ПОЗНАВАТЕЛЬНОЕ

Оси и плоскости тела человека - Тело человека состоит из определенных топографических частей и участков, в которых расположены органы, мышцы, сосуды, нервы и т.д.

Отёска стен и прирубка косяков - Когда на доме не достаёт окон и дверей, красивое высокое крыльцо ещё только в воображении, приходится подниматься с улицы в дом по трапу.

Дифференциальные уравнения второго порядка (модель рынка с прогнозируемыми ценами) - В простых моделях рынка спрос и предложение обычно полагают зависящими только от текущей цены на товар.

ПАТОПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ МЕТОДЫ ИССЛЕДОВАНИЯ РАССТРОЙСТВ МЫШЛЕНИЯ 4 страница

Предыдущая 1 2 3 456 7 8 9 10 11 12 Следующая

Различают эндогенный, процессуальный и реактивный аутизм. Последний наблюдается не только в клинике психогенных заболеваний. Он может наблюдаться и при шизофрении, способствуя углублению процессуального аутизма (А. Н. Залманзон, 1964).

О. В. Кербиков (1955), говоря о присущих больным шизофренией отрыве от окружающей среды, прогрессирующей потере заинтересованности в событиях окружающей жизни, нарастании безынициативности, необщительности, недоступности, различает два варианта аутизма. Это либо отсутствие всякого контакта и интереса к окружающему, отсутствие стимулов к деятельности, либо крайняя неадекватность поведения больного окружающей обстановке.

В качестве примера первого варианта аутизма приведем самоописание больного (Е. Minkowski, 1927).

«Все неподвижно вокруг меня, вещи возникают изолированно, каждая сама по себе, не вызывая при этом никаких чувств. Вещи известные, которые должны были вызвать воспоминания, будить какую-то неизмеримость мыслей, создавать образы и картины, остаются одинокими. Они скорее понимаются, чем ощущаются. Это напоминает пантомиму, пантомиму, которая разыгрывается передо мной, но я не вхожу в нее, я стою вне ее. При мне остались мои суждения, но инстинкт жизни покинул меня. Я потерял контакт со всеми видами вещей. Познание ценности, трудности вещей исчезло. Между мной и ими нет никакого движения, я не могу им больше отдаваться. Какая-то абсолютная постоянность вокруг меня».

Пример второго варианта шизофренического аутизма — наблюдаемая нами больная, которая, совершенно игнорируя реальную обстановку, утверждает, что один из врачей собирается на ней жениться, или, когда ей говорят, что он женат, она заявляет, что он обещал ее «взять в любовницы». Каждый раз она называет точный срок, который ей назначил этот врач с тем, чтобы она подготовилась к выписке, просит лечащего врача записать эту дату на календаре, чтобы не забыть получить на складе ее личные вещи. Приходит назначенный ею день, и она намечает новый срок выписки. В этом примере речь идет об аутизме бредовом, однако наличие бреда не противоречит квалификации противоречащего действительности поведения больного как аутистического.

С. М. Корсунский (1934) отмечает, что аутистическое мышление характеризуется аффективным сопротивлением, резистентностью по отношению к чужому вторжению. Таким образом, малая доступность больных шизофренией может в ряде случаев рассматриваться как проявление аутизма. Е. Н. Каменева (1970) связывает с аутизмом такие шизофренические симптомы расстройств мышления и речи, как мутизм и в известной мере бредообразование.

А. А. Перельман (1944) сближает аутистическое мышление при шизофрении с нарушением образования понятий, в первую очередь с характерным для шизофрении нарушением их конкретизации. В этом отношении типичен для речи и мышления больных шизофренией симптом патологического полисемантизма, характеризующийся сменой значения слова, множественным значением для больного слов (М. С. Лебединский, 1938). При этом происходит не соскальзывание от одного значения слова к другому при потере первого, а сосуществование разных значений слова. Патологический полисемантизм следует отличать от полисемантизма, наблюдающегося у здоровых людей. Последний также характеризуется многозначностью слова, наличием у одного слова нескольких лексических значений, из которых одно играет роль основного, а другие — вторичного. Такой полисемантизм, или, как еще говорят, полисемия, является выражением яркости и выразительности, богатства и гибкости языка.

