ПОЗНАВАТЕЛЬНОЕ

Оси и плоскости тела человека - Тело человека состоит из определенных топографических частей и участков, в которых расположены органы, мышцы, сосуды, нервы и т.д.

Отёска стен и прирубка косяков - Когда на доме не достаёт окон и дверей, красивое высокое крыльцо ещё только в воображении, приходится подниматься с улицы в дом по трапу.

Дифференциальные уравнения второго порядка (модель рынка с прогнозируемыми ценами) - В простых моделях рынка спрос и предложение обычно полагают зависящими только от текущей цены на товар.

Владимир Святой и Ярослав Мудрый

Гибель Святослава не привела к серьезным политическим потрясениям, поскольку он заблаговременно, еще до своего второго похода в Болгарию принял решение о разделе владений между сыновьями: на Киевское княжение был посажен старший, Ярополк; среднему, Олегу, досталась Древлянская земля; а младший, Владимир, сын Ольгиной ключницы Малуши, был отправлен в Новгород. И первое время никто из братьев не пытался оспорить отцовское завещание. Черная кошка пробежала между Святославичами после того, как Олег во время охоты убил Люта, сына могущественного воеводы Свенельда. Отец не простил гибели сына и употребил все свое влияние, чтобы руками Ярополка наказать своего врага. В 977 г. киевская рать совершает поход в Древлянскую землю, завершившийся гибелью Олега.

Владимир, опасавшийся, что он может стать следующим, поспешил бежать из Новгорода "за море", т.е. в Скандинавию. Но через три года, в 980 г., он возвращается с варяжской дружиной и прогоняет посадников Ярополка. Затем, явно ища ссоры со старшим братом, он сватается к Рогнеде, дочери полоцкого князя Рогволда, уже обещанной Ярополку. Отказ, облеченный к тому же в оскорбительную форму (Рогнеда назвала Владимира "робичичем", т.е. сыном рабыни), решил судьбу Полоцкого княжества: "И приде Володимер на Полотеск и уби Рогволда и сына его два и дчерь его поя жене (взял в жены)".

Но это было для Владимира лишь первой пробой сил. Главной целью оставался Киев. И здесь он проявил себя непревзойденным мастером политической интриги. Владимиру удается переманить на свою сторону киевского воеводу Блуда, который убедил своего господина без боя сдать Киев и бежать в город Родня. А когда в осажденной крепости начался голод, Ярополк, опять-таки - по настоянию Блуда, решился идти на переговоры к Владимиру, где и был предательски убит его дружинниками.

Теперь, когда Киев был у его ног, перед Владимиром встала необходимость расплачиваться по счетам с наемниками-варягами. Но и тут он ловко вышел из положения. Владимир всячески затягивал сбор "окупа", пока варяги, потеряв терпение, не решили предпринять поход на Царьград. Владимир горячо поддержал их в этом намерении, но одновременно предупредил греков о скором прибытии непрошеных гостей с тем, чтобы им была подготовлена достойная встреча. Проблема выплаты "окупа" была решена самым радикальным способом.

И все-таки, очевидно не только изворотливостью Владимира объясняется та легкость, с которой он завладел великокняжеским престолом. Уж если воевода Блуд, наверняка служивший еще Святославу, решился изменить его законному наследнику и переметнулся к "робичичу", его явно чем-то не устраивала политика Ярополка. Не тем ли, что за семь лет своего правления он не совершил ни одного успешного военного предприятия, если не считать похода против Олега, вряд ли обогатившего дружину? Если так, то не мудрено, что воины Ярополка, в особенности - ветераны должны были тосковать о славных временах Святослава.

Но есть основания предполагать, что у дружины был еще один серьезный повод для недовольства. Известно, что Святослав не только не разделял религиозного выбора своей матери, но даже, по словам летописца, утверждал, что "вера хрестеяньска уродство есть". Некоторые историки даже считают, что при нем христиане могли подвергаться дискриминации. Основание для такого вывода дает сравнение договоров, заключенных с греками Игорем и Святославом: в первом упоминаются дружинники-христиане, приносившие присягу в киевской соборной церкви св. Ильи, а во втором о них - ни слова.

Но придерживался ли Ярополк тех же взглядов, что и его отец? Вряд ли Святослав, почти не бывавший в Киеве, мог оказывать на сыновей влияние столь же сильное, как и его мать, на попечении которой находились Святославичи. И, разумеется, Ольга, отчаявшись обратить в христианство сына, должна была постараться привить свою веру внукам. По крайней мере - старшему, которому предстояло наследовать власть. Вторым, быть может не менее важным каналом христианского влияния на Ярополка была его жена "грекиня", бывшая монахиня, взятая в плен в Болгарии. Таким образом, старший Святославич, если и не был крещен, то, во всяком случае, относился к христианству без неприязни. В глазах ревнителей отеческих устоев это было уже само по себе предосудительно. Но мало того: коль скоро Святослав был доблестным воином, а христианство презирал, тогда как безвольный Ярополк к этой вере благоволил, не трудно было принять данное совпадение за объяснение, увидев в прохристианской позиции князя причину его невоинственности.

Разочаровавшись в Ярополке, ветераны, естественно, должны были обратить взоры на его младшего брата. И в этих обстоятельствах главный изъян происхождения Владимира превращался в достоинство: ведь будучи "робичичем", бастардом, он не мог быть приближен к Ольге в той же мере, что и его старшие братья. А значит, от него можно было ждать более жесткой линии по отношению к христианам.

Первые шаги Владимира на политическом поприще - возвращение Новгородского княжения и победа над Рогволдом - давали основание надеяться, что хотя бы младший сын Святослава станет его достойным преемником. И в этом контексте действия воеводы Блуда обретают свою внутреннюю логику и смысл.

Итак, путь к великокняжескому престолу проложили Владимиру ветераны его отца, ратовавшие за восстановление позиций язычества и новые походы. И первые годы его правления оправдали чаяния дружины. Утвердившись в Киеве, Владимир возводит рядом со своим теремом капище, посвященное главным славянским богам - Перуну, Хорсу, Дажьбогу, Стрибогу, Симарглу и Мокоши. Изображение небесного патрона воинов было исполнено с особой пышностью: голова Перуна была серебряной, а усы - золотыми. Подобное же капище построил в Новгороде дядя Владимира Добрыня, направленный туда посадником великого князя киевского. Данная акция, именуемая в историографии "языческой реформой", была, по сути дела, попыткой противопоставить христианству унифицированную общегосударственную религию с иерархией богов, возглавляемой небесным покровителем князя и дружины.

По случайному совпадению, или по осознанному замыслу свой первый крупномасштабный поход Владимир предпринимает в 981 г. против новоиспеченных христиан - поляков, крестившихся за 15 лет до этого. Присоединив к своей державе Перемышль, Червен "и ины грады", он в том же и следующем году дважды совершает походы в землю вятичей, а в 983 - против ятвягов. По возвращении из похода было решено принести богам человеческие жертвы, причем выбор пал - опять-таки, случайно ли? - на двух варягов-христиан.

В следующем году были покорены радимичи, а в 985 г., как сообщает летописец, «иде Володимер на болгары». Поход был успешным, но вместо обычного принуждения к уплате дани Владимир заключает с побежденными мир. Летопись дает этому странное, на первый взгляд, объяснение. Добрыня посоветовал Владимиру не брать с покоренного противника дани, увидев, что пленные обуты не в лапти, а в сапоги. В действительности же здесь нет ничего странного. Кожаная обувь свидетельствует о зажиточности. Следовательно, у этого племени есть ресурсы, достаточные для эффективной обороны. Обеспечение покорности такого народа - дело слишком хлопотное, поэтому целесообразнее продиктовать побежденным мир с позиции силы, превратив их в стратегических союзников, чем в будущем тратить эту силу на подавление их сопротивления. Это решение свидетельствует о политической дальновидности Владимира и его дяди.

