ПОЗНАВАТЕЛЬНОЕ

Оси и плоскости тела человека - Тело человека состоит из определенных топографических частей и участков, в которых расположены органы, мышцы, сосуды, нервы и т.д.

Отёска стен и прирубка косяков - Когда на доме не достаёт окон и дверей, красивое высокое крыльцо ещё только в воображении, приходится подниматься с улицы в дом по трапу.

Дифференциальные уравнения второго порядка (модель рынка с прогнозируемыми ценами) - В простых моделях рынка спрос и предложение обычно полагают зависящими только от текущей цены на товар.

Мартысевич И.Г. Псковская судная грамота.

12 3

ПРЕДИСЛОВИЕ

Важнейшим памятником права Псковского государства XIV—XV вв. является обнаруженная проф. Н. Мурзакевичем в Одессе в 1843 г. и опубликованная в 1847 г. Псковская Судная Грамота.

Псковскую Судную Грамоту, дошедшую до нас в единственном описке (если не считать небольшого отрывка, обнаруженного Н. М. Карамзиным), следует рассматривать как новый этап в развитии русского права за время между изданием Русской Правды и Великокняжеским Судебником 1497 г. Судная Грамота не только развивает основные положения Русской Правды, но и идет значительно дальше. Это объясняется тем, что Псковская Судная Грамота отражает более высокий уровень экономической жизни, чем Русская Правда. Так, значительное место в Судной Грамоте занимают нормы, относящиеся к гражданскому праву. Между тем в Русской Правде этих норм права еще очень мало.

Псковская Судная Грамота оказала большое влияние на последующее развитие русского права. Достаточно сказать, что одним из источников Судебника Ивана III является Псковская Судная Грамота.

Археографическая Комиссия дала высокую оценку этому памятнику русского права: «Напечатанная г. М. в Одессе Псковская Судная Грамота по историческому достоинству равняется Русской Правде, Новгородской Судной Грамоте, Судебникам Иоанна III и Иоанна IV».

Советская историческая и историко-юридическая наука придает этому памятнику права весьма важное значение, как крупнейшему источнику наших знаний о правовой жизни Псковского государства. Акад. Б. Д. Греков указывает, что Псковская Судная Грамота «... самый крупный и содержательный источник по истории общественных отношений в Пскове...» (Б. Д. Греков. Крестьяне на Руси с древнейших времен до XVII века. Изд-во Академии наук СССР, М.—Л., 1946, стр. 476).

В другом месте он пишет: «Не забудем, что только каким-то чудом спасена для науки и знаменитая Псковская Судная Грамота, дошедшая до нас, в сущности, только в одном списке. Очевидно, тяжелые удары, выпавшие на долю Псковской земли на протяжении ее истории, лишили нас многих ценнейших исторических памятников» (Б. Д. Греков. Движение псковских смердов 1483—1486 гг. и «емердыи грамоты». Журнал «Исторические записки» № 20, 1946, стр. 13. Изд-во Акад. наук СССР).

Один из крупнейших источниковедов истории СССР член-корреспондент Академии наук СССР проф. М. Н. Тихомиров также высоко оценивает этот памятник русского права.

«Псковская Судная Грамота, — пишет он, — является первостепенным историческим источником, рисующим порядки северо-восточной Руси XIV в. Для изучения социальной истории Псковской земли — это памятник исключительного значения» (М. Н. Тихомиров. Источниковедение истории СССР с древнейших времен до конца XVIII в. Курс источниковедения истории СССР, т. I, ОГИЗ, М., 1940, стр. 119).

С момента первого издания Псковской Судной Грамоты, опубликованной проф. М. Мурзакевичем в 1847 г., прошло свыше 100 лет. За это время появился ряд работ, специально посвященных происхождению, составу и содержанию Грамоты. Некоторые работы посвящены изучению отдельных частей Грамоты, например, отношениям между землевладельцами и крестьянами, юридической природе землепользования, крестьянскому закрепощению, нормам гражданского права, судоустройства и процесса. Наконец, в учебниках и курсах по истории русского права был дан анализ всего содержания этого важнейшего памятника древнерусского права. Кроме того, издан ряд текстов и комментариев Псковской Судной Грамоты.

В советский период вышел в свет ряд работ, посвященных происхождению и составу Псковской Судной Грамоты. К ним относится работа М К. Рожковой «К вопросу о происхождении и составе Псковской Судной Грамоты», Л. В. Черепнина «К вопросу о происхождении и составе Псковской Судной Грамоты» и его же «Русские феодальные архивы XIV—XV вв.», Б. Б. Кафенгауза «О происхождении и составе Псковской Судной Грамоты».

В 1940 г. в № 16 «Исторических записок» появился добросовестно и тщательно выполненный перевод и комментарии Л. В. Черепнина и А. И. Яковлева.

Наконец, были опубликованы исследования, касавшиеся отдельных вопросов Псковской Судной Грамоты, в частности, об отношении крестьянина к землевладельцу, о псковских «изорниках», о восстании псковских смердов в 1483—1486 гг. Это работы П. А. Аргунова «Крестьянин и землевладелец в эпоху Псковской Судной Грамоты», М. М. Богословского «К вопросу об отношениях крестьянина к землевладельцу по Псковской Судной Грамоте», Б. Д. Грекова «Земледелец и землевладелец в Пскове XV в.» и его же «Крестьяне на Руси с древнейших времен до XVII в.». С В Юшкова «Псковская аграрная революция XV в.», Б. Б. Кафенгауза «Псковские «изорники», С. Н. Чернова «Заметки о псковских смердах и волнениях 80-х гг. XV в.».

Однако юридическому анализу Псковской Судной Грамоты советские историки права не уделили должного внимания. Только в учебнике проф. С. В. Юшкова «История государства и права СССР» имеется краткий юридический анализ Псковской Судной Грамоты. Кроме того, анализ норм уголовного права, содержащихся в Грамоте, дан в статье проф. М. М. Исаева «Уголовное право Новгорода и Пскова XIII—XV вв.» Но этого явно недостаточно. Понятно, что студенты юридических вузов, работающие по истории государства и права СССР, испытывают большие трудности при изучении этого важнейшего памятника русского права.

Учебные пособия, изданные в дореволюционное время, как, например, хрестоматия по истории русского права Владимирского-Буданова, стали уже библиографической редкостью. Кроме того, они устарели и в силу этого не отвечают требованиям советской юридической науки.

Предлагаемая работа ставит задачей дать студентам учебный материал по изучению Псковской Судной Грамоты. Вместе с тем автор имеет в виду осветить в работе итоги изучения Псковской Судной Грамоты за 100 лет с момента ее первого издания и дать юридический анализ этого памятника русского права, отразившего высокий уровень экономического и правового развития древнего Пскова XIV—XV вв.

Автор выражает искреннюю признательность лауреату Сталинской премии, члену-корреспонденту Академии наук СССР проф. А. И. Яковлеву; действительному члену Академии наук Казахской ССР проф. С. В. Юшкову; доктору исторических наук проф. Л. В. Черепнину и проф. П. Н. Галанза за ценные указания, сделанные ими в процессе подготовки работы к печати.

Глава I

ИСТОРИОГРАФИЯ ПСКОВСКОЙ СУДНОЙ ГРАМОТЫ

В настоящей главе мы имеем и виду остановиться на разборе специальной литературы, в которой авторы ставили перед собой задачу выяснить основные проблемы, имеющие отношение к памятнику, а именно: происхождение, состав и содержание Судной Грамоты

Издав Псковскую Судную Грамоту1 проф. Мурзакевич снабдил ее статьей, в которой изложил свои взгляды на ряд спорных вопросов, связанных с этим памятником. Прежде всего он оспаривал дату, указанную в самом тексте Грамоты, а именно ? S Ц Ё (6905), т. е. 1397 г. Он считал эту дату опиской переписчика и доказывал, что Грамота составлена значительно позднее, чем это указано в самой Грамоте. Эту описку переписчика он объяснял ветхостью и неясным обозначением цифр подлинного текста Псковской Судной Грамоты, с которого затем списал переписчик первой половины XVII в

Как полагает Мурзакевич, дата, указанная в Грамоте, не соответствует действительности. Это видно из самой Грамоты, где говорится «Грамота выписана изо всех приписков Псковских пошлин, по благословению отец своих попов, всех Ё (5) соборов».