Употребление слова в определенном значении при полисемантизме у здоровых соответствует общему контексту речи. Патологический полисемантизм приводит к нарушениям коммуникативной функции речи, употребление слова не соответствует речевой задаче, и для понимания его механизма приходится обращаться к обнаружению чаще всего формальных и неадекватных ассоциаций. Например, больной шизофренией в ассоциативном эксперименте реагирует на слово-раздражитель «мужество» речевой реакцией «холостяк», мотивируя это следующим образом: «Я имею в виду не мужество как свойство характера, а как состояние мужчины, противоположное холостому». В некоторых случаях в основе полисемантического, искаженного употребления слова лежит вычленение отдельных его частей. Например, больной шизофренией, находящийся на лечении в соматическом отделении больницы, говорит о других больных этого отделения: «Все они соматические больные — со-мати-ческие — дети одной матери». Он же обращается во время обеда к соседям по палате: «Собаки». В ответ на замечание больной возражает: «Я имею в виду сейчас не собак как животных, а людей, питающихся из одного бака — собаки».

Как писал М. С. Лебединский (1938), формальная сторона слова, фонетическая его структура, корень его в речи больного шизофренией приобретают большое значение. В патологическом полисемантизме подлинное или суженное значение слова сосуществует с другим значением, основанным на формальной структуре слова или его формально-речевых связях. Речь и речевое мышление при шизофрении страдают от утраты словами присущего им смысла, и эта десемантизация поражает всю личность человека. По нашему мнению, такая десемантизация может рассматриваться как одно из проявлений аутизма — формальная сторона слова преобладает над его сущностью, значение речевого общения отходит на второй план и уступает место своеобразной словесной игре, нивелирующей коммуникативную функцию речи.

В известной мере снижением уровня смысловой определенности слова можно объяснить нередко наблюдающиеся у больных шизофренией случаи неадекватного и «странного» употребления слова (J. В. Wiener, 1966).

В рамках аутистического мышления могут рассматриваться и характерные для шизофрении случаи выраженной патологии речи, проявляющиеся в образовании новых слов. Условно можно говорить о неологическом мышлении как варианте аутистического мышления. Словообразование при шизофрении представляет собой шкалу различной степени речевых расстройств — от отдельных неологизмов до создания нового языка,— находящихся в тесной связи с шизофреническими расстройствами мышления.

Неологизмы не являются однозначным психопатологическим симптомом. Описывая разорванность мышления и речи, мы уже отмечали наличие так называемых пассивных неологизмов, носящих характер бессмысленных звукосочетаний и конгломератов обломков слов. К таким же неологизмам близки и искажения слов при речевой стереотипии — вербигерации, когда в слове заменяется один или несколько звуков. Эти виды неологизмов — проявления автоматизмов в речемыслительной деятельности отличаются тем, что не несут никакой смысловой нагрузки, употребляются в речи без аффективной окраски.

J. Seglas (1892) от пассивных, несистематизированных отличал активные неологизмы, являющиеся результатом мыслительной переработки и всегда что-то обозначающие. К таким активным неологизмам применимо определение, данное Th. Spoerri (1973), согласно которому неологизмы— это конгломераты звуков, которые не происходят из общей обиходной речи, а являются индивидуально созданными образованиями, выполняющими лично-семантическую, смысловую или звуковую функцию.

Такого рода активные неологизмы проходят в процессе течения болезни известное развитие. Начальным их проявлением можно считать неологизмы, возникающие по механизму сгущения (агглютинации). При этом наблюдается обычно слияние 2 или более совершенно не имеющих между собой ничего общего слов в одно целое. Это не бессмысленное объединение слов или их частей, так как в основе агглютинации почти всегда лежит сочетание этих понятий в единой смысловой ситуации, хотя в дальнейшем новообразованное слово может использоваться больным по совершенно субъективным признакам в других ситуациях. Пример словесной агглютинации — больной, увидев на рисунке человека, которому корова лижет пятки, говорит: «Ему челокотно» (от слов «человек» и «щекотно»). Е. А. Попов (1959) это явление так же, как и замену слов в рамках символического мышления, рассматривал как результат нарушения дифференцировки комплексных раздражителей. Сгущение понятий при шизофрении по своим клиническим проявлениям, результатам сходно с наблюдающимся при органической патологии мозга симптомом контаминации, при котором также происходит сплав 2 слов в одно. Например, больной с синдромом амнестической афазии выражение «золотая голова» читает как «золовая». Такая органическая контаминация чаще всего — проявление персеверации, которая обнаруживается во всех видах речевой деятельности. Шизофренические сгущения понятий отличаются своей лабильностью, легко возникают новые проявления их, прежние не повторяются.

