О существовании этих поселений свидетельствуют остатки построек, а также некоторые сохранившиеся до наших дней топонимические названия на осетинском языке — Гайты хуссар (Гаевский юг), Гайты зæххытæ (Гаевские земли), Кодзырты дзыхъхъ (Козыревская впадина), Фыдæлты ком (Ущелье предков).

Рассказывали, что гудские осетины, в том числе население Ганиса, близко соседствуя с грузинами-мтиулами, вместе с последними часто подвергались нашествиям горцев Дагестана, которые разоряли их, угоняли скот и уводили в плен жителей — мужчин, женщин, детей. «Леки», как называли дагестанцев грузины, наводили ужас на жителей многих провинций Картли и всей Восточной Грузии.

Население Ганиса испытывало большее влияние соседних грузин, чем жители других осетинских сел Гудского ущелья. Это проявлялось в поголовном знании ими грузинского языка благодаря близкому и постоянному общению с носителями последнего. В Ганисе часты были межнациональные браки. Важную роль в сближении осетин с соседними грузинами играли и торговые связи, и взаимные посещения во время свадеб, похорон, проведение совместных празднеств в честь языческих и христианских богов и святых, которых во многих случаях почитали и те и другие.

Еще одно село гудских осетин — Сохъуыртæ (Сокуровы). А. Головин в 1854 году называет это село «Сокури», в котором, по его данным, было 7 домов и 54 души обоего пола. Во время нашего посещения в селе проживало 6 домов представителей достаточно редкой в Осетии фамилии Сокуровых (видимо, основатели села) и один дом недавно поселившихся Джанаевых. Одним словом, село это — родовое поселение со всеми своими отличительными чертами. Сохъуыртæ знаменито тем, что находится на вершине Кайшаурской долины, по которой в прошлом проходила Военно-Грузинская дорога. Жителей села всех возрастов отличало хорошее знание грузинского языка. В то же время, по словам осетин, здешние грузины не говорят по-осетински, хотя им крайне необходимо знание этого языка при постоянном общении с его носителями в течение веков. Особенно удивляет этот факт, когда указанные народы здесь, как во многих других местах, близко соседствуют, часто роднятся, исповедуют одну религию.

Тем не менее, Сокуровы при таких близких этнокультурных контактах с грузинами сохранили традиции своего народа, в том числе старинные обычаи, касающиеся религиозных верований. Приведем лишь один пример: жители Сохъуыртæ в течение года по очереди устраивали в определенные дни праздники в честь языческих богов и христианских святых. Так, Лади Сокуров устраивал в своем доме праздник в честь Уацилла (покровителя хлебных злаков) с угощением односельчан, для которого закалывал барана, готовил много еды и напитков; то же самое делал Лади Сокуров, отмечая праздник «Джиоргуба» (св. Георгия), с которым связывали благополучное завершение осенних сельскохозяйственных работ; Георгий Сокуров приглашал на праздник первой борозды — гутоны куывд (пиршество во имя плуга), Габала Сокуров отмечал праздник во имя покровителя косарей и т.д.

В Гудском ущелье находятся многочисленные пещеры. Располагаясь высоко в скалистых горах, они труднодоступны. Добраться до них можно только узкой тропой, покрытой зарослями кустарника. Говорят, что в таких пещерах укрывались Хъуды абырджытæ (гудские абреки), о которых мы еще скажем. Более доступные пещеры жители использовали для хозяйственных целей, иногда размещая там отары овец, храня корм для скота и т.д. Некоторые из пещер нам удалось обследовать — одну маленькую (5×3,60, высотой 2,50 см) под названием Куыройы ком (мельничное ущелье), находящуюся в долине на левом берегу Арагвы. Она обнесена густыми зарослями орешника, к ней ведет узкая тропа. Рядом с пещерой бьет родник, а слева от нее — Фидаркъæдзæх (крепостная скала) и святилище Фидарыдзуар (св. крепости) — родовой патрон сел. Ганис.

Недалеко от малой пещеры находится большая, представляющая собой пространство площадью 9×3,30 см и высотой 5 м. Эту пещеру осетины называют Даредзанты Амыраны лæгæт (пещера Амирана Дарезанти), по имени главного героя осетинского эпоса «Даредзантæ». Рядом с пещерой находится гранитная скала с десятью глубокими рубцами, которые, по словам осетин, оставил Амиран в борьбе с великанами. Таким образом, дарезановские сказания, очень близкие по сюжетам с нартовским эпосом и в то же время составляя самостоятельный цикл осетинского фольклора, нашли отражение в памятниках гудских осетин, что свидетельствует о широком распространении этого фольклорного памятника среди осетин с давних времен.

Сюда же занесли гудские осетины традиции строительства домов-крепостей (гæнах). Ганах строился, как правило, трехэтажным, с внутренним лестничным сообщением и бойницами на верхних этажах. Каждый этаж выполнял строго определенные функции. Нижний предназначался для животных и хранения предметов домашнего обихода. Второй этаж был жилым, он представлял собой большое помещение — хадзар с открытым очагом в центре и спускавшейся с потолка надочажной цепью, которая почиталась как семейная святыня. Здесь же устраивались комнаты для семейных пар; третий этаж служил в былое время для обороны, а также для приема гостей.

Гудские осетины строили также многоярусные боевые башни с бойницами на стенах. Материалом для постройки этих крепостных сооружений служил местный камень, привозимый на самодельных санях из русла Арагвы. Характерно, что, по словам гудских старцев, боевые башни строили большей частью для укрытия своих абреков, преследовавшихся царскими властями. Так, один из этих абреков Цыппу Такаев (сел. Фаллагхъæу) благодаря мастерам-осетинам из Трусовского ущелья умудрился соорудить боевую башню для самообороны. Она до сих пор стоит в полной сохранности. Башня эта имеет в сторону села 4 бойницы, а в сторону реки — 3, размеры бойницы — 90×70 см, стены башни — 1,50 см. Большие камни диаметром от 80 см до 1 м уложены внизу первого яруса башни.

Обычно ганах и башня стоят рядом для оборонных целей. Заметно, что с течением времени ганах постепенно перестраивался, приспосабливаясь к современным условиям жизни. У того же Цыппу Такаева на втором этаже ганаха окно — современного типа, сделанное в более поздний период, в то время как первый этаж, не имевший световых отверстий, остался неизменным. Наряду с древним ганахом у гудских осетин мы находили другие жилые постройки — одно-, двухэтажные дома, строившиеся не ранее конца XIX — начала XX вв., также с традиционной планировкой и с плоской земляной крышей. Продольные и поперечные балки для строительства такого жилья доставляли из Урстуалта и соседнего Душетского района.

