 ПОЗНАВАТЕЛЬНОЕ Сила воли ведет к действию, а позитивные действия формируют позитивное отношение Как определить диапазон голоса - ваш вокал Игровые автоматы с быстрым выводом Как самому избавиться от обидчивости Противоречивые взгляды на качества, присущие мужчинам Вкуснейший "Салат из свеклы с чесноком" Натюрморт и его изобразительные возможности Применение, как принимать мумие? Мумие для волос, лица, при переломах, при кровотечении и т.д. Как научиться брать на себя ответственность Зачем нужны границы в отношениях с детьми? Световозвращающие элементы на детской одежде Как победить свой возраст? Восемь уникальных способов, которые помогут достичь долголетия Классификация ожирения по ИМТ (ВОЗ) Глава 3. Завет мужчины с женщиной
Оси и плоскости тела человека - Тело человека состоит из определенных топографических частей и участков, в которых расположены органы, мышцы, сосуды, нервы и т.д.
| лит Крит взгляды воронского
Александр Константинович Воронский (1884—1943) — писатель и литературный критик, большевик с дореволюционным стажем. Поличному предложению В. И. Ленина в 1921 г. он организовал и возглавил первый советский толстый литературно-художественный журнал «Красная новь», ас 1923 г. — общественно-политический журнал «Прожектор». Свою миссию Воронский видел в консолидации литераторов, исповедующих разные эстетические принципы. Автор «теории единого потока» в литературе, Воронский возглавляет издательство «Круг», создает литературно-художественную группу «Перевал» и альманах с этим названием, печатает в своих изданиях произведения писателей, входящих в различные творческие объединения. Главный критерий, которому подчинялся Воронский, отбирая литературные тексты, был критерий художественности. Вслед за Троцким Воронский считал, что пролетарская литература не дала и не даст в ближайшее время достойных художественных образцов. Воронский доказывал, что замкнутых культур не существует и что классическая литература не может исчезнуть в обществе победившего пролетариата. В статье «Искусство как познание жизни и современность» (1923) Воронский вступил в полемику с напостовцами, доказывая, что время агиток в литературе прошло, что настал момент, когда следует вспомнить о сознательном и бессознательном в творчестве, о вдохновении и форме. Воронский видел в заявлениях напостовцев вульгаризацию теории классовой борьбы, в том числе и в их отношении к писателям-попутчикам. Отстаивая право писателя на собственный путь в литературе, Воронский создал ряд блестящих статей в жанре литературного портрета— «Андрей Белый», «В.В.Вересаев», «Евгений Замятин», «В.Г.Короленко», «Алексей Толстой», «И.Бабель», «Сергей Есенин», «Всеволод Иванов», «Борис Пильняк» и др. Как троцкист, Воронский в 1927 г. был отстранен от редактирования журнала «Красная новь» и исключен из партии. В 1930 г. Воронского восстановили в партии и допустили к литературной работе — в Госиздате. Однако в 1937 г. Воронский был репрессирован. Реабилитирован посмертно.
26. Мировоззренческая борьба в сфере литературной критики в 1970-е гг. Дискуссия «Классика и мы» (1977). Одной из черт общественного и литературно-критического сознания 70-х гг. стал все усиливающийся и почти массовый скептицизм в отношении к официальной идеологии: к идеализации советской истории, к неадекватной трактовке настоящего, к мифологизации образов советских политических деятелей, к безудержному восхвалению Брежнева. Увеличилась дистанция между реальной жизнью человека, погруженного в повседневность и пропагандой, весьма мало соотносимой с действительностью и вызывающей недоумение, апатию и раздражение. И: отчуждение власти и общества: власть была безразлична к людям и наоборот. Этот скептицизм имел несомненный позитивный смысл: он подвигал общество на поиски новых ценностей, которые носили бы общезначимый характер. Именно в этом направлении двигались критики неопочвенного направления, предлагая национальные ориентиры взамен обветшавших и утративших авторитет советских, интернациональных и классовых. Особую роль в литературной критике 1970—80-х годов играли суждения о русской классике. В какой-то степени классическая литература брала на себя функции текущей литературы. Некоторым критикам (например, Ю.Буртину) казалось, что обращение к классике у критиков 1970—80-х годов — своего рода оправдание конформизма. Возможно, отчасти так это и было, поскольку браться за «острые темы» относительно современной литературы казалось небезопасно. В литературной критике разгорались споры о Гоголе, Достоевском, Островском, Гончарове — именно в произведениях этих писателей угадывались черты злободневности, истоки характеров современных людей. Литературная критика обращалась к произведениям классики зачастую опосредованно, через театральные постановки и киноверсии классических текстов. Критики писали о героях «Бесов» Достоевского, об этическом споре Обломова и Штольца, об актуальности Глумова. Начинается процесс так называемого «переосмысления» классики, когда социальные оценки уступают место оценкам внесоциальным, герои и сюжеты известных произведений воспринимаются с позиций общечеловеческой морали, христианской нравственности. В сборниках литературно-критических работ один из разделов стало принято посвящать классическому писателю: у критиков появились свои «фавориты». Так, В.Лакшин много писал об Островском, Л.Аннинский — о Лескове, И.Золотусский — о Гоголе, Ю.