Сгущение понятий — лишь один из видов образования неологизмов при шизофрении. К их возникновению приводит и подмена понятий в плане символического мышления. W. Jahrreiss (1928) писал о необычных и причудливых словах, избираемых больным для обозначения своих болезненных переживаний.

Увеличение удельного веса неологизмов в произвольной речи больного ведет к образованию нового языка. В соответствии с современной литературой М. С. Роговин (1975) пишет о двух этапах образования нового языка. Первый — неология, когда неологизмы умножаются в числе и систематизируются. Второй—неоглоссия, которая характеризуется созданием совершенно нового «приватного» языка. В случае, описанном J. Stuchlik (1959), имело место образование одним больным нескольких языков. Описывая свое наблюдение, автор подчеркивает присущие больному аутистически-параноидные тенденции и шизофреническую инадекватность.

Мы наблюдали больного параноидной относительно доброкачественно протекающей шизофренией, создавшего язык, который он обозначал как «алай». Новый язык состоял из слов, не включающих в себя элементов родного для больного русского языка, в какой-то мере удавалось найти внешнее сходство со словами татарского языка (некоторое время в детстве больной жил в Татарии), отдельные элементы его напоминали немецкий язык. Так, в частности, больной пользовался немецкими артиклями, но не обязательно приурочивал их к каким-либо словам, играющим роль существительных.

Другой больной оперировал языком, которому он не дал названия, состоявшим из совершенно необычных, причудливых слов («тены», «сен», «нейра»). Наблюдение за этим больным в динамике показало смысловую изменчивость новообразованных слов.

Представляют интерес особенности сосуществования речи на неоглоссическом («приватном») и родном языке. Так, в нашем первом наблюдении неоглоссическая речь периодически полностью на несколько часов или на весь день исключала употребление русского языка. Судя по психическому состоянию больного в эти периоды и анализируя результаты последующих с ним бесед (насколько это позволяла аутистически-негативистическая позиция больного), можно было предположить, что неоглоссические эпизоды в какой-то мере были связаны с его параноидными переживаниями. Во втором нашем наблюдении неоглоссическая речь носила характер вкраплений в обычную, однако их продолжительность (до получаса) и известная «чистота» (во время этих эпизодов из речи больного совершенно исчезали слова родного языка) не позволяют рассматривать его как проявление лишь отдельных неологизмов. Очевидно, в этом случае можно было говорить о стадии неологии (увеличение числа неологизмов и их систематизация).

Неоглоссию как симптом шизофренической патологии мышления и речи надо отличать от глоссолалии, наблюдающейся при истерической экзальтации, экстазе, в картине функциональных сумеречных расстройств сознания по типу его сужения. Глоссолалия всегда возникает остро у преморбидно расположенных личностей с истерическими чертами характера или при. наличии психогенной индукции в предрасполагающей обстановке, например, при радениях у представителей некоторых сектантских вероучений. При глоссолалии отсутствует какая-либо тенденция к систематизации новой речи. Глоссолалическая речь всегда ярко эмоционально окрашена и сопровождается общим психомоторным возбуждением.