Имеющиеся в нашем распоряжении источники не дают возможности с точностью ответить на вопрос, о каких болгарах (или булгарах) идет речь - волжских или дунайских. В летописи вслед за рассказом о походе помещено сообщение о том, как к Владимиру «приидоша болгары веры Бохъмиче» (Мухаммедовой, т.е. мусульманской). Это явно указывает на Волжскую Булгарию и согласуется с известием арабского автора Ал-Марвази о том, что в правление "царя Булдмира" какая-то часть русов приняла ислам.

С другой стороны, "Память и похвала князю Владимиру" Иакова Мниха - источник, современный "Повести временных лет", говорит о "сербянех болгарех", что может относиться только к Балканам. Если принять данный вариант, то тогда понятно, почему византийцы стали активно искать союза с Владимиром: память о его отце была здесь еще достаточно свежа.

Впрочем, и для первой версии может быть найдено вполне правдоподобное объяснение. Если действительно в 80-х годах мир ислама стал проявлять интерес к Руси, это не могло не вызвать беспокойства византийских политиков, а значит - должно было заставить их искать союза с Владимиром.

Так или иначе, но в конце 987 или начале 988 года Владимир с 6-тысячной дружиной появляется на Балканах и в качестве союзника императора Василия II участвует в подавлении мятежа Варды Фоки. Эти события способствуют расширению его политического кругозора и резкому изменению отношения к христианству. Постепенно Владимир склоняется к решению принять крещение. Но, будучи расчетливым политиком, он видит, что в создавшейся ситуации, когда от русской дружины зависит судьба правящей династии, от византийцев можно потребовать очень многого. Даже того, чего не удалось добиться его предшественникам. В обмен на военную помощь против мятежников и обязательство креститься император Василий II обещает выдать за русского князя свою сестру Анну.

Однако когда войска Варды Фоки были разгромлены, и русская дружина возвратилась в Киев, византийцы стали затягивать приезд порфирородной принцессы. Чтобы принудить греков к соблюдению договора, Владимир захватывает византийский город в Крыму Херсонес (Корсунь), и выдвигает ультиматум: принцесса в обмен на город. Вынужденный принять эти условия, Василий II присылает свою сестру в Корсунь, где и состоялось крещение князя Владимира, а затем - его женитьба на принцессе Анне. После этого Владимир, вернувшись в Киев, ниспровергает языческих идолов и заставляет горожан принять крещение, а его воеводы Добрыня и Путята принуждают креститься новгородцев.

Все эти события "Повесть временных лет" датирует 988 годом. Однако это не вполне согласуется с данными других источников. Так, известно, что 13 апреля 989 г. Владимир был еще в Византии и участвовал в рашающей биве при Авидосе, в которой были окончательно разгромлены войска Варды Фоки. Одно из двух: либо летописная версия недостоверна, и поход на Корсунь был актом военной поддержки императора, а не политическим шантажом, либо все события, описанные в "Повести временных лет" произошли позже 13 апреля 989 г. Некоторые историки склоняются к первой версии, однако оценка Корсунского похода как акции враждебной по отношению к императору подтверждается Львом Диаконом, в информированности которого нет оснований сомневаться. В то же время поздняя датировка согласуется с указанием "Памяти и похвалы" Иакова Мниха на то, что Крещение произошло "на десятое лето по убиении Ярополка". Действительно, если отложить от даты 13 апреля 989 г. (битва при Авидосе) время, необходимое для

- возвращения Владимира и дружины на Русь;

- зарождения подозрений в нежелании греков выполнять договор;

- подготовки и осуществления похода на Корсунь;

- осады города (длившейся, согласно древнерусским источникам 9 месяцев);

- повторного обмена посольствами между русским князем и императором;

- прибытия Анны в Херсонес;

- свадьбы и последующей дороги в Киев,

то в общем зачете мы получим срок в 15-16 месяцев. О.М. Рапов, отстаивающий данную версию, считает наиболее вероятной датой крещения киевлян 1 августа 990 г. Эта дата, фигурирующая в одной из рукописей XVI в. (без указания года), позволяет дать убедительное истолкование ряда принципиально важных фактов.

Во-первых, становится понятным особое отношение в Древней Руси к празднику Успения Богородицы, поскольку 1 августа - это начало Успенского поста, являющегося "преуготовлением" к данному празнику. Этим же объясняется, почему Десятинная церковь в Киеве, заложенная, как известно, в память о Крещении Руси, посвящена Успению Богородицы, и почему ее алтарный придел ориентирован на восход солнца, соответствующий примерно 1-2 августа (т.е. храм был заложен сразу же после крещения киевлян).

Во-вторых, удается объяснить, почему киевляне, в отличие от новгородцев, не оказали сопротивления в момент крещения. Дело в том, что 1 августа в 990 году приходилось на пятницу, являвшуюся на Руси торговым днем. Следовательно, в тот день основная масса взрослого населения Киева собралась на торжище, расположенном рядом с пристанью, на стрелке Днепра и его притока Почайны. Благодаря этому дружине не составило труда отсечь находившихся там киевлян от остальной части города и постепенно оттеснить их в реку, где священники-корсуняне и совершили крещение. Таким образом, горожане были застигнуты врасплох, а когда обращение в новую веру стало свершившимся фактом, им ничего не оставалось, как смириться: ведь коль языческие боги не вступились за них и не отомстили за собственное поругание, то они - слабее Бога христианского.

Вскоре после крещения киевлян аналогичная акция была предпринята в Новгороде, для чего сюда были направлены дядя и советник князя Добрыня и воевода Путята. Однако им не удалось в полной мере использовать фактор внезапности, подобно тому, как это произошло в Киеве. Поэтому лишь малая часть новгородцев была крещена добровольно. Остальных же пришлось обращать в новую веру силой.

Значительно позже, когда христианство уже стало неотъемлемой частью русского этнического самосознания, это различие в обращении киевлян и новгородцев нашло свое отражение во взаимных пикировках между жителями двух столиц. Теперь киевляне в своем добровольном (а точнее - невольно мирном) приобщении к новой вере были склонны видеть особое преимущество перед новгородцами, которых "Путята крестил мечом, а Добрыня огнем".

Разумеется, сопротивление христианизации продолжалось на Руси и после крещения новгородцев. Очаги язычества сохранялись еще вплоть до XIV века. И все-таки, именно после 990 г. процесс христианизации, начавшийся как минимум веком раньше, приобрел необратимый характер. Причины этого качественного сдвига мы поймем, если сопоставим Крещение Руси с аналогичными ему явлениями в истории соседних стран.

Сравнительно-исторический анализ процесса христианизации Руси и других народов Юго-Восточной и Центральной Европы обнаруживает одну и ту же закономерность. До определенного момента приобщение к христианству затрагивало лишь верхушку общества и диктовалось исключительно внешнеполитическими целями. Варварские правители изъявляли желание креститься потому, что это, во-первых, сулило им конкретные выгоды (почести, богатые дары, торговые льготы), а во-вторых, отвечало их языческой логике, в соответствии с которой из признания могущества Византийской империи следовало признание могущества Бога, которму поклонялись греки. Здесь уместно провести параллель с древнеримским обычаем "эвокации" - воздаяния почестей богам противника с тем, чтобы "переманить" их на свою сторону, заручиться их поддержкой. В сравнении с этими "крещениями" вполне отчетливо проявляются главные отличия акции, осуществленной Владимиром. На сей раз крещение самого князя было лишь прелюдией к инициированному им массовому крещению подданных, и диктовалось это не столько внешне-, сколько внутриполитическими причинами. Что это за причины, опять-таки видно из сравнения с аналогичными явлениями в истории соседних стран: и на Руси, и в Центральной Европе, и в Скандинавии массовая христианизация совпадает по времени с завершением длительного процесса оформления государственности.

