ПОЗНАВАТЕЛЬНОЕ

Оси и плоскости тела человека - Тело человека состоит из определенных топографических частей и участков, в которых расположены органы, мышцы, сосуды, нервы и т.д.

Отёска стен и прирубка косяков - Когда на доме не достаёт окон и дверей, красивое высокое крыльцо ещё только в воображении, приходится подниматься с улицы в дом по трапу.

Дифференциальные уравнения второго порядка (модель рынка с прогнозируемыми ценами) - В простых моделях рынка спрос и предложение обычно полагают зависящими только от текущей цены на товар.

Современная российская археология выросла из советской, опираясь на сеть сложившихся научных учреждений, развивая организационные принципы и научные школы советского времени.

12 3

Традиции российской и советской археологической школы в современных исследованиях.

А.И. Мартынов — Основные этапы развития археологии

Период с конца 60-х годов — современный — отмечен децентрализацией науки, увеличением количества научных кадров в центре и на местах, открытием кафедр в университетах, научных археологических обществ, созданием научных школ и научных археологических центров в Поволжье, на Урале, Сибири и на Дальнем Востоке.

С созданием Сибирского отделения АН СССР и переездом в Сибирь А. Окладникова принципиально новое развитие получила археология на этой огромной территории России. Были открыты уникальные памятники палеолита, доказано существование раннего палеолита в Сибири. Неолитические культуры Дальнего Востока, многочисленные памятники эпохи бронзы, раннего железного века и средневековья получили известность благодаря деятельности академиков А. Деревянко и В. Молодина.

В русской археологии возникли новые научные направления. Так, открытие новых палеолитических памятников позволило сделать вывод об общностях мустьерской эпохи и выделить культуры верхнего палеолита. Почти повсеместно (в некоторых местах довольно детально) изучен неолит. Значительные успехи достигнуты в изучении памятников древнего и средневекового наскального искусства. В результате работ по исследованию петроглифов мировая наука узнала о наскальном искусстве Кавказа, Сибири, Дальнего Востока.

Плодотворно изучалась история ранних земледельцев и скотоводов Правобережной Украины. Раннеземледельческие (энеолитические) культуры были открыты в Средней Азии и на Кавказе.

Большой вклад внесла археология в изучение экономики, социального строя и истории античных городов Северного Причерноморья. Работы по истории и археологии античного мира Северного Причерноморья представляют значительную ценность, поскольку в них слиты воедино дополняющие друг друга археологические и исторические источники.

Ученых всегда привлекали огромные курганы скифской знати, но, к сожалению, дореволюционные исследователи мало интересовались поселениями и могилами простых скифов. Археологи Б.Н. Граков, М.И. Артамонов и др. восстановили картину их жизни, показали уровень развития ремесла и строительного дела у скифских племен.

В Поволжье и в Приуралье была исследована история и культура савроматов, а в Казахстане и Таджикистане — саков. На Алтае изучались уникальные курганы вождей, в которых сохранились изделия из ткани, ковры, деревянная утварь. Неизвестные ранее культуры скифского времени были открыты в Туве, культуры раннего железного века — на Дальнем Востоке.

В Средней Азии и Казахстане проводились раскопки памятников разных эпох: палеолита, мезолита и ранних государственных образований. Были открыты оросительные каналы, города-крепости, изучены высокоразвитые земледельческие культуры Средней Азии.

За последние десятилетия открыт и исследован ряд культур, свидетельствующих о сложном пути формирования славянского этноса. Большое значение при изучении процесса культурогенеза восточных славян и образования государства имеют работы академиков Б.А. Рыбакова и В.В. Седова. Картина возникновения и развития древнерусского города была воссоздана на основе раскопок, проведенных в Новгороде, Киеве, Рязани, Смоленске, Пскове, Старой Русе и других городах.

Многие десятилетия сначала под руководством А.В. Арциховского, а потом академика В.Л. Янина, ведутся раскопки древнего Новгорода. На площади города открыты культурные слои, наиболее ранние из которых относятся к глубокой древности. Раскопки многое рассказали о торговой и ремесленной роли Новгорода на Северо-Западе Руси. Среди собранных материалов принципиальное значение имеет открытие и исследование памятников древнерусской письменности на бересте.

В отечественной археологии появились новые методические приемы, широко стали применяться методы естественных наук, возникла экспериментальная археология, начались постепенные изменения в методологии истории, которые повлияли и на развитие археологии.

Археология России в настоящее время представлена несколькими направлениями, отличающимися задачами и методами исследования: палеолитоведение, античная, скифо-сарматская, славяно-русская, средневековая археология.Эти направления сложились исторически, по каждому из них накоплен значительный опыт, определенные представления об объекте, предмете и методах исследования.

Оформилась археология географических регионов и республик бывшего СССР: Кавказа и Закавказья, Украины, Поволжья, Урала, Средней Азии, Восточной Европы, Сибири, Дальнего Востока. Она развивалась как сфера российской археологии, под непосредственным влиянием центра.

