ПОЗНАВАТЕЛЬНОЕ

Оси и плоскости тела человека - Тело человека состоит из определенных топографических частей и участков, в которых расположены органы, мышцы, сосуды, нервы и т.д.

Отёска стен и прирубка косяков - Когда на доме не достаёт окон и дверей, красивое высокое крыльцо ещё только в воображении, приходится подниматься с улицы в дом по трапу.

Дифференциальные уравнения второго порядка (модель рынка с прогнозируемыми ценами) - В простых моделях рынка спрос и предложение обычно полагают зависящими только от текущей цены на товар.

В.В. Керов, канд. ист. наук, доцент

Предыдущая 1 2 3 4 5 67Следующая

Историческая антропология

Отсутствие у исторической антропологии специфического предмета исследования. “Антропологизация”, превращение из истории социально-экономических и политических систем в историю человека как ведущая тенденция современной мировой исторической науки.

Особенности историко-антропологического подхода к изучению истории. Соблюдение принципа историзма в историческом исследовании. Предотвращение анахронизма и модернизации истории. Системный подход к изучению исторической действительности.

“Тотальная история”: целостная реконструкция социально-исторической действительности.

Основные направления исторической антропологии. История ментальностей как ядро исторической антропологии. “Новая экономическая наука”, “новая социальная наука”, политическая антропология, культурная антропология, историческая демография, “история повседневности”, микроистория.

Конкретные направления исследования. XIX - начало XX вв. Предшественники историко-антропологического подхода. А. Франклен, Ж. Мишле.

20 - 50-е гг. ХХ в. Французская “Новая историческая наука” и историческая антропология. Школа “Анналов”. Л. Февр, М. Блок, Ж. Лефевр. Ф. Бродель.

Э. Канторович, Э.П. Томпсон. Британская культурантропология. Структурная антропология. К. Леви-Стросс.

Достижения исторической психологии. Культурно-историческая психология в США, школа Мейерсона-Вернан во Франции. “критическая психология” в Германии.

60 - 90-е гг. Появление истории ментальностей. Интернализация историко-антропологических исследований. Новые “Анналы”: Ж. Ле Гофф, А. Бюргьер, М. Ферро, А. Дюпрон, Ж. Дюби. Р. Мандру, М. Вовель, Ф. Арьес, Р. Шартье.

Э. Коэн. П. Берк. П. Хаттон. П. Динцельбахер, У. Раульф, Р. Шпрандель. Р. Джексон, С. Хэнли. Ф. Граус. А.Я. Гуревич.

Междисциплинарный подход. Изучение формирования и развития понятий и категорий и образов культуры. Выявление периодичности в истории идей, образов, мифов. Изучение фольклора. Лингвистический и лингвострановедческий анализ. Этнопсихологические методы. Историко-психологические методы, выявление “психологической матрицы эпохи”.

Взаимодействие менталитета человека и объективных факторов исторического процесса. Эволюция ментальности в процессе общественной практики.

Множественность определения “ментальности”. Ментальность как невербализованные установки сознания, обусловленные коллективным бессознательным, определяющим способ мышления и, в конечном итоге, образ действия социальных групп, а также, в стохастической форме, индивидов. Соотношение понятий ”ментальность”, “духовный мир”, “духовный строй”. Духовный строй как комплекс логически неосмысленных установок сознания и устойчивых алгоритмов подсознания, а также вербализованных представлений; совокупность способа мышления и его содержания.

Реконструкция способа восприятия реальности. Выявление “мыслительного и чувственного инструментария”. Изучение социально-психологических установок и мотивов, социокультурных автоматизмов, историко-психологических ситуаций, коллективных представлений, моделей поведения и культурно-поведенческих норм, имплицитных ценностей культуры, а также рациональных систем, вербализованных культурных ценностей.

Ментальность и духовный строй как выражение внеиндивидуальной стороны личности. Корреляция с исторической эпохой, цивилизацией, этносом, социальной общностью. Представления различных конкретно-исторических обществ о государстве и праве. Символика власти, ритуал. Представления о власти. Сакральное, репрессивно-охранительное, “договорное” в восприятии власти.

Долг и служение в истории человечества. Историко-антропологические факторы массовых социально-политических движений. Историческая эволюция политического самосознания.

Проблема “индивид-общество”. Формирование и развитие личности и индивидуальности. Историческая эволюция корпоративного менталитета. Самоидентификация личности. Представления о чужом и своем. Коммуникация.

Темпоральные представления: вечность, век, время. Историческое время.

Представления о пространстве. Представления о смерти. Вытеснение смерти из коллективного сознания как социально-историческая тенденция. Смех и смешное.

Конфессионально-этическая история. История морали. Особенности православного менталитета.

Представления о труде и богатстве. Восприятия отношений собственности. Конфессионально-этические факторы предпринимательства. Эмоциональная мотивация социального поведения. Экстатичность и эмфатичность. Представления о радости, печали, счастье. Агрессивность и страх. Биологические факторы.

История семьи и матримониального поведения. История сексуальности и любви. Восприятие возраста. Представления о природе. Восприятие окружающей среды.

История болезней. История питания, жилища, одежды, тела и пр. “Тотальная” история конкретных семей и личностей.

Углубление методики историко-антропологического исследования. Расширение проблематики. Усиление акцента на исследование единичного опыта и личного выбора человека. Возможный переход внимания историков от ментальной заданности к конкретно-поведенческим моделям.

Литература

Адрианова-Перетц В.П. Древня литература и фольклор. - М., 1974.

Блок М. Апология истории. - М., 1991.

Бычков В.В. Эстетическое сознание Древней Руси. - М., 1988.

Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры. - М., 1972.

Гуревич А.Я. Исторический синтез и школа “Анналов”. - М., 1993.

История ментальностей, историческая антропология. - М., 1996.

Культура и общество в средние века. – М., 1982-1990. Вып. 1-3.

Тарнас Р. История западного мышления. – М., 1995.