Селезнев— о Достоевском. Дискуссия «Классика и мы» проходила 21 декабря 1977 года в ЦДЛ. Cовпадение с днем рождения Иосифа Сталина – в чем увидели символическую заданность некоторые участники дискуссии. Выступления Станислава Куняева, Михаила Лобанова, Серго Ломинадзе, Ирины Роднянской. Наибольший же резонанс, в том числе негативный, вызвала речь Куняева. Такая реакция объясняется тем, что Куняев затронул проблему сущности отечественной классики и русской литературы вообще (именно это до сих пор не оценено в полной мере) на примере творчества Э.Багрицкого, которого друзья и почитатели записали в классики. Оппоненты Куняева заметили в его выступлении лишь ссылки на еврейские реалии из произведений Багрицкого и то, что поэт отлучен от русской литературы. Уже это стало основанием для обвинений Куняева в антисемитизме. Ход дискуссии «Классика и мы» и все последующие события подтвердили правоту С.Ломинадзе, который утверждал, что «мира в искусстве не будет, конечно, и призывы к миру, они, в общем, не имеют под собой почвы». И «третья мировая война», о которой так хорошо сказал Ю.Селезнев, идет, и по-прежнему она не стала отечественной. И «победители» те же, и задачи, стоящие перед русскими писателями и критикам, перед русским человеком, те же.
27. Литературная критика 1970-1980-х гг.: основные тенденции развития. Если работы А.Воронского, В.Полонского, А.Лежнева в 1920-е годы, литераторов-новомирцев в 1960-е годы отличались отчетливой и последовательной тенденциозностью, а их литературная деятельность составляла в известном смысле целостную картину плотно при мыкавших друг к другу, близких, родственных эстетических воззрений и оценок, то критические отклики второй половины 1970—1980-х годов не дают представления о едином литературно-критическом контексте, об «общем знаменателе» разноголосых авторских концепций. Это прежде всего время ярких литературно-критических индивидуальностей, стремившихся не растерять свое «я» в сгущавшейся атмосфере социально-политического безвременья и застоя. 21 января 1972 г. после большого перерыва литературная критика вновь привлекла к себе внимание ЦК КПСС: было опубликовано постановление «О литературно-художественной критике». Как любое другое партийное постановление, и это требовалось изучать, пропагандировать и воплощать в жизнь. Тем не менее, постановление соответствовало традиционному шаблонному тексту «о состоянии и задачах». Как обычно, речь здесь шла о недостатках литературной критики, которая «примиренчески» относится «к идейному и художественному браку», отличается субъективизмом и групповыми пристрастиями. Критика была обвинена в недостаточной активности на пути утверждения идеалов гуманизма и в противостоянии буржуазной культуре. Причины виделись в недостатках кадров и отсутствии научных разработок в области истории и теории литературной критики. Обтекаемость формулировок, полное отсутствие конкретных примеров и имен, рекомендации «повысить», «улучшить», «направить внимание» — все это было в духе времени. Результатом постановления явилось издание критико-библиографического журнала «Литературное обозрение» (с 1973 г.), появление многочисленных сборников и целых журнальных номеров, посвященных литературной критике. Внешнему наблюдателю может сегодня показаться, что литературная критика заняла, наконец, подобающее ей место. Однако состояние литературной критики в 1970 — начале 1980-х годов было бесперспективным. Мощная ветвь литературной критики была представлена официозом, обслуживающим писательский генералитет, определяющим идейный пафос советской литературы «на современном этапе» и достаточно равнодушным при этом к судьбам писателей и их сочинений. Литературно-критическому официозу противостояла критика, вобравшая в себя оперативные отклики на новые книги, оценки текущей литературной ситуации, пропаганду той или иной творческой индивидуальности. Среди таких критиков 1970—80-х годов следует назвать Е.Сидорова, Ю.Суровцева, Ю.Кузьменко. Другие авторы старались пользоваться любыми возможностями, чтобы донести до читателя свои размышления о поэте, чье творчество мало кто брался осмысливать публично, — о В. Высоцком, о публицистике В. Шукшина, о прозе К. Воробьева и В. Семина, о драматургии А. Вампилова. И хотя некоторые пассажи статей были явно закамуфлированы под типовые суждения о советской гражданственности и патриотизме, они запоминались читателю. К числу таких критиков можно отнести Л. Лавлинского, В. Ковского, С. Лесневского. В целом же критика определила свою задачу как «поступательное движение общества к коммунизму», а потому самым распространенным жанром стал жанр хвалебной рецензии. Избыточная восторженность критиков создавала ложную шкалу ценностей, переставала ориентировать и интересовать читателя. Литературные нравы 1970 — начала 1980-х годов отличались властной жестокостью по отношению к инакомыслящим писателям. В 1970-е годы вышли из Союза писателей или были исключены из него В.Максимов, В.Войнович, Г.Владимов, Л.Чуковская, участники литературной группы «Метрополь» и другие известные литераторы. Некоторые из них были вынуждены эмигрировать, кто-то продолжал работать на Родине, не имея шансов быть напечатанным. В этих услови ях особое значение приобретала честная литература и честная критика. Речь идет о талантливых литераторах, которые в своих сочинениях находили возможность правдиво и искренно рассуждать о художественном тексте и породившей его реальности. Многие литературно-критические произведения, содержавшие размышления о прозаических, поэтических или драматургических сочинениях, выходили далеко за их пределы и, усиливая публицистическое начало, давали читателю возможность думать о противостоянии человека и власти, о судьбе маргинальных людей, о проблемах экологии и политики, о семейных корнях и нравственных устоях жизни.