Необходимо отметить, что в российской археологии характерным является культурологический подход — деление всего археологического материала на археологические культуры. Количество культур огромно и постоянно увеличивается. Вместе с этим наблюдается некоторый схематизм и отход от историзма, от изучения общих тенденций, масштабных исторических процессов, таких, как Великое переселение народов, распространение номадизма, развитие и смена этносов и др.

Определенный вред археологии был нанесен односторонней методологической направленностью. С точки зрения марксистской философии, история развивается только поступательно, и в этом движении общество совершенствуется. По этой причине из науки исчез интерес к исследованию явлений застоев, регрессов в истории. Господствовавший в марксистской философии эволюционный взгляд на историю почти исключал роль диффузии,а критика в адрес географического детерминизма привела к недооценке роли географических факторов как культурообразующих элементов. Недостаточно изучались взаимоотношения природы и человеческих коллективовв разные археологические периоды.

Русская археология развивалась как история материальной культуры, поэтому накоплен весьма незначительный опыт научной реконструкции общественных структур. Засилье в науке штампов исторического материализма негативно сказалось на разработке исторических категорий «цивилизация», «социальные структуры» и привело к определенному схематизму в археологических реконструкциях.

Оконникова Т.И. О методологии историко-научных исследований в российской археологии // Фундаментальные исследования. – 2005. – № 10. – С. 95-96;

Археология в России традиционно рассматривается как историческая наука, что обусловливает ее отставание от естественнонаучных дисциплин в области методологии историко-научных исследований. Большинство публикаций по истории археологии посвящены хронологической фиксации наиболее значимых научных событий или историографическому анализу идей, концепций, теорий в рамках определенного тематического или проблемного поля. Но в связи с выдвижением новых задач в области изучения истории отечественной археологии - в качестве таковых можно назвать периодизацию истории российской археологии, определение места археологической науки в сложившейся системе исторических и общенаучных знаний, изучение влияния социальных факторов на процесс научного поиска в археологии - исследователями осознается необходимость обращения к опыту философии науки и науковедения.

В.Ф. Генинг продемонстрировал возможность выделения качественно различных периодов в развитии археологического знания с помощью философской категории "основания науки", в трактовке которой опирался на построения П.С. Дышлевого и В.М. Найдыша. Выявление оснований археологической науки производилось В.Ф. Генингом с целью выделения относительно стабильных периодов в развитии археологического знания и водоразделов между ними - "научных революций". В исследованиях В.Ф. Генинга эволюция археологической науки представлена в виде последовательной смены следующих периодов:

1. "археологии древностей" (с кон. XVIII до 70-х гг. XIX в.);

2. "культурархеологии" (с 70-х гг. XIX в. до 30-х ХХ в. (в советской) - 60-х ХХ в. гг. (в зарубежной));

3. "социоархеологии" (начинается с 30-х гг. ХХ в. в советской, с - 60-х гг. ХХ в. - в зарубежной).

Г.С. Лебедев использовал в качестве основополагающей единицы анализа науки категорию "парадигма", предложенную и обоснованную применительно к истории науки Т. Куном. В развитии мировой археологии автор выделил следующие научные парадигмы, последовательно сменявшие друг друга:

1. антикварную, господствовавшую до сер. XIX в.;

2. эволюционистскую, которая доминировала до рубежа XIX - ХХ в.;

3. этнологическую, приоритет которой стал преодолеваться в 20-е гг. ХХ века;

4. социоструктурную, преобладавшую до сер. ХХ в.; 5

. формирующуюся на современном этапе системно-экологическую (включившую отношения культуры и общества в контекст взаимосвязей "Человек - Среда" или "Природа - Общество").

Нетрадиционные для историографии археологии подходы обнаруживают себя в последние годы и в исследованиях по истории региональной археологии. К таковым следует отнести работы Мельниковой О.М.. Проведя анализ деятельности коллективов археологов Пермского (1946-1955 гг.) и Свердловского университетов (1960-1974 гг.) с использованием категории «научная школа», она выделила основополагающие характеристики университетских научных школ. В организационном и образовательном аспектах - это открытие специализации по археологии, кабинета археологии, студенческого научного кружка, и, главное, археологической экспедиции. Эти структуры обеспечивают непосредственное усвоение учениками схем, способов, норм археологического исследования. В познавательном аспекте своеобразие научных школ проявляется в содержании исследовательской программы, выдвигаемой лидером школы. По мнению О.М.Мельниковой, таковыми для изученных научных школ стали оригинальные концепции культурно-исторического процесса в уральском регионе, создание новых методов археологического исследования, введение в научный оборот нового археологического материала, полученного в результате широкомасштабных раскопок.