Своеобразным проявлением аутизма является выделенный Л. Б. Дубницким (1977) один из вариантов синдрома метафизической интоксикации. Явление метафизической интоксикации, описанное Th. Zihen (1924), характеризуется чрезмерной, оторванной от реальной действительности абстрактной интеллектуальной деятельностью, преобладающей в психической жизни больного, и наличием гипертрофированного, одностороннего интереса к проблемам познавательного характера. Синдром метафизической интоксикации наблюдается чаще всего при шизофрении юношеского возраста и реже — при шизоидной психопатии. Л. Б. Дубницкий выделяет аутистический вариант синдрома метафизической интоксикации — преобладание сверхценных идей аутистического характера. Доминируют собственно идеаторные разработки чрезмерно абстрактного содержания, совершенно не учитывающие реальные требования обстановки. Так, студент-филолог начинает запоем читать литературу по астрономии, ядерной физике, стремясь постичь судьбы человечества, Земли, космоса. При этом отсутствует стремление к какой-либо направленной вовне деятельности, все эти глобальные проблемы больной изучает лишь в плане собственных интересов. Л. Б. Дубницкий определяет патологию мышления при этом варианте синдрома метафизической интоксикации как пассивные сверхценные идеи. Больной стремится получить удовлетворение от самого процесса занятий. Как правило, при этом отмечаются выраженные резонерские тенденции. Интеллектуальная деятельность носит монотематический характер. Постепенно нарастают обеднение интеллектуальных интересов, потускнение эмоциональности, социальная дезадаптация. Аутистический вариант является одним из наиболее неблагоприятных проявлений синдрома метафизической интоксикации и чаще всего наблюдается при вялотекущей шизофрении.

В рамках аутистического (речь идет о «бедном» аутизме) может рассматриваться и тип мышления, носящий название то банального (Э. А. Евлахова, 1936; А. А. Перельман, 1957), то формального (И. С. Сумбаев, 1948; Я. П. Фрумкин, Г. Л. Воронков, И. Д. Шевчук, 1977). Это мышление, бедное по содержанию. Рассуждения больных построены формально правильно, с сохранением грамматической структуры речи и оторваны от реальной действительности, высказывания больного шаблонны, банальны. Такого рода мышление наблюдается обычно при выраженном психическом дефекте и отражает снижение возможности абстрагирования, затруднение понимания переносного смысла слов и выражений. Формальное мышление соответствует выраженному снижению мотивационного. уровня психической деятельности больных шизофренией.

Примеры формального мышления.

В ответ на предложение врача лечь на кушетку для осмотра больной говорит: «А почему бы вам, доктор, не прилечь?»

Беседуя с другим больным шизофренией, врач узнает у него о имевших место в 1978 г. слуховых галлюцинациях и спрашивает: «А сейчас?» В ответ больной говорит: «А сейчас 1980 год».

РЕЗОНЕРСКОЕ МЫШЛЕНИЕ

Резонерство — тип мышления, характеризующийся склонностью к пустым, бесплодным, основанным на поверхностных, формальных аналогиях рассуждениям. Она проявляется в неадекватном реальной ситуации мудрствовании, многословности и банальности суждений. При этом цель мыслительной задачи отодвигается на задний план, а на передний выдвигается стремление больного к «рассуждательству».

Психологическая структура резонерского мышления раскрыта Т. И. Тепеницыной (1965, 1968, 1979). Автор обнаружила, что резонерство не связано с каким-либо определенным видом ошибок в осуществлении собственно мыслительных операций. Оно обусловлено особенностями личностно-мотивационной сферы больных. Этот вариант личностной позиции больного определяется как чрезмерная потребность в «самовыражении» и «самоутверждении». Этим объясняются такие типичные черты резонерского мышления, как утрированная претенциозно-оценочная позиция больного, аффективная неадекватность выбора предмета обсуждения, несоответствие последнего способам доказательств и рассуждений, тенденция к «сверхобобщениям» по пустячному поводу, недостаточная самокритичность, своеобразная манера речи (витиеватость, склонность к многозначительным интонациям, употребление в избытке зачастую совершенно не подходящих к предмету обсуждения понятий, многоречивость).

Резонерство в мышлении наблюдается не только при психических заболеваниях, но и у здоровых людей. Отличие резонерства у психически больных Т. И. Тепеницына (1979) видит в степени искажения мотивационного плана мыслительной деятельности и в аффективной неадекватности мотивации, которые при психических заболеваниях еще отягощаются присоединением грубых расстройств мыслительной деятельности.