Менталитет и аграрное развитие России (Х1Х-ХХвв.). - М., 1996

Публикации с ключевыми словами:Керов В.В. - История - Историческая антропология - Антропология - Программа
Публикации со словами:Керов В.В. - История - Историческая антропология - Антропология - Программа
См. также:

Диденко Б. Сумма антропологии (кардинальная типология людей)
Лохов С.А. Святоотеческое учение о духовном теле.
Лохов С.А. Антропологический холизм в восточно-христианской традиции.
Исторический Портал
80 лет "Обезьяньему Процессу"
Учебно-методический комплекс "Антропология"
Наринский Михаил Матвеевич

Кром М.М. Историческая антропология Само это название хорошо известно многим нашим отечественным историкам.Однако подчас понимается оно неправильно, вкладывается смысл самопроизвольный.Мне кажется, что пора разобраться в смысле этого направления, а для этогонеобходимо внимательно проанализировать тот опыт, который уже накоплен взарубежной историографии за последние несколько десятилетий. В предлагаемыхвашему вниманию сегодняшней и следующей лекциях я и попытаюсь это сделать. Какие обстоятельства вызвали появление этого направления – историческаяантропология? Появление этого направления относится примерно к семидесятымгодам теперь уже прошлого, XX столетия. Целый ряд факторов способствовалстановлению этого направления. Нужно сказать о том, что на протяжении XX столетияисторическая наука развивалась, прежде всего, как изучение массовых явлений.Считалось, что изучения достойно прежде всего то, что представляет собой нечтомассовое, затрагивает судьбы тысяч, даже миллионов людей. На переднем планеисторической науки находились прежде всего исследования социально-экономическихявлений и вообще все то, что можно как-то подсчитать. Поэтому особое развитиеполучила, так называемая, клеометрия, то есть применение математических методов истатистических в работах историков. К этому надо добавить, что такое направлениеисторических исследований тесно связано с взаимодействием, слиянием социальныхнаук, так сказать, смежных дисциплин с историей: социология, статистика, ряд другихдисциплин, география. Однако после Второй мировой войны, когда казалось бы обозначенные мнойсейчас направления утвердились окончательно и бесповоротно, стали раздаватьсяголоса недовольных таким положением дел. Вдруг оказалось, что за массовымиявлениями куда-то исчез живой конкретный человек, то есть история вдруг оказаласьвот такой наукой без живых людей. И на волне такого неудовлетворения полученнымирезультатами стали вырабатываться новые подходы. Еще ряд моментов можно принять во внимание. Надо сказать, что периодпослевоенный, пятидесятые, шестидесятые годы, стал временем крушенияколониальных империй в мире, то есть очень многое изменилось. Вместе с крушениемколониализма стал уходить в прошлое и европоцентристский взгляд, то есть такоеобъяснение истории, когда все события по всему миру видятся из Европы, так говоря,из метрополии, из центра некоего устройства мирового. И поэтому долгое время доэтого периода, действительно, история понималась каким-то единственным образом:что только так, как в Европе все везде происходило и только так и может происходить.Но преодоление европоцентризма – это очень важный процесс, важное явление вгуманитарных науках. Некая вершина, некая кульминация, этого процессапреодоления, избавления от европоцентризма совпадает с бурным процессомдеколонизации. Совпадение этих факторов: с одной стороны – разочарование вмассовидности, в количественных, исключительно количественных, методах визучении структуры, вообще больших процессов, с другой стороны – необходимостьпересмотреть европоцентристский взгляд. Еще сюда можно добавить также возрастающее влияние таких дисциплин, каксоциальная антропология, культурная антропология. Эти направления у нас теперьчасто обозначаются западным термином “этнология”. Влияние этих дисциплин нарядус политическими науками (конечно, социологии, которая также не стояла на месте) –все эти факторы привели к тому, что в разных странах Европы, а также Америки,начиная с семидесятых годов, интенсивно формируется то направление, о котором ясейчас рассказываю. Сам термин “историческая антропология” был, конечно, сконструирован помодели, по образцу уже тех существующих наук, о которых я сейчас упоминал. То есть,прежде всего, социальной антропологии – очень влиятельной науки, влиятельногонаправления, существующей в Великобритании. С другой стороны – культурнаяантропология. Это направление, эта наука представлена американскимиисследованиями. Во Франции широкую известность получили труды такого ученогокак Леви-Стросс, чей наиболее известный труд называется “Структурнаяантропология”. И поэтому уже в самом названии заложена взаимосвязь истории иантропологии, в разных ее вариациях и модификациях. Мы наблюдаем, начиная с семидесятых годов, как постепенно происходитстановление и теоретических подходов, а самое главное – появляются многиевыдающиеся новаторские работы, для которых со временем появился этотобобщающий термин, то есть “историческая антропология”. Здесь нужно сказать о том,что в разных странах была своя специфика, свои особенности. Нужно подчеркнуть, чтоне существует какого-то единственно правильного понимания и есть разные варианты. Один вариант, условно его назовем французским, он был сформирован в недрахшколы анналов. Школа анналов, основанная Марком Блоком и Люсьеном Февром, она,пожалуй, наиболее известна в нашей стране из всех зарубежных исторических школ,поэтому, вероятно, ненужно ее подробно представлять. Но я бы хотел сказать только обособенностях именно этого направления исторической антропологии, как онапредставлена в работах французских ученых. В семидесятые годы такие видныеученые, как Жак Ле Гофф, выдающийся медиевист, его коллега Андре Бергиер, ученикЛе Гоффа Жан Клодт Шмидт и некоторые другие ученые (я еще назову сегоднянесколько имен) стали развивать, активно пропагандировать это направление. Ноособенностью именно французского варианта (он стал широко известен в другихстранах, в том числе в России) является то, что предметом исторической антропологиив этом французском истолковании, по существу, объявляется история ментальностей.