ПОЗНАВАТЕЛЬНОЕ

Оси и плоскости тела человека - Тело человека состоит из определенных топографических частей и участков, в которых расположены органы, мышцы, сосуды, нервы и т.д.

Отёска стен и прирубка косяков - Когда на доме не достаёт окон и дверей, красивое высокое крыльцо ещё только в воображении, приходится подниматься с улицы в дом по трапу.

Дифференциальные уравнения второго порядка (модель рынка с прогнозируемыми ценами) - В простых моделях рынка спрос и предложение обычно полагают зависящими только от текущей цены на товар.

Проблематика «счастья» как объект исследования

Содержание

Введение ………………………………………………………………….
1. Проблематика «счастья» как объект исследования в дореволюционной российской социологии……………………………
2. Советская социология……………………………………………...
3. Социология в современной России……………………………….
Заключение ……………………………………………………………….
Библиографический список………………………………………………

Введение

История социологии в России - наименее изученный раздел мировой науки, что обусловлено своими историческими причинами. Социология в России с самого начала была поставлена в неблагоприятные условия по сравнению с теми, в каких работали социологи в странах Западной Европы и США. Однако, несмотря на все трудности, отечественная социологическая мысль успешно развивалась и смогла не только подняться на уровень мировых достижений, но и превзойти или определить по времени западные образцы. В целом ряде областей именно русскими социологами были впервые поставлены и получили осмысление проблемы, к которым западная наука обратилась значительно позже. В отличие от социологов Запада, которые были слабо знакомы с развитием науки в России, отечественные социологи постоянно находились в курсе научной жизни западных стран, и это позволяло им опираться на весь запас имеющихся знаний и, безусловно, будило их творческую мысль.

Актуальность данной работы состоит в том, что общество не стоит на месте, оно динамично развивается: изменяется структура общества, появляются новые классы, субкультуры и другие социологические элементы, которые непосредственно влияют на дальнейшее развитие общества и отвечающие за его мировоззрение, национально-этнические отношения, на его будущее. Развивается общество, а, значит, развивается и наука, изучающая общество, закономерности развития общества, особенности общества, появляются новые направления в науке, различные социологические школы. Именно в этом состоит актуальность выбранной темы: развивается общество - развивается и наука, которая создана смоделировать будущую форму и содержание общества, а следовательно, спрогнозировать направление развития общественной структуры в дальнейшем.

При написании данной работы была поставлена следующая цель: раскрыть социологию в России, с помощью следующих задач.

1. Рассмотреть проблематику «Счастья» как объект исследования в дореволюционной российской социологии;

2. Рассмотреть советскую социологию;

3. Рассмотреть социологию в современной России.

Проблематика «счастья» как объект исследования

в дореволюционной российской социологии[1]

Проблематика «счастья» в отечественной социологии развернулась вокруг вышедших в 1892 году двух томов «Оснований этики» Г. Спенсера, английского позитивиста, пытавшегося с научной позиции раскрыть категорию «счастья».

Задача этики, по мнению Спенсеру, состояла в том, чтобы вывести из законов жизни правила, по которым стало бы возможно определить, какие виды индивидуального поведения стремятся к счастью, а какие нет. С научной точки зрения, этика - это наука, о поведении людей, разнообразные деятельности которых доставляют удовольствие во всех проявлениях, если они соответствуют норме.

Этика, то есть наука о хорошем и плохом поведении, должна поощрять все, что способствует удовлетворению человеческих потребностей и запрещать все, что им противоречит.

Г. Спенсер считал, что все этические системы, которые ставят главной целью добро, право, обязанность оказываются дополнительными к тем, которые ставят главными целями благоденствие, удовольствие и счастье. В итоге, он пришёл к выводу, что конечная цель любой этической системы – это счастье людей.[2]

Именно вокруг этих положений в России ХIХ века развернулась острая полемика. Соколова и Линицкий не приняли подобные положения Спенсера и выступили с жёсткой критикой, где обвинили Спенсера в преследовании грубых компромиссов между объективной наукой, которая только входила в моду того времени, и религией. В этом компромиссе реальное значение придавалось лишь одним низким желаниям, требования более высокого порядка использовались, чтобы придать первым смягченную форму.