Система землепользования была традиционной: пахотные и сенокосные участки находились в частном пользовании, пастбищные — в общинном. Кроме того, выделяли специальный посевной участок, т.н. дзуæртты хуымгонд (пашни святых), собранный с которого урожай хранили в доме жреца (деканоз) для употребления во время празднеств в честь многочисленных дзуаров (святых) и покровителей. Широко практиковалась и арендная система, в частности, передача лишних пастбищных угодий крупным грузинским овцеводам на летний сезон, за что получали 100 голов овец, шедших также на общинные празднества в честь святых. Чаще всего сдавалась в аренду «Хъелы фæз» (обширная поляна около высокогорного озера «Хъелы цад»), находящаяся в 10 км от гудских селений. Сдавались и другие пастбища («Къалæ», «Авзагауатæ», «Кавдæсæуттæ» и т.д.), располагавшиеся недалеко от селения. Нередко в аренду сдавали и пахотные участки, обычно на один сезон с условием получения половины урожая.

Главным хозяйственным занятием гудских осетин было скотоводство, в частности, отгонное овцеводство. Его развитию способствовало обилие альпийских лугов и зимних пастбищ, арендованных в Кизлярских степях. Держали овец белой масти грузинской породы, отгоняя отары на зимние пастбища в далекие Кизлярские степи. Некоторые хозяева, например, Григорий Караев, имели до 6 тыс. и более голов овец, поставляя на рынок в большом количестве мясо, шерсть и превосходный сыр, изготовлявшийся из овечьего молока. Большая проблема гудских осетин, как и всех горцев кавказского высокогорья, была связана с зимним содержанием животных. Оно длилось много месяцев, требовало заготовки немалого количества сена и больших трудовых затрат, в том числе с риском для жизни, особенно когда траву приходилось косить над пропастями или в труднодоступных местах. В этой работе участвовали все взрослые члены семьи от стариков до подростков, каждый из них находил себе занятие. Старики обычно делали из орешника подставки мæхъи для стогов сена, плели веревки из специальной горной травы, оттачивали камнем косы и т.д. Женщины участвовали в уборке сена, работая осетинскими деревянными граблями с вертящимися зубьями, складывании сено в снопы. В сенокосе участвовали и дети. Уже с 10—12 лет, сделав ему косу, подходящую по росту, мальчика обучали косить сено во дворе. В 15—16 лет подростка брали на сенокос; здесь он пробовал силы на отведенном для него участке, овладевал под руководством опытных косарей необходимым мастерством. К 19—20 годам юноша становился искусным косарем. Это событие торжественно отмечалось праздником посвящения в косари фыццаг хосы бон. В этот день юноше вручали новую косу и провожали на работу с пожеланиями успехов. К обеду ему приносили специально испеченный пирог, начиненный сыром, — хосдзауы гуыл, и устраивали торжественный обед.

Сложенные копны сена перетаскивали на себе в безопасное от снежных лавин место — на гребень горы. После выпадения глубокого снега копны снова перетаскивали в село, к зимним помещениям животных. Учитывая, что одна копна составляла 8—10 пудов, определяли нужное количество припасов на зиму для всего поголовья животных. При этом учитывали возраст и пол, считали, что для содержания зимой одной коровы требовалось 3—4 таких копны, для вола (быка) — 5—6 и т.д. Крупный рогатый скот содержали отдельно от овец и коз, привязывали к кормушкам, то же самое делали с козами, которые не ладили с овцами, били их. Одним сеном кормили только рабочий скот и лошадей, остальным животным давали смешанный корм — сено с соломой, именуемый «арвистон». Двухкратное кормление практиковалось для овец и коз, остальным давали корм по 3—4 раза. Скот, подлежавший убою, содержали отдельно и кормили вдоволь.

Кормлением скота у осетин занималась почти вся семья — мужчины, женщины, подростки; у гудских осетин кормили скот только мужчины, в обязанность женщин входила уборка помещений. Содержание лошади у всех горцев оставалось исключительно мужским делом. Овцы и козы даже в высокогорной зоне (за исключением суягных овец) могли пастись зимой на бесснежных южных склонах, а козы всю зиму добывали себе корм в труднодоступных местах.

Гудские осетины, как и кобинские, и трусовские, не разводили ослов и свиней. Это объяснялось, с одной стороны, тем, что этих животных якобы не держали далекие предки осетин, по другому объяснению, разводить ослов и свиней не позволяли дзуары (святые), что больше соответствовало действительности. Подводя итог, отметим, что в общем хозяйственном балансе скотоводство, требовавшее огромного труда и времени, являлось главным источником существования гудских осетин.

Для развития интенсивного земледелия в Гудском ущелье не было соответствующих условий. А. Головин отмечал: «Природа здесь очень бедна... Почва земли песчано-каменистая и без удобрения мало вознаграждает труд земледелия» (1, с. 428). Такие природно-географические условия присущи и другим районам нагорного Кавказа, так что в этом Гудское ущелье не составляет исключения. Однако южный склон хребта отличается от северного, в его высокогорной зоне возможно возделывание нескольких зерновых культур (рожь, ряд сортов ячменя). Из клубневых культур многим горцам, в том числе гудским осетинам, был знаком картофель, занесенный русскими на Кавказ в первой половине XIX в. Почти повсюду в горах он давал отменный урожай, славился хорошими вкусовыми качествами, поставлялся в немалом количестве на рынки равнинных жителей.

В целом гудские осетины сохранили традиционный земледельческий календарь своего народа, все навыки и приемы земледелия, орудия труда для выполнения различных его процессов. Наряду с этим они восприняли у соседей тяжелый грузинский плуг, большой грузинский серп, каменный каток для молотьбы. Необходимым условием для получения урожая было удобрение навозом, тщательно собираемым на всю зиму каждым хозяином. Не останавливаясь на процессах земледелия, поскольку оно мало отличалось от традиционных осетинских, хорошо известных в литературе, опишем лишь один из характерных приемов горного земледелия. В горах до наступления зимы часто не успевали завершить все работы, поэтому молотьбу производили в закрытом помещении. Крупный рогатый скот, количество которого зависело от помещения, но не больше шести голов, привязывали веревкой в один ряд к столбу в центре тока. Ближе к столбу ставили быка, который назывался «къухцæг», более резвых животных запрягали с краю: ими в основном были нетели, но никогда дойные коровы. Скот по застеленному снопами току перегонял обычно подросток, который с особым совком в руках спасал также зерно от помета животных. После Великой Отечественной войны на смену этой вековой традиции молотьбы осетин-горцев пришли круглые и граненые каменные катки.

