ПОЗНАВАТЕЛЬНОЕ

Оси и плоскости тела человека - Тело человека состоит из определенных топографических частей и участков, в которых расположены органы, мышцы, сосуды, нервы и т.д.

Отёска стен и прирубка косяков - Когда на доме не достаёт окон и дверей, красивое высокое крыльцо ещё только в воображении, приходится подниматься с улицы в дом по трапу.

Дифференциальные уравнения второго порядка (модель рынка с прогнозируемыми ценами) - В простых моделях рынка спрос и предложение обычно полагают зависящими только от текущей цены на товар.

John, Paul, George, Ringo and Me: The Real Beatles Story 6 страница

Предыдущая 1 2 3 4 567 8 9 10 11 12 13 14 15 16 Следующая

В течение лета 1967 года Пол уговаривал битлов подписать петицию, говорящую, что закон против марихуаны в принципе аморален, а на практике не действует. Она должна была стать объявлением на всю страницу в ‘Таймс’. Подписанный примерно 65 человеками, - все разной степени известности из различных сфер деятельности – этот перечень планировался к публикации 24 июля. За несколько дней до появления этой петиции в печати, остальные с Флит-стрит пронюхали об этом проекте, и репортёры начали названивать мне по поводу участия битлов. Они говорили мне, что Джон, Пол и Джордж подписали, а имя Ринго отсутствовало. Они спрашивали: “Существует какой-то раскол среди четырёх ‘чёлок-шваброй’ в дебатах о курении марихуаны?” Я поставил этот вопрос перед шокированным Ринго, который в изумлении уставился на меня: “Какое ещё объявление?”, - воскликнул он. “Никто не говорил мне об этом”. Как обычно, Ринго узнавал обо всём последним, хотя не сказать, что кто-то из нас машинально упускал его из виду. Его подпись спешно была добавлена к остальным.

В марте 1965 года во время съёмок второго битловского художественного фильма ‘Помогите!’ на природе австрийского лыжного курорта в Обертауэрне заболел валлийский актёр Виктор Спинетти истощающим вирусом наподобие гриппа, который уложил его на несколько дней в постель отеля. По очереди, Джон, Пол, а затем Джордж, сидели у его кровати и, один за другим, прилагали максимум усилий, чтобы развеселить его. Все попытка оказывались безуспешными. Затем прибыл Ринго, схватил меню обслуживания номеров и уселся рядом со Спинетти. Открыв меню и немного помолчав, Ринго торжественно начал читать: “Давным-давно жили да были три медведя…”. Спинетти взорвался смехом и позже отдавал должное Ринго за ускорение своего выздоровления.

На протяжении короткого времени Ринго имел небольшой личный успех в кино, и вместе с ‘Битлз’ и сам по себе; юмор его ролей на экране больше зависел от молчаливого дешёвого фарса и эпизодов с пантомимой, чем от текста сценария. Ринго не был великим актёром, но у него был талант изображать беззаботность. Думаю, что, возможно, он хотел впоследствии стать певцом кантри-н-вестерна, но ему, как битлу-ударнику, было бы трудно долго подтверждать состоятельность посреди нэшвилльской толпы. Достижения его карьеры никогда не внушали такой благоговейный трепет и не получали такого широкого распространения, как у Джона, Пола и Джорджа. Он был доволен своей работой на ударных, но у него было не так много дел, когда великолепная четвёрка распалась. По моей оценке Ринго уступает только Полу в желании оставаться ведущим эстрадным артистом, работающим ударником в центре внимания публики. Ринго является единственным бывшим битлом, который повернул бы часы вспять до расцвета битломании и с готовностью повторил бы всё вновь. Меня не удивило, когда я узнал, что он был достаточно сентиментальным и тоскующим по прошлому, чтобы заботливо ухаживать среди прочих своих сувениров за одеждой, которую он носил почти 40 лет назад в битловском музыкальном комедийном фильме ‘Волшебное таинственное путешествие’. И после развода и многих переездов он сохранил уникальную коллекцию из более, чем 50 открыток, присланных ему остальными ребятами за все эти годы из различных частей света. Он собрал их одну книгу, которая была опубликована ближе к концу 2004 года в благотворительных целях. Я сомневаюсь, что кто-нибудь из остальных сохранял письма или другие памятные вещи из шестидесятых годов, которые напоминали бы о годах великолепной четвёрки.