Между тем из Псковской летописи известно, что в 1397 г. было всего лишь два собора; пятый собор во Пскове был учрежден в 1462 г. По мнению Мурзакевича, вероятнее всего, что в самой Грамоте стояла дата ? S Ц О Ё (6975), или 1467 г. Но переписчик вследствие ветхости Грамоты и неясности цифры О (70) мог написать цифру € (5), прибавив к ней еще одну цифровую букву Е вследствие чего в новом списке Грамоты и появилась дата ? S Ц Е Е (6905), т. е. 1397 г. Большую вероятность даты 1467 г. проф. Мурзакевич доказывает ссылкой на Псковскую летопись. В ней указывается, что весной этого года в Псков приехал от Московского великого князя князь Федор Юрьевич Шуйский, которого псковичи посадили на княжение Князь Шуйский предъявил требование Пскову, чтобы ему разрешили держать своих наместников не в семи пригородах, как это было до сих пор, а в двенадцати. Не желая вступать в конфликт с Московским государством, псковичи вынуждены были удовлетворить это требование.

Поэтому Мурзакевич считает, что псковичи с целью сохранения своих обычаев и не имея возможности сопротивляться усилившемуся влиянию Москвы, составили в 1467 г на основании различных древних грамот Псковскую Судную Грамоту.

В самом начале Псковской Судной Грамоты указывается, что она выписана из грамот великого князя Александра и князя Константина. Мурзакевич полагает, что речь идет о великом князе Александре Михайловиче Тверском, княжившем в Пскове с 1327 по 1330 г и с 1331 по 1337 г., и князе Константине Дмитриевиче, княжившем в Пскове в 1407 г.

По мнению Мурзакевича, Псковская Судная Грамота является одним из источников Судебника 1497 г.

Опубликование Псковской Судной Грамоты вызвало появление рецензий, за которыми появились и отдельные исследования.

В 1848 г. в журнале «Москвитянин.»2 была помещена рецензия на Псковскую Судную Грамоту известного археографа и историка русского права Н. В. Калачова (1819—1885). Он касается преимущественно вопросов издания и времени составления Псковской Судной Грамоты и лишь отчасти ее содержания. По мнению Калачова, Псковская Судная Грамота есть не что иное, как сборник законов и судебных решений, составленных в разное время, а затем сведенных в один документ.

Калачов считает, что 1397 г. как дата, указанная в самой Грамоте, есть первый этап составления Грамоты. Затем к ней делались приписки. Последние приписки к Грамоте были сделаны в 1467 г. или около этого времени, но не ранее 1462 г. Таким образом, Псковская Грамота, обнаруженная проф. Мурзакевичем, по мнению Калачова, не представляет собой подлинной Грамоты 1397 г., она подвергалась изменению, в виде дополнительного законодательного материала, расположенного в хронологическом порядке. Калачов отрицает утверждение проф. Мурзакевича о том, что время составления Грамоты относится к 1467 г. Ссылка на то, что Грамота составлена «по благословению попов всех 5 соборов», объясняется тем, что переписчик, переписывая Грамоту, составленную в 1397 г., и встретив указание на существование во Пскове двух или трех соборов, а не пяти, как это было в его время, исправил соответственно цифру два или три на пять. Калачов допускает возможность этого произвольного изменения, внесенного переписчиком, а также последних дополнений к Грамоте, которые были приняты вечем, подтвердившим без всяких изменений Грамоту 1397 г. с согласия существовавших тогда попов всех пяти соборов, что могло иметь место не ранее 1462 г. Поэтому Калачов полагает, что обвинять переписчика в замене цифровой буквы О (70) цифровой буквой Е (5) нет оснований. Стоящая же рядом с цифровой буквой F! другая такая же буква означает числительное порядковое: пятое. Таким образом, было бы более правильным датировать Псковскую Судную Грамоту 1397 г. Что же касается 1467 г., то к этому времени относятся лишь сделанные к ней приписки.

Калачов не согласен с Мурзакевичем и по поводу того, что в Грамоте речь идет об Александре Михайловиче Тверском, сидевшем на княжеском престоле во Пскове с 1327 по 1330 и с 1331 по 1337 г. Он считает, что вероятнее всего в Грамоте имеется ввиду Александр Ярославич Невский. В доказательство своего предположения он ссылается на послание митрополита Киприана 1395 г («Акты Исторические», т. I, № 10), в котором упоминается Грамота великого князя Александра. Калачов считает, что митрополит Киприан не мог назвать великим князем Александра Михайловича Тверского, что этот титул мог быть присвоен только Александру Невскому. Однако это мнение Калачова не может быть признано основательным. Как видно из летописей, Александр Невский, и Александр Тверской именовались великими князьями.

Касаясь содержания Грамоты, Калачов отрицает какую-либо систему, лежащую в основе распределения правового материала, если не считать объединения в одну группу статей, однородных по составу. Однако он считает, что и в этой группе нет последовательно проведенной системы. Поэтому, по его мнению, в Псковской Грамоте нормы материального и процессуального права не разделены между собой, хотя это разделение должно было существовать в то время, когда уже было разграничение между судебными органами и институтами. Отсюда он делает вывод, что материал в Грамоте расположен не в систематическом, а в хронологическом порядке.

Интересно отметить, что Калачов решительно отрицает какое-либо влияние Псковской Судной Грамоты на последующее законодательство Московского великого Княжества, в частности, на великокняжеский Судебник 497 г. Калачов считает, что сходство статей Судебника Псковской Судной Грамоты объясняется не заимствованием, а тем, что в основе русского права той эпохи сдержались общие принципы, несмотря на существование сдельных княжеств с их особенностями правовой жизни. Первое исследование Псковской Судной Грамоты под инициалами «К. М-ий» было помещено в журнале «Северное обозрение» за 1850 г.3 В работе излагается вопрос о времени составления Псковской Судной Грамоты, сходстве отдельных Статей Грамоты с Русской Правдой и влияния Судной Грамоты на последующее русское законодательство, в частности, на Судебник 1497 г. В работе не дан юридический анализ статей Грамоты и, таким образом, автором не раскрыто содержание Псковской Грамоты.

К. М-ий соглашается с проф. Мурзакевичем в том, что возможной датой составления Псковской Судной Грамоты является 1467 г. Это совпадает и с другими обстоятельствами политической жизни Пскова, вызвавшими издание Грамоты. Однако он не согласен с тем, что в Грамоте идет речь об Александре Михайловиче Тверском. По его мнению, Александр Михайлович Тверской, будучи изгнанником из Твери, не мог быть законодателем. Наиболее вероятным он считал в качестве законодателя князя Александра Федоровича Ростовского, княжившего во Пскове трижды между 1410 и 1434 гг. При нем произошла замена иностранной монеты — пенези — серебряными деньгами, что имело место в 1420 г. Поскольку такая денежная реформа падает на княжение Александра Федоровича Ростовского, а в год составления Псковской Судной Грамоты, т. е. в 1467 г., эти деньги были единственной монетой во Пскове, Грамота имеет в виду упомянутого выше князя. Однако приведенные исследователем аргументы недостаточно вески и не могут служить убедительным доказательством.

К. М-ий устанавливал значительное влияние Псковской Грамоты на последующее русское законодательство. Автор первого Судебника заимствовал систему Псковской Грамоты, а некоторые статьи Судебника были полностью заимствованы из Псковской Грамоты. Даже второй Судебник подвергся влиянию Псковской Судной Грамоты. К. М-ий высоко оценивал достоинства Псковской Грамоты, которая сумела наиболее полно и правильно развить основные положения Русской Правды. «Псковская грамота, — писал он, — в помянутых отношениях далеко оставляет за собою все современные ей законодательные памятники»4.