У малоимущих гудских осетин сильно было развито супряжничество цæдис, по которому несколько хозяев, особенно при вспашке, объединяли рабочий скот и инвентарь. В горных и высокогорных селах вспашку производили осетинской сохой дзывыр типа рала. В этом случае союз состоял только из двух хозяев, в низинных селах, имевших более плодородные почвы, при вспашке тяжелым плугом, в который впрягали иногда до б пар волов (быков), членов союза было намного больше.

Из осетинского земледельческого календаря сохранился здесь ираздник плуга — гутоны куывд. Его проводили накануне выхода на вспашку (15 апреля), всем селом, устраивая пиршество: закалывали баранов, приносили от каждого двора по три ритуальных пирога и осетинское пиво. Утром все выходили в поле. Право проведения первой борозды получал самый «счастливый». Считали, что после его благословения посевам не грозит природная стихия, сельчане будут вознаграждены богатыми урожаями.

Между тем, своего хлеба гудским осетинам, как и многим их соседям-горцам, хватало не более чем на 4 месяца, остальное время года питались привезенным из Северного Кавказа или плоскостной Грузии. Малоимущим гудским осетинам, как другим их сородичам, а также соседям грузинам-мтиульцам, дополнительным источником к существованию служил тяжелый многочасовой труд на Военно-Грузинской дороге. Эта дорога, спускавшаяся от Крестового перевала в Грузию, проходила через многие опасные участки, которые обслуживали гудские осетины. Круглый год они сопровождали по дороге проезжающих из Грузии на Северный Кавказ до Крестового перевала и обратно. Зимой расчищали ее от снежных завалов, летом ремонтировали и освобождали от частых каменных завалов после дождей. Это хорошо известно по описанию М.Ю. Лермонтова из его повести «Бела». Как известно, поэт ехал из Грузии, и сопровождали его по знаменитой Кайшаурекой долине именно гудские осетины. Вспомним лермонтовские строки: «Уже солнце начинало прятаться за снеговой хребет, когда я въехал в Кайшаурскую долину. Осетинизвозчик неутомимо погонял лошадей, чтобы успеть до ночи взобраться на Йайшаурскую гору, и во все горло распевал песни. Славное место эта долина! Со всех сторон горы неприступные... а там высоко-высоко золотая бахрома снегов, а внизу Арагва, обнявшись с другой безымянной речкой, шумно вырывающейся из черного, полного мглою ущелья, тянется серебряной нитью и сверкает... Подъехав к подошве Кайшаурской горы, мы остановились... Я должен был нанять быков, чтобы втащить мою тележку на эту проклятую гору, потому что была уже осень и гололедица — а эта гора имеет около двух верст длины. Нечего было делать, я нанял шесть быков и несколько осетин. Один из них взвалил себе на плечи мой чемодан, другие стали помогать быкам одним криком. За моею тележкою четверка быков тащила другую, как ни в чем не бывало, несмотря на то, что она была доверху накладена. Это обстоятельство меня удивило. За нею шел ее хозяин, покуривая из трубки. На нем был офицерский сюртук без эполет и черкесская мохнатая шапка. Он, казалось, лет пятидесяти... Я подошел к нему и поклонился. Он молча отвечал мне на поклон и пустил огромный клуб дыма. — Мы с Вами попутчики, кажется? Он молча опять поклонился. — Вы верно едете в Ставрополь? — Такс точно... с казенными вещами. — Скажите, пожалуйста, отчего это вашу тяжелую тележку четыре быка тащат шутя, а мою пустую шесть скотов едва подвигают с помощью этих осетин? Он лукаво улыбнулся и значительно взглянул на меня. — Вы верно недавно на Кавказе? — С год, — отвечал я. Он улыбнулся вторично. — А что ж? — Да так-с! Ужасные бестии эти азиаты. Вы думаете, они помогают, что кричат? А черт их разберет, что они кричат? Быки-то их понимают: запрягите хоть двадцать, так коли они крикнут по-своему, быки все ни с места ... ужасные плуты. А что с них возьмешь? ... мошенников; увидите, они еще с вас возьмут на водку. Уж я их знаю, меня не проведут» (2, с. 277—279).

Я привел эту длинную цитату, чтобы читатель имел представление о способе передвижения на этом трудном участке дороги того времени (1837) и об обслуживании проезжавших через него путников гудскими осетинами, столь «прелестно» характеризуемыми старым русским кавказцем. Конечно, горцы не от хорошей жизни занимались таким трудом, и поступки их объясняются нищенскими условиями жизни.

Приведу высказывание еще одного путешественника, немного более раннего периода (1828). С самой высокой вершины Гудского ущелья автор обозревает предстоящий путь: «Дорога ужасная, она, извиваясь по косогору, простирается весьма круто вниз. При каждом повороте находишься в опасности упасть с обрыва в ужаснейшую глубину. Во всем Кавказе нет дороги столь дурной. Спустясь, переправляешься по мосту на левый берег Арагвы и едешь уже в узкой долине, окруженной с двух сторон высокими горами, посреди которой извивается Арагва» (3, с. 237). Это описание в целом дает представление о Гудском ущелье, через которое и ныне проходит Военно-Грузинская дорога. Хорошо, что путешественнику и его спутнику не довелось проехаться этой дорогой в зимнее время под страшный грохот снежных лавин, прочно и надолго закрывавших ее. Для восстановления движения по дороге на помощь приходили гудские осетины. По моим опросам, непременно один из членов семьи постоянно участвовал в работе по уходу за дорогой зимой и летом. Вместе с осетинами здесь трудились и грузины-мтиульцы.