Ментальности – некие мыслительные структуры, матрицы мышления. Это разработкапрежде всего именно французских ученых гуманитариев. Затем история ментальностиперешагнула границы Франции и стала международным направлением висследованиях. А у нас в стране горячим поборником, сторонником этого направлениябыл и остается Арон Яковлевич Гуревич – выдающийся наш медиевист. Нашироссийские ученые, а также начинающие исследователи – студенты, конечно, преждевсего знакомы с этим направлением по работам Арона Яковлевича Гуревича, а такжепо переводам французских трудов, как правило, под редакцией, наблюдениемГуревича. Итак, в этом варианте историческая антропология представляет собой проекткоренной переделки, пересмотра всей исторической науки, то есть реформы. Смысломтакого пересмотра исторической науки является именно изучение долговременныхструктур, поведенческих структур, которые проявляются в речи, жестах, вповседневном обиходе людей. Целый ряд работ в таком направлении появился кактеоретических (здесь я, прежде всего должен опять назвать имена Ле Гоффа иБергиера, сформулировавших концептуальные подходы) так и появился целый рядработ, уже представляющих собой конкретные разработки, конкретные исследования вэтой области. Но, повторяю, здесь смешиваются эти два безусловно родственных, но вто же время несовпадающих направления: история ментальностей и историческаяантропология. Вместе с тем, во Французском варианте, как и во всех остальных,безусловно, подчеркивается теснейшая связь между антропологией, полевымиисследованиями, наблюдениями антропологов и, с другой стороны, опытом историков.И тут есть как общие моменты, так и отличия. Конечно, историк лишен возможностинаблюдать воочию, непосредственно, можно так сказать, своих героев в отличие отантрополога, который приезжает на некий остров, в некую страну и беседует сместными жителями, записывает их свидетельства, их легенды, рассказы и так далее,потом анализирует и создает свой труд. Но, тем не менее, у историка есть возможностьпутем использования интенсивной методики, устраивая “перекрестный опрос” тех свидетельств источников, которые до него дошли, воссоздать жизнь какой-томинувшей эпохи во всех деталях, во всех красках. Если только, повторяю, этопозволяют его источники. В работах названных авторов такие попытки и былипредприняты. Можно сказать, классикой семидесятых годов именно во Франции в жанреисторической антропологии стала книга Ле Руа Ладюри “Монтайу – окситанскаядеревня в конце XIII – начале XIV века”. Она неожиданно для самих издателей вдругстала бестселлером и ее читали не только специалисты, но и те, кого принято называтьрядовыми читателями. Как построена эта книга? Она основана на материалах инквизиции,инквизиторского процесса. Сама эта небольшая деревня Монтайу находилась в горахна юго-западе Франции и этот мир, какой-то изолированный, какой-то замкнутый всебе, стал вдруг нам доступен и стал изучаться благодаря этим протокольным записям.Дело в том, что инквизиция заинтересовалась жителями этой деревни на рубеже XIII –XIV века в силу того, что в этом районе была распространена так называемаяальбигойская ересь. И вот, выявляя еретиков, инквизиторы интересовалисьмельчайшими подробностями жизни, быта этих крестьян. И теперь исследователь, вданном случае Ле Руа Ладюри, по крупицам смог воссоздать жизнь этих крестьян. Икакой вопрос ни возьми, будь то повседневная работа, социальные связи, родство, брак,семья, сексуальные отношения, грамотность, досуг этих людей – мы по всем вопросамнаходим информацию в источниках, а в итоге получается очень яркая картинаповседневной жизни. Можно сказать, что историк в данном случае уподобилсяантропологу, который (конечно, между нашим временем и описываемым в этой книгевременем пролегают века, но, тем не менее) присутствует как будто при некихсобытиях и может непосредственно, беседовать с теми людьми. И это, как один критикназвал, получился такой этнографический роман. Да, я упомянул о критиках,действительно, не все историки приняли позитивно и сочувственно это произведение,однако успех был несомненен и положительные отклики намного по количествупревосходили ту критику, которая все-таки раздавалась. Но французская историческая антропология, хочу это подчеркнуть, не являетсяединственным истолкованием, не является единственным вариантом, которым этонаправление представлено сейчас. Должен подчеркнуть, что есть историческаяантропология в работах историков других стран. В Великобритании на протяжении шестидесятых – начала семидесятых годовтакже сформировалась историческая антропология, причем здесь не чувствуетсявлияния французских коллег, школы анналов. Британская историческая антропологияпредставлена такими учеными, как Кейт Томас, а также его ученик Питер Берк. На сегодняшний день Питер Берк – один из мировых авторитетов, в областиисторической антропологии и других родственных направлениях историческихисследований. Надо сказать, что уже в 1970 году в Англии появилась книга, ее написалисторик-антрополог Алан Макфарлейн, в самом заголовке которой уже содержалосьназвание “историческая антропология”. Книга была посвящена биографии заурядного,по историческим меркам, человека, пуританина XVII века, который оставил дневник и,благодаря этому дневнику, исследователи могут изучить его жизнь, его переживания изаботы, которые его волновали тогда. Опыт изучения этой биографии сам автор как разназвал “Очерком исторической антропологии”. Ну а раз уж я упомянул о Питере Берке, скажу, что ему принадлежитвыдающееся исследование, это книга уже 1987 года, она называется “Историческаяантропология Италии начала нового времени”. Здесь пора сказать о том, что в подходе британских исследователей кисторической антропологии есть существенные отличия от того варианта,французского, условно скажем, о котором я говорил раньше. Питер Берк в начале, впредисловии к этой книге сформулировал, что он понимает под этим направлением.