Песни, которые битлы позволяли спеть Ринго, были в основном несерьёзными песенками, наподобие ‘Жёлтой подводной лодки’, которые хорошо подходили ему. Он сочинил лишь горстку песен, и только одна или две, главным образом ‘Сад осьминога’, достигли долголетия. Он говорил, что его вкладом в ‘Элеанору Ригби’ являлись отрывки про отца Макензи, хотя я никогда не слышал, чтобы Пол или Джон распространялись об этом. В отличие от Джорджа, Ринго никогда не показывал каких-либо признаков ревности по поводу неистового успеха партнёрства Леннона и Маккартни в сочинении песен. Он никогда не был настолько богат, как Джон и Пол, которые гребли изрядные композиторские гонорары вдобавок к плате за выступления и доходам от продаж записей. Но после распада великолепной четвёрки, Ринго, казалось, наслаждается комбинацией жизни в стиле французского плэйбоя и частично занятого музыканта, гастролируя время от времени со своим ‘Олл-Старр Бэнд’ и записав несколько не производящих захватывающего впечатления альбомов. В последнее время его работа получила намного большее уважения и большую популярность среди американцев, чем среди британцев. Несмотря на все свои проблемы, Ринго всё равно наслаждался своими восемью бурными годами в ‘Битлз’ по крайней мере так же, как Джон и Пол, и, вероятно, больше, чем Джордж. Мне кажется, что когда он встретится лицом к лицу к небесной охране врат Рая, ему придётся полагаться на слова ‘ударник ‘Битлз’’, чтобы попасть в ВИП-ложе великого большого звёздного ночного клуба на небесах. Эти два слова являются единственным несмываемым рекомендательным письмом в его биографии. Не думаю, что ‘Паровозик Томас’ многое сумеет провезти мимо охранников врат.

Джон

Первоначально я видел Джона твёрдым, как скала, основанием, вокруг которого были выстроены ‘Битлз’ – никаких каменотёсов, никаких битлов. Казалось, он выбирал и менял свой ранний состав с умом, сплачивая компанию с помощью тяжёлой, безумной и изнурительной урочной работы в Гамбурге. Вокруг него в мире поп-музыки той эпохи он видел слишком много идолов в позолоченных чехлах, стоящих на высоких пьедесталах, и ничего такого для ‘Битлз’ он не желал. Спустя годы Джон открыто признавался мне, что одни из самых счастливых дней для него были дни, проведённые в Ливерпуле в ‘Пещере’, где он никогда не чувствовал угрозы, потому что он знал, что находится среди друзей. На сцене он всегда был ощутимо напористым в качестве певца, стоя крепко на земле на широко расставленных ногах, что придавало ему вид большого авторитета. В ‘Пещере’ затянутая в кожу группа могла мимоходом потянуться с переднего края крошечной сцены, чтобы коснуться фанатов из первого ряда, пожать их вытянутые пальцы, взять у них маленькие записки с просьбами, номерами телефонов или принять наполовину выкуренные сигареты и выпустить дым в них, что сводило юных девушек с ума. Кусай свои локти, Том Джонс, - это было намного эротичнее для всех них, чем швыряние твоими поклонниками в тебя своими трусиками!

Лидер группы или нет, Джон являлся главной причиной увлеченностью Эпстайна ‘Битлз’ и того, что он стал менеджером группы. Во время его первых визитов в ливерпульский ‘Пещер’ его, несомненно, привлёк грубый, жёсткий и затянутый в кожу образ Джона. Без этого – словно магнитом – влечения, Эпстайн, возможно, не остался бы там достаточно долго, чтобы оценить музыкальные возможности группы.