29. Литературно-критические взгляды В. В. Кожинова (1930-2001 гг.) – литературовед и критик. В 1960-е писал о Шукшине, А. Битове, В. Астафьеве. В 1970-е годы явился первооткрывателем так называемой «тихой лирики» - поэтического творчества Н. Рубцова, А. Жигулина, Н. Тряпкина, А. Прасолова. Метод полемического заострения, свойственный статьям Кожинова, нередко приводил к неожиданным для читателя выводам. Приверженность Кожинова к «крестьянской» поэзии не позволила ему увидеть глубокий поэтический смысл в лирике Тарковского и Бродского. В отдельных работах Кожинов намеренно отказывался от принципа рассмотрения художественного произведения в контексте исторического сознания. Кожинов был критиком пристрастным. В некоторых статьях был излишне авторитарен и не предлагал читателю усомниться в справедливости сказанного. Глубокое и профессиональное обоснование нашла в статьях Кожинова «почвенническая» идеология, выражающаяся в стремлении обрести критерии национальной самоидентификации. В 1970-е годы появился ряд книг, изданных в серии ЖЗЛ, авторы которых не скрывали, что их творческой задачей является переоценка сложившихся в истории литературных репутаций. («Островский» Лобанова, «Гончаров» Лощица, «Державин» Михайлова). Общим для этих книг было стремление реабилитировать национальную самобытность русской литературы и показать, что пафос критицизма в отношении чиновничье-крепостнической России был не единственным и далеко не главным. В контексте подобных рассуждений оказалась и статья Кожинова «Русская литература и термин «критический реализм», где автор предлагал отказаться от этого понятия как сужающего сущностную основу рус.литры 19 века. Он полагал, что логичнее было бы говорить не о критическом, а о ренессанском реализме, в основе которого лежит понимание единства нации, личности и государства. Данной мысли противостояли исследователи литературы, принадлежавших другому поколению и разделяющих марксистко-ленинские взгляды. Кожинов, а вместе с ним и М. Лобанов, Ю. Лощиц, мыслил категориями русской национальной жизни, сквозь их призму преломляя опыт 20 столетия. Кожинов наряду с другими критиками видел смысл истории в обретении национального единства, в поисках тех ценностей, которые способны не разъединить общество по классовому признаку, но, напротив, сплотить его в органике национальной жизни. Статья Кожинова «И назовет меня всяк сущий в ней язык…» имела подзаголовок «Заметки о своеобразии русской литературы». В центре статьи, посвященной 160-летию со дня рождения Достоевского, была его знаменитая «Речь о Пушкине» 1880 года – произведение, в котором ярко сказались почвеннические воззрения писателя. Статья была направлена на развитие мысли Достоевского о всечеловечности как о сущностной основе русского национального самосознания, и как следствие, о коренном качестве русской литературы. Всечеловечность русских как способность не только жить и развиваться вместе с другими народами, но и не чувствовать чуждости к ним. Отталкиваясь от мысли Достоевского, Кожинов утверждает, что вселенская миссия России, возложенная на нее провидением, состоит в том, чтобы быть совестным судом и самой себя, и других народов. Нужно сказать, что все исторические экскурсы Кожинова носят спорный характер. Когда он говорит, что еще в древней своей истории русские жили с другими народами, то забывает, что как таковых тогда не было: нация сформировалась позже. Кожинов смело и последовательно отстаивал русскую идею, прямо говорил о литературе как национальном явлении, отрицая советский интернационализм, идеологию. Кожинов стремился противопоставить классовому подходу, прочерчивающему границы внутри одного народа, национальное, утверждающее общие ценности, созданные русской цивилизацией за многие века своего существования.