Резонерское мышление наблюдается при шизофрении, эпилепсии, олигофрениях и ряде органических поражений головного мозга. Об отличии эпилептического резонерства от шизофренического речь будет идти в соответствующем разделе книги. Однако и при шизофрении возможны различные варианты резонерского мышления. Э. А. Евлахова (1936) различала у больных шизофренией вычурный, манерно-резонерский и педантичный типы резонерства. Первый характеризуется преобладанием аутистической позиции и своеобразной личностной пропорцией — тонкость, гиперестетичность, наблюдательность при наличии эмоционального уплощения. Манерно-резонерское мышление характеризуется преобладанием «рассуждательства», переоценкой формальной стороны предмета обсуждения, малой содержательностью рассуждений, банальностью, трафаретностью, склонностью к стереотипиям. Педантичное резонерство отличается достаточной контактностью и большей живостью интеллекта, склонностью к шуткам и плоскому остроумию при непонимании юмора, иронии, при утере чувства такта, чрезмерной патетичностью, с которой произносятся достаточно банальные суждения. Выделенные типы шизофренического резонерства Э. А. Евлахова не соотносила с особенностями течения болезни.

Т. И. Тепеницына (1979) отмечает, что при выраженном дефектном состоянии шизофреническое резонерство меняется — на первый план выступает не столько искажение, сколько обеднение и уплощение эмоциональной сферы, резонерские рассуждения приобретают характер штампов-автоматизмов, утративших смысловую содержательную сторону. Эти наблюдения совпадают и с нашими (В. М. Блейхер, 1980)—резонерство при небольшой давности заболевания отличается сравнительно большей информативной насыщенностью и в известной мере сближается с синдромом философической (метафизической) интоксикации, описанной Th. Zihen (1924), тогда как при наличии выраженного психического дефекта оно носит более выхолощенный в смысловом отношении характер. Резонерство выявляется при клиническом исследовании и особенно в патопсихологическом эксперименте. Количество резонерских суждений возрастает при такой направленности беседы с больным, когда акцентируется, усиливается его личностно-оценочная позиция. Так, при выяснении понимания пословиц и поговорок наряду с обычной инструкцией (Как вы понимаете смысл пословицы?) вопрос задается и в несколько иной форме (Как вы относитесь к этой пословице?). Часто одного такого изменения инструкции оказывается достаточно, чтобы спровоцировать резонерство. Этот прием отражает специфику выявления резонерского характера мышления патопсихологом в эксперименте и должен быть взят на вооружение психиатрами. Резонерское мышление особенно ясно выступает там, где выполнение задания требует словесных определений, формулировок, сравнения понятий. Так, на предложение дать определение понятия «корова» б ьной шизофренией говорит: «Это предмет домашнего быта, предмет одушевленный, необходимый в практике роста и воспитания детей, а также и больных, вообще для обеспечения полноценного питания и помощи в состоянии здоровья». Другой больной определяет пальто, как «предмет элегантности, которая подчеркивает вкус носящего. Кроме того, иногда пальто защищает от холода и атмосферных влияний». Приводим пример резонерского объяснения пословицы «Яблоко от яблони недалеко падает» — «Яблоко, как и все в природе, подчиняется закону Ньютона о всемирном притяжении». Словесные ссылки на высоконаучные методы (например, при исследовании особенностей восприятия цифр больной пытается установить аналогии с законами математической логики, методами экстра- и интерполяции), банальные сентенции, патетичность тона на фоне повышенной самооценки и неадекватных притязаний вытесняют полноценные доказательства. Отсюда вытекает порочность резонерского мышления — его непродуктивность. За мнимой логичностью часто схематизированных мыслительных построений у резонерствующего больного шизофренией стоят скупость, пустота, банальность мышления.

СИМВОЛИЧЕСКОЕ МЫШЛЕНИЕ

Символика присуща нормальному мышлению, использующему для выражения объектов, мыслей, идей, чувств специально разработанные системы знаков. Иногда в роли символа выступает тот или иной объект, который приобрел в сознании людей большую аффективную значимость (например, фригийский колпак' стал символом Великой французской революции). Другие символы, например в физике или математике, являются выражением высочайшей абстракции.