«Спенсер постоянно говорил о компромиссах, но, в сущности, он ничего нового не сказал, не новую систему нравственности он открыл, а безнравственность он противопоставил нравственности религиозной».[3] Теория счастья Спенсера самоубийственна, так как никто не может предвидеть и рассчитать каждый раз приятность или неприятность поступка со всеми его последствиями.

«Счастье есть понятие чисто индивидуальное и как таковое ничего определенного в себе не заключает. Не может быть определенного образа действий для достижения счастья, так как оно само по себе неопределенно».[4]

В. Беккер пытался развить идеи Спенсера, он считал необходимо найти закон достижения счастья людей. Личная жизнь людей складывалась из физиологических и биологических процессов зарождения и удовлетворения потребностей; социальная жизнь также складывается из появления и удовлетворения социальных потребностей.

Необходимо установить закон, по которому выделяется и устанавливается строй, с помощью которого люди само приспосабливаются к удовлетворению совместных потребностей и получают от этого удовольствие.[5]

В «Основаниях этики», Спенсер четко определил, что процессы, формирующие человека в соответствии с потребностями жизни, делают их выполнение источником удовольствия, а естественный ход вещей, который идёт к системе наибольшего производства, упраздняет желания, которые невозможно удовлетворить.

Таким образом, путем приспособления получается счастье.

Д. Львов попытался объективно рассмотреть эти две категории. Если жизнь в вечном потоке эволюции есть постоянный процесс приспособления, который сопровождается чувством удовольствия, то с другой стороны, приспособиться к чему-нибудь можно тогда, когда ощущается в этом потребность удовлетворения, которая в свою очередь, возникает из-за расстройства равновесия.

Восстановление равновесия будет сказываться, как страдания, следовательно, в самом процессе развития даны два необходимые и параллельные состояния: удовольствия и страдания. Они же являются результатом процесса развития, но в то же время служат его стимулами.[6]

Из этого можно сделать утверждение, что пока существует мир, будут существовать удовольствие и страдание, приятное и неприятное, счастье и несчастье. Соглашаясь с тем, что удовольствие, по своей сущности, есть нечто неопределенное, он пришел к выводу, что худшее средство для достижения счастья, есть поиск этого счастья.

«Если каждый человек понимает свое счастье по-своему, то, как же он будет понимать счастье других людей и счастье всего человечества? Если он не знает где и как найти свое счастье, каким образом он будет искать его другим людям и вообще всем? Следовательно, чем искреннее и решительнее будет действовать искатель общего счастья, тем положение дел будет рискованнее и опаснее».

Соколова рассматривала счастье, как временное состояние сознания, которое не должно быть целью человеческой деятельности. Счастье нельзя считать за критерий совершенства, определенное совершенство человека не гарантировало ему особое счастье и удачу в жизни, часто даже наоборот, идеи торжествовали, а создавшие их, люди, умирали. Критерием совершенства могла быть только степень приближения к идеалу, который ей предполагался один – это Бог.

Сопровождается ли это приближение к идеалу счастьем или бедствием – не имело значения, так как другого пути нет. В итоге, с точки зрения Спенсера, осталось неизвестным, что такое счастье, справедливость и откуда возникают нравственные чувства.

Как можно видеть из приведённых выше мнений, для российских социологов ХIХ столетия эффект страдания был наиболее важен, чем принцип счастья, страдания не во имя себя, а во имя других. Здесь наблюдался тот случай, когда человечество бросалось из крайности в крайность; русские социологи в одну – страдание и самоотречение, а американцы и европейцы в другую – удовольствие и наслаждение.

Как показала практика идеалы западного общества оказались более применимы в реальной жизни, чем идеалы дореволюционного российского общества, но тем не менее и эти идеалы не являются высшей ценностью в современном понимании проблематики «счастья».

Собственное страдание даже во имя других не принесло счастья, ни отдельному человеку, ни обществу в целом, западные общества более успешны, но внутренние психологические противоречия всё ещё остаются у граждан этого общества. В целом сам вопрос о природе «счастья» до сих пор не раскрыт, и оно понимается каждым по-своему или не понимается вообще.

Советская социология

К началу 20-х годов немарксистская социология в Советской России располагала значительной институциональной базой, и ее влияние ощущалось на протяжении всех 20-х годов. Уже в первые годы Советской власти социологи не марксисткой ориентации (П.А. Сорокин, Н.И. Кареев, В.М. Хвостов) издали ряд монографий и учебных пособий. Важным событием стал выход в свет сочинения П.А. Сорокина «Система социологии». Интенсивный процесс развития немарксистской социологии был остановлен прямыми репрессиями. Осенью 1922 года многие ведущие профессора-обществоведы были высланы во всех из страны. В конце 1922 года закрываются кафедры общей социологии во всех центральных университетах, журналы «Мысль», «Экономист», а к концу 1924 года все оппозиционные журналы.