30. Мировоззренческое и творческое размежевание в литературе и критике после 1985 г. Литературно-критические позиции журналов: «Наш современник», «Молодая гвардия», «Новый мир», «Знамя», «Огонек». В 1970-1980 гг. место наиболее значимого, интересного и созвучного своему десятилетию издания занял «Наш современник» (под руководством Викулова с 1968 по 1989 г.). Близки к нему были возглавляемый Алексеевым с 1968 по 1990 г. журнал «Москва» и «Молодая гвардия», который редактировал Иванов. Идейную суть этого направления составляли попытки русской национальной самоидентификации, попытки воспоминания о русской идее через десятилетия национального забвения. Вокруг «Нашего современника» собрались такие критики, как В. Кожинов, Лобанов, В.Чалмаев. Обращаясь к русской истории, общественной мысли журнал пытался выявить специфику русского взгляда на мир, отражающуюся в литературе. Начало нового литературного развития условно можно отнести к 1985-1986 гг. Эти два года как бы закрывали последний исторический период и начинали новейший. Именно тогда были опубликованы три произведения, которые оказались в центре литературно-критического сознания: «Пожар» Распутина, «Печальный детектив» Астафьева, «Плаха» Айтматова. Если политическая ситуация в стране переменилась в 1985 г., то литературная ситуация становится принципиально иной с 1987 г. С этого времени и до 1992 г. страницы толстых литературно-художественных журналов заполняются произведениями «возвращенной» или «задержанной» литературы. В связи с этим резко возростает читательский спрос на «толстые» журналы, начинается журнальный бум. Многие писатели, недавно являвшиеся кумирами публики, имевшие большую и всегда положительную рецензионную прессу, утрачивают свой прежний статус, не выдержав творческой конкуренции с М. Булгаковым, Е.Замятиным, В.Набоковым, Б.Пастернаком, И.Шмелевым, Б.Зайцевым. Эта обстановка актуализировала литературную критику в самом напряженном и горячем ее выражении. Литераторы, еще недавно объ единенные противостоянием политическому застою и литературной бездарности, резко размежевались. Произошедшая перегруппировка литературных сил из недавних единомышленников сделала оппонентов, со временем оказавшихся даже в разных писательских союзах. В усложнившемся литературном процессе стремился разобраться Сергей Иванович Чупринин. Свою литературно-критическую деятельность он начал в 1980-е годы и стал известен как автор годовых литературных обзоров. Перу Чупринина принадлежит книга о современных литературных критиках. В этой этапной работе автор справедливо подчеркнул роль литературно-критической индивидуальности в развитии литературы. Портреты М.Щеглова и А.Макарова соседствуют здесь с портретами В.Кардина, В.Кожинова, Л. Аннинского, А. Бочарова. Книга «Настающее настоящее: Три взгляда на современную литературную смуту» (М., 1989) стала результатом раздумий критика о ли тературной жизни новой эпохи. В этой и других работах Чупринин утверждает, что новая литературная ситуация постоянно испытывает взаимопроникновение двух векторов: литература бедна, а литературная жизнь богата. Чупринин стремился объяснить специфику противостояния разных литературных групп: кто против кого и почему выступает на страницах газет и журналов. Критик спорил с теми авторами, которые видели главные конфликты времени в противостоянии сталинистов и антисталинистов, людей культуры и «детей Шарикова», честных и бессовестных, талантливых и бездарных. Ни одна из этих оппозиций, по мнению Чупринина, не отражала особенностей литературного процесса на рубеже 1980—1990-х годов, поскольку каждый из «лагерей» включал в себя разные политические, психологические и творческие типажи (Книга «Критика — это критики: Проблемы и портреты»). Чупринин справедливо отмечал, что «застойные» годы оказались комфортнее для литературы, чем новая эпоха гласности и свободы слова. Это связано с усилением общественного интереса к СМИ, ставшими более притягательными для большинства, чем художественная литература. Чупринин приходит к выводу, что литература должна звать не к консолидации на основе ненависти к «инородцам», а к сотрудничеству людей, думающих по-разному. Именно такой подход удается осуществлять Чупринину на посту редактора журнала «Знамя» (с 1994 г.). Поляризация взглядов в обществе отразилась и в журнальной борьбе. Интересно, что поистине бойцовским духом оказался пропитан не литературный, а публицистический журнал «Огонек», главным редактором которого являлся В. Коротич. В русле «огоньковской» эстетики, разоблачавшей последствия сталинизма и застоя в литературном деле, оформилась позиция журналов «Знамя» (редактор Г. Бакланов) и «Октябрь» (редактор А.Ананьев). Другую позицию, связанную с пропагандой русской патриотической идеи и патриархальной старины, заняли журналы «Молодая гвардия» (редактор А.Иванов), «Наш современнию) (редактор С. Куняев) и «Москва» (редактор М.Алексеев). Публикации в этих журналах дали импульс многим дискуссиям и спорам, аргументами в которых служили оскорбительные аттестации оппонентов и передергивание цитат из статей противника. Эти споры многие критики определили как очередное противостояние «западников» и «славянофилов», называвших друг друга «русофобами» и «русофилами». В идеалах так называемых русофилов многое импонировало: они славили русскую старину, культивировали роль семьи и дома в обществе, призывали к восстановлению в своих правах христианской морали. Во многом полемический дух конца 1980-х годов перекочевал в литературно-критические сборники тех лет. Так, например, книга «Неоконченные споры», выпущенная издательством «Молодая гвар дия» в 1990 г., вышла под рубрикой «Литературная полемика».