Очень лаконично и четко перечислил характерные признаки исторической антропологии. Я сейчас намерен эти признаки сформулировать вслед за ним для того,чтобы более наглядно был виден этот подход, его отличия от другого,охарактеризованного раньше. Во-первых, здесь подчеркивается особое вниманиеисториков, которые работают в этом ключе, к отдельным случаям. Итак,характеризуются не столько некие общие тенденции, тем более какие-тостатистические подсчеты, а как раз исследование отдельных случаев. Затем, в центревнимания оказываются малые сообщества, вроде той деревни Монтайу, которую ятолько что упоминал. Получается, что метод работы – применение такого “социальногомикроскопа”, то есть микроисторическое исследование. И, за счет ограничениямасштаба, достигается большая глубина, большая красочность и жизненность. Затем,еще одна важная черта, о которой подчеркивает Питер Берк, это внимание к тому, чтоЛифорд Кирц – известный американский этнолог – назвал local knowledge, то естьместное знание, можно сказать, местная точка зрения на происходящее, что туземцыпонимают под окружающими их явлениями, как они это называют то, что происходит вих жизни. Итак, вместо того, чтобы применять некие каузальные объяснения, вместотого, чтобы говорить о долговременных тенденциях, всего того, что, собственно, самижители, сами герои событий часто не видят, не понимают и называют вещисовершенно другими именами, вместо этого предлагается интерпретацияпроисходящего в данном месте, в данное время в терминах норм и категорий самогообщества. Затем, особое внимание символизму повседневной жизни, то есть ритуалам,манерам, этикету и так далее, тому, что составляет такую вот рутину, повседневность.И, наконец, Берк подчеркивает наличие своеобразных теоретических истоков этогонаправления. Если, так называемая, большая социальная история, та котораяпреобладала до недавнего времени, она вдохновлялась теориями Маркса, Вебера идругих крупных теоретиков, то для историков-антропологов большое значение имеюттруды Эмиля Дюргейма, видного французского социолога, Аднельда ван Гиннапа,Марселя Мосса (Марсель Мосс – французский этнолог, сильно повлиявший нагуманитарные знания в XX столетии, знаменит своим трудом о “ Эссе о даре”) и,наконец, такие имена, как Лифорд Кирц, уже упомянутый американский исследователь,французский исследователь Пьер Бурдье и другие. Таким образом, Берк подчеркиваетвлияние смежных дисциплин на формирование исторической антропологии –социологии, собственно, антропологии, в ее различных вариантах; это также важно дляпонимания того, о чем идет речь. Для того, чтобы у моих слушателей сложилось более конкретное представлениео том, что представляет собой это направление, я хочу рассказать еще, кратко конечно,о нескольких работах, конкретных исследованиях, выполненных в этом ключе.Семидесятые – восьмидесятые годы прошлого XX столетия были особенно урожайныена выдающиеся исследования в этом жанре. Помимо упомянутого труда “Монтайу”,написанного Ле Руа Ладюри, можно назвать также работы американскойисследовательницы Натали Земон Дэвис. Среди этих трудов наибольшую известностьполучила книга “Возвращение Мартена Герра”. Известность этой книги также связана стем, что был снят фильм по этому сюжету. И этот французский фильм (с участиемАлена Делона и других звезд) демонстрировался по всему миру, кстати, и в Россиитоже; Натали Земон Дэвис выступила научным консультантом этого фильма. Естьрусский перевод этой книги (“Возвращение Мартена Герра”), вышел в 90-м году у нас вМоскве. Сюжет этой работы, как и говорил Питер Берк, часто сюжет основан на казусе,случае. В данном случае речь идет о жизни крестьянской семьи, во Франции делопроисходит, в XVI столетии. Вдруг из семьи уходит глава семьи, его и зовут МартенГерр, молодой еще человек. Он вдруг исчезает, бросает семью, а через некоторое времяпоявляется в этой деревне человек, который называет себя именем Мартена Герра, а вдействительности оказывается, что он самозванец. Но вот тут то и возникает проблема,поскольку и жена вот этого пропавшего Герра Бертранда Ролс, а такжемногочисленные родственники, они оказались не в состоянии распознать обман и втечение ряда лет Бертранда жила с этим человеком. И только в последствии, когда все- таки сомнения зародились и уже начался судебный процесс, правда все-такираскрылась. И последнюю точку в этом деле поставило появление истинного МартенаГерра, который долго скитался, участвовал в разных военных кампаниях и потом,наконец, появился в родных местах. Самозванец был изобличен и казнен. Однако вся эта история, она могла бы показаться просто забавным эпизодом,таким вот чем-то экзотическим, но целый ряд важных проблем может быть и долженбыть поставлен в этой связи, то есть какова же мера индивидуальности в крестьянскомобществе в ту эпоху, в XVI веке? Действительно, не существовало ни паспортов, нифотографических портретов, ничего такого, чем мы располагаем сейчас. И даже родныеи близкие человека через некоторое время не могли быть твердо уверенны, еслипроизошел такой случай, что перед ними их муж, брат и так далее. Я бы сказал, что этоинтересно и для исследователей России также, поскольку феномен самозванчества унас тоже сыграл немалую роль и хорошо известен. И тут еще немало можно сделать втом русле, в той плоскости, как эту работу проделала Натали Земон Дэвис. Она вотэтот, казалось бы, курьезный случай сумела вписать в контекст и детальнейшимобразом познакомила своих читателей с укладом жизни, с особенностями ихозяйственной жизни, и семейного уклада этих крестьян в XVI столетии. И в другихработах Натали Земон Дэвис также применяется такой антропологический подход кизучению истории. Я упомянул уже несколько исследований. Должен сказать, что и в другихстранах, кроме названных, также историческая антропология получилараспространение. Но при этом важно иметь в виду, что само название направлений, илитенденций, может быть иным. Так, например, в Италии со второй половинысемидесятых годов получает развитие направление, названное “Микроистории”. Естьсвои традиции, есть свои предпочтения в каждой из стран. Итак итальянские историкии прежде всего Карло Гинсбург, Джованни Леви и их коллеги, они сформулировалисвой подход. Но сразу же бросается в глаза, что это направление родственно,безусловно, с охарактеризованным только что мною подходом, названным“исторической антропологией”. Еще в 1976 году Карло Гинсбург издал книгу, которая стала тоже сенсацией.