Джон был последним из великолепной четвёрки, кого я узнал хорошо. Сначала мне казалось невозможным установить хоть мало-мальски хорошие взаимоотношения с этим нахальным парнем, у которого было столь напыщенное мнение о себе, и, казалось, столь невысокое мнение обо мне. На протяжении нескольких месяцев со времени нашей первоначальной встречи большая часть наших словесных контактов носила односторонний характер, – Джон постоянно отпускал злые шутки на мой счет. Мне казалось, что он смеётся не вместе со мной, а приглашает остальных посмеяться надо мной. Я находил его желчный юмор ужасным, но, зная, что у его вспыльчивости короткий фитиль, и что он ловко орудует кулаками, когда ему перечат, я не осмеливался отвечать ему в том же ключе из страха вызвать в нём худшее. Было неудобно видеть, что он обходится с чувствительным Брайаном Эпстайном настолько же плохо и даже хуже, доводя беднягу до слёз на глазах у остальных из нас. Хуже всего, что я не видел ни одной причины, которая объяснила бы его явно неприязненное отношение ко мне. Всё это делалось во имя юмора, но – как замети я – Джон был единственным, кто смеялся. Я старался изо всех сил не позволить этому испортить наши рабочие отношения, но – тогда, как я быстро привязывался к остальным, с которыми мы становились друзьями легко и непринуждённо – было невозможно прорваться через барьер, который Джон воздвиг между нами. Мне потребовалось много времени, чтобы понять, что этот барьер был там для защиты Джона – не оружием, а щитом, за которым он укрывался, пока изучал людей. Правдой было то, что он был неуверен в себе и во всём сомневался. Конечно же, группа знала это задолго до того, как узнал я, – возможно, именно поэтому они не обращали внимания на его отвратительное поведение и оставляли его в одиночестве расстраивать и шокировать людей. Думаю, что в глазах Джона каждый новый человек, с которым он сталкивался, был для него врагом, пока не доказывал обратного. Хвастовство и словесные оскорбления были его способом воспрепятствовать развитию каких-либо отношений, которые могли оказаться неприятными для него. Названием этой игры было ‘Достань другого ублюдка раньше, чем он достанет тебя’!

Некоторые люди из ближайшего окружения ‘Битлз’ испытывали отвращение к его особо злым и грубым передразниваниям душевнобольных и физически увечных. Он часто гримасничал, извивался телом и говорил непристойности, как на публике, так и при закрытых дверях. Ему дозволялось – если не поощрялось – делать это на сцене в Гамбурге и в ‘Пещере’. Ирония в том, что на многих концертах, которые мы давали как дома, так и заграницей, за кулисы для встречи с битлами приносили увечных, искалеченных и обезображенных детей. Ринго вспоминал в ‘Антологии ’Битлз’’: “Люди часто приносили этих ужасных больных и оставляли их в нашей гримёрной, чтобы к ним прикоснулся битл. Помоги им Господи! Там бывало несколько бедных маленьких детей, которых приносили в корзинках, несколько действительно грустных ребятишек с маленькими исковерканными тельцами, без рук, без ног и с маленькими ступнями”. Достойная всякого сожаления маленькая очередь из этих детей – некоторые в инвалидных колясках – ожидала возле гримёрки, когда им позволят на короткий миг оказаться внутри в присутствии великолепной четвёрки. Большинство из нас считало этот ритуал не только неприятным, но и отталкивающим. Но мы отдавали себе отчёт, что прогнать этих людей будет не только жестоким, но и опасным – в отношении связей с общественностью – поступком, который приведёт к нежелательным для ансамбля заголовкам. Джон жаловался, что к битлам относятся, “как к чёртовым целителям”, и добавлял: “Мы не жестокие, мы видели достаточно трагедий в Мерсисайде. Но когда мать вопит: ‘Просто прикоснитесь к моему сыну, и, может быть, он снова сможет ходить’, нам хочется убежать, заплакать, отдать всё, что у нас есть”. Прямо перед тем, как запустить такую группу детей, Нил или Мэл предупреждал ребят криком: “Калеки!” Из этого выросла обычная практика, которая пускалась в ход, когда нужно было избавиться от нежеланных посетителей. Как только такой ‘гость’ начинал испытывать терпение хозяев в гримёрной, один из ребят кричал: “Калеки, Нил!” или “Калеки, Мэл!”, и их помощник выпроваживал бедолагу через дверь на максимальной скорости.