Первой монографией, довольно обстоятельной и основанной на большом сравнительном историческом материале, посвященной исследованию Псковской Судной Грамоты, является работа Ф. Устрялова5 Ф. Устрялов не входит в обсуждение вопроса времени издания Псковской Судной Грамоты, присоединяясь к взглядам, высказанным первым ее издателем проф. Мурзакевичем. Источники Псковской Судной Грамоты он делит на два вида: частные и общие. К частным источникам он относит новгородские договорные грамоты и псковские пошлины. К общим источникам, кроме Русской Правды, он относит германское и византийское право, причем большая часть норм Псковской Судной Грамоты, по его мнению, заимствована из общих источников. Но, ссылаясь на германское и византийское право как на источники Псковской Судной Грамоты, Устрялов в своей работе не приводит конкретных фактов, подтверждающих выдвинутое им положение.

Между тем исследование Псковской Судной Грамоты позволяет придти к выводу, что о влиянии германского и византийского права не может быть и речи. Сходство отдельных норм права объясняется не заимствованием, а одинаковыми социально-экономическими условиями в этих странах и в древней Руси.

Устрялов отмечает большое влияние Псковской Судной Грамоты на Судебник Ивана III, заимствовавший много норм из Судной Грамоты.

В основу своего исследования Устрялов положил систему действовавшего в то время Свода Законов Российской империи. Все нормы Судной Грамоты были разделены на две части: на нормы, относящиеся к гражданским законам определительным, и на нормы, относящиеся к законам гражданским охранительным. Нормы, относящиеся к уголовному праву, он не подверг исследованию, и поэтому работы Устрялова не дает полного представления о Псковской Судной Грамоте.

Почти одновременно с работой Устрялова вышло исследование И. Энгельмана6. Его работа представляет собой постатейный комментарий Псковской Судной Грамоты, расположенный по определенной системе. Как и Устрялов, он делит нормы Грамоты на законы гражданские определительные и законы гражданские охранительные. Энгельман, так же как и Калачов, считает, что упоминаемый в грамоте великий князь Александр был Александр Невский. Он полагает, что Псковская Грамота составлялась в течение продолжительного времени. Наиболее вероятной датой, указанной в заглавии Грамоты, по его мнению, следует считать дату 1467 г.7, если иметь в виду, что при переписывании древней рукописи переписчик по неясности текста или невнимательности пропустил в цифровых буквах ? S Ц Ё букву О (70). Он отвергает предположение проф. Мурзакевича, считавшего, что переписчик по ошибке вместо цифровой буквы О (70) написал цифровую букву Ё, поставив рядом с ней десятичную цифровую букву Е. Эта дата подтверждается, по мнению Энгельмана, «роме того, событиями во Пскове, связанными с назначением в этом году великокняжеским наместником князя Шуйского.

Энгельман, подобно Калачову, считает, что статьи в Грамоте расположены в хронологическом порядке.

Все статьи Грамоты он делит на две части: первоначальную (с 1-й по 76-ю ст., в которую вошли Грамота Александра Невского и нормы, изданные после выхода Грамоты) и дополнительную (с 77-й ст. до конца), куда вошла Грамота князя Константина и статьи, изданные после этой Грамоты.; Такое разделение Грамоты на две части Энгельман объясняет тем, что ряд сходных статей имеется как в первой, так и во второй части. При этом статьи второй части дополняют или уточняют статьи первой части.

Началом составления Псковской Грамоты, по мнению Энгельмана, является время княжения Александра Невского, а окончанием — 1467 г.

В 1869 г. появилась работа Н. Дювернуа, в которой также освещается ряд вопросов, связанных с Псковской Судной Грамотой.

Н. Дювернуа8 не касается вопроса о дате издания Псковской Судной Грамоты. По поводу двух князей, упоминающихся в Грамоте, он присоединяется к взглядам Энгельмана, полагая, что пока нет новых источников для разрешения этого спорного вопроса.

Дювернуа также поддерживал мнение Энгельмана о необходимости разделения Грамоты на две части. Однако он не согласен с тем, что Грамоту нельзя считать законодательным актом, изданным единовременно.

Он указывал, что нужно различать вопрос о приписке пошлин в Грамоту судьями без санкции веча от вопроса в формальном (признании вечем всей Грамоты в целом как закона.

Первоначально, по мнению Дювернуа, существовали во Пскове две грамоты с приписками к ним, которыми руководствовались судьи. Но затем было решено свести две грамоты с приписками в одно целое, что потребовало утверждения веча. Вече придало этой Грамоте силу закона. Таким образом, если Грамота князя Александра и Грамота князя Константина с приписками к ним были составлены в разное время без санкции веча, то вся в целом она была санкционирована вечем единовременно.

Однако с этой точкой зрения Дювернуа нельзя согласиться. Вряд ли во Пскове могли существовать такие нормы права, которые не требовали утверждения их вечем. Не случайно в ст. 108 Псковской Грамоты говорилось: «А которой строке (статьи) пошлинной грамоты нет, и посадником доложити господина Пскова на вече, да тая строка написать. А которая строка в сей грамоте не люба будет господину Пскову, ино та строка волно выписать вонь ив грамот»9.

Нельзя согласиться и с утверждением Дювернуа о том, что приписки пошлин в грамоты происходили с участием духовных лиц. Дювернуа сам себе противоречит, когда пишет, что «хранение закона лежало, невидимому, на высших городских выборных и отчасти судебных сановниках. Это подтверждается еще одним известием, в котором видим, что другое определение Псковского веча, по его же приказу, было вынуто из ларя посадником, боярами псковскими, сотским и судьями»10.

Суд во Пскове носил светский характер. Судебные функции осуществлял князь и его наместники, а также само вече по наиболее важным делам как уголовного, так и гражданского характера. Церковные органы в лице Псковского наместника Новгородского архиепископа могли осуществлять судебные функции лишь над духовными лицами или лицами, принадлежавшими к церкви, а также над другими лицами за нарушение церковных правил.

Дювернуа давал высокую оценку Грамоте. Он считал, что Грамота является прямым продолжением Русской Правды, а Судебник 1497 г. составлен под ее очевидным влиянием.

В 1884 г. появилась работа Мрочек-Дроздовского, посвященная главнейшим местным памятникам русского права, в том числе и Псковской Судной Грамоте11.

В своей работе Мрочек-Дроздовский останавливается лишь на двух вопросах: о времени составления Псковской Грамоты и ее системе. Он безоговорочно присоединяется к числу тех ученых, которые считают временем составления Грамоты 1467 год. Он делит Псковскую Грамоту на три части. В основу первых двух частей, подобно Энгельману, он кладет две княжеские грамоты со сделанными к ним приписками. Третью часть составляют приписки, относящиеся не к двум княжеским грамотам, а к Псковской Грамоте в целом, т. е. приписки, произведенные во время окончательного составления Грамоты в 1467 г. Соответственно к первой части относятся статьи с 1-й по 35-ю, ко второй — с 36-й по 108-ю и к третьей — со 109-й до конца. В свою очередь каждую часть он делит на отделы. При этом распределение статей является, по его мнению, не случайным. Они расположены по тем правовым институтам, которые имеются в Грамоте.

Если первая часть Судной Грамоты, или Грамота князя Александра, представляет собой, по его мнению, местные дополнения и изменения Русской Правды, то вторая часть, или Грамота князя Константина, а также третья часть являются уже чисто псковским правом XIV—XV вв. со своими специфическими чертами.

Таковы основные работы русских ученых, посвященные исследованию Псковской Судной Грамоты, изданные до Великой Октябрьской социалистической революции.

Итак, мы видим, что работ по этому вопросу издано мало. Кроме того, русская буржуазная наука вследствие своей ограниченности не могла поставить на научную основу изучение проблем Псковской Судной Грамоты. Буржуазные исследователи изучали ее в отрыве от реальной жизни, от социально-классовой обстановки в стране в момент издания грамоты. Так, в частности, вопрос о времени издания Грамоты сводился ими к манипуляции с датой указанной в самой Псковской Судной Грамоте.