Христианство было востребовано политическими элитами этих стран, т.к. сохранение традиционных племенных культов тормозило процесс этнической консолидации, а введение новой, единой для всех религии - наоборот - могло бы способствовать преодолению племенной замкнутости и разобщенности. В условиях Руси это было особенно актуально ввиду этнической пестроты ее населения. Кроме того, сравнивая введение христианства Владимиром с аналогичными акциями других правителей мы можем увидеть, что везде насаждение новой веры вызывало когда пассивное, а когда и активное сопротивление населения, возглавляемое племенной знатью. Таким образом, государство, стремясь окончательно избавиться от контроля со стороны органов родового строя и оттеснить от управления племенную знать, получает в ходе христианизации оправдание для ее физического уничтожения.

Продолжая политику христианизации Владимир приглашает греческих мастеров для строительства храмов, самым грандиозным из которых была Десятинная церковь. Другим его важным начинанием было создание церковных школ для детей "нарочитых" людей. При этом Владимиру приходилось прибегать к принуждению, поскольку родители не хотели отдавать своих чад, "еще бо не бяху ся утверди верою", как поясняет летописец.

Не забывал Владимир и о делах воинских. В 992 г. он совершает поход на хорватов, а следом - наносит поражение печенегам, в память о чем основывает город Переяславль.

Будучи не только удачливым полководцем, но и опытным дипломатом, Владимир заключил мирные договоры с королями Венгрии, Чехии и Польши, чем обезопасил западные рубежи своей державы. Это позволило сконцентрировать все силы государства на борьбе с печенегами, которые в 997 г. вновь вторглись на Русь и осадили Белгород. Обстоятельства снятия этой осады, описанные в летописи, более похожи на сказку: Владимир приказал вкопать глубоко в землю кадки с киселем и медом, замаскировав их под колодцы, а затем продемонстрировал это печенежским послам,заявив, что горожане кормятся от самой земли и потому могут находиться в осаде сколь угодно долго. Впрочем, в этой легенде может содержаться некоторая толика правды. По крайней мере, общеизвестно, что в войнах всех времен блеф широко применялся осажденными, чтобы убедить врагов в неисчерпаемости своих ресурсов. А Владимир, как мы уже видели, был мастером различных хитроумных комбинаций. Так или иначе, но под Белгородом печенеги получили какое-то очень убедительное для них свидетельство могущества киевского князя. Поэтому вплоть до его смерти они уже не тревожили рубежей Руси.

Чтобы обезопасить страну от набегов степняков, Владимир приложил немало сил к строительству оборонительных рубежей. При этом, если верить западным источником, граница со Степью представляла собой не просто цепь крепостей, как можно понять из «Повести временных лет» («и нача ставити городы по Десне, и по Востри, и по Трубешев, и по Суле, и по Стугне»), но сплошной заградительный барьер из валов и частоколов. Так, архиепископ Бруно Кверфуртский в послании к германскому императору Генриху II, повествуя о своей миссии к печенегам, рассказывает, что князь Владимир, «правитель Руси, великий властью и богатством» сопровождал его «до крайних пределов своей державы, которые из-за вражды с кочевниками со всех сторон обнес крепчайшей и длиннейшей оградой».

За четверть века своего правления Владимир достиг огромных политических успехов, в значительной мере - благодаря удивительной интуиции и гибкости. Он никогда не останавливался перед применением силы, но и не злоупотреблял ею, если видел другие способы достижения цели. Он точно знал, когда проявить жесткость, а когда - уступчивость. Ему удавалось ладить и с соседями и с собственным народом, не давая при этом повода усомниться в своей силе. Он не пренебрегал советами духовных лиц и бояр, оказывал должное почтение дружине и умел произвести впечатление на подданных щедростью и хлебосольством. Церковь назвала его Святым, а народ - Красным солнышком. И лишь в своей собственной семье не смог он обрести мира, ибо его дети были живой хронологией его побед, сыновьями жен, добытых в качестве военных трофеев. И быть может матери передали детям толику тех недобрых чувств, которых не могли не испытывать к своему поработителю. Распря между сыновьями была ему расплатой за мир, установленный в державе.

Первым попытался восстать против Владимира его пасынок Святополк, княживший в Турове. Согласно сведениям саксонского хрониста Титмара Мерзенбургского, он вступил в тайные переговоры со своим тестем польским королем Болеславом I, однако заговор был раскрыт, и Святополк, его жена и присланный Болеславом епископ Рейнберн были брошены в темницы.

На последнем году Владимирова правления против него восстал Ярослав - сын той самой Рогнеды, которую он некогда принудил к замужеству, убив ее отца и братьев. Во многом Ярослав повторял начало политической карьеры своего отца. Так же, как некогда Владимир, он был посажен на Новгородское княжение, и, подобно своему отцу, опирался на варяжскую дружину, набранную, очевидно, не без помощи своего тестя шведского короля Олафа.

В 1014 г. Ярослав отказался выплачивать в Киев положенную дань, что, естественно, было расценено его отцом как мятеж. Владимир начинает подготовку к походу на Новгород, однако неожиданно заболевает. 15 июля 1015 Владимир Святославич скончался. В этот момент при нем находился его старший сын Святополк, а другой, Борис был отправлен Владимиром во главе киевской рати против печенегов. Святополк, сын вдовы Ярополка, формально являлся законным наследником престола. Однако в народе упорно ходили слухи, что Владимир взял жену брата "непраздной" и, следовательно, Святополк - сын Ярополка. К тому же, если верить летописи, Владимир своего старшего сына недолюбливал, зато выделял из всех Бориса. Да и киевляне благоволили именно этому княжичу.

Указанные обстоятельства - зачин драмы, описание которой можно без преувеличения назвать центральным ядром "Повести временных лет". Именно в этом сюжете летописец с предельной полнотой и пафосом смог выразить свои представления о предназначении власти и долге властвующего перед людьми и Богом. В драматическом повествовании о кровавой распре сыновей Владимира обществу на многие последующие века была дана мерка греха и праведности, порока и благородства, низменных страстей и высоких помыслов. И одновременно, именно этот сюжет - одна из самых больших загадок русского летописания.

Описание этой драмы открывается особым заголовком "О убьеньи Борисове". Летописец повествует о том, как дружинники, узнав о смерти Владимира, пытались уговорить Бориса захватить великокняжеский престол, на что тот, не желая быть зачинщиком братоубийственной распри, отвечал: "Не буди мне възняти (поднять) рукы на брата своего стареишаго". Святополк же, подобно Каину, уверяя Бориса в братской любви, одновременно подсылает к нему наемных убийц. Следом наступает черед младшего брата Глеба. Святополк призывает его в Киев, поскольку-де отец очень болен и хочет видеть своих сыновей. Глеб с малой дружиной выступает в путь, и хотя Ярослав пытался предупредить его об опасности, убийцам удается настичь свою жертву. Третий брат, Святослав, опасаясь за свою жизнь попытался бежать в Венгрию, но был убит людьми Святополка где-то в Карпатах.