Рассказывают, что для очистки дороги от снежных завалов держали своеобразный станок (угольник), в который впрягали 24 вола (быка) при участии для обслуживания 12 мужчин и подростков, каждый из которых, сидя на ярме, подгонял пару волов, в то время как мужчины управляли станком. Для всех дорожников рабочий день продолжался от зари до темноты. От тяжелого труда у волов часто появлялись раны на шеях, и они выходили из строя. Участникам работ с указанным станком в сутки платили 1 руб. 20 коп., остальным рабочим в месяц — 15 рублей (из них 5 руб. высчитывали на хлеб). Приказчики, распоряжавшиеся работой, были русские, которые через переводчиков общались с горцами. Последние, работавшие на дороге часто круглый год, или в сезонный зимний период, жили в казармах, специально построенных для них по обоим склонам Крестового перевала — Уæлвæзы казармæ, Гудауры казармæ, Хъилыфæзы казармæ, Хъилхæхты казармæ и т.д. Сохранились развалины некоторых из них.

На северном склоне дорогу от Крестового перевала до Дарьяльского прохода обслуживали осетины Кобинской котловины, Трусовского ущелья с участием грузин-мохевцев нынешнего Казбегского района Грузии. Рассказывают, что здесь от перевала до грузинского сел. Хъано дорога часто покрывалась огромными снежными завалами, требовавшими много рабочих рук и длительного времени для расчистки. Вот один исторический факт, также связанный с обслуживанием Военно-Грузинской дороги. По велению грузинского царя Ираклия II «Для спасения во время непогоды проезжающих» (4, с. 572) на Крестовом перевале был поселен осетин Татка Байдара, выходец из Трусовского ущелья, со своей семьей (1794), получавший в месяц деньгами 25 рублей, пшеницы 50 и 50 коди ячменя. После смерти Ираклия Байдара продолжал получать положенное ему жалованье от царя Георгия XII до присоединения Грузии к России (1801) (3, с. 256). С того времени до самой смерти (1832) Татка находился на содержании русской казны, получая 125 руб. в год.

После смерти Татка его большая семья осталась без средств к существованию. Царская администрация отказывалась платить положенную ему пенсию, пока не последовало распоряжение главного управляющего гражданской частью на Кавказе генерала Г.В. Розена, в котором говорится: «Продолжить платить пенсию старшему из сей фамилии до того времени, покуда не изменится тракт Военно-Грузинской дороги, ибо тогда только не будет надобности удержать их в сем месте, где в настоящее время без их пособия многие из приезжающих могут нередко подвергаться разным несчастным случаям и даже жертвовать жизнью» (5, с. 71). И действительно, судя по многочисленным сообщениям в источниках, Татка Байдара, неся на Крестовом перевале службу с конца XVIII в., спас множество жизней проезжающих, оказывал им приют и гостеприимство. Ю. Клапрот, побывавший в Осетии в начале XIX в., переезжая из Северного Кавказа в Грузию, писал: «... поднялись на Гуда, или Крестовую гору, называемую осетинами Берсефвцек (Бæрзæфцæг. — Б.К.), т.е. вершина хребта. Слева над источником Губта живет в доме со своими домочадцами древний старик по имени Афцегел Бедар, получавший ежегодно от государства 30 руб. серебром за предоставление приюта путешественникам, которые из-за снега не могут продолжать свой путь» (6, с. 123).

Много лет спустя известный археолог, исследователь древних кобанских могильников графиня П.С. Уварова, побывав на Крестовом перевале, писала в своих путевых заметках: «Вот и речка Байдарка, и дом, в котором живет два семейства, обязанных звонить в колокол во время метелей и спешить на помощь запоздалым путешественникам, кругом вас все мертво и уныло, безлесно и пусто...» (7, с. 102).

Я не смог установить, до какого времени здесь оставалось потомство Татка Байдара, неся нелегкую службу. Можно только полагать — до самой советской власти, когда паддзахы фæндаг, как называли здесь осетины Военно-Грузинскую дорогу, зимой закрывалась за ненадобностью, поскольку железнодорожные и морские сообщения связывали республики Закавказья со всей страной. Одно ясно, что Татка Байдара и его потомство, прожив много лет в этом диком и «унылом» месте и спасая людей от гибели, оставили о себе добрую память.

Другим дополнительным источником дохода гудских осетин служили заработки, которые они получали за извоз от Владикавказа до Тифлиса. Этот промысел издавна практиковался у всех горцев, живших в окрестностях Военно-Грузинской дороги. В данном случае извозом (осет. чырæ) здесь занимались осетины Гудского ущелья, Кобинской котловины, Трусовского ущелья и т.д., а также грузины-мтиулы и мохевцы. Из северокавказских народов извоз был широко распространенным явлением среди моздокских осетин-цайта и ногайцев, применявших для этой цели только верблюдов. На извоз выезжали из Владикавказа (нередко из Моздока) до Тифлиса группой, именовавшейся осетинами «балтæ», состоявшей из 5—10 чел. В далеком прошлом груз возили на запряженной двумя волами (быками) деревянной арбе, ось которой обычно смазывали сливочным маслом, чтобы не скрипела. На такой арбе перевозили не более 35 пудов с оплатой за пуд 20—25 коп., покрывая указанное расстояние туда и обратно за 12 суток.

Во время столь далекого пути, пролегавшего по сложной каменистой дороге, арба, по рассказам горцев-старцев, часто ломалась, а волы падали от усталости и гибли. На такой же арбе и на такое же расстояние один верблюд перевозил 12—13 пудов груза. В середине XIX в., с появлением у горцев арбы с железными обручами и осью, названной осетинами æфсæйнаг уæрдон (железная арба), в нее стали впрягать лошадей, которые до этого служили только для верховой езды и в качестве вьючных животных. На такую арбу обычно клали до 40 пудов. Тогда богатые сделали извоз своим источником дохода, нанимая батраков, которым платили за их тяжелый труд 15 руб. в месяц. Характерно, что у гудских осетин извозом занимались и женщины. Например, у Пепо Дзестеловой (сел. Н. Ганис) муж погиб в результате кровной мести, и она, оберегая сыновей от кровников, стала заниматься извозом вместо них.

Из приведенных данных видно, что основная масса гудских осетин, как и другие их сородичи по магистрали Военно-Грузинской дороги, жили в нищете, добывая различными способами средства к существованию. Живя в суровых природно-географических условиях, испытывая острую земельную тесноту, гудские осетины страдали от произвола и притеснений со стороны местной военной администрации, которая облагала горцев различными поборами. Все это вызывало недовольство и протест, переходящие порой в вооруженные выступления осетин Гудского ущелья, Кобинской котловины, Трусовского ущелья, а также грузинских горцев-мохевцев, мтиулов, пшавов, хевсуров и др. Об этом свидетельствуют многочисленные донесения русского командования в Грузии в начале XIX в., после ее присоединения к России.