Когда Брайан Эпстайн подписал с ‘Битлз’ контракт, он выбрал жёсткую линию поведения с Джоном, требуя от того более приемлемого поведения, по крайней мере перед посторонними. Это сделало более редкими, хотя и не искоренило полностью гримасничанье и нелепые телодвижения Джона за спинами людей. Но тот факт, что Джон в значительной степени подчинился и обуздал свои самые худшие кривляния на публике, показывал, какое большое уважение он питал к Эпстайну в качестве менеджера, во всяком случае в ранние дни. Это уважение не мешало ему избивать Эпстайна словесно, а время от времени нападать на этого человека и физически безо всякой причины. Как-то у меня была встреча с Эпстайном в его офисе, когда неожиданно зашёл Джон. Лучезарно и широко улыбаясь, он подошёл ко мне и пожал мне руку, что было для него необычно. Затем он направился к Эпстайну и выглядел так, словно он собирается повторить эту процедуру формального рукопожатия. Брайан улыбнулся и с готовностью протянул свою руку, но в последний момент рука Джона резко нырнула вниз, и он схватил Эпстайна за пах и сильно сжал его. Эпстайн невольно задохнулся от боли, а мои глаза увлажнились от сострадания. Всё ещё широко ухмыляясь и не ослабляя хватки, Джон сказал просто: “Опа!” Я был потрясён этим позорным спектаклем и почувствовал отвращение. Это произошло в 1964 году, в момент, когда Джон и остальные битлы, казалось, по прежнему питали огромное уважение к Эпстайну – слишком большое, как считал я, чтобы поступить по отношению к нему подобным образом, особенно в присутствии третьего лица. Моим первым побуждением было бежать и рассказать всем моим коллегам, что сделал Джон. Но я осознал, что лишь добавлю Брайану неудобств, если всё обернётся тем, что большинство из штата его служащих станут хихикать над этим случаем за его спиной, чего он, по моему мнению, не заслуживал. Впоследствии, я задавался вопросом, зачем Джон сделал это, и решил, что это было сделано специально, чтобы унизить Эпстайна на глазах у меня, одного из его служащих. Не думаю, что если бы меня не оказалось в той комнате, он поступил бы так. Джон находил глубокое удовлетворение, причиняя людям боль, как физическую, так и душевную, а в этом случае он достиг обеих целей, а в придачу смутил и меня, как единственного свидетеля этого садистского акта. В какой-то миг мне стало интересно, не станет ли то, что сделал Джон, сюжетом для ежемесячного журнала ‘Битловская книга’, но рассмеялся про себя над своей собственной наивностью, как только эта мысль промелькнула в моей голове. Даже если бы я и сумел пригладить эту историю, чтобы сделать её менее неприятной, она была такого рода вещью, которую и публицист Шон О’Мэхоуни и его заместитель, редактор Джонни Дин, категорически отвергли бы, как полностью неподходящий для фанатов корм!