Работы Устрялова и Энгельмана, посвященные историко-юридическому исследованию Грамоты, хотя и давали юридический анализ ее статей, однако он проводился в отрыве от социально-экономических условий древнего Пскова. Метод, которым они пользовались, ничего, кроме путаницы, дать не мог, так как они руководствовались порочной методологией, исключающей возможность правильного использования историко-сравнительного изучения памятников права.

Только советские ученые, вооруженные методом материалистической диалектики, могут и должны поставить на подлинно научную основу изучение Грамоты, дать глубокий юридический анализ ее содержания.

Советских исследователей не может удовлетворить только установление ошибки, допущенной писцом при переписывании грамоты. Время ее издания они связывают с социально-экономической обстановкой и классовой борьбой в стране. Они исходят из того, что Грамота была издана в период сложной внутренней и внешней обстановки в стране. Вопрос же об ошибке переписчика при переписывании Грамоты является второстепенным, хотя и не лишенным определенного значения в источниковедении.

Первым серьезным исследованием, изданным после Великой Октябрьской социалистической революции, является работа М. К. Рожковой, специально посвященная происхождению и составу Псковской Судной Грамоты12. Вопрос о содержании Грамоты автор не затрагивал.

Рожкова полагает, что Грамота составлена не единовременно, а на протяжении полутора веков, а именно с начала XIV в. до 1467 г.

До Рожковой исследователи обычно считали, что последние 12 статей Грамоты (со 109-й по 120-ю) составлены позднее всех других статей и включены в Грамоту в 1467 г. При этом ученые исходили из того, что статья 108, как видно из ее содержания, является заключительной, поэтому последующие статьи являются статьями более позднего времени. Кроме того, отрывок Псковской Грамоты со 109-й по 120-ю статью был обнаружен отдельно в летописи бывш. Московской Синодальной библиотеки, что также подтверждало ее позднейшее происхождение.

Рожкова с большой убедительностью доказала, что последняя часть Грамоты является наиболее древней по своему происхождению и должна быть отнесена к началу XIV в.

По времени составления Судной Грамоты Рожкова делит ее «а следующие пять частей: первая часть (ст. ст. 109—120) относится к началу XIV в , вторая часть (ст. ст. 1— по 57) — к первой половине XIV в., третья (ст. ст. 58—76 и 85—106) — к концу XIV—началу XV в., четвертая (ст. 107) — к первой четверти XV в. и наконец, пятая (ст. ст. 77—84 и 108) —к 1467 г.

Автор присоединяется ко взглядам тех ученых, которые относят дошедшую до нас Грамоту не к 1397, а к 1467 г. По ее мнению, 1467 г. является наиболее вероятной датой составления Грамоты не только потому, что при переписывании произошла ошибка, а пятый собор был организован в 1462 г., но и потому, что в 1467 г. Псков вынужден был, по настоянию Московского великого князя, разрешить своему князю держать наместников во всех двенадцати пригородах, а не в семи, как это было прежде. Это заставило псковичей принять Грамоту, поставившую своей целью оградить права жителей Пскова от княжеского произвола.

Кроме того, Судная Грамота не может относиться к 1397 г. еще и потому, что князь Константин, Грамота которого была положена в основу Псковской Судной Грамоты, княжил во Пскове в начале XV в.

Под князем Александром Рожкова подразумевает Александра Михайловича Тверского. Она считает, что Грамота не может относиться ко времени княжения Александра Невского потому, что Псков в эпоху Александра Невского не имел еще политической самостоятельности, будучи пригородом Новгорода.

Упоминание в Псковской Судной Грамоте о том, что она «выписана из великого князя Александровы Грамоты и из княж Костянтиновы Грамоты», нельзя понимать в том смысле, что эти две Грамоты вошли полностью в состав Псковской Судной Грамоты. Рожкова допускает возможность включения в состав Псковской Грамоты лишь некоторых частей упомянутых княжеских Грамот.

Давая характеристику Псковской Судной Грамоте, Рожкова называет этот документ «чрезвычайно ярким образчиком права переходного периода»13.

Поясняя далее, что именно она понимает под правом переходного времени, Рожкова пишет, что Грамота была составлена «в эпоху перехода от феодального строя к самодержавию»14.

Это утверждение Рожковой неправильно. Во-первых, нельзя говорить о переходе от феодального строя к самодержавию (т. е. абсолютной монархии), так как самодержавие (абсолютная монархия) само представляет форму феодального государства на последнем этапе его развития, во-вторых, в это время на Руси еще не было самодержавия, которое стало складываться лишь во второй половине XVII в.

Нельзя также согласиться с утверждением автора о том, что Псковская Судная Грамота в ст. 58 указывает уже на членовредительные наказания — дыбу. Еще Владимирский-Буданов разъяснил, что «всадити его в дыбу» значило заковать виновного в колодку, состоящую из двух досок, имевших посредине выемку, а по концам петли и замки15.

В 1940 г. в «Исторических записках» № 6 помещен тщательно выполненный новый перевод и комментарий Псковской Судной Грамоты Л. В. Черепнина и А. И. Яковлева. В комментарии авторы излагают свои взгляды на основные проблемы, связанные с исследованием Псковской Грамоты. Они считают 1467 г. датой оформления Грамоты. Дата же, указанная в самой Псковской Грамоте, — 1397 г. — является, по их мнению, начальным моментом составления Грамоты. В отношении упоминаемого в Грамоте князя Александра они присоединяются к большинству исследователей, считавших, что под князем Александром следует разуметь не Александра Невского, а Александра Михайловича Тверского.

Авторы придерживаются следующей системы Грамоты. Все статьи они делят на девять самостоятельных частей:

1. Ст. ст. 1, 7—13, 20—27, 34—37, 46—50. Грамота князя Александра, которая легла в основу окончательной редакции Псковской Судной Грамоты.

2. Ст. ст. 14—19, 28—33, 38—41, 45. Устав, регулирующий область гражданских правоотношений.

3. Первые 50 статей, за некоторыми исключениями, и составили первую редакцию Псковской Грамоты, утвержденную на вече в 1397 г.

4. Ст. ст. 52—71 являются дополнением к первым двум частям или содержат нормы, регулирующие отношения Пскова с князем.

5. Ст. ст. 101 —107 являются вторым дополнением к первым двум частям.

6. Ст. ст. 42—44, 51, 63, 75, 76, 84—87 представляют собой нормы Устава об изорниках.

7. Ст. ст. 72, 74, 88—92, 94, 95, 100. Это специальные отделы Грамоты, посвященные нормам наследственного права и долговому обязательству.

Глава II

ПРОИСХОЖДЕНИЕ ПСКОВСКОЙ СУДНОЙ ГРАМОТЫ

В предыдущей главе мы выяснили самые разнообразные точки зрения на время издания Псковской Грамоты. Тем не менее все разнообразие взглядов на этот вопрос можно свести к следующим основным группам.

Из русских буржуазных исследователей Псковской Судной Грамоты только один Калачов считал более правильным датировать Псковскую Судную Грамоту 1397 г., т. е. тем годом, который указан в самой Судной Грамоте. Что же касается 1467 г., то в этом году, по его мнению, были сделаны лишь приписки к ней.

Большинство русских буржуазных исследователей (Мурзакевич, Устрялов, Мрочек-Дроздовский и др.) считали наиболее вероятной датой ее издания 1467 г, полагая, что 1397 г., г. е. дата, указанная в самой Грамоте, является простой опиской переписчика.

Владимирский-Буданов, Дьяконов и другие, желая примирить эти две крайние точки зрения на вопрос о времени издания Судной Грамоты, считали, что в 1397 г. была произведена первая кодификация, а в 1467 г. — окончательная кодификация псковского законодательства. Большинство исследователей были согласны с тем, что в 1467 г. на вече была утверждена Судная Грамота в составе 108 статей. Последние 12 статей (со 109-й по 120-ю) были изданы уже после 1467 г. При этом исходили из того, что ст. 108 является заключительной, после чего были сделаны позднейшие дополнения.