18 Лт Крит прощесс и 1 съезд союза писателей. Многообразие литературной жизни 1920-х годов, плюрализм идейно-эстетических установок, деятельность многочисленных школ и направлений оборачивается своей противоположностью в новых общественно-литературных обстоятельствах. Если в 1920-е годы литературную ситуацию формировала и определяла именно литературная критика, то, начиная с 1929 г., литературная жизнь, как и жизнь в стране в целом, протекала в жестких тисках сталинской идеологии. С укоренением и ожесточением тоталитаризма литература постоянно оказывалась в зоне пристального внимания партийного руководства. В роли литературных критиков выступали такие видные деятели большевизма, как Троцкий, Луначарский, Бухарин, но их литературно- критические оценки в 1920-е годы не носили характера единственно возможных, как это произойдет в 1930—50-е годы со сталинскими литературными суждениями. Создание и внедрение концепции социалистического реализма, приведшего к унификации нашей культуры, осуществлялось одновременно с другими кампаниями, которые были призваны ознаменовать завоевания социализма. Уже в конце 1920-х годов начались поиски термина, способного обозначить то большое и единое, что должно было стать общей для всех советских литераторов творческой платформой. До сих пор неизвестно, кто первым предложил сколь неубедительное по словосочетанию и столь удачное по долгожительству понятие «социалистический реализм». Однако именно этот термин и вложенные в него идеи определили на долгие годы судьбы отечественной словесности, давая литературным критикам право то распространять его на все произведения, произросшие на советской почве, — вплоть до романа М.Булгакова «Мастер и Маргарита», то отторгать сочинителей, не сумевших вписаться в строгие каноны социалистического реализма. Вернувшийся из эмиграции по настоянию Сталина М. Горький сумел выполнить социальную функцию, возложенную на него вождем, и вместе с целой группой разработчиков, среди которых преимущественное место занимали рапповцы, помог продумать до мелочей процесс «воссоединения» советских писателей, входивших в разные группы и объединения. Так был задуман и осуществлен план создания Союза советских писателей. Следует подчеркнуть, что Союз создавался не вопреки, а в соответствии с чаяниями многих и многих советских литераторов. Большинство литературных групп было близко к самороспуску, прошла волна проработок Е. Замятина, Б. Пильняка, М. Булгакова, были сняты с редакторских постов виднейшие литературные критики эпохи — А. Воронский и В. Полонский. Рапповские издания (в 1931 г. появился еще один журнал — «РАПП») потоком печатают статьи с такими названиями: «Не все то левое, что кричит», «Беспризорные», «Букет крысиной любви», «Классовый враг в литературе». Естественно, такую ситуацию писатели оценивали как проявление несвободы и стремились избавиться от насильственной опеки РАПП.Достаточно прочитать фельетон И.Ильфа и Е.Петрова «Отдайте ему курсив» (1932), чтобы представить, почему многие советские писатели восторженно отнеслись к идее Союза. 23 апреля 1932 г. было принято постановление ЦК ВКП(б) «О перестройке литературно-художественных организаций». Этим постановлением распускались все существующие организации, и создавался Союз советских писателей. В писательской среде отношение к постановлению было самым восторженным, будущие члены Союза еще не догадывались, что вместо РАПП приходит литературная организация небывалой мощности и неслыханных нивелирующих возможностей. Съезд советских писателей должен был состояться очень скоро, но по семейным обстоятельствам Горького это событие было отложено. Первый съезд советских писателей открылся 17 августа 1934 г. и продолжался две недели. Съезд проходил как большой всесоюзный праздник, главным героем которого стал М. Горький. Стол президиума возвышался на фоне огромного горьковского портрета, М. Горький ткрыл съезд, сделал на нем доклад «О социалистическом реализме», выступал с краткими резюме, заключал работу съезда. Праздничная атмосфера, царившая на съезде, была подкреплена многочисленными выступлениями писателей,имена которых еще сравнительно недавно вызывали однозначно негативную оценку. С яркими речами выступили И. Эренбург и В. Шкловский, К. Чуковский и Л. Леонов, Л. Сейфуллина и С. Кирсанов. Общие чувства выразил Б. Пастернак: «Двенадцать дней я из-за стола президиума вместе с моими товарищами вел со всеми вами безмолвный разговор. Мы обменивались взглядами и слезами растроганности, объяснялись знаками и перекидывались цветами. Двенадцать дней объединяло нас ошеломляющее счастье того факта, что этот высокийпоэтический язык сам собою рождается в беседе с нашей современностью»1. Пафос восторга прерывался, когда речь заходила о литературной критике. Писатели сетовали на то, что у критиков есть красная и черная доска и писательские репутации нередко зависят от критического своеволия: «Нельзя допускать, чтобы литературный разбор произведения автора тотчас же влиял на его социальное положение» (И. Эренбург). Речь шла о полном и безнадежном отсутствии серьезной критики, о сохранившихся в критике рапповских замашках. Доклад Горького и содоклады о мировой литературе, о драматургии, о прозе, о детской литературе носили констатирующий характер. Перелом в официально-торжественном течении съезда наступил после доклада Н.