Многое из музыки Джона было настолько же спорно, как и его образ жизни. Только Джон мог сочинить ‘Я – морж’. Он был одним из самых рискованных композиторов-поэтов того времени, вероятно, на целое десятилетие опережая остальных. Думаю, он был бы полностью в своей тарелке в качестве громкогласого лидера одного из лондонских панковских рок-ансамблей в конце семидесятых годов, не будь он в Нью-Йорке поглощён Йоко. Сочетание противоположностей в его характере приводило даже самых его близких в замешательство. Даже его женитьба с Синтией была наполовину причудой, наполовину обманом в том смысле, что – как Джон признавался мне – он образно закрыл глаза и подумал о какой-то кинозвезде, вероятно, о Бриджит Бардо. Синтия не являлась тем, что искал Джон, но она была готова измениться ради него. Я задавал Джону ключевой вопрос: “Если бы Син не была беременна в 1962 году, вы бы поженились?” Довольно продолжительное время он думал, а затем ответил: “Это гипотетический вопрос, ведь это событие уже произошло, но, думаю, нет”. У меня сложилось впечатление, что Джон никогда не был на самом деле влюблён, пока он не встретил Йоко Оно. Его во многом не понимали, главным образом, по его собственной вине. Он выстроил кирпичную стену из чистой бравады, чтобы отгородиться в постоянном страхе не соответствовать чему-либо. Он утверждал, что не является жестоким человеком, но я, например, находил его юмор в нескольких случаях весьма мучительным. У тех, кто был рядом с ним, от помощников и до его возлюбленных, был точно такой же суровый выбор – не обращать внимания на его внезапные приступы плохого настроения и язвительные замечания или просто оставить Леннона в покое. Он говорил то, что думал, и имел в виду то, что говорил. Затем он часто стремился к чему-то новому в страхе, что ему будет скучно. Если – как, например, я – вы находились рядом достаточно долго для этого, то вы обнаруживали, что когда он не задирался и не бушевал, Джон мог быть исключительно деликатным. В его характере присутствовала по-настоящему нежная сторона. Он был трудным для раскалывания орешком, но если вы пробивались через защитную скорлупу, то внутри прятался парень с добрым сердцем. В нём также была жилка философа. Он говорил мне: “Мы не умираем до конца, пока не умрёт самый последний человек на земле, который помнит нас”. Хотя и оригинальное, но это довольно мудрое замечание. Я считал Джона запоздалым пижоном и преждевременным панк-рокером, но на протяжении моих первых лет с ним в середине шестидесятых, я не замечал никаких оснований предполагать, что в семидесятых он превратится в проповедника мира и поборника любви во всём мире.

Я помню тот самый случай, когда я сумел впервые ‘прорваться’ к Джону, и завершился долгий период его необъяснимой неприязни по отношению ко мне. Случайно мы оказались единственными оставшимися поздно ночью в одном модном клубе Вест-Энда под названием ‘Спикизи’, на Маргарет-стрит, возле Оксфордской площади. Имеющий входную дверь в форме гроба, ‘Спик’ был любимым прибежищем для героев поп- и рок-музыки тех дней, начиная с ‘Би Джиз’ и Джими Хендрикса и заканчивая ‘Роллинг стоунз’ и Лулу. Это было место, где мы впервые услышали ‘Э уайтер шэйд оф пэйл’, и Пол уговаривал босса клуба Роя Флинна заручиться согласием ‘Прокол Харум’ сыграть для нас вживую.

В тот вечер, когда Джон стал по отношению ко мне славным, остальные битлы ушли домой, а он ждал в ‘Спике’ своего водителя. Без какой-либо веской причины – которую я мог бы припомнить – у обоих из нас было желание напиться, и вторая бутылка ‘Джека Дэниэлса’ была доставлена к нашему столу. Когда алкоголь смазал наши нервы и развязал нам языки, мы прекратили говорить о работе и перешли на более личные дела – наших жён, тяжесть наших закладных, привлекательность двух сексапильных азиатских девушек, которые только что вошли. Джон признал той ночью, что ему приходится добиваться своего с помощью множества вещей. Он даже спросил: “Я кажусь слишком заносчивым? Я слишком нахален и агрессивен?” Он сказал, что чувствует постоянную необходимость подкреплять и подтверждать свой имидж лидера и напоминать остальным о своей силе. Удивительно, но его также беспокоила недостаточно тесная связь с его маленьким сыном, Джулианом, и он считал себя ‘плохим отцом’. Я сказал ему, что ему нужно винить только самого себя и успех ‘Битлз’. Это был один из тех нескольких случаев, когда Джон открыл мне своё сердце, и это знаменовало начало дружбы, которую я высоко ценил, и он, полагаю, тоже. Больше он никогда заставлял меня поёживаться в качестве мишени для своего странного дурного стиля ‘веселья’, хотя я продолжал видеть, как он таким образом причиняет боль другим. Под пуленепробиваемой внешностью я нашёл ужасно неуверенного человека, который сомневался в своих собственных способностях и не мог сосредоточиться на сочинении песен достаточно долго, чтобы закончить больше, чем отрывок своей лучшей работы. У него были груды незаконченных песен, окружавших его на протяжении всего времени, когда я знал его лучше всего в шестидесятых. Но со временем он стал моим хорошим другом, вероятно, самым надёжным приятелем, товарищем и напарником из четверых за те годы, хотя мне и приходилось вытаскивать его из пары-тройки неприятных ситуаций со средствами массовой информации, прежде чем моя шестилетняя работа с великолепной четвёркой подошла к своему естественному концу.