Автор настоящих тезисов использовала философскую категорию «познавательная традиция» в интерпретации И.Т. Касавина в изучении научных традиций в археологии Прикамья 60-х гг.в. XIX - конца 40-х гг. XX в. Данная концепция позволяет разграничить качественно различные этапы развития научного знания, а также делает возможным рассмотрение социальных механизмов, обеспечивающих преемственность научной деятельности и обуславливающих ее разрыв. Ее использование позволило выявить в археологии Прикамья второй пол. XIX в. - первой пол. XX в. две познавательные традиции.

Первая, в рамках которой местная археология оформилась как самостоятельное явление, была основана на «бытописательской» (по Г.С. Лебедеву) парадигме с адаптированными к ней элементами эволюционизма. Она сложилась экстенсивным путем и доминировала в 1860-е-1880-е г. Вторая, основанная на этнологической парадигме, начала складываться в конце 1880-х гг. Ее интенсивное развитие в местной науке было прервано социально-политическими катаклизмами 1917 г. и рубежа 1920-х-1930-х гг. Неудавшаяся попытка насильственного внедрения новой традиции, основанной на марксистских социологических построениях, завершилась в археологии Прикамья возвратом в конце 1940-х гг. к реализации программы этнологических исследований.

Сегодня именно археология обеспечивает научное видение большой части истории человечества. Но, одновременно, археологическое наследие присутствует в современной жизни как часть культурной среды, источник формирования коллективной памяти, образов прошлого, строгой научной основы часто не имеющих. Кроме того, археологические полевые работы стали составляющей разнообразных строительных проектов. Отсюда изменения в статусе и самой структуре археологических исследований. В России на положении этой классической гуманитарной науки отражается общее (зачастую достаточно парадоксальное) отношение к гуманитарному знанию. С одной стороны, реальностью стали высокие требования к доказательности научных построений и взыскательный запрос общества на обновленное современное научное знание о прошлом. С другой – очевидна недооценка значимости историко-филологических наук технократами, стремление оптимизировать сферу классической гуманитарной науки(т.е. сократить ее бюджет под предлогом избыточности и неактуальности), навязать обществу представление о том, что гуманитарные исследования дóлжно вести лишь по тем направлениям и в том объеме, в котором их продукты востребованы. В этой ситуации археология, с одной стороны, расширяет свое пространство, растет объем раскопок, публикаций, количество поставленных на учет археологических памятников; с другой – испытывает жесткое давление и теряет влияние.

Современная российская археология выросла из советской, опираясь на сеть сложившихся научных учреждений, развивая организационные принципы и научные школы советского времени.

Советская археология, получившая высокий статус в иерархии гуманитарных наук и завоевавшая общественное признание, оставалась для нас примером размаха исследований и хорошей организации археологической деятельности. На протяжении последних 20 лет мы невольно сопоставляли современное состояние археологии с советской эпохой.

Уместно вновь поставить вопрос о том, как развивалась археология в два последних десятилетия, и показать, какие в ней произошли принципиальные изменения, на основе статистических выкладок (на основании данных Минкультуры России и ОПИ).

Объекты археологического наследия составляют значительную часть культурного наследия Российской Федерации. На территории страны зарегистрированы более 146 тыс. объектов культурного наследия. Почти 40% (около 58 тыс.) из них представлены объектами археологического наследия (учтенными как памятники и достопримечательные места). В некоторых субъектах Российской Федерации более 80% объектов культурного наследия относятся к археологии (Республика Хакасия, Ханты-Мансийский АО (Югра), Республика Тыва, Республика Алтай, Ростовская обл. и др.).

Однако есть регионы, где число археологических объектов, учтенных как объекты культурного наследия, незначительно. Кроме объектов, получивших статус памятника или достопримечательного места, на учете региональных органов охраны состоят еще более 75 тыс. выявленных объектов археологического наследия. Таким образом, общее количество учтенных на территории страны археологических объектов составляет более 133 тыс. (рис. 1).

Диспропорция в региональном распределении археологических объектов определяется в значительной степени неравномерной археологической изученностью территории России и разными темпами постановки их на государственный учет и включения в реестр. На современном этапе накопления археологических материалов эти данные не отражают особенностей исторического расселения и освоения отдельных территорий.Неравномерность объемов археологических исследований в различных регионах России определяется разными факторами, в том числе наличием научных центров и квалифицированных кадров, степенью географической доступности и др. Существенную роль играет уровень активности и профессионализма региональных органов охраны объектов культурного наследия в их деятельности по охране объектов археологического наследия. Статистические данные позволяют выделить “области-лидеры” с успешно работающими органами охраны объектов культурного наследия, где хорошо поставлен учет объектов археологического наследия (выявленных или стоящих в реестре разных уровней) и стабильно велико количество проводимых спасательных археологических полевых работ (рис. 2).

Какие же выводы мы можем сделать об изменениях, произошедших в сфере археологических исследований, на основании данных статистики?