В принципиально иной ситуации оказалась после Октябрьской революции марксистская социология. Уже в мае 1918 года, готовя проект постановления Совнаркома «О социалистической Академии общественных наук», В.И. Ленин записал: «Одной из первоочередных задач поставить ряд социальных исследований»[7]. С середины 20-х годов стали создаваться кафедры марксизма-ленинизма во всех вузах страны. В конце первого послеоктябрьского десятилетия прекратили деятельность Философское общество, Большая академия духовной культуры, Социологическое общество и другие независимые объединения обществоведов.

Приобретая академическую респектабельность и государственную поддержку, марксистская социология приспосабливалась к сложившемуся разделению научного труда в обществознании. Именно в начале 20-х годов в марксистской литературе прочно утвердился термин «Социология», стали появляться первые монографические и учебные курсы. Это был период острых дискуссий по поводу социологического наследия Маркса-Энгельса-Ленина, содержания основных теоретических концепций марксизма и категорий исторического материализма. Многие социологи марксистской ориентации отличались европейской образованностью, хорошим знанием трудов своих западных коллег, научной терпимостью и недогматическим отношением к социологическим идеям Маркса. Поэтому дискуссии часто носили творческий характер.

В марксистской и немарксистской литературе 20-х годов широкое распространение получили позитивистские и натуралистические трактовки общественных явлений. Их теоретической базой стали различные направления «Поведенческой психологии»: «Коллективная рефлексология» В.М. Бехтерева, «биолого-исторический материализм» Н.А. Гредескула, «Психологический бихевиоризм» А.М. Боровского, К.Н. Корнилова и другие. Поскулат единства законов природы и общества был очень популярен. Открытое влияние позитивизма было подавлено к началу 30-х годов, хотя в неявной форме его воздействие всегда присутствовало.

Особенно популярны в 20-е годы были различные варианты биологизации общественных процессов, попытки соединить дарвинизм с марксизмом, идеи Фрейда и Маркса. Биологизация общественных явлений часто сочеталась с психофизиологизацией поведения человека (В.М. Бехтерев, А. Иванов-Смоленский и другие). Сторонники психофизиологического редукционизма (В.М. Бехтерев и другие) сводили любые, даже самые сложные формы человеческой деятельности к простым актам рефлекторного поведения.

Многие марксистские издания были заполнены механическими концепциями, воспроизводившими старые идеи механической школы в социологии, «социального энергетизма» (П.С. Юшкевич, А.А. Богданов). К сожалению, ряд перспективных направлений, лежащих на стыке социологии, биологии, физиологии, психологии, к началу 30-х годов был свергнут под влиянием радикальной марксистской картины. Институализация марксисткой социологии в 20-е годы актуализировала проблему ее предметного самоопределения. Эти проблемы рассматривались во многих публикациях тех лет. В этой же связи усилилась критика позитивистского идеала социологического знания. Большинство марксистов начала 20-х годов рассматривали исторический материализм как распространение принципов материалистической диалектики на общество. В 1929г. в Москве прошла дискуссия о марксистском понимании социологии. Ряд ученых считали исторический материализм общей социологической теорией, то есть наукой, имеющей тот же гносеологический статус, что и другие фундаментальные науки: физика, химия и тому подобное. Такой подход противоречил марксистской традиции. Трактовка исторического материализма как общей социологической теории являлась определенной модернизацией учения Маркса и поэтому в течение многих последующих лет вызывала возражения ортодоксальных марксистов. После широких дискуссий о содержании и методологической роли понятия «общественно-экономическая формация» марксистская социология стала определяться как наука о закономерностях развития и смены общественных формаций.

Активно обсуждался в 20-е годы вопрос о соотношении социологии и практики, в некоторых работах предпринимались попытки анализа гносеологической и логической природы прикладного социального знания. Проблема факта и ценности в социологии решалась главным образом на основе известного марксистского принципа партийности. Популярность марксизма в сфере европейской интеллигенции росла, в рамках марксизма формировались различные ориентации. В самом общем плане можно выделить две линии. Первая продолжала традицию формационного подхода к истории общества (В.В. Адорацкий, С.Л. Вольфсон, В.П. Полгин, С.А. Оранский и другие). Они рассматривали историю как поступь закономерно сменяющих друг друга формаций. Другая развивала активистскую модель Ленина, акцентируя внимание на решающей роли революционно-преобразующей практики и субъективных факторах исторического развития (А.А. Богданов и другие).