Бухарина, который говорил о необходимости пересмотреть литературные репутации, в связи с чем в качестве лидера новой поэтической эпохи был назван Пастернак. Доклад Бухарина носил неожиданный, а потому взрывной характер. В процессе обсуждения доклада участники съезда продемонстрировали и различие во взглядах на историю и будущее советской литературы, и разность темпераментов. Острые полемические выступления сменяли друг друга, всеобщее успокоение и ощущение причастности к единому союзу на время исчезли. Но возбуждение в зале довольно скоро прошло, поскольку все понимали, к какому значительному и торжественному финалу приближается съезд. Итоговые слова, прозвучавшие на съезде и принадлежавшие Горькому, определили литературную жизнь страны на несколько десятилетий: «В чем вижу я победу большевизма на съезде писателей? В том, что те из них, которые считались беспартийными, «колеблющимися», признали — с искренностью, в полноте которой я не смею сомневаться, — признали большевизм единственной, боевой руководящей идеей в творчестве, в живописи словом».
20 Лит критич горького2 сентября 1934 г. состоялся Первый пленум правления Союза советских писателей, избранного на Всесоюзном съезде. Председателем правления Союза стал М.Горький. Вплоть до кончины писателя в 1936 г. литературная жизнь в стране проходила под знаком М. Горького, который сделал исключительно много для укоренения пролетарской идеологии в литературе, для повышения авторитета советской литературы в мире. Еще до окончательного переезда в Москву М. Горький становится инициатором издания и редактором журнала «Наши достижения», ежегодников «Год XVI», «Год XVII» и т. д. (год от начала революции), масштабных изданий «История фабрик и заводов», «История гражданской войны» — с привлечением большого количества авторов, не имевших отношения к писательской профессии. М. Горький издает и журнал «Литературная учеба», призванный вести элементарные консультации для новоявленных писателей. Поскольку М. Горький придавал важное значение детской литературе, в параллель с уже существующими детскими журналами «Еж», «Чиж», «Мурзилка», «Пионер», «Дружные ребята», «Костер», выходит и журнал «Детская литература», где печатаются литературно-критические статьи, возникают дискуссии о книгах А. Гайдара, Л. Пантелеева, Б.Житкова,С. Маршака, К.Чуковского. Осознав себя организатором и вдохновителем новой литературной политики, М.Горький активно участвует и в литературно-критическом процессе. В конце 1920-х годов горьковские статьи посвящены исследованию собственного писательского опыта: «Рабкорам Правды», «Заметки читателя», «О том, как я учился писать» и др. В 1930-е годы М. Горький размышляет о специфике литературного дела («О литературе», «О литературе и прочем», «О прозе», «О языке», «О пьесах »), только что открытом художественном методе пролетарской литературы («О художественном методе советской литературы», «О союзе писателей», «О подготовке к съезду») и, наконец, подчеркивает связь культурного строительства с ожесточением классовой борьбы («С кем вы, мастера культуры?», «Об анекдотах и еще кое о чем»). . Восторженно следит М. Горький за тем новым, что открывается ему в советской стране. Абсолютно уверенный в том, что на строительстве Беломоро-Балтийского канала происходит социалистическая «перековка» вчерашних воров и бандитов, М.Горький организует многочисленный писательский десант, создавший под редакцией писателя-гуманиста огромный фолиант — книгу о Беломоро-Балтийском канале, в которой воспевался труд доблестных сотрудников ГПУ (Главного политического управления, впоследствии известного как НКВД, МГБ, КГБ), перевоспитывающих «каналармейцев». М. Горький, вероятно, не догадывался о том, с какой силой раскручивается машина по подавлению инакомыслия в советской стране. В музее Горького (в Москве) хранятся единственные, выпущенные для Горького, газетные номера, в которых материалы о политических процессах, вовсю полыхавших в стране, заменялись нейтральными журналистскими сообщениями об очередных успехах в промышленности. Между тем всемерная поддержка, которую оказывал М. Горький Сталину, была связана не только с тем, что М.