Так, в 1803 г. грузинские феодалы доносили князю Цицианову о восстании гудских осетин и грузин-мтиулов, отмечая, что более 1000 чел. их собралось в Коби, где к ним присоединились кобинцы и трусовцы, а также грузины-мохевцы и хевсуры, которые в столкновениях убили несколько казаков. В другом документе, датируемом 1804 г., сообщается, что восставшие захватили Военно-Грузинскую дорогу от Ананура до Коби, прервав по ней сообщение. Тогда же ананурский комендант майор Такатаев доносил, что кайшаурский «казачий пост, состоящий из 17 чел., весь разбит». В другом донесении сообщалось, что мтиульцы и трусовцы «разграбили в Коби провианты», а гудские осетины вместе с грузинами устроили «во многих местах дороги засады (ограбления) с намерением не пропустить войска на Кайшаурскую гору».

Выступления горцев обычно жестоко подавлялись. Так, например, сел. Гуд, где укрылись восставшие крестьяне, целиком было «предано огню». 12 ноября 1804 г. князь Цицианов писал в своем донесении: «За сим донесу, что усмирил, наказав и покоря мтиулетинцев, приехал в здешние места то же делать с осетинами и, несмотря на грязь по колено, на снег и дожди, войско с пушками за мною следует везде, карая бунтующих против власти». Социальные притеснения стали основой для возникновения абреческого движения. Многие гудские осетины ушли в абреки и в течение десятилетий мстили царским колонизаторам и местным грузинским феодалам, убивая проезжавших по Военно-Грузинской дороге военных и гражданских чиновников, отбирая товары и имущество богатых купцов.

События этого времени до сих пор сохранились в памяти гудских осетин. Полученные нами здесь этнографические данные относятся, скорее всего, к первой половине XIX в. Так, по рассказам гудских старцев в абреки ушли 12 отважных горцев, по шесть человек от двух фамилий (Такаевых и Цаболовых), наводя страх на царских колонизаторов и местных грузинских феодалов, веками эксплуатировавших горские народы. Надо отметить, что к абрекам сочувственно относилось не только местное население, которое им всячески помогало, но некоторые российские офицеры со своими солдатами, например, начальник поста Кайшаурской долины ген. Цобиков Дакка, который делал вид, что не замечает «горских разбойников».

Царские власти многие годы пытались уничтожить абречество, применяя против «разбойников» все виды оружия, в том числе пушки. Преследуемые своими врагами, абреки укрывались обычно в малодоступных пещерах Гудского ущелья, а иногда в боевых башнях. О героизме этих людей народ слагал песни, в одной из них говорится, что в сражении с врагами абреки не боялись смерти, «ловили снаряды как мячи», показывали героизм, прославляя этим свой народ.

В 1922 г. у известного сказителя Леуана Беджисова из сел. Эдис Юго-Осетии были записаны весьма интересные сведения о гудских абреках Татра Рубаеве, Цыппу Такаеве, Сугаре Исараеве, Гакти Цаболове. Преследуемые царскими войсками, они в холодную зиму покинули Гудское ущелье и сначала обосновались в соседнем Дзимырском ущелье, но не найдя здесь приюта, ушли в Урстуалта, где гостеприимно были приняты в сел. Эдис Юго-Осетии. Царские войска, окружив сел. Эдис, предложили им сдаться. По рассказу Леуана, абреки, засевшие в боевой башне своего хозяина, героически сражались несколько дней, пока не кончились порох и пули. Ночью, покинув Эдис, они ушли в сторону Дагестана, присоединившись к одному из отрядов Шамиля, сражавшихся против царских колонизаторов. Известно, что Леуан Беджисов был выдающимся сказителем, давшим немало ценных фольклорных материалов. Поэтому в данном случае его сведения о гудских осетинах не вызывают сомнений. В них, как и в нашем этнографическом материале, отражены реальные исторические события, связанные с этими народными мстителями.

Зимой при любой непогоде горцы свободно передвигались по самым опасным местам, имея на ногах т.н. митцæуæн къæлæттæ (букв. дуги для ходьбы по снегу). Они представляли собой дуги размером со ступню с плетеными подошвами (все из дуба), которые привязывались к коленям шнурками из обработанной воловьей кожи. Этими снегоходами широко пользовались и гудские абреки.

Горцы славились также своеобразными традициями мостостроительства, в данном случае, через Арагву и Терек, а также через их многочисленные притоки. Строя мост, перекладывали через русло три больших бревна, укрепляя их с обоих концов, а сверху накрывая сланцевыми плитами или плетнями из орешника с земляной насыпью. Правда, такой мост держался недолго, при сильных разливах вода сносила его, но определенное время он служил людям.

Гудские осетины, как кобинские, трусовские и другие осетины из безлесного высокогорья Северной Осетии, не отличаются наличием развитых промыслов по дерево-, металлообработке, обработке кости и пр. Утварь и предметы домашнего обихода здесь почти не делали. Круглый низкий деревянный столик на трех ножках фынг, круглое орнаментированное кресло къæлæтджын бандон для главы семьи, длинную деревянную тахту даргъ бандон с резной спинкой, деревянные бочки, маслобойки, ведра, различные пивные бокалы и другую необходимую в быту утварь — тарелки, миски, ложки и пр., доставляли сюда югоосетинские мастера из сел. Згубир, из Урстуалта и Кударского ущелья. Гончарную утварь и керамические предметы приобретали в основном в Ксанском ущелье, медные изделия — пивоварные котлы с плоским дном (котлов с заостренным дном здесь не знали), тазы, кувганы и пр. — покупали в Тифлисе.