Совершенно иной характер приобретают символы в психопатологии. Оперирование символами при психических заболеваниях вовсе не приводит к большей экономичности и последовательности изложения мыслей, не придает словам больного глубокого эмоционального подтекста.

Символическое мышление наиболее часто наблюдается при шизофрении. В частности, А. А. Перельман (1957) безоговорочно относит его к типам шизофренического мышления. Можно думать, что известная утрированная склонность к использованию символов присуща и лицам психопатического склада, однако в этих случаях символика все же ближе к той, которая входит в структуру нормального мышления.

Символическое мышление больных шизофренией отличается неповторимым своеобразием, оно отражает присущую им аутистическую личностную позицию и в известной мере особенности течения заболевания, его стадию.

Неоднородность символики при шизофрении отмечали И. С. Сумбаев (1930), Э. А. Евлахова (1936), А. Н. Залманзон (1964). Наиболее характерны для больных шизофренией два типа символики.

1. Конкретно-наглядная символика наблюдается главным образом при значительной выраженности психического дефекта, выраженном эмоциональном снижении. Она отличается преобладающе наглядным характером мышления. В замещении одних понятий другими нередко играет роль лишь их частичное, далеко не существенное сходство (это сближает символическое мышление с паралогическим). Так, наблюдаемый нами больной с шизофреническим бредом ревности рассказывал, что, придя на смену, по состоянию своего рабочего места он сразу знал об изменах жены. Если рядом с его станком предшественник оставлял какие-либо винты или болты, то количество их информировало больного о том, сколько любовников ждет сегодня встречи с его женой. По количеству шайб больной судил о кратности сближений жены с ее любовниками. Как правило, такая конкретно-наглядная символика характеризует достаточную еще интенсивность бредовых переживаний. При общем эмоциональном снижении больных бредовые построения отличаются достаточным аффективным зарядом, что нередко проявляется в агрессивных поступках. Такая символика часто сочетается с «бедным» резонерством.

2. Абстрактный тип символики более удачно было бы определить как псевдоабстрактный. Схематические построения этих больных чрезмерно оторваны от реальности, символы не служат экономности и упорядоченности процессов мышления. Резонерские суждения здесь оперируют более сложными комплексами, претендуют на роль всеисчерпывающих и всеохватывающих объяснений.

Приводим описания наблюдаемым нами больным шизофренией «найденных» им законов, в которых наглядно проявились особенности этого типа символики.

«Закон буква». Описание «закона буква». Закономерности «закона буква». А — буква в познании материального мира. Б — буква в формировании сознания. В — буква в слове. Г — буква в предложении. Д — буква в производстве материальных условий. Ж — единство буквы. 3 — буква во времени. И — буква в исчислении. К — буква в формировании классовых общественных формаций. Л — буква в формировании бесклассовых общественных формаций. М — буква-звук. Н — буква-звук как своеобразие формы проявления материи».

«Закон цифра». Закономерности «закона цифра». А — количественное исчисление. Б — бесконечное количественное исчисление. В — бесконечное количественное исчисление во времени. Г — бесконечное количественное исчисление в пространстве по радиусам шара. Д — бесконечное количественное исчисление, воздействующее на образование материи. Е— бесконечное количественное исчисление, воздействующее на развитие и формирование материи. Ж — независимость бесконечного количества исчисления от сознания. 3 — неумолимость, бесконечность количественного исчисления. И — необходимость бесконечного количественного исчисления. К — бесконечное количественное исчисление в образовании общественной формации. В сем приемлемость количественного исчисления».

Такая символика по сравнению с конкретно-наглядной наблюдается в относительно более ранних стадиях шизофренического процесса, нередко сочетается с метафизической интоксикацией и, как уже отмечалось, с более активным и «богатым» резонерством.