Тем временем Ярослав, которму также была небезразлична судьба великокняжеского престола, сам чуть было не выбыл из борьбы. В Новгороде произошла кровавая стычка между посадским населением и дружинниками-варягами, чинившими насилие над горожанами. Ярослав взял сторону варягов и призвав к себе новгородских "нарочитых мужей", приказал их умертвить. Это поставило его на грань конфликта с Новгородом. Однако известие о гибели трех братьев заставило Ярослава искать примирения даже ценой публичного покаяния.

Признав свою вину в смерти знатных горожан, князь просил простить его и поддержать в походе на Киев, дабы покарать братоубийцу. Новгородцы простили Ярослава, и даже выставили в помощь его дружине 40 тыс. воинов, поскольку понимали: поддержав его, они в случае победы Ярослава смогут оттеснить от управления государством киевскую знать.

Поход был победоносным, но вскоре Святополк при поддержке своего тестя польского короля Болеслава вернул себе великокняжеский престол. Ярослав бежал и даже, как некогда его отец, собирался покинуть Русь, однако, как сообщает летописец, посадник Коснятин* устыдил его и призвал продолжить борьбу со Святополком. Ярослав вторично утверждается в Киеве, и вновь Святополк, теперь уже при поддержке печенегов, пытается возвратить власть. Но и на сей раз он потерпел поражение и вынужден был спасаться бегством. Летописец не пожалел мрачных красок, описывая то, как Святополк "гоним Божьим гневом, прибежа в пустыню межю ляхы и чехы,испроверже зле живот свой".

Таков мажорный финал этой драмы. Святополк ушел в небытие, проклинаемый и заклейменный прозвищем "Окаянный", а Ярослав, увенчанный лаврами борца за справедливость, окончательно утвердился на престоле и правя страной еще целых 35 лет, будет назван потомками Мудрым.

И все-таки, внимательное прочтение летописного рассказа о войне между сыновьями Владимира невольно оставляет ощущение, что не все концы с концами в нем сходятся. Уж слишком черен Святополк и лучезарен Ярослав. И в то же время, трудно вписать в этот образ благородного и бесстрашного борца за справедливость жестокую расправу над новгородцами, защищавшимися от насильников, малодушие, проявленное после его изгнания Святополком из Киева, заточение и казнь посадника Коснятина Добрынича. Да и "братолюбие" Ярослава несколько сомнительно. Если со Святополком он воевал, мстя за Бориса и Глеба, то какая причина подвигла его на столь же кровопролитную войну против другого своего брата - Мстислава? И за какие грехи он уже после смерти Мстислава лишил престола и заточил последнего из братьев, оставшихся к тому времени в живых, псковского князя Судислава? Заметим: в "Повести временных лет" прямо говорится, что Судислав был оклеветан. В таком случае выходит, что летописец знал о ложности доноса, а Ярослав, прозванный Мудрым - не догадывался? Или не хотел догадаться?

Да и в описании борьбы между Ярославом и Мстиславом последний почему-то предстает перед читателем в более выигрышном свете. Так, сообщается, например, что в 1024 г. в решающей битве у Листвена Ярослав, увидев, что военное счастье ускользает от него, бежит с поля боя, бросив свою дружину. Мстислав же, наоборот, прявляет истинное благородство. Победив, он предлагает брату мир на почетных условиях: "Сяди в своем Кыеве, ты еси старейший брат, а мне буди си сторона"(т.е. земли по левому берегу Днепра). Летописец отмечает храбрость и милосердие Мстислава, его любовь к дружине и щедрость, говорит о том, что был он крепок телом и красив лицом. В 1036 г. Мстислав неожиданно заболел и вскоре умер, хотя был он младше Ярослава и отличался, как уже было сказано, отменным здоровьем. И эта странная смерть также неизбежно бросает тень на киевского князя, для которого Мстислав был главной помехой на пути к "самовластью".

Но все эти подозрения меркнут перед главным "компроматом" против Ярослава, содержащимся в так называемой "Эймундовой саге" - скандинавском эпическом произведении, повествующем о деяниях двух норманнов Эймунда и Рагнара, служивших правителю Руси "конунгу Ярислейфу". Одним из кульминационных эпизодов саги является убиство скандинавами по приказу их господина "конунга Бурислейфа" - брата и соперника Ярислейфа.

Источник этот был опубликован О.И.Сенковским еще в 1833 г., но магия образа Ярослава - не столько исторического, сколько эпического - была столь велика, что публикатор вопреки очевидности отказался увидеть в "Бурислейфе" то имя, которое явно читается в нем. Более ста лет прошло, прежде чем отечественные историки прямо и недвусмысленно высказали "крамольную" мысль: соперник "Ярислейфа" и жертва подосланных им норманнов - ни кто иной как Борис.

Пытаясь ответить на вопрос, кто более виноват в смерти братьев - Святополк или Ярослав, В.Л.Янин писал в 1969 г.:"Свидетельские показания XI века дают возможность предположить, что оба замарали свои руки в крови. Если один виноват в смерти Глеба, то за смерть Бориса, как будто, должен ответить другой. Но гибель Святополка открыла для Ярослава блестящую возможность: свалить все на фактического "соучастника", ставшего навсегда "Окаянным".

Другой историк - Г.М. Филист - пошел еще дальше, патетически заявив, что Святополк полностью оправдан перед судом истории. При этом, опираясь не столько на собственные текстологические изыскания, сколько на результаты исследований предшественников, он сделал вывод об исторической недостоверности "Сказания о Борисе и Глебе", буквально "скроенного" из агиографических, ветхо- и новозаветных аллюзий, клише и сюжетных схем.

Целый цикл статей на ту же тему был опубликован И.Н. Данилевским. В них вывод о недостоверности официальной версии гибели Бориса и Глеба основан на детальном анализе текстов, наглядно показывающем, как "сплошь да рядом за "протокольно точным" освещением тех или иных событий в летописи стоит "пересказ", вернее широкое использование лексики, фразеологии и образов, почерпнутых из богодухновенных, богослужебных и богословских книг". Выявляя таким образом подлинные целевые установки летописца, И.Н. Данилевский приходит к гениальному в своей простоте объяснению того странного ощущения "раздвоенности" авторского образа, который возникает при чтении летописи. В самом деле, с одной стороны, он как будто бы стремится воскурить фимиам Ярославу, а с другой - вкрапляет в текст эпизоды и полунамеки, вовсе не содействующие достижению декларируемой цели, а как бы дистанцирующие автора от нее. По мысли И.Н. Данилевского летописец намеренно создавал в тексте три смысловых пласта. Первый, наиболее явный - предназначен князю, непосредственному заказчику летописи; второй, сотканный из библейских и агиографических образов и аллюзий, был адресован книгочеям, столь же сведущим в Писании и житийной литературе, как и сам автор... Ну а третий, самый сокровенный смысловой пласт летописи, облекающий крамольную правду о невиновности Святополка в форму сложной, почти недоступной человеческому уму шарады - для кого предназначался он? "Для Того, - отвечает И.Н. Данилевский, - кому в конце концов должны попасть все летописные тексты. А уж Он-то, вне всякого сомнения, мог разобраться с любым "ребусом", созданным человеком... Этого потенциального Читателя летописец ни при каких условиях не мог игнорировать при составлении летописного известия. Ему же лгать нельзя".