В то же время ни одно большое село не обходилось без своих кузнецов, нередко передававших свою профессию из поколения в поколение. Кроме сельскохозяйственных орудий, кузнецы делали многие предметы домашнего обихода — кочерги, свечники, надочажные цепи, подковы и т.д. А вот железные плужные наконечники и ножи, косы и серпы гудские осетины покупали у соседей — мастеров-грузин. Грузинский серп мангалы с деревянной ручкой здесь был единственным орудием для жатвы хлебных злаков, им пользовались, в том числе, и женщины. В то же время такие необходимые сельскохозяйственные предметы, как мæхъи — подставка из десяти сплетенных березовых веток в виде веера под копны сена, адæг — волокуша также из березовых веток, вставленных в поперечную плоскую доску с двумя продольными жердями, служившую для боронования посевов хлебных злаков, изготовляли сами гудские осетины. Они делали и деревянные грабли с большим количеством зубьев (20—25), вертящихся вокруг своих осей для лучшего сбора сена в каменистых горных местах. Такие грабли мы не встречали у других кавказских народов, кроме балкарцев, для которых, как можно думать, они, как и коса с двухсторонним острием, являются аланским наследием их материальной культуры.

Важное место в хозяйстве гудских осетин, как у всех других горцев-осетин, занимала обработка молочных продуктов. Особое внимание уделяли приготовлению сыра из овечьего молока, имевшего, кроме внутреннего употребления, и товарное значение. Но своему качеству местный сыр из овечьего молока не уступал знаменитому кобинскому, не имевшему себе равных на Кавказе. При приготовлении сыра использовали только медную посуду. Обычно вечернее молоко оставляли в такой посуде до утра, затем, смешав с утренним молоком и добавив закваску, его несколько минут подогревали на огне. Сквашенное молоко — творог инджын — аккуратно собирали и клали на большую деревянную тарелку, отжимая руками сыворотку и придавая массе круглую форму. Обе стороны полученного сыра сглаживали, чтобы кожа не была ни слишком твердая, ни мягкая. Чтобы сыр «не сгорел», двое суток его не солили, делали это на третьи сутки, присаливая слегка с обеих сторон. Затем сыр в открытом помещении клали на доску для просушки. А на заключительном этапе для длительного хранения сыр клали в деревянную кадушку гарз с соленой холодной водой. Рассол цæхдон делали исключительно из кирпичной соли, мелко разбивая ее.

Для приготовления сыра важное значение имело вещество, заквашивающее молоко, сычуг ахсæн — один из отделов желудка коровы (вола, барана). Особенно высоко ценились желудки молодых животных. Желудки сначала сушили несколько дней, затем солили, клали в сыворотку, и держали в ней коровий или воловий желудок 1—2 дня, бараний — 3 дня, телячий — еще больше. Закваска из желудка теленка считалась более качественной и использовалась несколько месяцев. В целом же считали, что на четыре ведра молока требовалось пол-литра закваски.

Первый сыр, как и первое сливочное масло, посвящали домовому. Боясь сглазить, эти продукты не показывали посторонним, ни соседям, ни гостям, и лишь под Новый год (в праздничные дни — Урсыкъуырийы и Хуыцауæхсæвы), в ночь перед началом Великого поста за торжественной трапезой их вкушали только члены семьи, без участия посторонних. Масло почти повсюду сбивали из сметаны, снятой с поверхности отстоянного молока (обычно отстаивали 2—3 дня). Перед началом переработки сметаны ее на несколько часов оставляли в помещении, чтобы она слегка согрелась. Для сбивания масла в Осетии, в том числе в Гудском ущелье, почти повсюду применялась деревянная маслобойка, представляющая собой цилиндр, выдолбленный из цельного ствола дерева и имевший вставленное дно; он обтянут 2—3 деревянными, реже железными обручами. В верхней части маслобойка открыта; при сбивании масла ее закрывали деревянной крышкой с отверстием в центре, через которое проходил стержень мутовки с крестообразной пластиной на конце. В некоторых местах маслобойку закрывали не деревянной крышкой, а овечьей или козьей шкурой, прочно завязывали веревкой и, положив маслобойку горизонтально на протянутые с потолка веревки (или на полозья), раскачивали ее и сбивали масло. Такая маслобойка известна со скифской эпохи, она имела почти повсеместное распространение.

Масло из молока (или сметаны) взбивали в течение нескольких часов, время от времени открывая пробку и проверяя степень его готовности. Когда масло комками всплывало на поверхность, процесс считался завершенным. Из готового масла выжимали остатки пахты, затем промывали холодной водой. Свежее масло гарачъи в пищу не употребляли, его немедленно перетапливали. Процесс был такой: масло клали в котел, подогревали, добавляли горсть муки, кипятили несколько минут. После оседания муки на дне его, побрызгав холодной водой, переливали в деревянную посуду для длительного хранения. Умели здесь делать и творог къæдор. Из снятого с поверхности подогретого пахтанья мисын сырную массу клали в сито, и ждали, пока стечет сыворотка силы. Если творог предназначался для хранения, его солили. В то же время нам не удалось установить наличия у гудских осетин кефира къæпы, имевшего с XIX в. широкое распространение у северных осетин, употреблявших его в качестве целебного средства.

Из материальной культуры наиболее устойчивым этническим элементом, как можно было ожидать на примере многих осетинских поселенцев, здесь оказались традиционная пища и напитки. Гудские осетины почти полностью сохранили кухню своего народа. Во время пребывания у наших гостеприимных хозяев нас постоянно угощали любимыми блюдами осетин — пирогами с начинкой из сыра — уæлибæхтæ, из мяса — фыдджын, из картофеля — картофджын и т.д.

Надо отдать должное гудским осетинам, не утерявшим также искусства приготовления осетинского пива бæгæны, которое обычно варили к большим торжествам. Они же передавали свое пивоваренное искусство соседним грузинам. Это еще раз свидетельствует, что культура пива не была знакома грузинам, хотя В.И. Абаев отмечал, что грузины восприняли пиво от древнеиранских предков осетин. Культура пива получила распространение и среди некоторых северокавказских народов (ингушей, балкарцев). Широкое отражение этого напитка в мифологии осетин также служит доказательством его древнего происхождении. Пиво, как и ронг, любимый напиток нартов, согласно эпосу, изобретено знаменитой нартовской героиней Сатаной. В то же время современный крепкий осетинский напиток арака, неизвестная грузинам (ее заменяет здесь чача, которая, по-видимому, турецкого происхождения), не нашла отражения в нартовском эпосе, следовательно, попала в осетинский быт не ранее послемонгольского периода.