Немператор

Брайан Эпстайн был самым несчастным и одновременно самым успешным бизнесменом из всех, кого я когда-либо знал. Он был живым – и умирающим – доказательством, что за деньги любовь не купить. Его неспособность построить продолжительные любовные отношения делала его ужасно несчастным. Вместо этого, его вожделение к грубому сексу приводило его к случайным кратким сексуальным встречам с тёмными личностями, бессердечными мужчинами и парнями, которые использовали его в своих целях, уязвляли его, грабили его и оставляли беспомощным.

Эпстайн был неудачливым актёром, которому не хватило выдержки, чтобы пройти обучение в школе драмы. Но впоследствии, на протяжении пяти восхитительных лет он играл роль личного менеджера самой знаменитой поп-группы в мире, которая включала в себя величайшую команду авторов песен 20-го века. В глазах битлов, во всяком случае на протяжении первых нескольких из этих потрясающих лет, ‘Эппи’ был блестящим менеджером, уважаемым образцом для подражания, мудрым учителем и хорошим другом. Они доверяли ему абсолютно. Они слепо верили в его деловую проницательность, так же как и в массу его навыков общения. Когда Эпстайн начал управлять ‘Битлз’, у него совершенно отсутствовал профессиональный опыт в этой области индустрии развлечений, как и у большинства людей, которых он нанял, чтобы сформировать свою первоначальную команду из должностных лиц в ‘НЕМС Энтерпрайсиз‘. Наше невежество стало скорее жизнеспособном ценным качеством, чем источником неприятностей, ведь мы привнесли собственные свежие идеи в застоявшийся музыкальный бизнес, который настоятельно требовал творческого обновления среди артистов и администраторов. Вначале Эпстайн хотел, чтобы я сделал упор на всеобъемлющей службе, которая предлагала НЕМС своих восходящих звёзд – управлении, руководстве и продвижении. Мало кто из менеджеров или агентов охватывал все эти сферы. Для меня было очевидно, что Эпстайн начинает представлять поп-певцов и рок-ансамбли не просто в качестве способа быстро заработать деньги. Он отдавался работе с душою, и его целью было построить и поддержать карьеру его звёзд. Мифом, укоренившимся повсюду в то время, когда Эпстайн подписал контракт с ‘Битлз’, стало то, что он открыл группу, как неизвестную, и распознал величину её таланта раньше всех остальных. Немного менее захватывающая дух правда в том, что ‘Битлз’ уже являлся самым популярным местным ансамблем в Мерсисайде ко времени, когда Брайан Эпстайн заинтересовался ими в конце 1961 года. Оглашая результаты опроса популярности 1961 года в журнале ‘Мерси бит’, опубликованном в начале января 1962 года, редактор, Билл Хэрри, объявил, что читатели выбрали группой №1 ‘Битлз’, и добавил: “’Битлз’ считалась ведущей группой на протяжении всего 1961 года”. Брайан Эпстайн стал менеджером группы, которая уже была грандиозно популярна на северо-западе Англии. Из-за того, что ‘Битлз’ поднялась до таких огромных высот настолько феноменально быстро, Эпстайн пришлось вести дела с ‘жирнейшими сигарами’ шоу-бизнеса при отсутствии такого рода опыта. Была солидная разница между продажей записей ‘лучшей двадцатки’ на уровне розничных продаж и продажей выступлений звёзд записей из ‘лучшей двадцатки’ телевизионным продюсерам и бухгалтерам. Он прятал свою неопытность за блефом. Ведущие деловые магнаты часто предлагали особую плату битлам за выступления в течение недели летом в театре на берегу моря или в специальной телевизионной передаче, а у Эпстайна не было ни малейшего понятия, является эта сделка хорошей или плохой. Поэтому он начинал юлить, обещая вернуться с ответом на следующий день. Тем временем он просил совета у своего нового лондонского юриста, Дэвида Джекобса, который, вероятно, часто подтверждал, что плата справедлива, и предложение следует принять. В то же самое время, господин ‘Жирная сигара’ беспокоился, что он теряет ‘Битлз’ просто потому, что не предложил достаточно денег, поэтому он следующим утром первым же делом звонил насчёт более высокой цены. Восхищённый лёгким результатом отточил этот способ ведения дел, превратив свою профессиональную слабость в достоинство. Бывало, он хвастался перед нами: “Я никогда не соглашаюсь на первую цену, которую мне предлагают, всегда последует цена получше”. Точно также, он никогда не шёл на попятный при уже заключённых сделках. Всякий раз, когда битлы мчались к вершине хит-парадов поп-музыки со своим новым синглом-хитом или альбомом, их способность заработать шла вверх, но Эпстайн, заключивший сделку с бухгалтером какого-нибудь клуба или организатором концерта задолго до этого, никогда не просил наличные сверху. Вымогание дополнительной платы было не в его стиле, и агенты во всём этом бизнесе начинали уважать его за это. Его непостижимые методы ведения дел, холённая изысканность, воплощённая в его публичном образе и его мудрый имидж среди молодых ливерпульских музыкантов, менеджером которых он являлся, сводились к поразительно различным деформациям менеджер-агент в лондонских кругах шоу-бизнеса в середине шестидесятых.