Так значит, летописец стремился угодить одновременно и Царю небесному и владыке земному? И право же, велик соблазн увидеть в этом некий истрический прообраз традиционного для российской интеллигенции отношения к власти, определяемого как "фига в кармане"! И все-таки, думается, что летописец поступал так не из страха или же лицемерия, а потому, что видел трагическое противоречие между нравственными критериями и логикой политической целесообразности. Долг христианина побуждал его осудить те неправедные средства, которыми Ярослав утверждал свое "самовластье". Но разум подсказывал, что только в единстве страны - залог ее могущества и безопасности. Ибо сказано Спасителем: "Если царство разделится само в себе, не может устоять царство то"(Мар.3,24).

И сама политическая действительность предъявляла аргумент в пользу этого нелегкого выбора: в тот самый год, когда так странно умер Мстислав и был заточен Судислав, были окончательно разгромлены печенеги, безнаказанно грабившие Русь в годы княжеских усобиц. А ведь Ярослав явно не унаследовал военного гения своего отца или деда. Ему не раз приходилось быть битым и в годы борьбы со Святополком, и позже, в 1038-1041 гг. его походы против ятвягов, литовцев и мазовшан были скорее всего безуспешны. По крайней мере, только так можно объяснить странное умолчание летописца о результатах этих военных кампаний. Таким образом, не полководческие таланты великого князя киевского, а именно единство Руси перед лицом Степи позволило ей навсегда избавиться от одного из самых опасных своих врагов.

Будучи посредственным военачальником, но блестящим политиком, Ярослав смог получить максимальный идеологический эффект от одержанной им победы. В 1037 г. на месте сражения разворачивается грандиозное строительство, призванное увековечить триумф Ярослава. Фактически это был целый город, вплотную примыкавший к старой застройке Киева времен Владимира. Архитектурными доминантами "Ярославова города" были Золотые ворота и Софийский собор. Такой выбор был неслучаен. Прообразами этих сооружений были Золотые ворота и Софийский собор в Константинополе, являвшиеся своего рода инсигниями Царствующего града, знаками его духовной миссии, унаследованной от Иерусалима. Главный въезд в византийскую столицу был назван так в честь тех ворот, через которые въезжал в Святой град Спаситель, а посвящение кафедрального собора Софии, т.е. Премудрости Божией, неразрывно связывало его с Сионским храмом, о котором в Притчах Соломона сказано: "Премудрость построила себе дом"(Прит. 9,1). Иными словами, Ярослав обращался к традиционной символике Христианского града - земного образа Царства Божьего, отражения мира горнего в мире дольнем. В этом ключе победа над печенегами обретала значение торжества христианства над "погаными", а сам Киев представал религиозной святыней, равнозначной Иерусалиму и Константинополю.

Стремясь упрочить это представление в сознании современников, Ярослав основывает новые монастыри, поощряет развитие просвещения и книжного дела. "При семь нача вера християньска плодитися и расширятися",- констатирует летописец. Политика Ярослава принесла свои плоды: именно в годы его правления русские в полной мере стали осознавать себя христианами, а не крещеными язычниками. Однако его идеологические акции, имевшие смысл фактического противопоставления Киева Константинополю, неминуемо вели к обострению русско-византийских отношений.

К тому же Ярослав начинает все более активно вмешиваться в политические распри, раздиравшие Византию. Русские контингенты поддержали выдвижение императором Михаила V Калафата, а когда тот был свергнут и ослеплен, участвовали в мятеже Георгия Маниака против нового императора - Константина IX Мономаха. Константин ответил репрессиями против русских купцов и монахов, а также заточением норвежского принца Харальда Сигурдарсона - союзника Ярослава и жениха его дочери.

Все это в конечном счете привело к походу русской дружины на Константинополь, предпринятому в 1043 г. Данное военное предприятие не принесло победы Руси, но для Византии это было серьезным дипломатическим поражением, поскольку означало отказ Киева признавать политическую субординацию в отношении Империи. А в следующем году русские дали понять, что и в вопросах веры греки им не указ. По распоряжению Ярослава был совершен акт, который у благочестивых византийцев должен был вызвать настоящий столбняк: над костями Олега и Ярополка, умерших до принятия христианства было совершено таинство крещения. Как справедливо заметил русский дореволюционный историк П.П. Соколов, такие действия не могли быть оставлены без внимания митрополитом-греком. Следовательно, кафедра к тому времени была уже вакантной. Трудно сказать, Ярослав ли не желал пускать нового византийского ставленника, или патриарх тянул с назначением, желая проучить русских, но бесспорно одно: длительное "вдовство" митрополии свидетельствовало об остроте конфликта между Киевом и Константинополем.

В свою очередь, эта ситуация подтолкнула Ярослава к нанесению еще более чувствительного удара по религиозному и политическому престижу Византии. В 1051 г. он самовольно возвел на митрополичью кафедру своего единомышленника Илариона - первого в истории русской церкви митрополита-"русина". Вскоре разворачивается активная литературная работа по идейному обоснованию самостоятельности русской церкви и особого значения Руси как христианской державы. В науке до сих пор идет спор, имело ли это произведение форму цикла агиографических сюжетов (гипотетическое "Сказание о распространении христианства на Руси") или же изначально создавалось как летопись. Но и в том и в другом случае с большой долей вероятности можно утверждать, что эта работа велась под руководством и при непосредственном участии Илариона. Значителен был его вклад и в грандиозную законодательную деятельность, развернувшуюся в эти годы. Источники прямо указывают на участие Илариона в реформе церковного права, да и к созданию свода гражданского и уголовного законодательства - так называемой "Русской правды" - он тоже видимо был причастен.

Однако подлинной вершиной идеологических изысканий Илариона было "Слово о Законе и Благодати". Центральная идея этого произведения выражена в противопоставлении "старых" и "новых" народов, выводимом из евангельской притчи о вине и мехах:"Лепо бо бе благодати на новы люди въсиати. Не вливають бо словеси господню вина новааго учениа благодатьна в мехы ветхы, обетовъвши в иудестве, аще ли то просядутся меси и вино пролеется".

Следуя средневековому литературному этикету, требовавшему некоторой недоговоренности, Иларион прямо не называет тот "новый народ", который, подобно "новым мехам", станет хранителем Благодати, как некогда хранителем Закона был Израиль. Но он подсказывает читателю ответ таким построением Слова, при котором тема развивается от общего к частному: I часть - общая формулировка христианской идеи неравнозначности Закона и Благодати; II - противопоставление "старых" и "новых" народов; III - славословие князю Владимиру, крестившему Русь. Так впервые была высказана идея "богоизбранности Руси", которой была суждена очень долгая жизнь.

Титаническая деятельность Ярослава и его сподвижников по укреплению престижа Русской державы произвела должное впечатление на современников. Немецкий хронист XI века Адам Бременский называет Киев "Вторым Константинополем", а влиятельнейшие правители Европы стремятся породниться с Ярославом. Уже упомянутый ранее Харальд Сигурдарсон, вошедший в историю как "последний викинг", обессмертил свое имя не только авантюрными подвигами, но и проникновенными балладами, в которых воспевал свою невесту Елизавету Ярославну. Ее сестра Анна стала женой французского короля Генриха I, и после его смерти долгие годы управляла страной, будучи регентшей своего сына Филиппа. Младшая Ярославна, Анастасия вышла замуж за венгерского короля Андрея I.

Изяслав Ярославич был женат на сестре польского короля Казимира, а Вячеслав и Игорь - на германских принцессах. И даже византийский император, примирившись со своим врагом, выдал за его сына Всеволода свою дочь Марию.