Горького оградили от реальной жизни в Москве и в стране. Дело в том, что М. Горький верил в необходимость радикального усовершенствования человека. М. Горький не раз говорил и писал о том, что не испытывает жалости к страданию, и ему казалось, что государство, возведенное в России, сможет растить людей, не обремененных комплексами сочувствия и душевной маеты. М. Горький публично раскаивался в том, что в 1918—21 годах помогал интеллигенции не умереть с голоду. Ему нравилось чувствовать себя советским человеком, причастным к великим и небывалым свершениям. Вот почему он находил высокопарные слова, характеризуя Сталина и считая его «мощной фигурой». Вероятно, не всё в словах и поступках Сталина и его сподвижников устраивало Горького, однако в дошедших до нас эпистолярных и публицистических признаниях отрицательные оценки деятельности партии и государственных структур не представлены. Итак, после объединения писателей в единый Союз, после сплочения их вокруг общей эстетической методологии, начинается литературная эпоха, при которой писатели хорошо осознавали, что должны подчиняться некой программе творческого и человеческого поведения. Жесткие рамки писательской жизни регламентировались путевкамив Дома творчества, квартирами в престижных писательских домах, внеочередными публикациями в крупных изданиях и издательствах, литературными премиями, продвижением по служебной лестнице в писательских организациях и — главное — доверием, доверием партии и правительства. Не войти в Союз или выйти из него, быть исключенным из Союза писателей — означало лишиться права публиковать свои произведения. Литературно-писательская иерархия воздвигалась по образцу иерархии партийно-правительственной. Что такое социалистический реализм, знали теоретики литературы и литературные критики, создавшие огромное количество работ на эту тему. Когда же спросили Сталина, в чем суть социалистического реализма, он ответил: «Пишите правду, это и будет социалистический реализм». Такими лаконичными и безапелляционными формулировками отличались наиболее известные литературно-критические суждения Сталина: «Эта штука сильнее чем «Фауст» Гете (любовь побеждает смерть)» — о сказке Горького «Девушка и смерть», «Маяковский был и остается лучшим, талантливейшим поэтом нашей советской эпохи». Сталин не раз встречался с писателями, давая руководящие указания и оценивая новинки литературы, он насыщал свою речь цитатами и образами из мировой классики. Сталин в роли литературоведа и критика берет на себя функции литературного суда в последней инстанции. С 1930-х годов намечается и процесс канонизации ленинских литературных идей.
3. Одно из главнейших направлений русской литературной критики конца XIX в. — народническая критика — истоками своими уходит в «реальную» критику 1860-х годов, но принимает новый оттенок. Главная особенность ее заключается в устойчивой симпатии к социальным тенденциям литературы, затрагивающим по преимуществу интересы низшего сословия, мужика, в первую очередь. Влиятельнейшим критиком народнической ориентации в рассматриваемый период оставался Николай Константинович Михайловский. Его литературно-критическая концепция сочетала элементы научности с злободневной публицистикой, что обеспечивало ему огромную популярность, достигшую своего апогея в 1880—90-е годы. В статьях рубежа веков Михайловский продолжает традицию критиков-шестидесятников, выделявших в литературе в первую очередь нравственно-идеологический и общественно-политический аспекты. В 1900 г. он официально возглавил журнал «Русское богатство» (неофициально он стал его редактором с 1892 г.), который был традиционно народническим изданием. Наибольший интерес в выступлениях критика этой поры представляют собой статьи-рецензии о новом поколении русских писателей.Статья Михайловского — важный документ, зафиксировавший историю взаимоотношений двух направлений в русской литературе на рубеже веков. Выступление Михайловского «Еще раз о г-не Максиме Горьком и его героях» (1898) стало ярким примером непосредственного влияния критика на писателя. Не случайно из последующих изданий своих ранних рассказов М. Горький сознательно исключил те места, которые Михайловский характеризовал как художественно неоправданные. Доброжелательно отнесся Михайловский к творчеству Л. Н. Андреева в статье ««Рассказы» Леонида Андреева: страх жизни и страх смерти» (1900). Одним из критиков народнической ориентации был Михаил Алексеевич Протопопов(1848—1915), авторитетный сотрудник«Дела», «Северного вестника», «Отечественных записок», «Слова»,«Русской мысли», «Русского богатства». В отличие от многих литераторовтого времени, в силу материальных обстоятельств вынужденно сотрудничавших в том или ином издании, он стремился не изменять своим принципам и эстетическим установкам, порой сознательно идя на разрыв с редакцией определенного печатного органа из идейных соображений. Для человека, жившего только литературным трудом, подобный поступок всегда требовал большого нравственного мужества. В 1877 г. Протопопов дебютировал в «Отечественных записках» программной статьей «Литературная злоба дня», в которой сформулировал задачи, стоящие перед литературной критикой. Но затем его работа в журнале оказалась сведенной в сущности к труду штатного рецензента, потому что лицо «Отечественных записок» в критическом отделе того времени определяли Михайловский и Скабичевский. Параллельно Протопопов