Во-первых, изменился общий объем археологических работ. Если судить по количеству разрешений (открытых листов), он вырос почти в два раза в сравнении с концом советского времени (1990 г.) и почти в три, если сравнивать с 1994 г., когда объемы работ упали до минимума (621 открытый лист). В 2013 г. было выдано 1723 открытых листа, а в 2014 – уже 1845 (рис. 3). Кривая выдачи разрешений (открытых листов) рисует зависимость археологии от состояния экономики, реагируя с определенным запозданием на один-два года на ее кризисы (начало 1990-х, 1997 и 2010 годы) падением, но в целом показывает устойчивый рост.

Общее количество научных отчетов о раскопках и разведках, собранных в архиве Института археологии РАН за 23 года после распада СССР, – около 14 500 (14 400), т.е. чуть больше, чем их было получено за предшествующие послевоенные 47 лет (1945–1991 гг.: около 14 100). Видимо, рост двух последних лет отражает не столько фактическое увеличение объемов работ, сколько более строгое исполнение законодательства после принятия нового закона, когда даже небольшое строительство во многих регионах предваряют археологические исследования, на которые запрашиваются разрешения (открытые листы). В любом случае, это позитивное явление.

Во-вторых, за два последних десятилетия выросли требования к обеспечению сохранности археологического наследия (приняты Федеральные законы №73-ФЗ и 245-ФЗ). Благодаря спасательным раскопкам сохранен огромный массив информации о разнообразных археологических объектах, оказавшихся в зонах строительства, – от палеолитических стоянок до монастырей Московской Руси, исторических поселений и некрополей Нового времени. Заметно расширился сам круг объектов, на которых проводят охранные раскопки.

Стало нормой изучение тех категорий памятников, которые в 1980-х годах даже в зонах строительства почти никогда не изучались раскопками (участки культурного слоя XVI–XVIII вв. в городах и на селищах; рядовые поселения эпохи бронзы, железного века и античности на юге России; сильно разрушенные курганные могильники и др.). Увеличение масштабов спасательных раскопок – ответ на мощное вторжение современного строительства в исторические ландшафты, приводящее к радикальному преобразованию природно-исторической среды, частью которой являются археологические объекты.

Стоит напомнить, что в советское время вопрос о сохранении многих памятников, на которых ныне ведут спасательные раскопки, вообще не ставился. Так, при создании крупнейших водохранилищ на Волге раскопки провели далеко не на всех памятниках и, несмотря на работу больших новостроечных экспедиций, мы не знаем даже, сколько и каких объектов ушло под воду из-за не полно проведенных археологических разведок.

В-третьих, существенно повысилось качество полевой археологической документации. И не столько благодаря появлению новых технических средств фиксации и документирования древностей, сколько в результате общих установок археологического цеха, осознания необходимости более точного и подробного отражения исследуемых объектов в отчетах. Разумеется, далеко не все отчеты о полевых исследованиях, составленные в последнее десятилетие, отличаются высоким качеством, но в целом этот вид научных источников-документов ориентирован на новые стандарты, заданные в конце 1990 – начале 2000-х годов. Сравнение отчетной документации 1980-х годов и отчетов последних лет показывает, что последние передают характер исследованных археологических объектов значительно полнее.

Несомненным плюсом является то, что в настоящее время в Российской Федерации сложилась система спасательной археологии, тесно интегрированная с наукой. В XXI в., даже с приходом рыночных отношений, значение академических институтов по-прежнему остается стабильно высоким.

На графике объемов спасательных работ последних лет можно увидеть, что выполняемые ими работы составляют около четверти от всех исследований, о чем уже писалось одним из авторов (Энговатова, 2012. С. 141–150). Выработанная поколениями

археологов общая система научной регламентации (получение разрешения (открытого листа) на проведение археологических исследований; проведение исследований по единым для всех методикам и обязательная отчетность), действующая на территории всей страны, поддерживает единые методы исследования объектов археологического наследия,

сохраняет методику полевой фиксации и форму научного отчета.

Эти нормы действуют также и в отношении спасательной археологии. Очень важно, что каких-либо специальных, облегченных методик для спасательных раскопок не существует.

Человечество обычно нелестно отзывается о сегодняшнем дне, предпочитая вспоминать золотой век прошлого или красить будущее в радужные тона. Однако как бы критически мы ни относились к новейшему периоду в истории археологии, нельзя не видеть существенных позитивных перемен в состоянии археологической деятельности за последние годы. Достаточно назвать такие крупные, неожиданные по богатству полевых результатов, новаторских подходов к методике и научных выводов проекты Института археологии РАН, как исследования храма XII в. в Смоленске и десятки введенных в научный оборот объектов Нового Иерусалима, древности Подболотьевского могильника и открытия эпохи бронзы на трассе “Южного потока”. Тем более казавшееся невозможным всего десятилетие назад системное исследование урбанистического развития городов Пруссии (на примере Калининграда), углубленное изучение исторических погребений XIX – начала ХХ в. (в Москве: Н.В. Гоголь, Никифор Феотокис; в Троице-Сергиевом монастыре: кладбище преподавателей Духовной Академии; в русской провинции: погребение А.Н. Ермолова) и даже полей сражения Первой мировой войны (Каушен, 1914 г.). Все это, несомненно, серьезные изменения в масштабах археологических работ и хронологическом охвате памятников.