“Сыр и черви” называется эта работа. Сейчас, вот только что, появился русскийперевод этой книги. Речь идет о дотоле неизвестном персонаже – мельнике, жившем вконце XVI века в Италии, по прозвищу Минокио. Этот мельник отличался от своихсобратьев по этому ремеслу. Мельник, надо сказать, уважаемая фигура в крестьянскойсреде, он отличался тем, что был грамотен и собирал где только мог – покупал илипросил ему дать просто почитать книги. И такое в общем-то случайное чтение, чтомогло попасть ему в руки, в итоге все это вылилось в очень своеобразноемировоззрение. То есть он смог сформулировать, можно сказать, свою философию идаже свое какое-то богословие, то есть у него сложилась картина сотворения мира и поряду богословских вопросов этот простой мельник имел свою точку зрения. Конечно,он обладал богатым воображением. Однако, к несчастью, его разговорчивость ипроповеднический дар сыграли с ним злую шутку, потому что в конце концов кто-то изего собеседников донес на него в инквизицию и дело кончилось несколькимиинквизиционными процессами. И последний процесс кончился для него печально – онбыл сожжен на костре в 1600 году, в том же году, что и Джордано Бруно. Но, опять же, то, что для самих участников событий было трагическим, тооказывается, так уж получается, важным и необходимым для историка. Счастливаянаходка получилась эти инквизиционные материалы. Вот историк Карло Гинзбург ивоспользовался этими записями, также он собрал весь другой материал доступный, длятого, чтобы восстановить, реконструировать судьбу этого удивительного человека.Однако, хотелось бы на это обратить внимание, биография этого мельникасамобытного интересовала историка не только сама по себе, но и как возможностьзаглянуть в мир народной культуры. И ключевая проблема, которую поставил и, какмне кажется, удачно разрешил Гинзбург в этой книге – это вопрос о взаимодействии ученого мира, высокой книжной культуры и мира и культуры простых людей. Какутверждает Гинзбург, здесь существовала постоянная взаимосвязь и взаимный обменидеями с последующей трансформацией. Это также одна из важных и интересных работ, написанных в руслеисторической антропологии. Причем хочется подчеркнуть, что целый ряд сочиненийвыдающихся, получивших мировую известность, они сначала появлялись не подкаким-то флагом, не в русле какого-то направления, и уже после этого, задним числом,их причисляют, допустим, к исторической антропологии. Кроме того, здесь очень ярковидно, что, действительно, есть целый букет, целый набор, можно сказать, куст этихнаправлений родственных между собой. Поэтому работу “Сыр и черви” одни называютшедевром микроистории, другие говорят, что это выдающееся произведениеисторической антропологии. Мне кажется, что споры такие во многом схоластические, и лучше говорить, чтомы имеем дело с родственными направлениями, которые неполностьюдифференцированы друг от друга. К этому могу добавить, что в Америке, в США,существует направление, сторонники которого называют его “новой культурнойисторией”. К этому направлению близка и Натали Земон Дэвис, о чьих работах я ужеговорил, и Роберт Дарнтон – еще один известный американский историк, их коллеги,но, опять же, и это направление, также обнаруживает много общего с теми, о которых яговорил раньше. Теперь, наверное, пора сказать об основных моментах. Как же все такираспознать, какие признаки, если все обобщить до предела, лаконично сформулировать,то в чем же собственно состоит суть этого подхода? Некоторые даже говорят о методе,но, по мнению большинства специалистов, все таки историко-антропологическогометода не существует. Прежде всего потому, что метод предполагает некий четкийалгоритм действий, это некие процедуры и ими может воспользоваться, в принципе,любой желающий. Можно говорить о статистических методах, есть методыопределения подлинности документов и так далее. То есть это ряд процедур, сложныхили простых, но они, при соответствующем обучении, доступны всем. В данном жеслучае каждое исследование индивидуально, неповторимо. И невозможно просто взятьи написать вторую такую работу, подобную исследованию Гинзбурга или НаталиЗемон Дэвис, или других перечисленных авторов. Поэтому то, что их роднит, то, чтосоставляет суть описываемого подхода, это скорее некий взгляд, угол зрения, и именнослово “подход” здесь, в данном случае, мне кажется, извините за тавтологию, лучшевсего подходит, больше всего, точнее соответствует описываемому явлению. Итак, чтоже здесь типично? Прежде всего, я бы сказал некий такой эффект отстранения, каквыразился один историк, “прошлое – это чужая страна”. Независимо от того, как давнопроисходили события, историк, который работает в этом ключе антропологическом, онрассматривает это, как принципиально нечто незнакомое. И инаковость прошлого,инаковость той или другой культуры в любом месте, в любое время, это вот такойфирменный знак исторического исследования в русле антропологии. Затем, конечно, яэто неоднократно говорил в этой лекции и еще раз повторю: об историческойантропологии можно говорить в том случае, когда мы наблюдаем диалог сантропологией как таковой, то есть когда используются отдельные наблюденияантропологов или даже некоторые концепции теории, хотя это требует осторожности,конечно. То есть прямого переноса разработок, наблюдений антропологов висторическую науку, конечно, не может быть, это не получится, не будет удачным.Дальше. Есть, конечно, своя специфика и в проблематике. Французские исследователиутверждают, что к любой области человеческой жизни антропология применима. Вобщем, теоретически, это так. Действительно, можно изучать с этой точки зрения иполитику, то есть властные отношения, можно – экономику, тогда будет экономическаяантропология, можно – религию, и появляются работы религиозной антропологии. Этовсе верно, но, тем не менее, уже на уровне самих сюжетов, самих тем исследований,все-таки определенная специфика есть. Вслед за антропологами историки, которые работают в этом ключе, они особо внимательны к повседневности, к будничному, крутине. То есть, не столько некие выдающиеся события изучаются, сколько то, чтоповторяется изо дня в день. И, конечно, здесь и семейная жизнь, и некие соседскиеотношения могут быть; и неважно, кстати, о какой группе идет речь. Но очень важно,что, так или иначе, в центре внимания оказываются межличностные отношения,межличностные взаимодействия, не отношения больших групп, как то классы илисословия или целые государства между собой, нет, очень важно, что здесь актерами,или героями, выступают отдельные люди. И изучаются их отношения между собой, сокружающими. Все это и позволяет уподоблять подобные исследования именноантропологии. Эти характерные черты позволяют говорить о том, что какое-тосмысловое ядро направления, о котором я рассказывал, все-таки существует при всейразнице в индивидуальном почерке исследователей, при всей изобретательности, скоторой они подходят к выбору своих сюжетов и к их раскрытию в своих работах. А вследующем рассказе уже речь пойдет о том, как подобные подходы работают, как ониприменяются к материалу Российской истории. Но это уже будет следующая лекция.