Ярослав скончался 20 февраля 1054 г., и кто-то неизвестный оставил на стене Софийского собора запись: "В лето 6562 месяца феврари 20 успение цесаря нашего в въскресение в неделю мученика Федора". Остается загадкой, получил ли Ярослав этот высокий титул от византийского императора в знак примирения держав, или присвоил его самовольно. Но как бы то ни было, сам масштаб его деяний свидетельствовал о подлинно царском величии Ярославова правления. Путь этого князя к власти был далеко не столь праведным, как это описывали панегиристы. Но утвердившись на троне, он приложил немало сил, чтобы заслужить признательность современников и потомков, запечатленную в прозвище Мудрый.

Хронология событий

972(или 973)-980. Междоусобицы в Киеве после убийства печенегами князя Святослава.

980-1015. Княжение Владимира Святославича в Киеве.

980. «Языческая реформа» князя Владимира Святославича.

988-990. Крещение Руси.

990-е гг. Строительство в Киеве церкви Успения Богородицы (Десятинной церкви).

1015-1019. Междоусобные войны сыновей Владимира Святославича за великокняжеский престол.

1016-1018, 1019-1054. Княжение Ярослава Владимировича Мудрого в Киеве.

1024. Раздел Руси между Ярославом Мудрым и его братом Мстиславом по Днепру.

1036. Победа князя Ярослава Мудрого над печенегами.

1037-1041. Строительство Софийского собора в Киеве.

1043. Последний поход Руси на Константинополь.

1045-1050. Строительство Софийского собора в Новгороде.

1051. Поставление Илариона па митрополичью кафедру в Киеве.

1054. Смерть Ярослава Мудрого

Ярославичи, Мономашичи, Ольговичи…

Завершая свой жизненный путь, Ярослав не мог не задумываться о том, что ожидает Русь после его кончины. Чтобы между его сыновьями не вспыхнули распри, как это было после смерти Святослава и Владимира, Ярослав распределил их княжения чересполосно. Киевский стол, Туровское княжество и Новгород унаследовал старший сын Изяслав. Святославу достались Черниговское княжество, Тмутаракань и Муромо-Рязанская земля, Всеволоду – Переяславское княжество и Ростово-Суздальская земля, Вячеславу – Смоленск, а Игорю – Владимир-Волынский. Таким образом, Изяславу достались ключевые политические центры страны, но между его владениями лежали княжества Вячеслава и Всеволода, чей домен рассекался землями Святослава. Владения последнего были расположены достаточно монолитно, но, властвуя над землями степного порубежья и непокорными вятичами, он, всецело зависел от поддержки братьев, чьи владения обступили его домен с запада и севера. Благодаря этому ни один из князей не имел решающего перевеса над другими, и образовался своеобразный «триумвират» Ярославичей – Изяслава, Святослава и Всеволода (Вячеслав умер в 1057 г, а Игорь – в 1060 г.).

Сплачивала этот союз и совместная борьба братьев против общего врага Ярославичей полоцкого князя Всеслава Брячиславича, пытавшегося захватить Псков и Новгород. Вместе им удалось отразить эти нападения, и нанести Всеславу поражение и обманом захватить его в плен. Однако в борьбе с внешней угрозой Ярославичам не сопутствовала удача. В 1061 г. в русские земли вторглись половцы (кипчаки) – тюрко-язычные кочевые племена, обосновавшиеся в южнорусских степях в конце 50-х гг. и до той поры не совершавшие набегов. Всеволод попытался остановить продвижение степняков, но потерпел поражение. Через семь лет половцы вновь подступили к границам Руси. В решающей битве на р. Альте Ярославичи были разгромлены. Опасаясь падения Киева, его жители потребовали от Изяслава оружие, однако получили отказ. Это вызвало восстание и бегство из Киева Изяслава и Всеволода. Восставшие освободили Всеслава, томившегося в «порубе» и, созвав вече, провозгласили его великим князем.

В 1069 г. Изяслав при поддержке поляков возвращается на киевский стол, а к 1072 г. Ярославичи восстанавливают контроль над всеми русскими землями за исключением Полоцка, оставшегося в руках Всеслава. В 1073 г. Изяслав вступает с ним переговоры, которые, видимо, не были согласованы с двумя другими братьями. Опасаясь, что союз с полоцким князем и поляками обеспечит Изяславу решающий перевес, Святослав и Всеволод объединяются против старшего брата и сгоняют его с киевского стола. «Триумвират» Ярославичей окончательно распался.

Таким образом, достижения Ярослава Мудрого во внутренней и внешней политике, сколь бы значительны они ни были, оказались не столь долговечны, как это могло показаться при его жизни. Ярославичи не смогли сохранить и приумножить наследия своего отца, и Русь вновь, более чем на полвека, становится ареной усобиц и подвергается нападениям внешних врагов.

Подлинным преемником славы Ярослава, сумевшим на какой-то срок возродить былое могущество Киевской державы, стал его внук Владимир, сын Всеволода и византийской принцессы Марии, вошедший в историю под фамильным прозвищем своего деда по материнской линии - Мономах.

Он родился в 1053 г., т.е. еще при жизни Ярослава Мудрого. Детство Владимира было, как и положено княжеским отпрыскам, коротким. Когда ему исполнилось13 лет, Всеволод, княживший согласно завещанию Ярослава в Переяславле, выделил сыну в удел Ростовское княжество. И тогда же, видимо, Владимир получил свой первый боевой опыт, т.к. путь к его новым владениям пролегал через земли вятичей, упорно не желавших признавать над собой власть Рюриковичей.

В 1070 г. Владимир получает новый удел - Смоленск, а еще через два года - Владимир-Волынский. Примерно в то же время (по крайней мере, не позже 1075 г.) состоялась его женитьба. Невесту Владимиру сыскали в Дании, где при королевском дворе воспитывалась Гида, дочь последнего англосаксонского короля Харальда Годвинсона, погибшего в 1066 г. в битве при Гастингсе.

В годы своего пребывания на Волыни Владимир впервые проявил себя как полководец. В 1076 г. он в союзе с поляками возглавляет военные действия против германского императора Генриха IV. "До Чешьскаго леса ходив в земли их 4 месяци",- напишет Владимир позже. В 1077-78 гг. он с переменным успехом воюет с Всеславом Полоцким и вступает в борьбу с Олегом Святославичем, вражда с которым станет своего рода лейтмотивом не только всей его последующей жизни, но и жизни сыновей и внуков Мономаха. В том же 1078 г. отец Владимира Всеволод занимает киевский стол и отправляет его на княжение в Чернигов, поручив оборону южных рубежей от половцев. Здесь он впервые применил новую тактику борьбы с кочевниками, которой не изменял впоследствии: укрепление оборонительных рубежей в сочетании с превентивными ударами по половецким станам. Всего за годы черниговского княжения Мономах предпринял 12 победоносных походов в Степь.

После смерти Всеволода в 1093 г. Владимир добровольно уступил киевский стол своему двоюродному брату Святополку Изяславичу как старшему из клана потомков Ярослава. "Аще сяду на столе отца своего, - рассудил Владимир, - то имам рать с Святополком взяти, яко есть стол преж от отца его был". В этих словах четко проявляется позиция, которой Владимир последовательно придерживался в течение всей своей политической карьеры. Суть ее заключается в установлении строгого юридически оформленного порядка взаимоотношений между князьями с целью недопущения усобиц и объединения общих усилий для борьбы с внешним врагом.