Среди негативных моментов в состоянии российской археологии новейшего времени следует отметить, прежде всего, ее коммерциализацию.

В какой-то мере она неизбежна в условиях рыночной экономики. Но формы ее подчас абсурдны и уродливы. Появление в России многочисленных частных коммерческих организаций, специализирующихся на производстве археологических полевых работ, создало иллюзию, что таким образом государство может упростить и ускорить организацию охранных исследований, а археология обеспечить свое профессиональное будущее, однако результаты – противоположные. Даже квалифицированные археологи в частных археологических структурах редко имеют возможности для профессиональной самореализации и научного роста, многие организации, в уставе которых записана “археологическая деятельность”, вовсе не имеют в своем штате специалистов. Разумеется, это отражается на качестве спасательных работ. Между тем, за последние годы доля небюджетных организаций среди исполнителей полевых исследований составила около 40%.

Очевидно, что в целом трансформация археологической отрасли в сеть коммерческих организаций лишает перспектив как археологическую науку, так и дело сохранения археологического наследия. Одним из наиболее деструктивных явлений была организация археологических исследований на конкурсной основе, когда главным критерием для определения победителя являлась цена (сейчас положение отчасти исправляется). Ссылки на опыт западноевропейской археологии в данном случае не могут быть приняты: в большинстве западных стран, где в сфере охранной археологии присутствуют частные компании, инфраструктуру археологической отрасли образуют государственные учреждения, музеи и университеты, сеть которых на Западе, как и на Востоке (в Китае, Японии и Корее), гораздо плотнее, чем в России.

Не менее очевидно, что в России сокращается доля полевых работ, которые преследуют чисто научные цели и выполняются как фундаментальные исследовательские проекты. За последние годы она составляет всего около 20% в общей массе.

Основные источники для выполнения подобных проектов – гранты РГНФ и РФФИ, а также местное финансирование из регионального бюджета в некоторых регионах (например, Татарстан, Краснодарский край и др.). Мы согласны, что идея преимущественного и первостепенного исследования тех объектов, которые могут быть утрачены в результате строительства, – один из императивов, определяющих стратегию полевых археологических работ во всем мире. Тем не менее нельзя забывать, что крупные долговременные исследовательские полевые проекты всегда были основным мотором развития археологии. А сегодня их число в нашей стране близко к критическому минимуму.

При этом за последнее десятилетие Россия вплотную приблизилась к уровню европейских стран по количеству проводимых спасательных археологических работ (в процентном соотношении среди всех археологических исследований).

Следует отметить, что большинство бывших социалистических стран за последние 20 лет прошли тот же путь, что и Россия. Так, в Румынии доля проводимых по научным программам археологических исследований уменьшилась: если в 2000 г. она составляла более 90% от всех работ, то в последние пять лет – не более 20 (рис. 4, 1). В России этот

процесс начался раньше, но был более растянут во времени. В 1984 г. в нашей стране из бюджета финансировались 70% всех проводимых археологических исследований, а в 2009 – всего 26 (рис. 4, 2).

Такая тенденция связана, с одной стороны, с сокращением государственного финансирования фундаментальных гуманитарных исследований, а с другой – с ростом в последнее десятилетие объемов строительства и, как следствие, увеличением числа сопутствующих ему археологических проектов.

Среди острейших проблем археологической отрасли – отсутствие в большинстве регионов музейных хранилищ для археологических материалов.

Музеи не готовы принять на хранение в полном объеме огромные коллекции, собранные в 1990–2000-е годы, в особенности массовые материалы.

Это значит, что мы не можем обеспечить дальнейшую жизнь огромному массиву древностей, полученных ценой больших усилий археологов и больших финансовых затрат. Решение должно быть найдено. В противном случае потеряет смысл современный подход к сохранению археологического наследия, рассматривающий охранные раскопки как способ сбережения древностей и сохранения их информационного потенциала. Нужно признать, что в современной организации археологической отрасли по-прежнему отсутствуют ресурсы и механизмы для полноценного научного освоения громадных материалов, полученных в результате раскопок на новостройках. Эта проблема досталась нам от советского времени, но приобрела новые масштабы и только разрастается. Если мы не создадим специальных механизмов запуска научной обработки и введения в оборот полевых материалов, их информационный потенциал не будет в полной мере использован.

Важнейшее событие археологической жизни между Новгородским и Казанским съездами – принятие 245 Федерального Закона “О внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации в части пресечения незаконной деятельности в области археологии” (подписан Президентом РФ 2 июля 2013 г.). Впервые в истории правового регулирования охраны наследия и научных исследований в России принят закон, в названии которого присутствует слово “археология”; закон, специально регламентирующий сохранение и исследование объектов археологического наследия.