Путешественников всегда поражали высокие вкусовые качества осетинского пива. Ю. Клапрот в начале XIX в. побывал во многих местах Осетии и, видимо, его не раз угощали этим напитком, о котором он восторженно’писал: «Осетинское пиво (багани) — лучшее на Кавказе, и, если оно хорошо сварено, не уступает английскому портеру. Несколько бутылок этого пива посланы князю Потемкину в Петербург, и он нашел его таким превосходным, что велел выписать туда осетинских пивоваров. Однако последние не смогли сварить его так же хорошо, как у себя на родине. Они думали, что виною этому — вода, и Потемкин велел доставить воду из Осетии в С.-Петербург. Однако пиво опять оказалось неудачным, под конец пивовары были отосланы обратно». Пиво осетины считали священным напитком, варили его только мужчины, по возможности мастера высокого класса, из муки отборного ячменя, реже пшеницы. Для варки пива у осетин было два типа огромных медных гшвоварных котлов — с острым дном и плоским, которые обычно находились в собственности целого аула и даже ущелья. Такой котел часто отдавали в счет стоимости выплаты кровной мести и калыма. Котел с острым дном вместимостью 40—50 ведер делали обычно осетинские мастера из привозного материала, который большей частью доставляли из России русские купцы. На своей родине в Закинском ущелье я застал еще такой огромный котел из одних медных копеек, именовавшийся «Ебайы аг» (Ебаевский котел). Еба из рода Кесаевых был видным осетинским дипломатом и военным в русской армии в XVIII в., долго пробыл в России. Вернувшись на родину, он привез большое количество медных пятачков, из которых местные мастера сковали такой котел с острым дном. Такие же огромные котлы для варки пива осетины привозили из Тбилиси. Там их делали в основном дагестанские мастера-отходники.

У гудцев пиво, как и повсюду у осетин, делали из ячменя, реже из пшеницы и очень редко из кукурузы, с которой горцы Северного Кавказа познакомились не ранее XIX века. Кроме того, требуются такие качественные компоненты, как вода, солод зад из ячменя, добываемый в горах хмель — хуымæллæг. Отборный ячмень для пива в нужном количестве два дня содержат замоченным в деревянном, тепло закрытом котле, затем вынимают, очищают, сливают воду и снова кладут в посуду с чистой холодной водой, тепло укутав. Через несколько дней воду сливают, зерна сыплют на пол для очистки от сорняков. Затем зерна держат какое-то время до созревания солода, после чего сушат несколько дней на солнце. Когда солод созрел, его промалывают на водяной мельнице, полученную муку оставляют на ночь в посуде с холодной водой. Утром содержимое переливают в медный пивоварный котел и долго варят — уваривают до пяти вершков (такой предел называли хъилкъух — вытянутая рука), выварившуюся часть вновь восполняют водой и продолжают варить, тогда же кладут хмель с расчетом на один пуд муки — одно сито сасир хмеля. После варки все содержимое переливают в специальную корзину с уложенной на дно соломой в качестве фильтра для очистки пива от осадка. Затем полученное содержимое переливают в объемистый деревянный сосуд и кладут туда дрожжи цырв в количестве, зависимом от предназначения пива: для мужчин клали больше, для женщин — меньше. Любимым у мужчин было так называемое «черное пиво» сау бæгæны, в него добавляли кукурузные обжоги, отчего оно становилось черным. Еще одна местная отличительная черта пивоварения, характерная для гудских осетин, — длительная сохранность пива, для чего в него клали сливочное масло, плотно закрывая сосуд. Пиво долго не теряло вкуса, сохранялось и осевшее на дно масло.

Из приведенного описания видно, что приготовление пива гудскими осетинами имеет немало локальных особенностей. Лично я убедился также в том, что Гудское ущелье было одним из центров распространения культуры пива среди населения соседней Восточной Грузии.

Возвращаясь к описанию пищи, отметим, что гудские осетины ничего не утеряли из своей национальной кухни, сохранив все традиционные блюда. Одним из любимых блюд осетин является дзыкка. Его готовят из свежего сыра (иногда сметаны) и муки с добавлением соли. Все это кладут в чугун и ставят на слабый огонь, размешивая мешалкой до тех пор, пока масло не поднимется на поверхность. Это означало, что дзыкка готов. Это блюдо считалось почетным и чаще всего подавалось к столу дорогим гостям — женщинам; его готовили особенно летом, в период изобилия молочных продуктов, тем более, что блюдо это особенно вкусное, когда сделано из свежего сыра. Думаем, что дзыкка — традиционное блюдо осетин. Во время наших многолетних экспедиций в Грузии, Дагестане и на Северном Кавказе я не видел его на столе дорогих своих кунаков.

Другое, менее популярное повседневное блюдо сир считается женской едой. Оно делается из сыворотки с добавлением, чаще всего, кукурузной муки, небольшого количества соли. Все это подогревается — и сир готов. Почти полностью сохранили гудские осетины и старинные традиционные мучные блюда своего народа: лакъами, быламыхъ и къæлуа — в горах Осетии их делали исключительно из ячменной муки; ячмень — единственный созревающий хлебный злак в осетинском высокогорье. Однако с появлением кукурузы все эти блюда осетины-горцы стали готовить, наряду с ячменной, и из кукурузной муки. Муку из кукурузы клали в воду, смешивали, добавляли соль — бламыхъ готов. Лакъами делали так — тесто из солода с водой пекли в золе на открытом очаге или же на висевшем над ним крючке надочажной цепи. Къæлуа делали из муки сушеного зерна (ячменя, кукурузы), смешивали в воде, добавляя сливочное масло, соль. Можно только полагать, что эти блюда, употреблявшиеся менее состоятельными горцами, были восприняты ираноязычными предками осетин на Кавказе.

В 80-х годах XIX в. М.М. Ковалевский обнаружил немало больших семейных общин, сохранившихся у осетин, горцев Грузии (сванов, пшавов, хевсур) и народов Дагестана. Изучая осетин в районах ГССР, я уже не находил у них больших семей, однако, например, тип старой осетинской общины нередко включал 100 душ. В Гудском ущелье со слов нашего информатора Алеко (Александра) Григорьевича Гадиева нам удалось зафиксировать сведения о существовании здесь большой патриархальной семьи Гадиевых. Его дед Моше, родившийся в Ганисе и проживший 90 лет, был главой большой патриархальной семьи, не отличавшейся по своему укладу и организации от традиционной осетинской. После смерти Моше семью, состоявшую из 25 человек, с родителями и детьми, возглавил его старший сын, имевший еще троих женатых братьев.