ИСТОРИЧЕСКАЯ АНТРОПОЛОГИЯ

Появление исторической антропологии как отдельного направления исследовании социокультурных основании существования человека во времени и пространстве является следствием так называемого “антропологического поворота”, активно затронувшего в первые десятилетия 20 века почти все области знания. Фундаментальные изменения в понимании человека, во многом стимулированные философией Ницше и его лозунгом “Бог умер, и мы убили его”, приводят к необходимости реформирования истории как одной из основополагающих гуманитарных наук и формирования ее новой методологии. Выполнение этой задачи берет на себя группа французских историков во главе с Марком Блоком и Люсьеном Февром, сгруппировавшихся вокруг основанного ими в 1929 году журнала “Анналы”, который послужил базой для становления новой исторической школы—школы “Анналов”(в истории самого журнала “Анналы” можно выделить несколько этапов: от его возникновения до смерти Л. Февра в 1956 году, когда особый интерес вызывали исследования в области “истории человеческой ментальности”; в пятидесятых и шестидесятых годах, когда во главе журнала становится Ф. Бродель, акцент перемещается на исторический анализ структур—экономических, социальных, географических и пр.; далее, до конца 80-х журнал не имеет постоянного руководителя, это объясняет особо творческое вдохновение его сторонников, близкое к настроению времен основания журнала, само же направление выходит за пределы Франции; в настоящее время намечается некий кризис, связанный с недостатком в новых подходах и опасностью утраты специфики исторического знания благодаря чрезмерно тесному контакту с разного рода социальными науками). Именно с ней так тесно связывается зарождение, развитие и расцвет исторической антропологии, что зачастую их просто не различают друг от друга. С одной стороны, это оправданно и понятно—ведь основные установки, принципы, представители исторической антропологии напрямую связаны с школой “Анналов”; с другой стороны, историческая антропология переросла рамки отдельной школы, представляя собой уже достаточно оформленную и законченную систему исторического познания, способную к самостоятельному развитию. Эту двойственность необходимо всегда иметь в виду, чтобы избежать опасности, случившейся в сфере философского знания, когда конкретную немецкую школу философской антропологии стали отождествлять с философской антропологией как проектом осуществления современной “первой философии”, тем самым невольно сужая значимость последнего. Поэтому представляется целесообразным начать с рассмотрения установок школы “Анналов” чтобы затем, на их основе, перейти к анализу общих принципов исторической антропологии.

Претензии основоположников школы “Анналов” были направлены на то, чтобы сделать историю не отдельной, четко определенной в своих конкретных границах сферой знания, а представить ее фундаментальной междисциплинарной наукой о человеке, вовлекающей в сферу своих исследований любые события, формально и не относящиеся к истории. Человек оказывается тем магнитом, который, притягивая к себе сферы исследований самых разных наук, позволяет рассматривать их в историко-антропологической перспективе; таким образом, история как бы преодолевает отличие “наук о духе” и “наук о природе”, установленное В. Дильтеем. Так, Марк Блок в своей книги “Апология истории”, воплощающей программные методологические и содержательные принципы нового понимания истории, приводит следующий пример. В 10 веке в побережье Фландрии врезался глубокий залив Звин, который затем занесло песком; само по себе это событие, бесспорно, относится к тому разделу знаний, которое изучается геологией, но будучи рассматриваем в контексте проблемы “человек в истории” этот факт уже не может быть понят только как естественнонаучный, или природный, так как он отразился на изменении исторического существования человека как социокультурного существа(нужно было строить плотины и каналы, это способствовало развитию наук, изменение трудовых отношений, возможная миграция населения по этой причине и т.д.). Поэтому М. Блок делает вывод: “Настоящий же историк похож на человеческого людоеда. Где пахнет человечиной, там, он знает, его ждет добыча”(М. Блок, Апология истории, М., 1986, 18).

Но для такого емкого и всеобъемлющего понимания исторической науки нужно было освободиться по крайней мере от “трех китов”, “трех идолов”, на которых держалось старое, традиционно-классическое понимание истории. Во-первых, от событийности истории, когда центром анализа становились главным образом всемирно-исторические события, вроде Крестовых Походов или битвы при Ватерлоо. Во-вторых, от биографичности истории, когда в горизонт ее внимания попадает исключительно жизнь выдающихся исторических личностей, так или иначе повлиявших на ход мировой истории, например Цезаря или Лютера. И в-третьих, от беспроблемности исторических трудов, в которых проводится отстраненный анализ “давно минувших дней”, проблемная актуальность которых уже не является таковой для современников, представляя для них исключительно “исторический”, или “архивно-запылившийся” интерес. Соответственно с этим можно определить и основополагающие установки, которые фундирует собой новое понимание истории.

Происходит переориентация приоритетных акцентов для исторического познания. На первое место выходит изучение именно человека(а не каких-либо общих механизмов социальной регламентации или культурной формации) в аспекте его повседневного существования, что выдвигает принципиально новую задачу: историческое исследование и описание социокультурных оснований повседневного сознания. Это означает обращение к таким влиятельным и значимым, но остававшихся скрытыми и научно не анализируемыми факторам человеческой жизни, как, например, языковая картина мира, привычки, традиции, мифологемы, основополагающие и фундирующие социальные, возрастные и иные устои—то есть все то, что сейчас понимается под общим понятием “культурного менталитета”. Как показали и продолжают показывать многочисленные исследования в этом направлении, то, что является наиболее близким остается и наиболее скрытным и, например, история формирования в европейском сознании чувства детства и семьи оказывается не менее(а, честно говоря, и более) увлекательной, чем, скажем, всемирное переселение народов, что и подтверждает книга Филиппа Арьеса “Ребенок и семейная жизнь при старом режиме”. В этом смысле также важно, что если перечень всемирно-исторических событий уже давно определен и здесь можно лишь предлагать какую-то новую интерпретацию этих событий, то перечень, говоря феноменологическим языком, интенциональностей(т.е. содержательных направленностей) повседневного сознания просто необъятен, и любая из них, самая, казалось бы, незначительная, обнаруживает свою историко-антропологическую значимость, выступая как бы тем срезом, в котором раскрывает себя вся культура. Все что оказывается следами повседневного сознания—а они воплощаются прежде всего в бытовых подробностях, остающихся запечатленными литературе, живописи или элементах материальной культуры—просто необъятный кладезь для историка.