Можно, однако, выделить вариант псевдоабстрактной символики, характерный для выраженных дефектных состояний. Речь идет о шизофренической символике с выраженными тенденциями к стереотипии. Эта символика является совершенно пустой, ничего не отражающей. Обусловленный аутистической позицией больного, вычурный, формальный образ искаженного отражения действительности в этих случаях характеризуется употреблением чрезмерно отвлеченных знаков. Примером такой псевдоабстрактно-стереотипной символики являются характерные пиктограммы, впервые описанные Г. В. Бирнбаум (1934). Так, к слову «счастье» в качестве рисуночного образа больной рисует разнонаправленные стрелки и объясняет это тем, что «счастье в динамике». Такими же стрелками и черточками больной обозначает слова «разлука», «победа» и т. д. Модус деятельности постоянен. Стереотипны и объяснения. «Горе» — стрелка, направленная назад («горе в прошлом»), «обман» — та же пиктограмма и то же объяснение. «Вражда» — две направленные навстречу друг другу стрелки («вражда прошлого и настоящего»). Кстати, эти пиктограммы в значительной мере характеризуют выраженное эмоциональное снижение больного, который, годами не выходя из психиатрической больницы, локализует горе в прошлом.

Е. А. Попов (1949) существенное значение в образовании символического мышления при шизофрении придавал характерному для этих больных сосуществованию прямого и переносного смысла понятий в мыслительных процессах. Переносный и буквальный смысл слова может сливаться и замещать друг друга, больной постоянно соскальзывает с одного значения на другое. При этом дифференцированию подлежат следовые, комплексные и имеющие общие элементы раздражители (как и при паралогическом мышлении) и поэтому трудно различаемые. Такое дифференцирование при шизофрении нарушается в связи с характерной для заболевания слабостью процесса возбуждения или торможения. Из-за этого оказывается невозможным торможение одного комплекса, когда возбужден другой, и наоборот. Можно думать, что шизофреническая символика тесно связана с выраженной аутистической позицией больного и характерным для шизофрении нарушением семантических, смысловых структур, которое зависит от более общих проявлений патологии шизофренического мышления, нарушения в нем принципа детерминированной прошлым опытом и объективной реальностью избирательности, играющей определенную роль и в генезе разорванности мышления.

Психологический анализ конкретно-наглядного символического мышления дан Б. В. Зейгарник (1962), которая рассматривает символику больных шизофренией в тесной связи с «разноплановостью» и эмоциональной насыщенностью (очевидно, имеется в виду бредовая эмоциональность). Сочетание этих факторов приводит к тому, что обыденные предметы начинают выступать в роли символов.

ПАРАЛОГИЧЕСКОЕ МЫШЛЕНИЕ

О паралогическом мышлении говорят в тех случаях, когда оно дефектно в своих предпосылках, доказательствах, иногда в причинных соотношениях. Больные удивляют своей «кривой» логикой при сохранной памяти, способности к счету, понимании и рассудительности по отношению ко многим обычным явлениям.

Отмечается патологическая склонность больных к паралогизмам. Паралогизм — это неправильное, ложное рассуждение, логическая ошибка в умозаключении, происшедшая непреднамеренно и являющаяся следствием нарушения законов и правил логики (Н. И. Кондаков, 1975). В отличие от софизмов — ошибок преднамеренных, цель которых — ввести в заблуждение кого-либо,— паралогизмы вполне искренне отстаиваются, утверждаются, хотя посредством их доказывается то, что доказано быть не может.

Еще Аристотелем были выделены три основных вида паралогизмов — ошибки в связи с подменой доказываемого тезиса, ошибки в основании доказательств и ошибки в способе доказательства. К. Займов (1973) находит все эти типы паралогизмов и в мышлении психически больных, приводя такие примеры паралогического мышления. Больной, страдающий параноидной формой шизофрении, считает, что жена ему изменяет, так как предполагаемый соперник носит синий костюм, а его жене нравится синий цвет. Здесь часть объекта отождествляется с целым. Другой пример: больной с параноическим бредом ревности утверждает, что жена изменяет ему с соседом, живущим этажом ниже. Доказательство этого он видит в том, что, развешивая для сушки на балконе белье, жена (умышленно, по его мнению) уронила некую интимную принадлежность своего туалета на балкон этого соседа. Здесь мы видим паралогизм, построенный на бездоказательной основе. Третий пример: больная по имени Роза заявляет, что она царица, так как все знают, что роза — царица цветов. Здесь паралогическое суждение является неправильным силлогизмом, ложным доказательством.

Предыдущая 1 2 3 456 7 8 9 10 11 12 Следующая