Его принятие – результат совместной деятельности целого ряда ведомств и учреждений, государственных и общественных организаций. Прежде всего – Минкультуры России, которое внесло его в Государственную Думу. Но в не меньшей степени это результат активной позиции археологов и органов охраны объектов культурного наследия в регионах, результат наших настойчивых обращений в законодательные органы и в Правительство РФ. Очевидно, мы не зря включали их в решения всех трех прошедших съездов начиная с Новосибирского.

Стоит напомнить, что принятие закона шло при сильнейшем противодействии грабительского цеха, развернувшего мощную компанию дискредитации нашей науки в средствах массовой информации, включая Интернет. Закон обозначил однозначную установку государства на защиту археологических древностей как части нашего культурного наследия. Он меняет общий климат в сфере сохранения археологического наследия. Важно, что в нем впервые сформулированы нормы, которые могут быть реально использованы для пресечения нелегальных раскопок: установлена ответственность за извлечение археологических предметов из мест их залегания. Разумеется, принятие 245-ФЗ само по себе не может остановить грабительство. Закон должен применяться на практике, так что сейчас многое зависит от действий органов МВД и органов охраны объектов культурного наследия в регионах, от их воли и профессионализма.

К сожалению, объемы продажи металлодетекторов остаются пока на высоком уровне, а копатели, хотя и с опаской, совершают набеги на археологические памятники. Но определенные изменения произошли – археологические предметы исчезли с прилавков антикварных магазинов, возбужден ряд резонансных уголовных дел по фактам незаконных раскопок.

Но значение 245-ФЗ не исчерпывается его “антиграбительской” направленностью. Его необходимо расценивать как новую декларацию прав археологической науки. Это первый правовой акт, в котором указано, что археологические раскопки проводятся только на научной основе и что в нашей стране предусмотрен научный контроль за всем процессом ведения археологических полевых работ. Закрепление этих позиций, столь очевидных для археологов, в российском законодательстве исключительно важно, поскольку право ученых регламентировать деятельность в этой сфере часто оспаривалось технократами, рассматривающими археологические раскопки на памятниках как часть производственного цикла.

Меняется и место археологии в системе гуманитарного знания. Последние годы стали временем нового позиционирования гуманитарных наук. В современном мире, в условиях определенного кризиса доверия к науке, археологии требуется вновь обосновать свое место в системе научного знания и доказать, что она нужна обществу. В России это имеет свои особенности. Здесь археология отвечает за создание и постоянное обновление научной картины развития человеческих обществ на территории гигантской страны и в огромном хронологическом диапазоне. На ней лежит большая ответственность: раскрыть историческое место наших древних и средневековых культур в мировой истории, ввести их в планетарные географические рамки. Однако при этом российская археология достаточно скромно заявляет о себе в общем пространстве гуманитарной науки и образования. Ее фундаментальные достижения последних десятилетий не до конца осознаются обществом и слишком медленно входят в обобщающие исторические труды. Они быстро забываются, смываются новостными потоками, от археологии ждут все больше и больше сиюминутных сенсаций для телевизионных каналов и все меньше – глубинного осознания исторических процессов. Звучит странно, но Россия – одна из немногих развитых стран, где в перечне направлений высшего профессионального образования специальность “археология” просто отсутствует.

В школьных учебниках по отечественной истории археологический материал древнего и средневекового периодов до последнего времени был представлен крайне скудно: в них нет ни знаменитого зарайского бизона (в 2013 г. украсившего каталог выставки первобытного искусства в Британском музее); ни античной Фанагории (вошедшей в десятки мировых сенсаций археологии 2012 г.); ни Новгородской Псалтири (древнейшей русской книги и археологической сенсации 2000 г.). Во многих учебниках не было современных данных о времени появления человека на территории России. Будем надеяться, что создание нового образовательного стандарта по истории, организованное Российским историческим обществом, и вероятное введение этой дисциплины в круг обязательных, позволит, наконец, восполнить досадные пробелы. Понятно, что все это – не узко профессиональные вопросы, а часть серьезной проблемы, самым острым образом стоящей перед народами современной России, стремящимися понять, куда они идут и от-

куда взялись.

В стране присутствует запрос на концептуальные исторические сочинения, разработку новых обобщающих версий истории государства и раскрытия истоков культурного своеобразия. Археология в последние десятилетия сохраняла известную отстраненность от этих мегапроектов, полагая, что результатом археологических исследований должна быть некая сумма фактов, и этим ограничиваясь. Очевидно, что такая позиция создает большие риски: задачу исторического осмысления археологических материалов берут на себя представители других наук (историки, генетики, лингвисты), а во многих случаях – откровенные дилетанты.

В археологии, таким образом, отражаются глубокие сдвиги, наметившиеся в общественном сознании, и они уже материализованы в практике, законодательной деятельности, культуре. По сути, это и есть ключевое слово: современное общество воспринимает археологию не только как науку, но как весомую часть мировой культуры.