Соответственно с этим история погружается в изучение не отдельной уникальной личности и его сознания, а анонимного, массового, не имеющего до этого голоса для своего выражения повседневного сознания человека определенной эпохи и определенной среды, со своими порядками, нормами и границами. В этом пункте школа “Анналов” выступила предвестником тех моделей исследований человека в обществе и культуре, которые связаны с структуралистическим и постструктуралистическим дискурсом—например, с знаменитой работой Ролана Барта “Мифология”. История стала пониматься не только и даже не столько как череда определенных исторически значимых событий, совершаемых отдельными личностями, а как изменение установок повседневного сознания в отношении восприятия основополагающих структур жизненного мира. Для фиксирования таких изменений, неуловимых с первого взгляда, не имеющего отдельного репрезентанта и открывающегося только в обзоре целостной картины мира, нужно повышенное внимание к категории длительности, нужен особый микроанализ, для осуществления которого необходимо задействовать все возможные факты культуры, свидетельствующие, прямо или косвенно, особенности положения человека в жизненном мире его временной эпохи. Большое значение здесь приобретает исследование соотношений в историческом процессе частного и общего, индивидуального и коллективного, микро-и макропроцессов. В связи с этим открывается исторический плюрализм в формировании картин мира в разные периоды или даже в один период, но разными социальными и культурными группами; здесь историческая антропология пересекается с социальной и психологической. Историк уже относится к предмету своего изучения как к инаковости, которую нужно не приспособить или подвести под правила установок современного сознания, а именно выявить и проанализировать ее своеобразие; соответственно происходит и отказ от приятия только одной единственной модели интерпретации в пользу множественности подходов, освещающих событие историческую эпоху с разных сторон, в разных аспектах. Неудивительно поэтому, что особый интерес здесь вызывают эпохи, от которых дошло наименьшее количество материалов и образ которых в классической истории оказывается застывшим. В первую очередь это относится к Средневековью, прозванному “темным”-- именно из школы “Анналов” вышли такие известные медиевисты, как М. Блок, Л.Февр, Ж.де Гофф, Ж. Дюби, близкие к ним Ф. Арьес, Ж.Делюмо; среди отечественных исследователей нельзя не отметить в этой области А.Я. Гуревича. Именно они смогли открыть Средневековье как насыщенную и увлекательную эпоху, представив людей, ее населявших, живыми и подвижными существами, со своими заботами и переживаниями, а не мертвыми схемами.

Все это оказалось возможным из-за нового понимания того, что является современным, т.е. по сути благодаря формированию принципов новой исторической герменевтики, уже заложенной В. Дильтеем и в дальнейшем нашедшей свое воплощение у Г.Гадамера. История перестала относиться к предмету своего изучения как неподвижной данности, застывшей в своем четком очертании в определенном месте мирового пути, она стала оперировать с категорией длительности, непрерывного временного изменения, чему способствовала развиваемая самым известным и глубоким французским философом первых десятилетий 20 века А. Бергсоном теория длительности, duree. Соответственно сместились границы современного и несовременного, стало очевидным, что раскрыть прошлое в его актуальной жизненности можно только из настоящего, и именно такое раскрытие имеет историческую значимость. Здесь встает вопрос о предпосылках и условиях понимания, и историческая антропология открыто признает и продуктивно использует то, что ранее оказывало скрытное влияние и сознательно подвергалось искоренению—влияние повседневного опыта историка на его исследования и интерпретациии. Именно на его основе и возможен реальный анализ действительного повседневного опыта прошлого, а не искусственно конструируемой его абстрактной схемы. Марк Блок писал, что в современности “непосредственно доступен нашим чувствам трепет человеческой жизни, для восстановления которого в старых текстах нам требуется большое усилие воображения…мы сознательно или бессознательно в конечном счете заимствуем из нашего повседневного опыта, придавая ему, где должно, известные новые нюансы, те элементы, которые помогают нам воскресить прошлое”(М. Блок, Апология истории, 27-28). Надо признать, что такой подход исходит из теории времени, развиваемой еще Августином в 11 книги “Исповеди”, в которой, в частности, прошлое понимается не в отрыве от настоящего, а как “настоящее-прошлое”, но огромной заслугой исторической антропологии были осуществление этой установки по отношению к конкретным сферам существования человека в истории.

Современные отечественные продолжатели школы “Анналов” представлены, помимо упомянутого уже А.Я. Гуревича, такими исследователями, как Ю.Л. Бессмертный, А.Л. Ястербицкая, Л.М. Баткин, Ю.Н. Афанасьев, Вяч. Вс. Иванов и др. Основным периодическим органом печати, представляющим их основные исследования в самых разных сферам и знакомящих с переводами работ зарубежных представителей исторической антропологии, является выходящий с 1989 года журнал “Одиссей. Человек в истории”, каждый номер которого имеет свою центральную тему. Так, например, выпуск 1990 года был посвящен теме “Личность и общество”, а 1991—теме “Культурно-историческая антропология сегодня”. В целом же направленность “Одиссея” старается органично совмещать в представляемом содержании так называемую “линию Блока”, связанную с изучением социальных основ истории, и “линию Февра”, направленную на исследование культурных фундаментов цивилизаций.

Дорофеев Д.Ю.