Прошедшие в 20-е годы дискуссии по основным понятиям исторического материализма выявили самые различные точки зрения. Особенно характерна в этом плане длившая в течение двух лет (1927-1929годы) на страницах журнала «Вестник Коммунистической академии» дискуссия о структуре и движущих силах развития производительных сил общества. Производительные силы часто сводились к средствам производства, технике. Интерпретация марксистской теории общественного развития привела к обычным для марксизма разногласиям. Многие теоретики (А.А. Богданов, Н.И. Бухарин, и другие) были близки к идеям технологического детерминизма. Производительные силы понимались ими как конечная причина общественного прогресса. В явной или скрытой форме часто высказывались экономические интерпретации марксизма. В качестве движущих сил общественного развития рассматривались рост и усложнение человеческих потребностей, среди молодых ученых была популярной идея комбинации многих факторов как условий социального прогресса.

В центре дискуссий 20-х годов оказалось определение классов, данное Н.И. Бухариным в работе «Теория исторического материализма»; «Под общественным классом разумеется совокупность людей ,играющих сходную роль в производстве, стоящих в процессе производства в одинаковых отношениях к другим людям, причем эти отношения выражаются также и в вещах (средствах труда)».

Хотя в 20-е годы были попытки выйти за рамки традиционного подхода к классам, они не оказали существенного влияния на дальнейшее развитие марксистской социологии. После введения нэпа в деревне усилились процессы социально-классовой дифференциации. Крестьянство превратилось в самостоятельную политическую силу. Возникли острые дискуссии о социальной направленности этих перемен. В марксистской литературе второй половины 20-х годов крестьянство определялось как основной наряду с пролетариатом класс переходного общества.

Троицкие теоретики видели в послеоктябрьском обществе лишь два основных класса: буржуазию и пролетариат (крестьянство рассматривалось как мелкая буржуазия) и следовательно, только один тип классовых отношений классовую борьбу.

С началом массовой коллективизации деревни марксистская социология оказалась в необычном положении. Возникающие новые социальные явления не поддавались объяснению в традиционных понятиях. Подверглись репрессиям сторонники «семейно-трудовой теории» и «теории устойчивости» мелкотоварного крестьянского хозяйства. После острых дискуссий и политической борьбы групповая коллективная собственность была квалифицирована как разновидность социалистической, а процесс коллективизации был представлен как часть более общего процесса уничтожения классов. Концепция бесклассового социалистического общества была в начале 30-х годов почти общепринятой среди социологов-марксистов.

«Крепким орешком» для марксистских социологов всегда была проблема интеллигенции. В 20-30 годы эта проблема рассматривалась главным образом в идеологическом плане. В теоретических работах по проблеме наций и национальных отношений в 20-30 годы преобладали взгляды, сформулированные И.В. Сталиным в его публикациях «Марксизм и национальный вопрос» и «Национальный вопрос и ленинизм». Нация понималась как объект с готовым набором признаков. Сталинский подход был в дальнейшем надолго утвержден в советской социологической литературе. Революционное насилие над обществом затронуло в России все сферы общественной жизни, в том числе семью. Это обстоятельство вызывало повышенный интерес к семье многих марксистских теоретиков и партийных лидеров. Появились первые исследования проблем генезиса семьи и брака, закономерностей развития семейно-брачных отношений в различных общественных формациях, социальных функций семьи, перспектив развития семьи в социалистическом обществе. Наиболее характерной формой организации сбора социальной информации в 20-е годы стали «социальные обследования», которые проводили центральные и местные органы власти. Социальные обследования обычно тщательно готовились. Большинство исследований имели существенные по современным нормам недостатки: слабую разработанность программ, понятийного аппарата, частые нарушения в методике сбора первичной информации и другие. Однако важно отметить, что современная социография тех лет в меньшей мере, чем академическая социология, зависела от политической цензуры. В результате была накоплена богатая информация о социальных процессах в советском обществе довоенного периода, представляющая значительный историко-социологический интерес.