В ст. 108 говорится следующее: «А которой строке пошлинной грамоты нет, и посадником доложити господина Пскова на вече, да тая строка написать. А которая строка в сей грамоте не люба будет господину Пскову, ино та строка волно выписать вонь из грамот».

Это предположение подкреплялось еще и тем, что последние 12 статей были обнаружены Карамзиным отдельно в другом списке, что свидетельствовало об их более позднем, чем первые 108 статей, происхождении.

Советские историки, изучая Псковскую Судную Грамоту, внесли в советскую историческую науку много нового и интересного, что пролило свет на многие вопросы Грамоты, в частности, и на вопрос о времени ее издания.

М. К. Рожкова пришла к выводу, что Грамота составлена на протяжении полутора веков, а именно — с начала XIV в. до 1467г. Она с большой убедительностью опровергла мнение русских дореволюционных ученых, считавших последние 12 статей составленными уже после 1467 г. Она доказала, что эта последняя часть Грамоты является наиболее древней по своему происхождению и должна быть отнесена к началу XIV в.

Л. В. Черепнин, один ш самых крупных исследователей Псковской Судной Грамоты, решительно отрицает 1467 г. как год издания Грамоты. Он выдвинул новую точку зрения в вопросе о времени ее издания. Он считает не 1467, а 1462 г. наиболее вероятным годом ее издания. 1397 г. он рассматривает как дату первой редакции Грамоты.

Один из последних исследователей Псковской Судной Грамоты Б. Б. Кафенгауз полагает, что последняя переработка псковского законодательства в дошедшей до нас Судной Грамоте имела место не в 1467, а в 1474—1475 гг. В 1397 г., по его мнению, произошла первая кодификация псковского права.

Таким образом, и среди советских исследователей нет полного единодушия в вопросе о времени издания Псковской Судной Грамоты.

М. К. Рожкова, С. В. Юшков, А. И. Яковлев считают, что издание Псковской Судной Грамоты относится к 1467 г., Л. В. Черепнин — к 1462 году и Б. Б. Кафенгауз — к 1474—1475 гг.

Характерно, что ни один советский историк не считает 1397 г., указанный в самой Грамоте, годом ее издания последние этапом кодификации псковского законодательства. Да и в самой Судной Грамоте содержится указание на то, что она не могла быть издана в это время? Так, в самом начале Судной Грамоты говорится: «Си грамота выписана... из княж Костянтиновы грамоты…». Следовательно, Грамота князя Константина была одним из источников Псковской Судной Грамоты. Однако известно, что во Пскове княжил всего лишь один князь, носивший имя Константин. Это был князь Константин Дмитриевич, брат Московского великого князя Василия Дмитриевича, княживший во Пскове в 1407 и 1414 гг. Таким образом, Псковская Судная Грамота могла быть издана не ранее начала XV в., когда была издана Грамота князя Константина, вошедшая частично в состав Псковской Судной Грамоты. Кроме того, 1397 г. не может быть достоверной датой издания Судной Грамоты еще и потому, что она издана, как указывается в самой Грамоте, «по благословению отец своих попов всех 5 соборов...». Между тем в 1397 г. во Пскове было всего лишь два собора. Третий собор был учрежден в 1417 г., четвертый — в 1453 г., пятый — в 1462 г. и шестой — в 1471 г.

Bce это дает нам основание утверждать, что здесь имела место описка при переписывании Судной Грамоты, или 1397 г. следует рассматривать как один из этапов кодификации псковского законодательства.

Большинство советских историков придерживаются той точки зрения, что издание Грамоты относится к 1467.

Для доказательства достоверности этой даты обычно приводятся следующие доводы. При переписывании Судной Грамоты могла произойти ошибка. По ветхости или неясности первоначального текста переписчик вместо ? S Ц О Ё (6975), т.е. 1467 г., написал ? S ЦЁ (6905), или 1397 г. Таким образом, переписчик, опустив цифру О (70), исказил подлинную дату издания Грамоты, т. е. 1467 г.

Кроме того, в 1467 г. во Пскове произошли весьма важные события, заставившие псковичей издать Судную Грамоту именно в этом году. В 1467 г. во Псков прибыл в качестве наместника великого князя Московского князь Ф. Ю. Шуйский. Он предъявил требование псковичам разрешить ему держать своих наместников не в семи пригородах, как это было до сих пор, а во всех двенадцати пригородах Пскова. Не желая вступать в конфликт с великим князем Московским, псковичи вынуждены были согласиться на это требование, нарушавшее исконные права псковичей.

Это событие псковский летописец зафиксировал следующим образом: «А из веков княжие наместники не бывали, сколько ни есть князей было во Пскове на столу. А наместники княжий были только на семи пригородах Псковских»24.

Но удовлетворив незаконные требования князя Шуйского, псковичи для ограждения своих прав от княжеского произвола в дальнейшем утвердили на вече Судную Грамоту, в которой были указаны права приглашаемых ими князей.

Таковы доказательства в защиту того положения, что Псковская Судная Грамота была издана в 1467 г. Сильной стороной этой точки зрения, несомненно, является то обстоятельство, что 1467 г. совпадает с указанием в самой Судной Грамоте на существование пяти соборов (пятый собор во Пскове был учрежден в 1462 г.).

Однако эта точка зрения имеет и свои слабые стороны. Прежде всего неубедительной является ссылка на описку переписчика при переписывании текста Судной Грамоты. Утверждение, что переписчик опустил по ошибке цифру О (70), является в значительной мере искусственным и надуманным. Ведь можно придумать пропуск любой цифры в дате, указанной в Судной Грамоте.

Такое предположение было бы убедительным только в том случае, если бы удалось доказать, что именно в этом году произошли весьма важные события, заставившие псковичей издать Судную Грамоту. Конечно, приезд князя Шуйского и расширение его прав сыграли значительную роль в жизни Пскова. Но ведь в бурной истории Пскова XV в. было много еще более важных событий, и логично допустить, что Судная Грамота должна быть издана именно в связи с ними.

Кроме того, ни летопись, ни другие документы того времени не подтверждают ни прямо, ни косвенно это предположение. Поэтому ссылка на 1467 г. как год издания Судной Грамоты не может нас удовлетворить как основанная не на точных данных и фактах, а лишь на догадках и предположениях.

Проф. Черепнин, считая, что Судная Грамота была издана в 1462 г., обосновывает это следующим образом. Этому году предшествовали весьма серьезные события. В 1461 г. великий князь московский Василий Темный, в нарушение прав псковичей избирать князей, назначил наместником во Псков князя Владимира Андреевича, которого псковичи изгнали, мотивировав это тем, что он «приеха не по псковской старине, псковичи не зван, а на народ не благ». Сын Василия Темного Иван III, не желая раздражать Псков, разрешил псковичам избирать князей, как это было раньше, оставив за собой лишь право их последующего утверждения. Это событие, по мнению проф. Черепнина, и является наиболее вероятным годом составления Псковской Судной Грамоты.

Кроме того, в подверждение своего предположения проф. Черепнин дает свой вариант допущенной передисчиком описки, переписчик, встретив в оригинале дату ? S Ц О (6970), или 1462 г., вследствие сходства О с Е по ошибке написал ? S Ц Ё (6905), или 1397 г. «Во всяком случае, — указывает проф. Черепнин, — подобное объяснение более правдоподобно, чем пропуск одной буквы в ее числовом значении»25.

Сильным аргументом новой версии, выдвинутой проф. Л. В. Черепниным, является совпадение предположенной им даты (1462) с указанием в самой Псковской Грамоте на существование пяти соборов.

Однако нам представляется, что ссылка проф. Черепнина на события во Пскове в 1461 г. не имеет каких-либо преимуществ по сравнению с событиями 1467 г. Кроме того, это предположение не подтверждается прямо или косвенно какими-нибудь документами

Ссылка на описку переписчика также мало убедительна. Вряд ли является более правдоподобным указание на замену одной цифры другой, чем ее пропуск.