История “Новой исторической школы”

“Не слишком долгая история "новой исторической науки" достаточно драматична. Уже само ее рождение было бунтом – против утвердившихся в историографии представлений о безусловном приоритете письменных, прежде всего архивных источников, о главенствующей роли событийной истории – политической, дипломатической, военной. Л. Февр и М. Блок призывали историков отказаться от академической, "историзирующей" истории, науки "ножниц и клея", занятой одними только текстами и воплощающейся в "блестящих докладах " и "непроходимом криволесье диссертаций". Они призывали повернуться "лицом к ветру", к жгучим проблемам современности, привлекая для их разрешения опыт людей прошлого, а значит, воскрешая жизнь этих людей во всей ее полноте и сложности – их привычки чувствовать и мыслить, их повседневную жизнь, их способы борьбы с обстоятельствами. Пользуясь данными географии, экономики, психологии, лингвистики, Блок и Февр стремились к воссозданию не отдельных сторон действительности, а целостного представления о жизни людей, людей "из плоти и крови". "Удобства ради, – писал Февр, – человека можно притянуть к делу за что угодно – за ногу, за руку, а то и за волосы, но, едва начав тянуть, мы непременно вытянем его целиком. Человека невозможно разъять на части – иначе он погибнет"; а между тем, продолжал он, историки "нередко только тем и занимаются, что расчленяют трупы". Таким образом, "новая историческая наука" изначально несла в себе "антропологический заряд". Этот в высшей степени увлекательный призыв не мог, однако, не породить в дальнейшем самых разных интерпретаций.

Среди последователей Блока и Февра, на протяжении полувека группировавшихся вокруг журнала "Анналы" и причислявшихся к школе "Анналов" (сам факт существования которой многими, впрочем, ставится под вопрос), велась и ведется острая полемика – между разными учеными, разными поколениями школы (сегодня их насчитывается уже четыре) и разными версиями "новой исторической науки". Сегодня она представлена уже целым спектром историографических течений, таких как новая экономическая история, новая социальная история, историческая демография, история ментальностей, история повседневности, микроистория, а также рядом более узких направлений исследования (история женщин, детства, старости, тела, питания, болезней, смерти, сна, жестов и т.д.). Историческую антропологию иногда перечисляют как одно из них; чаще же весь этот конгломерат не имеющих четких границ, переплетающихся между собой научных направлений именуют историко-антропологическим. Так что историческую антропологию в широком смысле можно, по-видимому, считать современной версией "новой исторической науки". Однако утверждение ее в качестве таковой явилось следствием очередной "драмы идей". В послевоенные годы преобладающей в "Анналах" была ее экономическая версия, связанная с именем Фернана Броделя (в 1956 г., после смерти Февра, он возглавил журнал). Интересы его сторонников были сосредоточены на реконструкции экономических отношений, главным образом "материальной жизни" прошлого, тесно связанной с повседневностью и существующей во времени "большой длительности"; изучение же того, что Блок называл "способами чувствовать и мыслить", оказалось почти забытым.

За возрождение этого последнего направления и выступили в начале 60-х годов Ж.Дюби и Р.Мандру, поддержанные группой молодых историков, составивших третье поколение школы "Анналов" – Ж Ле Гоффом, А.Бюргьером, М.Ферро и другими. Подходы Броделя были подвергнуты критике за абстрактность, схематизм, "обесчеловеченность". Именно с того времени вошли в широкий научный оборот названия истории ментальностей и – под несомненным влиянием британской культурантропологии и структурной антропологии К.Леви-Строса – исторической антропологии.

Этот эпизод называют вторым рождением "новой исторической науки". Одновременно он сопровождался новым бунтом, новым ее "отказом". Но на этот раз она порывала уже не с традиционной бесхитростно-событийной политической историографией, а с методологически изощренной, функционалистски или марксистски интерпретированной социальной и экономической историей, нацеленной на изучение систем и структур. Как писал Ле Гофф, ментальность стала противоядием против "бестелесных социально-экономических механизмов", которыми были полны тогда произведения историков. Отвергая системно-структурную историю, "новая историческая наука" снова отправлялась на поиски "живого человека".

Очевидно, что по отношению к гуманитарной науке, которая занимается человеком по определению, лозунг антропологизма или "человечности" – парадоксален, а вернее, тавтологичен. Речь, разумеется, всякий раз идет об определенном его истолковании. Начиная с 60-х годов залог "человечности" истории усматривается "новыми историками" в изучении ментальной сферы.”^{^[1]}^[1]

Ментальность явилась тем "окуляром", через которую стали рассматривать историческую реальность антропологически ориентированные историки.

В фокусе внимания историка-антрополога постоянно находится та точка, вернее, та область действительности, где мышление практически сливается с поведением. Эта область, получившая название "народной культуры", представляет собой целостный сплав условий материальной жизни, быта и мироощущения, "материк" преимущественно устной культуры, почти не оставляющий по себе письменных свидетельств. Не исключено, что в недалеком будущем "менталистская" версия исторической антропологии тоже будет признана недостаточно "человечной". Ведь коллективная ментальность, подобно социальным структурам, является, безусловно, одним из факторов несвободы человека, причем несвободы в самом, казалось бы, сокровенном и частном – в его собственном сознании; "телесность" и ментальность давят на субъекта не меньшим грузом, чем "бестелесные" социально-экономические механизмы. Уже и сейчас интерес историков смещается на ту, все же данную человеку "четверть свободы" на фоне "трех четвертей необходимости", на тот зазор между ментальной заданностью и поведением конкретного человека, который сегодня выпадает из поля зрения историков ментальности. Субстанцию человечности увидят, возможно, в уникальности единичного опыта, моментах личностного выбора как основе альтернативности истории. И это ляжет в основу новой версии исторической антропологии.”^{^[2]}^[2]

Исследовательское поле Новой исторической школы и исторической антропологии пересекается с исследовательским полем этнопсихологии, которая то же в значительной мере изучает “неформальную” историю различных народов. Именно поэтому исследования французских историков представляют для нас немалый интерес.

<<< Исследование ментальностей >>>

[1][1] История ментальностей и историч. антропология. Зарубежн. иследования в обзорах и рефератах. М.: Рос. гос. гуманитарн. ун-т, 1997, сс. 5 - 6.

[2][2] История ментальностей и историч. антропология. Зарубежн. иследования в обзорах и рефератах. М.: Рос. гос. гуманитарн. ун-т, 1997, сс. 7 - 8.

Предыдущая 1 2 3 4 5 67Следующая