Семья занимала большой двухэтажный каменный дом. Шедшая со двора каменная лестница вела на второй этаж, где располагались жилые помещения, в частности, просторный хæдзар. Здесь члены семьи проводили свободное время, выполняли мелкие работы, принимали пищу: сначала кормили детей, затем садились мужчины по старшинству, после них обедали женщины на своей половине, сидя на низких скамейках. Молодые невестки ели последними, поскольку были заняты обслуживанием семьи. В хадзаре устраивали торжества по разным случаям. Размеры этого помещения были столь велики, что всадник здесь мог джигитовать на своем скакуне.

В центре хæдзара располагался открытый очаг, над которым спускалась с потолка надочажная цепь къонайы рæхыс с крючком на конце для подвешивания котла во время варки пищи. Цепь считалась святыней для каждой осетинской семьи; прикосновением правой руки с ней прощалась девушка-невеста, покидая родной дом; к ней приобщалась, приходя в новую семью, молодая. Шафер, придерживая невесту за левую руку, обводил ее три раза вокруг очага, каждый раз ударяя обнаженным кинжалом по цепи и приговаривая под .общие одобрительные возгласы присутствующих слова пожелания молодым: «Фарн, фарн, фарн, семь сыновей и одну голубоглазую девочку». Ритуальное обращение к фарн (осет. счастье, изобилие, благодать), корнями уходящее в древнеиранский мир, принималось с благословением. Оскорблять цепь или выбрасывать ее у осетин считалось большим позором для семьи, вызывало кровную месть. Куда бы ни бросала судьба горца-осетина, он не расставался со своей надочажной цепью. Очаг къона делил хæдзар на две половины — на правую (мужскую) и левую (женскую). Женщины не могли входить на мужскую половину, и наоборот.

Алеко пригласил нас в дом своего деда, где благодаря стараниям хозяина сохранился традиционный осетинский интерьер — старинное убранство большого дома патриархальной семьи. На мужской половине располагалось красивое осетинское орнаментированное кресло «хистæры бандон» (сидение для старшего) или «къæлæтджын бандон» (кресло для сидения). На нем мог сидеть только глава семьи — самый пожилой мужчина. Слева от кресла располагалась тахта «даргъбандон» с резной спинкой на всю стену, перед ней такой же длины стол на четырех ножках для приема пищи. На стене висело оружие — кинжалы, шашки, наганы, винтовки разных образцов. На столбе висели различные инструменты от топора до ножа.

В стене женской половины находилось несколько глубоких ниш для хранения муки и молочных продуктов, а также некоторых предметов домашнего обихода. На женской половине находились и предметы для приготовления хлеба, деревянная посуда разных размеров для хранения молочных, мучных и мясных продуктов, другая утварь. Всем этим распоряжалась старшая женщина (жена главы семьи). Она обладала непререкаемым авторитетом, что было крайне необходимо для сохранения мира и порядка в семье. Старшая распределяла обязанности между женщинами, сама она обычно готовила пищу, средние снохи помогали ей в этом. Наибольшее количество обязанностей лежало на младших снохах, в том числе дойка коров и овец. Молодые снохи раньше всех вставали и позже всех ложились. Если супруг находился в гостях, молодая, по обычаю, не ложилась спать, ждала его хоть до утра. В этом выражалось взаимное уважение и любовь супругов.

Важным внутрисемейным делом было распределение шерсти между женщинами (семейными ячейками), при этом учитывалось количество детей. Каждая женщина готовила одежду сама — от обуви до головного убора. В этом ей на помощь нередко приходили другие женщины, а также девушки, которые сами были заняты, готовя немало различных предметов — традиционных подарков для родственников будущего мужа.

Все четыре брата большой семьи Гадиевых работали: Григорий — дома, был главой семьи, Гити был пастухом, Митка трудился на Военно-Грузинской дороге, работал и Каспол. Все заработанные деньги шли в общий котел, в распоряжение главы семьи, который расходовал их по своему усмотрению, не считаясь с мнением других членов семьи.

По словам того же Алеко, семья Гадиевых прожила долгое время в согласии со сложившимся порядком, но со временем сильно разрослась: ее «на обед уже нельзя было накормить одним бараном». Братья решили разделиться. Имущество поделили по числу братьев, соблюдая при этом старый осетинский обычай, по которому старший брат, отдавший много времени и труда хозяйству, получал т.н. долю старшего хистæры хай — участок однодневной пахоты иу бонгонды хуым и сенокосный участок на 10 копен — 10 мæкъуылы уыгæрдæн. Младшему брату выдали 10 овец, быка, корову и 50 рублей в знак того, что он много лет был пастухом. Остальное имущество также подвергалось разделу по числу братьев. В общем пользовании оставалась водяная мельница и некоторые хозяйственные постройки. Это свидетельствует о том, что гудские осетины сохранили многие черты большой патриархальной семьи, что во многом облегчало их жизнь.

Глубокой архаикой отличалась у осетин Гудского ущелья и семейная обрядность. Свадебные, родильные, похоронные обычаи и обряды записаны нами в том же сел. Ганис у знатоков, прежде всего, у Алеко Гадиева и других. Эти обычаи сохранились гудцами в чистоте, не поддаваясь влиянию соседних горцев Грузии (мтиулов, пшавов, мохевцев и др.), с которыми осетины близко общались в течение веков. Свадебные обряды, например, мало отличались от североосетинских. Здесь нередко практиковались ранние браки, как правило, в 13—14 лет, как для юношей, так и для девушек. Выкуп (калым) ирæд составлял у гудских осетин около 40 голов крупного и мелкого рогатого скота; взамен давали также ценные вещи — большой медный пивоваренный котел, огнестрельное и холодное оружие, пахотный или сенокосный участок. Кроме того, в счет ирада непременно входил верховой конь со всем убранством — подарок дяде невесты по материнской линии — мады æфсымæры лæвар. В свою очередь, дядя одаривал молодую ценными подарками. Одним словом, если породнившиеся семьи были богатыми, они неоднократно одаривали друг друга щедрыми подарками. Бедному жениху приходилось годами работать, чтобы накопить стоимость огромного калыма: нередко на помощь ему приходили близкие родственники по силе своих возможностей, — давали крупный и мелкий скот. Калым, незнакомый соседним грузинам, был у осетин самым разорительным обычаем, часто вызывавшим умыкание, которое, в свою очередь, приводило к кровной мести. К счастью, в гудском обществе кража девушк

Предыдущая12 3 4 5 6 7 8 9 10 Следующая