Однако добрая воля Владимира не стала примером для подражания. В 1094 г. на русской политической сцене вновь появляется Олег Святославич. Веком позже автор "Слова о полку Игореве" назовет его "Гориславичем", главным виновником смут и крамол. Однако справедливости ради следует сказать, что у него были серьезные основания для вражды. В 1079 г. в результате интриг Всеволода он был пленен в Тмутаракани и выслан в Византию. Через 5 лет новый император Алексей Комнин освободил Олега, женил его на знатной гречанке Феофано Музалониссе и предоставил военную помощь для отвоевания Тмутаракани. Как считает Г.Г. Литаврин, как раз в данных событиях и кроется объяснение утери Русью этого юго-восточного форпоста в XI в.: "Вполне вероятно предположение, что один из пунктов договора с Алексеем содержал обязательство Олега в случае реализации своих прав на Руси передать Тмутаракань другой доверенной императору персоне".

В том же году Олег изгоняет Владимира из Чернигова, и тот вынужден ретироваться в Переяславль. Это был один из самых трудных периодов в его жизни. "И седех в Переяславли,- вспоминал Мономах на склоне лет, - 3 лета и 3 зимы, и с дружиною своею, и многы беды прияхом от рати и от голода". Впрочем, он несколько преувеличил продолжительность своих бедствий. Уже 1095 г. Владимир вновь активно включается в борьбу со Степью. Он наносит серьезное поражение половцам, убив при этом их ханов Итларя и Китана. Правда, следует оговориться, что с точки зрения кодекса воинской чести эта победа не прибавила славы Мономаху. Убийство ханов было в высшей степени вероломным, и Владимировы дружинники оправдывали себя лишь тем, что и степняки поступают подобным же образом.

В июле следующего года Владимир и Святополк наносят половцам сокрушительное поражение близ г. Трубеж: "Побежени быша иноплеменьци и князя их убиша Тугоркана и сына его". Но на следующий же день другая половецкая орда, во главе с ханом Боняком прорвалась к Киеву и едва не взяла его. Таким образом, единичные победы, сколь бы значительны они ни были, не решали проблемы. Чтобы обеспечить эффективную оборону степного рубежа, требовалось единство всех русских князей. Однако распря между Олегом Святославичем и Владимиром Мономахом не только не утихла, но разгорелась с новой силой, и одной из ее жертв стал сын Владимира Изяслав. Тем не менее Мономах проявил редкостное благородство и самообладание, заявив Олегу, что во имя примирения готов отказаться от мести. Более того, в послании к нему он признал, что Изяслав был не прав, занимая принадлежавший Олегу Муром: "Суд от Бога ему пришел, а не от тебе", - писал Владимир убийце своего сына.

Результатом миротворческих усилий Мономаха стал так называемый Любечский снем (княжеский съезд) 1097 г., отразивший важную веху в политической истории Киевской Руси. Съезд был призван устранить причину усобиц, из-за которых степняки могли безнаказанно грабить русские земли. Выход был найден в формуле "кождо да держит отчину свою". Иными словами, был отменен прежний порядок, при котором княжения постоянно перераспределялись внутри клана Рюриковичей в зависимости от степени родства его членов по отношению к великому князю. Теперь было признано право кажого князя на свою "отчину" и все участники съезда целовали крест в том, что впредь не только не станут посягать на чужие земли, но и совместными усилиями будут пресекать подобные попытки, кем бы они не предпринимались: "Да аще кто отселе на кого будет, то на того будем вси".

Решение Любечского снема имело двоякое значение. С одной стороны, оно в некоторой степени упорядочивало правовые основы взаимоотношений между князьями, без чего было невозможно их объединение для борьбы со Степью. С другой стороны, это означало юридическое закрепление начавшегося после смерти Ярослава распада Древнерусского государства на полунезависимые княжества. Киевская держава превращалась в конфедерацию политически обособленных земель, и ее прочность в значительной мере зависела от личного авторитета и политического таланта великого князя, de jure - всего лишь "первого среди равных" в клане Рюриковичей.

Ненадежность договорных принципов, зафиксированных на Любечском съезде была на деле доказана в том же году, когда один из его участников - Василько Теребовльский был вероломно ослеплен другим его участником - Давидом Игоревичем при фактическом потворстве великого князя Святополка. Это преступление вызвало новый всплеск междоусобной борьбы, завершившейся созывом съезда 1100 г. в Уветичах. На нем впервые были на практике применены принципы, выработанные в Любече: Давид как зачинщик войны был лишен Владимирского княжения, в замен которого ему было оставлено несколько мелких городов.

После 1100 г. влияние Святополка стремительно падает, и он превращается в бледную тень Владимира Мономаха. Под руководством последнего русские князья совершают несколько удачных походов против половцев, вынудив их в конце концов на долгие годы покинуть южнорусские степи.

В 1113 г. Святополк скончался, и сразу же копившееся годами недовольство киевлян выплеснулось наружу. Разграблению подверглись дома тысяцкого Путяты и ростовщиков, которым покровительствовал великий князь. Напуганное размахом бунта боярство призвало на киевский стол Мономаха. Владимиру удалось умиротворить Киев, а во избежание повторения подобных эксцессов он провел частичную реформу законодательства, регулировавшего отношения между должниками и заимодавцами. В частности, была установлена предельная процентная ставка долга и ответственность кредитора за нарушение имущественных и личных прав закупа (должника, отрабатывавшего заем). Владимир Мономах понимал, сколь важна для обеспечения стабильности в государстве взвешенная социальная политика, поэтому на склоне лет, делясь своим опытом с наследниками, он наставлял их: "Всего же паче убогых не забывайте, но елико могуще по силе кормите, и придайте сироте, и вдовицю оправдите сами, а не вдавайте силным погубити человека".

В мае 1115 г. Владимир Мономах предпринимает важную идеологическую акцию - перенесение мощей Бориса и Глеба в только что построенную и освященную церковь в Вышгороде. Как отмечал Д.С. Лихачев, "культ Бориса и Глеба должен был подать пример всем князьям полного, до самой мученической кончины подчинения старшему князю и вместе с тем резко осудить старшего князя - в данном случае Святополка Окаянного, не пожелавшего считаться с правами младших". Добавим к этому, что обращение к данному сюжету неизбежно должно было порождать в сознании современников ассоциацию с другим Святополком, предшественником Мономаха на киевском престоле, запятнавшим себя соучастием в ослеплении Василька Теребовльского. Прямым продолжением этой акции было поручение игумену Михайловского монастыря Сильвестру заново отредактировать "Повесть временных лет".

Следуя доктрине военно-политического единства Руси, основанного на иерархическом соподчинении и договорных отношениях между князьями, Владимир периодически предпринимал карательные акции против нарушителей этих принципов. Такая участь постигла минского князя Глеба, владимир-волынского - Ярослава, перемышльского - Володаря и др.

Весьма активен был Мономах и во внешней политике. Своего старшего сына Мстислава он отправляет в походы против чуди (эстов), среднего, Юрия - против волжских булгар, младшего, Ярополка - против половцев, откочевавших после разгрома 1111 г. за Дон. Немалый интерес проявляет Владимир и к политической обстановке в Византийской империи. Действуя по тому же сценарию, по которому греки за 20 лет до этого смогли утвердиться в Тмутаракани, он поддержал в качестве претендента на престол некоего Леона Диогеновича - очевидно, внука императора Романа IV Диогена, находившегося в близком родстве с византийскими Мономахами. Владимир выдает за Леона свою дочь Марию и помогает ему организовать поход в пределы империи. После гибели зятя Мономах посылает на Дунай своего воеводу Ивана Войтишича, захватившего, как утверждает летописец, несколько городов. Однако стратегического успеха на этом направлении развить не удалось и дунайские города были вскоре утеряны.