Такой подход нов только отчасти – за ним значительная культурная традиция антикваризма эпохи Просвещения, уходящая в XIX, XVIII, XVII вв. и глубже, к началу Возрождения. Для выстраивания позиции археологии в обществе подобный возврат может показаться выигрышным, и, действительно, он несет несомненные преимущества: на этом пути археология все теснее сплетается с историей (особенно с ее вспомогательными дисциплинами), включает все больше элементов этнологии. Но такой (пусть частичный) регресс несет угрозу, он может крайне отрицательно отразиться на строгости полевой методики и, что не менее важно, на интерпретационной аналитике и самосознании науки.

От этой угрозы только отчасти спасает развитие общей для всей археологии тенденции – привлечения естественно-научных методов, поскольку они грозят представить задачи археолога как простое извлечение материалов для дальнейших анализов недоступными ему методами. Так или иначе, многие конкретные проекты сложно называть просто мульти-дисциплинарными – в недалеком будущем следует ожидать слияния всех привлекаемых дисциплин в новое синтетическое направление, где генетический анализ неразрывно сплетен с архивным поиском, фотограмметрия – с типологическим анализом артефактов, генеалогия – с эпиграфикой и антропологией и т.д.

Этим определен успех одного из интереснейших шагов расширения сферы археологии в России до рамок отрасли культуры: резкий (не менее чем на 200–300 лет) сдвиг ее хронологической границы в сторону омоложения. То, о чем мы говорили на круглых столах начиная с конца прошлого века (при этом сами себе не очень доверяя), сегодня обрело форму закона и нуждается в разработке особых комплексных методик и поиске организационных форм. В целом это отвечает общемировой тенденции, но для стран, формирование которых совпадает с эпохой Великих географических открытий и Ренессанса, такой сдвиг особенно важен.

Именно в конце Средневековья и в начале Нового времени подспудные, копившиеся тысячелетиями тенденции развития отдаленных частей мира выходят на поверхность и обретают геополитическое и цивилизационное измерения. Недаром на XV в. приходится и падение Константинополя, и плавания Колумба, и не менее значительное для русской истории событие – включение Московии в сеть ренессансных технологий, строительства и оформления государственного быта.

Это не значит, что тысячелетние тенденции развития, обретшие историческую форму в XV–XVIII вв., только с этого времени и существуют.

Они берут свои истоки в глубокой древности. Чтобы понять нашу сегодняшнюю страну, нужно углубиться, в том числе в доисторическое прошлое и обратить внимание на объективно существующие географические факторы, например, на температурные изобары в этой части Евразии. Одно это покажет, что российские территории не занимают

случайного места на карте мира.

Правда, разнообразие природно-климатических условий и древних культурных традиций в географических пределах современной России таково, что общие наблюдения над предысторией и ранней историей, которые можно было бы распространить на все ее пространство, выглядят объективно невозможными. Тем не менее мы знаем, что это географическое пространство обладает рядом общих свойств, обеспечивших сложение такого культурного мета-единства, как Россия. Во всяком случае, эту гипотезу необходимо учитывать при историко-культурном анализе.

Рискнем сформулировать ряд тезисов, принципиально важных для нашего исторического самосознания: территория современной России – пространство с протяженной историей, в котором происходило формирование, в эпоху палеолита, одного из первых видов современного человека, а начиная с неолита и вплоть до Средневековья –

многих великих и малых культур; освоение человеком, обустройство его для жизни, уже в силу природных условий, во все исторические периоды требовало исключительных усилий и формировало особые свойства характера, в значительной степени направленные на физическое выживание; оно лежало за пределами основных очагов (и даже периферии) древнейших цивилизаций, но тем не менее испытывало их влияния, временами достаточно мощные; значительная его часть долго оставалась трудно достижимой для человека, однако в ряде исторических эпох она служила мостом между Западом и Востоком, Югом и Севером, важным каналом распространения культурных достижений и технологических инноваций (в эпоху бронзы и раннего железного века – распространение

новаций народов “степного коридора”, как поясом стянувшего юг и восток будущей России, обеспечившее становление Древнерусского государства, движение в меридиональном направлении по водным путям Волги и Днепра).

Эти простые положения базируются на археологических материалах, и они не менее значимы для основ нашего исторического мировидения, чем память о событиях Новой и Новейшей истории страны.

Археология, безусловно, раскрывает сложность культурного фундамента, на котором сформировалась историческая Россия. Далеко не все древние культуры могут быть соотнесены с известными нам этническими общностями и населяющими страну современными народами – многие принадлежат исчезнувшим этническим группам, не оставившим прямых потомков. Однако все культурные достижения древности так или иначе наследовались, передавались, в конечном итоге были восприняты нашей культурой, и археология фиксирует процессы передачи.