Запустив ‘НЕМС Энтерпрайсиз’ сначала лишь в качестве средства управления для Джона, Пола, Джорджа и Ринго, Эпстайн принялся подписывать контракты с другими исполнителями с пугающей скоростью. Создавалось впечатление, что он хочет посадить на контракт сливки мерсисайдской поп-музыки прежде, чем кто-нибудь другой доберётся до них. Я никогда не был уверенным, сколько из этого являлось напыщенным выпендрёжем Эпстайна, выхватывающего самые популярные ансамбли мерсибита из под носа возможных соперников, и как сильно он на самом деле ценил мастерство ансамблей и певцов, которых он привлёк под наш контроль. Мы добились солидного успеха с горсткой его ранних подопечных, - Силой Блэк, Джерри и ‘Пэйсмэйкерс’, Билли Джей Крамером с ‘Дакота’, а позже с Клиффом Беннеттом и ‘Ребел раузерс’ и ‘Скэффолд’. Другие, включая ‘Формост’ и ‘Саундс инкорпорэйтид’ стали испытанными вторыми-на-афишах концертными и клубными артистами. Одной из самых ранних неудач Эпстайна стала захватывающая и многообещающая ливерпульская группа под названием ‘Биг три’, у которых был плотное звучание и огромное количество поклонников в Мерсисайде. К несчастью, совершенно животная сила их сценического действа не передавалась на записи, и после умеренного успеха с ‘Каким-то другим парнем’ их карьера в качестве артистов записи потерпела неудачу. Эпстайн также попотворствовал своей неприятной страсти к такому виду ‘спорта’, как коррида, подписав контракт с английским тореадором Генри Хиггинсом, который короткое время пользовался умеренной славой в Испании, но ни разу – насколько я знаю – не принёс никакого дохода для НЕМС и даже не возместил щедрые ухаживания Брайана за ним. Мальчишка-певец Томми Куикли был обычным парнем с севера, который приглянулся Эпстайну, чудом одного хита, чьи отношения с НЕМС были разорваны, когда Эпстайн провозгласил в марте 1966 года: “По взаимному согласию мы решили отказаться от обязательств друг перед другом”. С невероятным великодушием по отношению к своему бывшему менеджеру незадачливый Куикли добавил: “Это не неприязнь. Брайан сделал для меня чрезвычайно много”. Во время той же весенней чистки НЕМС бросила певца по имени Майкл Хэслэм и группу под названием ‘Растикс’, которые были подписаны в результате внезапного порыва, когда Эпстайн присоединился к судейскому жюри конкурса талантов на вествардском телевидении в Девонском Пэйнтоне и не смог устоять против искушения предложить контракт победителю. Карьера ‘Муди блюз’ просто замерла на тот короткий период, когда группа перешла под управление НЕМС, а некоторые другие исполнители, включая Пэдди, Клауса и Гибсона, ‘Ремо фоур’ и ‘Силки’ так и не насладились ничем большим, чем едва уловимый вкус славы или удачи. Некоторые из этих исполнителей винили Эпстайна в неумелом, небрежном и плохом менеджменте. Другие допускали, что существовали границы того, что волшебная НЕМС могла сделать для посредственного исполнителя.