Оригинальная точка зрения проф. Черепнина хотя и подкупает нас своим тонким анализом документов и смелыми предположениями, тем не менее не основана на точных данных и поэтому не может считаться достоверной.

В заключение остановимся на разборе точки зрения проф. Б. Б. Кафенгауза, допускающего, что начальным моментом псковского законодательства является время Александра Невского, а кодификация псковского права была произведена в 1397 г. и в 60-х гг. XV в. Однако последняя переработка псковского законодательства в дошедшей до нас Судной Грамоте имела место не в 1467, а в 1474—1475 гг.

По мнению автора, в 1467 г. не было крупных событий во Пскове. В этом году новый князь Ф. Ю Шуйский мирно присягнул Пскову. Другое положение мы наблюдаем в 1474 г., когда после ряда лет бурных событий во Пскове происходят споры между князем Ярославом и псковичами, от которых князь потребовал увеличения княжеского дохода от суда и «езды вдвое»26.

Псковичи отправили посольство к Ивану III с жалобой на его ставленника. Но Иван III потребовал предоставления ему тех псковских грамот, которые определяли взаимоотношения псковских князей с псковичами, сказав: «...ми положите прежних князей великих грамоты пошлинные»27.

Для подтверждения правильности своих старинных прав псковичи вынуждены были в спешном порядке переработать действующую Судную Грамоту и представить ее Москве в приемлемой для себя форме.

Однако доводы автора не убедительны. Трудно допустить, чтобы псковичи только ради доказательства Ивану III своих исконных прав должны были специально перерабатывать Судную Грамоту. Это не вызывалось необходимостью, так как действовавшая Судная Грамота в достаточной степени защищала интересы псковичей. Напротив, спешная переработка псковского законодательства была бы неубедительной для Ивана III. Это было тем более невероятно, что наместники великого князя московского не один десяток лет сидели во Пскове л прекрасно знали содержание псковских пошлин. К тому же псковичам и незачем было производить переработку псковских пошлин. Эти пошлины уже давно определяли размер доходов псковских наместников. Поэтому спор псковичей с наместником был основан на псковских пошлинах. Другое дело — притязания наместника. Чувствуя, что псковичи крайне нуждаются в помощи Москвы от нападения немцев, ставленник Москвы князь Ярослав Васильевич настойчиво требовал увеличения своих доходов. Это требование было основано не на псковских пошлинах, а на силе.

Таким образом, указание проф. Б. Б. Кафенгауза на 1474—1475 гг. как на годы окончательной кодификации ооновского законодательства являются неубедительными. Кроме того, эта дата находится в противоречии с числом соборов во Пскове, указанных в самом начале текста Судной Грамоты (пятый собор был учрежден в 1462 г., а шестой — в 1471 г.).

Кроме того, нами не может быть принято утверждение проф. Б. Б. Кафенгауза о том, чго под грамотой Александра следует иметь в виду Грамоту Александра Невского, а не Грамоту Александра Михайловича Тверского. Мы должны согласиться с теми исследователями, которые считали, что при жизни Александра Невского Псков был пригородом Новгорода, а не являлся самостоятельным государством. Против утверждения проф. Б. Б. Кафенгауза свидетельствуют также следующие факты. Иван III, потребовав от псковичей грамоты, определявшие их взаимоотношения с князьями, вернул эти грамоты с указанием, «что деи то грамоты не самих князей великих»28.

Если бы речь шла о Грамоте Александра Невского, то вряд ли Иван III мог так выразиться, ибо врликие князья московские считали Александра Невского своим предком. Очевидно, речь шла о Грамоте Александра Михайловича Тверского, которого московские князья считали своим врагом и не называли его великим князем.

Таковы взгляды советских исследователей на время издания Псковской Судной Грамоты. Однако мы не можем согласиться ни с одной из указанных здесь точек зрения. Состояние изучения Судной Грамоты в настоящее время не дает оснований для изложенных выше утверждений.

Изучая этот вопрос, мы должны притти к следующему выводу.

Анализ текста Судной Грамоты с несомненностью показывает, что последняя переработка ее текста имела место в середине XVI в. Такой вывод является еще более убедительным потому, что он совпадает с указанием в самой Грамоте на существование в период утверждения Судной Грамоты пяти соборов.

Поэтому мы должны отвергнуть точку зрения проф. Б. Б. Кафенгауза, полагавшего, что последняя кодификация псковского законодательства была произведена в 1474—1475 гг., так как эта дата противоречит ссылке самой Грамоты на существование в этот период ео Пскове пяти соборов, что могло быть не позднее 1471 г.

С другой стороны, указание ученых на 1467 или 1462 гг. как годы издания Грамогы также не является убедительным.

Состояние изучения Псковской Судной Грамоты в настоящее время таково, что в нашем распоряжении не имеется точных доказательств подобных предположений. Кроме того, нас никак не может удовлетворить ссылка при этом на ошибку переписчика, который мог пропустить ту или иную цифру или вместо одной цифры написать другую. Все это может быть отнесено лишь к догадкам и предположениям не основанным, на точных данных.

Поэтому нам кажется более правильным и с научной точки зрения более обоснованным дать на этот вопрос следующий ответ.

Последняя переработка псковского законодательства была произведена в середине XV в., точнее между 1462 и 1471 гг. (т. е. когда во Пскове было пять соборов). Дальнейшее изучение этого вопроса и открытие новых данных позволят в дальнейшем установить точную дату ее издания.

Глава III

КРАТКИЙ ОБЗОР ИСТОРИИ ПСКОВА

Псков, или в древности Пльсков, или Плесков, является одним из древнейших русских городов. Время его возникновения долго оставалось неизвестным. Только в 1948 г. советскими археологами было установлено, что Псков как город возник в конце VIII в. Русские летописи впервые упоминают Псков под 903 г., указывая, что он существовал уже во времена первых киевских князей Князь Игорь Рюрикович взял себе в жены Ольгу, ро дом из Пскова («И приведоща ему жену от Плескова именем Олгу»),

Первоначально Псков входил в состав Киевской Руси, но после того, как Новгород вышел из подчинение Киевского государства, Псков превратился в один и: пригородов Новгородской республики.

Псков как пригород Новгорода должен был по требованию последнего собирать рать, средства на государственные нужды, возводить укрепления, участвовать в походах. Новгород назначал во Псков посадника и княжеского наместника, а Новгородский архиепископ — своего наместника из числа новгородских граждан для управления церковью, а также производства суда и сбора пошлин.

В XII в. мировые торговые пути, вследствие упадка Киева и набегов кочевников с юга, переместились на Оевер, к берегам Балтийского моря. В это время возникает оживленная торговля между странами Северной Европы.

Псков находился на удобных путях сообщения. Он был расположен при слиянии рек Великой и Псковы. По реке Великой и ее притокам Псков был связан с районом Западной Двины, а по притоку реки Великой — Черехе — с Новгородом. Через Псков велч торговлю новгородские и московские купцы с западноевропейскими странами.

Во Пскове господствовала феодально-крепостническая система хозяйства. Ее основу составляли пашенное земледелие и скотоводство. Большую роль в экономике страны играло рыболовство, охота и пчеловодство.

До XI в. сельское хозяйство велось преимущественно мелкими производителями — «смердами», имевшими свое хозяйство и обрабатывавшими общинную землю, которая периодически переделялась и предоставлялась отдельным «смердам» в пользование в виде наделов.

Начиная с XI—XII вв. происходит процесс образования крупной феодальной поземельной собственности, причем этот процесс во Пскове, как и на всей территории Киевской Руси, обусловливался одними и теми же причинами. Именно в этот период все больше и больше углубляется и расширяется процесс разложения крестьянской общины. Усиливается процесс отделения ремесла от земледелия, расширяется внутренняя торговля, растет число городов.