Сложность культурного наследия России, причастность разных культур к ее ранней истории в полной мере осознавали археологи дореволюционной России, окружавшие их деятели культуры и представители политической элиты. Приведем наглядный пример. Декор резной рамы картины И.Е. Репина “Прием волостных старшин императором Александром III во дворе Петровского дворца в Москве” (1886) составлен по археологическим мотивам. Это композиция на основе художественной пластики древности и средневековья, в составе которой безошибочно узнаются мерянские наборные подвески-коньки, скандинавские овальные фибулы, фигуры фантастических существ с обкладки турьего рога из Черной Могилы, картина полета Александра Македонского на грифонах, наконец, сцены терзаний оленей грифонами (восходят к образам скифского искусства). Рама, таким образом, демонстрирует разнообразие известных археологии к 1886 г. стилей и культур, мозаику древних культурных традиций. Эти образы использованы как драгоценная историческая оправа, вместившая императора и народных представителей. Любопытно, что неизвестный нам резчик при обращении к археологическим мотивам отдал предпочтение не образам древнерусского христианского искусства или растительной орнаментики XI–XII вв., которые историзм в 1880-е годы уже хорошо освоил, а менее известным, мало “цитируемым” памятникам.

Все это не значит, конечно, что археология должна быть политизирована, но ее достижения нужно полноценно использовать для современного осмысления мирового исторического процесса и глобальных исторических трансформаций, определения места в них России. Итак, понятием “археология” описывается не только одна из наук, но и заметная часть мировой культуры. Поэтому будущее археологии в немалой степени зависит от того, в какой мере и каким образом мы сможем включить археологические древности в современную культурную среду, сделать древние памятники узнаваемыми объектами, научная ценность которых осознается современным обществом.

Ведь общество воспринимает археологические объекты не только как научные источники. Предъявляются права владения на них как на общее наследие, внеположенное по отношению к науке, открывающее возможность приобщения к прошлому без посредничества ученых. Реальности нашего времени, с одной стороны, – новая волна археологического антикваризма, когда физический контакт с древностями оказывается более сильной потребностью, чем запрос на научное знание, а с другой – стремление присвоить право на прошлое как таковое, произвольно трактовать и использовать его.

В этой ситуации исключительно важно, чтобы проводниками в прошлое остались ученые, предлагая свои подходы к включению древностей в современный культурный контекст. Один из путей – расширение сети археологических музеев под открытым небом, превращение исследованных памятников в объекты музейного показа.В условиях растущей пространственной мобильности человека, интереса к истокам культурного своеобразия и этнике, стремления иметь собственные впечатления о местах, связанных со значимыми событиями прошлого, запрос на такие музеи очевиден. Понятно, что в России устройство музеев под открытым небом сложнее, чем, скажем, в странах Западной Европы и Средиземноморья, в силу характера памятников, на которых обычно невозможно, из-за особенностей климата и отсутствия каменных кладок, демонстрировать открытые раскопы. Тем не менее их организация продвигается. За период между съездами создан федеральный музей-заповедник Фанагория; статус археологического заповедника получило Рюриково Городище (его территория передана Новгородскому музею), создан подземный музей в Москве (в Зачатьевском монастыре, где впервые в практике воссоздания монастырских комплексов под современными постройками для обозрения открыты подлинные остатки древних храмов и некрополя).

Впечатляющие достижения в этой сфере мы видим в Татарстане, где заново обустроена территория заповедника в Болгарах, превратившегося в один из самых посещаемых археологических музеев, и начато создание экспозиции с деревянными усадьбами XVII в. в Свияжске. Стоит отметить, что, к сожалению, средневековые деревянные постройки не музеефицированы пока ни в одном из городов российского Северо-Запада, где подобные памятники исследуются уже многие десятилетия.

Однако сделанного совершенно не достаточно в условиях, когда современная застройка наступает на исторические ландшафты. Для демонстрации древностей и обеспечения твердой гарантии их сохранности необходимо создание археологических парков,физическое сохранение видимых в современном ландшафте археологических объектов. Речь должна идти не столько о создании новых музеев, сколько о передаче на баланс существующих музеев объектов, имеющих экспозиционный потенциал. В центре Европейской России, в историческом ядре Северо-Восточной Руси таких объектов предостаточно, а целый ряд знаковых археологических ландшафтов находится на грани уничтожения. Среди них, например, городище Клещин на Плещеевом озере, место древнейшего Переяславля, где коттеджная застройка вплотную придвинулась к площадкам городищ и уже частично распространилась на примыкающие к ним селища-посады.

Завершая эти тезисы, надеемся, что некоторые положения окажутся полезными для развития археологии в современной России. Не следует забывать, что многие подходы к изучению прошлого, сегодня – очевидные, вечные, еще в начале ХХ в. нуждались если не в оправдании, то, по крайней мере, в методическом обосновании. Так, вводные лекции В.О. Ключевского к его знаменитому “Курсу русской истории” 1900-х годов посвящены возможности существования и методическим особенностям местной истории. Парадоксально, но таким подходом было само изучение истории России как особой дисциплины, выделенной из общемирового исторического процесса. Вполне вероятно, что и нам следует поставить перед собой задачу изучения России как единого археологического пространства, а не бесчисленных серий дискретных, не связанных друг с другом явлений прошлого.

12 3