Между исполнителями регулярно возникала ревность, а Эпстайна постоянно обвиняли в нечестной доле его времени и внимания, отдаваемых ‘Битлз’. У некоторых менее даровитых из списка Эпстайна были веские причины критиковать его по причине его невнимания к ним, но я с удивлением обнаружил, что эта ревность на самом деле проистекала в обоих направлениях. Битлы жаловались, когда им казалось, что он проводит слишком много времени с Силлой, или когда он сопровождал Джерри или Билли Джея в Америку для выступлений на телевидении или открытия концертного турне. Ребята часто спрашивали: “Кто присматривает за нами, пока Эппи ошивается в Нью-Йорке? Какие сделки мы упускаем из-за того, что его нет за своим письменным столом в Лондоне?” Этот последний вопрос приобрёл особую значимость во время последнего года жизни Брайана.

Пока его взаимоотношения с битлами были хорошими, Эпстайн соблазнял новых и восходящих исполнителей, которых он надеялся подписать, перспективой композиций Леннона и Маккартни, говоря им, что он заставит Джона и Пола написать песню на заказ специально для них. Почти во всех подобных случаях ими оказывались уже существовавшие песни, от которых битлы по той или иной причине отказались, или которые использовали, как ‘балласта’ на альбомах. Хотя он умышленно создавал у посторонних впечатление, что он полностью контролирует битлов, и что они делают то, что им говорят, на самом деле всё было совсем не так. Джон, Пол, Джордж и Ринго ожидали, что Эпстайн будет спрашивать разрешения на всё, что он делал от их имени, и обычно он спрашивал. Однако некоторые из их самых бурных перебранок были результатом того, что Эпстайн действовал на своё усмотрение и связывал обязательствами группу с проектами без их предварительного ознакомления и разрешения.

Родившийся в Йом-Киппуре 19 сентября 1934 года, Брайан Самуэль Эпстайн воспитывался в зажиточной ливерпульской семье, которая занималась розничной торговлей и владела несколькими магазинами мебели и электротехники в городе и пригородах. Он был проблемным ребёнком, который всего сменил девять школ, от детского сада в Престатине на севере Уэльса во время войны и беконсфилдской еврейской подготовительной школы в Сассексе до сравнительно престижного рекинского колледжа и небольшой общественной школы в Шропшире. Его призвали на службу в армию и приписали к Королевскому армейскому корпусу – это был не его выбор, он надеялся попасть в королевские ВВС – где он служил писарем в казармах Риджент-Парка. Он был уволен в запас по медицинским соображениям через десять месяцев, в январе 1954 года. Последняя запись в его личном деле в РАСК описывала рядового Эпстайна, как опрятной внешности, трезвого образа жизни и совершенной кредитоспособности. Первая и последняя из этих черт остались с ним до его безвременной смерти за несколько недель до его 33-го дня рождения в 1967 году.

Предыдущая 1 2 3 4 567 8 9 10 11 12 13 14 15 16 Следующая