Господствующий класс Пскова, имея в своем распоряжении основные средства производства и политическую власть, постепенно превращает общинников в феодально- зависимых, крепостных крестьян. В связи с этим бояре и монастыри захватывают в свои руки общинные земли и организуют крупное боярское и монастырское землевладение. Этот процесс особенно усиливается в XIII—XIV вв. Так во Пскове укрепляется крупная феодальная поземельная собственность и расширяюточ феодально-крепостнические отношения.

Вместе с тем значительное место в экономике Пскова также занимали ремесла и торговля. Это объяснялось тем, что Псков занимал выгодное географическое положение. Из ремесел наибольшее значение имело строи тельное дело. Псковские летописи упоминают строителей церквей, палат и городских стен. Далее упоминаются художники-иконописцы, а также расписчики церквей и палат. Большое распространение во Пскове имели такие ремесла, как кожевенное, скорняжное, суконное, портняжное, сапожное, шапочное, горшечное и т. д.

Псков вел оживленную торговлю с азиатскими cтранами, Византией, Западной Европой и русскими княжествами.

Псков вывозил в другие страны рожь, лея, пеньку, хмель, солод, воск, рыбий жир, а ввозил железо, олово, свинец, золото, серебро, вино, сельди, оружие и предметы роскоши.

Вследствие этих причин Псков начинает быстро paсти, превращаться в крупный центр торговли и ремесла. Вскоре он настолько вырос, что превратился в крупнейший центр русской торговли с Прибалтикой, успешно конкурируя с самим Новгородом. В условиях развивающихся феодальных отношений стремление Пскова к политической самостоятельности является закономерным процессом.

Это стремление вызывалось не только экономическими причинами. Было еще одно обстоятельство, толкавшее Псков на разрыв с Новгородом. Псков находился в непосредственном соседстве со Швецией, Литвой и немцами. Таким образом, этот город был форпостом русских земель на западе. Он часто подвергался набегам немцев и литовцев, стремившихся овладеть богатым городом. Особенно часто лападали на Псков немцы, организовавшиеся в начале XIII в. в разбойничий рыцарский Орден меченосцев. В 1233 г. им удалось захватить псковский пригород Изборск, но вскоре псковичи отбили его. В 1240 г. немцы снова взяли Иэборск и пытались захватить Псков, но эта попытка окончилась неудачей. Тем не менее им все же удалось занять Псков с помощью группы изменников — псковских бояр, которые помогли немцам овладеть городом. Спасителем Пскова от немцев оказался великий князь Александр Невский. Он отбил русские города от псов-рыцарей, а затем 5 апреля 1242 г нанес им на льду Чудского озера решительное поражение, известное в истории русского народа под названием Ледового побоища.

Однако уже в 1253 г. немцы вновь нападают на Псков, но терпят поражение. Так в непрерывной борьбе на протяжении ряда веков Пскову приходилось отстаивать свою свободу и независимость от нашествия заклятых врагов — немцев. Новгород, в подчинении которого находился Псков, не всегда своевременно приходил ему на помощь, тем более что сам Новгород в военном отношении также был слаб Дальнейшая история Пскова — это процесс его обособления от Новгорода, закончившийся выходом Пскова из-под зависимости Новгорода

С середины XIII в Псков признает господство Новгорода лишь номинально. В это время без ведома Новгорода псковичи приглашают на княжение выходца из Литвы князя Довмонта, сидевшего на престоле во Пскове с 1266 по 1299 г. Он очень скоро обрусел и женился на внучке Александра Невского.

Князь Довмонт поддерживал хорошие отношения с Новгородом, защищал Псков от постоянных нападений немцев и литовцев.

Не надеясь на помощь Новгорода и не имея достаточно собственных сил для отражения врагов, Псков встал под защиту Литвы, которая объединяла, кроме собственно литовских земель, и некоторые русские княжества.

Уже с 1323 г. псковичи начинают приглашать князей из Литвы, надеясь получить поддержку Литвы в случае военных столкновений с врагами. Однако Новгород не признал самостоятельности Пскова и попрежнему считал его своим пригородом.

В 1348 г шведы, собрав многочисленную армию, напали на Новгородскую землю. Новгород обратился за помощью к Пскову, взамен чего Новгород согласился признать самостоятельное существование Пскова в селе Болотово был заключен так называемый Болотовский договор между Псковом и Новгородом. По этому договору Новгород отказался от всяких притязаний на Псков, признав его своим младшим братом. Новгород перестал посылать во Псков своих посадников и изъял псковичей из своей юрисдикции. Новгородский архиепископ хотя и сохранил власть над псковским духовенством, должен был назначать своим наместником во Псков не новгородца, а кого-либо из жителей Пскова.

Но и после заключения Бологовского договора в 1348 году Псковское государство продолжало находиться под защитой Литвы Добрососедские отношения с Новгородом были непрочными. Вторая половина XIV в., особенно 90-е годы, характеризуется разногласиями и недоразумениями между Псковом и Новгородом. Только в 1397 г. между ними был заключен гак называемый вечный мир29.

Во второй половике XIV в. в Новгороде возникла церковная оппозиция — ересь «стригольников», которая нашла своих последователей и во Пскове. «Стригольники» отрицали необходимость церковной иерархии и совершение таинств, выступали против получения духовенством вознаграждения от прихожан за совершение церковных обрядов. Церковные власти казнили наиболее видных представителей «стригольников», но эта ересь исчезла далеко не сразу.

Подобно средневековым ересям в Западной Европе, ересь «стригольников» являлась одной из форм борьбы угнетенных масс с феодальным строем30.

В конце XIV столетия Литва сделала попытку включить Псков в состав Литовского государства. В 1398 г. — литовский князь Витовт Кейстутьевич заключил соглашение с магистром Тевтонского ордена о завоевании Новгорода и Пскова и о разделе завоеванных земель между собой. Литве было предоставлено право на завоевание Новгорода. Тевтонский орден за отказ в будущем от всяких притязаний на новгородские земли получал право один или соединенными силами союзников захватить Псковскую землю.

Реализуя это соглашение, литовский князь Витовт Кейстутьевич в этом же году приказал своему родственнику Ивану Андреевичу, княжившему в то время во Пскове, выехать из Пскова, а затем объявил войну Пскову и Новгороду.

Тогда псковичи решили встать под защиту Московского княжества. Они обратились с просьбой к московскому великому князю Василию I Дмитриевичу прислать им на княжество князя Ивана Всеволодовича, внука великого князя Александра Михайловича Тверского. Московское княжество охотно выполнило просьбу Пскова. Так, с 1399 г. Псков стал приглашать князей из Москвы. С этого времени Псков становится под покровительство и защиту Москвы, став тем самым в более тесные отношения с носителем идеи единства русского народа — Московским княжеством.

Вступив в тесное содружество с Московским княжеством, Псков не потерял своей политической самостоятельности. Псковичи на вече избирали князей, а московские великие князья утверждали их.

Литовский князь Витовт, будучи разбит татарами на реке Ворскле, не смог осуществить поход на Псков и Новгород и вынужден был заключить с ними мир. Но псковичи уже больше не пытались становиться под защиту Литвы и не приглашали к себе литовских князей. Они тесно связали свою судьбу с Московским государством. Этот союз Пскова с Москвой был прочен, ибо псковичи, естественно, стремились к объединению с Московским княжеством, взявшим на себя задачу установления единого русского государства.

Объединение Пскова с Москвой было облегчено еще и тем, что псковичи, как и весь русский народ, были православными. Они рассматривали московских митрополитов как пастырей и руководителей русской православной церкви.

По мере усиления процесса объединения русских земель московские великие князья перестали удовлетворяться существовавшими отношениями с Псковской землей. Изнемогая в постоянной борьбе с внешними врагами, Московское государство стремилось к объединению всех сил и средств русского народа против иноземных захватчиков. Поэтому московские князья принимают меры к установлению более прочной зависимости от них Пскова.