Пожалуй, это была единственная внешнеполитическая неудача Мономаха. В целом же его княжение было отмечено столь значительными успехами, что на многие последующие века в народном сознании закрепилась память о Владимировом правлении как о "золотом веке" русской государственности, вершине могущества Киевской державы.

После смерти Владимира Мономаха в 1125 г. бразды правления переходят в руки его старшего сына Мстислава. Будучи активным помощником отца в течение всех лет его правления, Мстислав еще при жизни Владимира приобрел репутацию талантливого полководца и мудрого политика (именно он был инициатором примирения отца с Олегом Святославичем). В целом ему удавалось в течение 7 лет своего княжения удерживать позиции, завоеванные отцом, что дало право современникам назвать его Великим. И все-таки, центробежные тенденции, обозначившиеся еще во второй половине XI в., к концу его правления дают о себе знать все определеннее. Фактически полностью обособилось от Киева Владимир-Волынское княжество; смуты раздирают Черниговщину, и южный рубеж вновь оказался незащищенным; половцы, некогда пугавшие сових детей Мономахом, теперь вернулись в места своих прежних кочевий и поддерживая то одного, то другого из враждующих князей, безнаказанно грабят русские земли.

Еще более ослабла роль Киева при младшем сыне Мономаха Ярополке, утвердившемся на великом княжении после смерти Мстислава в 1132 г. Юрий Владимирович начал борьбу с Всеволодом Мстиславичем за Переяславское княжество; новгородцы развязали войну с суздальцами; черниговские Ольговичи в союзе с половцами выступили против потомков Мономаха. В 1136 г. новгородцы, долгое время конфликтовавшие с посаженным к ним на княжение Всеволодом Мстиславичем, окончательно изгнали его, установив республиканскую форму правления. Русь все более погружалась в пучину раздоров, Ярополк же, не имея ни влияния, ни талантов своего отца или брата, не в силах был противостоять свалившимся на него напастям.

В 1139 г., уже после смерти Ярополка, Ольговичи все же захватили киевский стол и удерживали - сначала Всеволод, затем Игорь - до 1146 г., когда киевские бояре, разочаровавшись в их политике, переметнулись к Изяславу Мстиславичу. Однако победа Мономахова внука вызвала недовольство его дяди, ростово-суздальского князя Юрия Владимировича, считавшего, что именно ему, как старшему среди Мономашичей принадлежит право на киевский стол. Девять лет понадобилось ему, чтобы силой оружия добиться желаемого, заслужив при этом прозвище Долгорукого. Но эта победа была уже отражением принципиально новых политических реалий.

Затяжная война за великокняжеский престол привела к разорению Поднепровья. Людские и материальные ресурсы Киевского княжества были истощены, и оно, оставаясь символом верховенства власти, все более теряло реальное политическое значение. Утвердиться в Киеве мог теперь лишь тот князь, за спиной которого имелся собственный богатый домен. Плацдармом наступления Ольговичей на Киев была Черниговщина. Но избрав в качестве союзников половцев, они отдали на их разграбление не только Киевское и Переяславское княжества, но и собственные земли.

Спасаясь от усобиц и набегов степняков население Поднепровья покидало насиженные места. Потоки переселенцев потянулись в Ростово-Суздальскую землю, где климат был хуже, а почвы беднее, зато густые леса защищали от половецкой угрозы. И чем больше война разоряла домены Ольговичей и Мстиславичей, тем богаче и многолюднее становились владения их противника. Залесская твердыня Юрия Владимировича находилась на значительном удалении от театра военных действий, но именно благодаря данному обстоятельству он смог протянуть свои "долгие руки" к великокняжескому столу, еще не понимая, что стол этот уже стал политической химерой.

Хронология событий

1054. Великое княжение в Киеве Изяслава Ярославича.

1068. Набег половцев на Русь. Поход Ярославичeй против половцев и их поражение на р. Альта. Восстание горожан в Киеве. Бегство Изяслава в Польшу.

1073. Изгнание князя Изяслава из Киева.

1073-1076. Великое княжение в Киеве Святослава Ярославича.

1078—1093. Великое княжение в Киеве Всеволода Ярославича.

1093-1113. Великое княжение в Киеве Святополка Изяславича

1097 Съезд князей в г. Любеч.

1103 Поход князей Святополка и Владимира Мономаха на половцев. Основание города Владимир-на-Клязьме.

1111. Поход русских князей на половцев.

1113. Восстание и Киеве против ростовщиков. Призвание князя Владимира Мономаха.

1113-1125. Великое княжение в Киеве Владимира Всеволодовича Мономаха.

1125-1132. Великое княжение в Киеве Мстислава Владимировича Великого.

1125-1155. Княжение Юрия Владимировича Долгорукого в Ростово-Суздальской земле.

1132-1139. Великое княжение в Киеве Ярополка Владимировича.

1136. Волнения в Новгороде. Изгнание по решению веча князя Всеволода Мстиславича. Упрочение «боярской республики» и принципа приглашения князя.

1139-1146. Великое княжение в Киеве Всеволода Ольговича.

1147. Первое упоминание в летописи Москвы.

1149-1151, 1155-1157. Великое княжение в Киеве Юрия Владимировича Долгорукого.

ЛИТЕРАТУРА

1. Данилевский И.Н. Древняя Русь глазами современников и потомков (IX-XI вв.). М., 1999.

2. Древняя Русь в свете зарубежных источников. Под редакцией Е.А. Мельниковой. М., 1999.

3. Древнерусские княжества X-XIII вв. М., 1975.

4. Ловмяньский Х. Русь и норманны. М., 1985.

5. Пашуто В.Т. Внешняя политика Древней Руси. М., 1968.

6. Петрухин В.Я. Начало этнокультурной истории Руси IX- XI веков. Смоленск-М., 1995.

7. Повесть временных лет. М.; Л., 1950. Ч. 1-2.

8. Рапов О.М. Русская церковь в IX-XII вв. Принятие христианства.М.,1988.

9. Сахаров А.М. Дипломатия Древней Руси: IX – первая половина X в. М., 1980

10. Янин В.Л. Я послал тебе бересту… М., 1983.

* Имеющиеся в литературе разночтения в датировке договора – 944 или 945 – связаны со сложностями перевода летописной хронологии в современное летосчисление. В Древней Руси использовалась так называемая «византийская» эра – «от сотворения мира». Ее разница с летосчислением «от Рождества Христова» составляет 5508 лет. Однако не всегда можно понять, какой календарный стиль – сентябрьский (начало года в сентябре) или мартовский (в марте) используется в том или ином источнике. В Повести временных лет поход Игоря и договор отнесены к разным годам «от сотворения мира» - 6452 и 6453. Но если летописец пользовался «сентябрьским стилем», то скорее всего речь идет об одном и том же – 944 годе. В пользу данной датировки говорит и то обстоятельство, что императором, подписавшим договор, в летописи назван Роман I Лакапин, занимавший византийский престол до 16 декабря 944 г.

** Рассказ о древлянском полюдье летопись датирует осенью того же, 6453 года, когда был заключен договор с греками. Константин Багрянородный указывал, что полюдье у русских князей начинается в ноябре. Таким образом, события, приведшие к гибели князя Игоря имели место поздней осенью 944 или зимой 944-45 гг.

* Повесть временных лет более ничего не сообщает об этом человеке, а вот из новгородских летописей нам известно и его отчество – Добрынич (т.е. он, скорее всего, был сыном дяди и воспитателя князя Владимира Святославича), и то, что уже после завершения усобицы Ярослав за что-то прогневался на него и вначале заточил, а затем – приказал казнить.