Первым мероприятием в этой области было требование московского великого князя Василия II в 1443 г., чтобы псковский князь назывался наместником московского великого князя и поэтому присягал на верность не только Пскову, но и московскому великому князю. Псков вел в то время войну с немцами и вынужден был согласиться на требование Москвы.

Вторым мероприятием было назначение во Псков в 1462 г. псковским наместником князя Владимира Андреевича без согласия псковичей. Псков был оскорблен этим актом, но принял князя. Воспользовавшись смертью великого князя Василия II в 1462 г., псковичи прогнали присланного к ним наместника Владимира Андреевича. При этом «…иные люди на вече с степени спихнули его, и он с бесчестьем уехал в Москву жаловаться на псковичей»31. Иван III, узнав об этом, разгневался на Псков и в течение трех дней не допускал к себе псковское посольство. Но затем, не желая оттолкнуть Псков, отказался от права назначать наместников во Псков без согласия псковского вече. Но и псковичи обязались в будущем не изгонять наместников без согласия великого князя.

Третьим шагом на пути к усилению влияния Москвы во Пскове было требование московского великого князя в 1467 г. к Пскову разрешить вновь назначенному псковскому князю Федору Юрьевичу Шуйскому держать во всех двенадцати, лригородах Пскова своих наместников до этого времени псковские ннязья имели право держать своих наместников лишь в семи пригородах, что было значительным ущемлением прав псковичей. Описывая это событие, псковский летописец указывает: «А из веков княжичи наместники не бывали, колико ни есть князей бывало во Пскове на столу. А наместники княжий были только на семи пригородах псковских»32. Не имея достаточно сил для отпора притязаниям Москвы, псковичи вынуждены были дать согласие на это требование.

Важнейшими событиями во взаимоотношениях Пскова с Москвой были события 1474—1475 гг. В 1474 г. псковичи обратились к московскому великому князю с жалобой на самоуправные действия его псковского наместника князя Ярослава. Однако Иван III не принял это посольство и отправил его обратно во Псков. В том же году Псков вновь направил в Москву посольство, которое было принято Иваном III. Последний потребовал от Пскова представления ему грамот, которые регулировали отношения великокняжеских наместников с Псковом.

В следующем году псковичи послали в Москву требуемые Иваном III грамоты и вновь пожаловались на князя Ярослава, который повысил вдвое судебные пошлины. Иван III ответил псковским послам: «...что деи то грамоты не самых княэей великих, и вы бы есте то все князю Ярославу освободили, чего он у вас ныне просит»33.

Другими словами, Иван III не счел для себя возможным соблюдать псковские законы на том основании, что они исходили не от великих князей.

Несколько позднее Иван III умело использовал восстание псковских смердов в 1483—1486 гг., чтобы еще больше упрочить свое влияние во Пскове.

Смерды в Псковской земле несли различного рода повинности и платили оброки не только своим феодалам, но и городу Пскову, что было зафиксировано ib так называемой «смердьей грамоте», хранившейся в архиве Троицкого собора. Верхушка псковского боярства пыталась увеличить поступление оброков от смердов в свою пользу. Но зная, что она ие найдет поддержки этого мероприятия со стороны всего веча в целом и у черных людей в особенности, бояре составили подложную «смердью грамоту». Эта грамота была положена в архив Троицкого собора, а подлинная грамота выкрадена. По подложной грамоте смерды освобождались от повинностей и платежа оброка в пользу Пскова, зато их платежи в пользу феодалов резко возросли. Узнав об этом злоупотреблении, черные люди (ремесленники и мелкие торговцы) разгромили дворы посадников. По приговору веча одного посадника казнили, а других посадников, бежавших из Пскова, заочно приговорили к смертной казни. Смерды также восстали против своих угнетателей-бояр. Волнения продолжались три года.

Московский князь Иван III, к которому псковичи обратились с просьбой помочь восстановлению порядка во Пскове, пошел на компромисс. Он признал правоту черных людей и смердов, но вместе с тем взял под свою защиту посадников, бежавших к нему из Пскова. «И тако уляже брань о смердах», — говорится в Псковской летописи.

Буржуазные историки пытались преуменьшить значение классовой борьбы во Пскове или совсем отрицать се наличие. Известный исследователь истории древнего Пскова второй половины XIX в. А. Никитский писал: «Псковская знать постаралась сообщить всему общественному устройству такой характер, который лишал низшие классы всякой возможности к нападению; власть князя была низведена во Пскове почти до нуля, да и посадники не могли похвастать особенным влиянием на дела... Оттого весь период самобытного существования Пскова представлял, так сказать, тишь да гладь, жизнь текла там почти невозмутимым порядком: ничего не слышно о шумных вечах, известия о междуусобной брани крайне редки, равно как редки и указания на насилия черни»34.

Проф. Ключевский писал: «В Пскове незаметно ни бурных сцен и побоищ на вечевой площади перед Троицким собором, ни новгородского задора в отношениях к князьям, ни социального антагонизма и партийной борьбы»35.

На самом деле во Пскове происходила острая классовая борьба. Это видно на примере следующих событий. Новгородский летописец под 1385 г., не указывая причин, пишет: «Бысть сеча псковичей промеже себе, и много бысть мертвых»36. Под 1458 г. указывается: «Орибавиша псковичи зобници, и палицу привишили к по (л) зобенью, при посаднике степенном Алексее Васильевиче, а старых посадников избив на вечи»37.

Можно было бы привести и другие примеры классовой борьбы во Пскове, описанные в летописях. А сколько таких примеров не было зафиксировано в летописях! Одно восстание псковских смердов в 1483—1486 гг. свидетельствует об упорной и длительной борьбе зависимых крестьян против феодального ига.

Кроме того, известны случаи, когда псковские летописцы, исходя из своих классовых интересов, предпочитали в ряде случаев замалчивать выступления народных масс против своих экплоататоров. Под 1385 г. новгородский летописец записал следующий факт острой классовой борьбы во Пскове: «Бысть сеча псковичем промеже себе, и много бысть мертвых». Но псковские летописцы об этом ничего не сообщают.

Последние годы самостоятельности Пскова характеризуются еще большим вмешательством московского великого князя во внутренние дела Пскова. Дошла до того, что великие князья назначали своих наместников во Псков, не спрашивая согласия веча. Своим последним князем, Иваном Михайловичем Репня-Оболепским, псковичи были особенно недовольны. В 1509 г. Псков обратился к Василию III с жалобой на своего князя. Воспользовавшись этим обстоятельством, Василий III решил покончить с остатками самостоятельности Пскова. Он приказал задержать явившихся к нему высших должностных лиц Пскова, а псковичам было предъявлено требование: «...чтоб у вас вечья не было и вы бы колокол вечевой сняли; да чтоб в городе были два наместника и на пригородах наместники»38.

Псковичи на вече решили подчиниться требованию Василия III. 13 января 1510 г. был снят вечевой колокол, символизировавший самостоятельность и независимость Пскова. С целью ликвидировать оппозицию во Пскове Василий III приказал переселить из Пскова в Москву 300 наиболее враждебно настроенных к Москве бояр и купцов с их семьями. Их деревни и дворы были переданы тремстам семьям, которые были переселены Василием во Псков из разных городов Московского княжества.

Так была ликвидирована самостоятельность Пскова.

С этого времени покое управлялся двумя наместниками, при которых один дьяк ведал приказными, а другой — ямскими делами. Во главе псковского гарнизона стоял воевода. Городничий наблюдал за городскими укреплениями. Судебными функциями ведали наместники и их тиуны.

Ликвидация самостоятельности Пскова представляла собой закономерное и вполне прогрессивное явление. Борьба русского народа не на жизнь, а на смерть со своими внешними врагами настоятельно требовал сплочения всех сил и средств русского народа. Это прекрасно понимали широкие народные массы Пскова, которые сочувственно отнеслись к объединению Пскова с Московским государством.

Псков не раз играл крупную роль в истории Русского государства, как форпост России против врагов на западе. Псков сыграл свою роль и в истории Советского государства. Части вновь созданной Рабоче-Крестьянской К

12 3