выступает с ежедневными обзорами «Меж газет и журналов» и еженедельными фельетонами «Русская журналистика» в газете «Русская правда», где бескомпромиссностью и остроумием своих суждений о литературе и журналистике очень скоро завоевывает читательские симпатии. В начале 80-х годов его уже охотно приглашают в журналы «Слово», «Русское богатство», «Устои», «Дело», полностью ориентированные на народнические позиции. Трудным оказался для критика конец 1890 — начало 1900-х годов, когда он практически уходит из большой журналистики, сосредоточившись лишь на рецензиях и фельетонах по самым разным вопросам литературной жизни. Критик делал особый акцент на нравственно-воспитательном воздействии искусства и считал, что понятие прекрасного представляет собой идеал истины и добра, которые должны стать объективными критериями при оценке произведений изящной словесности. Леонид Егорович Оболенский(1845—1906), возглавлявший на протяжении 1883—1891 гг. журнал «Русское богатство», основную задачу критики видел в попытке осмысления морально-гражданской личности писателя, наиболее отчетливо выраженной в его словесно-художественных произведениях. Оболенский был убежден, что каждый литератор творит не какие-то «мертвые вещи», а пытается воссоздать читательские чувства и эмоции. Об этом критик говорил в своих программных выступлениях разных лет: «Физиологическое объяснение чувства красоты» (1878), «Искусство и тенденциозность. Опыт научной постановки критики» (1883), «Основы научной теории искусства и критики» (1895). Редактор и ведущий критик журнала «Русская мысль» Виктор Александрович Гольцев(1850—1906), пытавшийся защитить литературно-эстетическое наследие 60-х годов, прямо заявлял о необходимостисоздания такой эстетической теории, «в основу которой леглибы твердые психологические данные». Задачу искусства он видел в воспроизведении в живом конкретном образе движения человеческой души при свете общественного и личного идеала. Предпочитая сознательное служение определенной идее, он вместе с тем признавал творчество бессознательным и подчеркивал неординарность художественных дарований. В работах Гольцева, частично вошедших в книги «Литературные очерки» (1895), «О художниках и критиках» (1899), «Об искусстве. Критические заметки» (1890), в статьях, посвященных творчеству Ап. Григорьева, Страхова, Чехова, Короленко и др., уже заметно заявляет о себе субъективный психологизм, столь явственно обозначившийся в литературно-критических и эстетических построениях представителей «новой критики», о которых пойдет речь ниже. Александр Михайлович Скабичевский(1838—1910) в статье «Чем отличается направление в искусстве от партийности» (1891) настойчиво подчеркивал, что партийность 1860-х годов оказалась в искусстве бесплодной, потому что она в своих устремлениях ограничивалась только отрицанием. Безусловно, в 1890-е годы Скабичевский вносит значительные коррективы в свои прежние литературно-критические и эстетические позиции, переключившись на историко-литературные разыскания и отказавшись от свойственной ему в 1860—1870-х годах острой полемической борьбы. Однако, пытаясь подвести итоги уходящего века в области отечественной литературы в статье «Больные герои больной литературы» (1897), он ностальгически вспоминает об утрате новым поколением прежних высоких и мужественных идеалов, носителями которых выступали Рудин, Бельтов, Базаров, Лопухов, Рахметов, Райский.
Луначарский Активную роль в становлении марксистской литературной критики и эстетики сыграл Анатолий Васильевич Луначарский (1875—1933). Последовательное изложение взглядов Луначарского на искусство в начальный период его творчества нашло отражение в работе «Основы позитивной эстетики» (1904), где критик, считая недостаточной социальную трактовку проблем творчества, пытается прибегнуть к помощи позитивистской философии, сводившей все богатство человеческой природы к биологическим проявлениям организма. В ряде статей, опубликованных на страницах журналов «Образование », «Вопросы философии и психологии», газеты «Правда», Луначарский выступает против идеалистического и религиозно-философского направлений в русской философии. Даже его оппонентами оцененные как талантливо и страстно написанные, эти работы составили книгу «Этюды критические и полемические» (1905), где разрабатывалась идея биологической обусловленности художественной деятельности и эстетического восприятия. В сборник «Отклики жизни» (1906) Луначарский включил статьи, напечатанные в 1905—1906 гг. Критик постоянно стремился связывать литературный анализ с революционной борьбой. Об этом свидетельствуют названия его работ, вошедших в указанные книги и напечатанных на страницах различных периодических изданий в разные годы: «Жизнь и литература» (1905), «Марксизм и эстетика: Диалог об искусстве» (1905), «Искусство и революция » (1906), «Задачи социал-демократического художественного творчества» (1907), «Социализм и искусство» (1908), «Еще о театре и социализме» (1908), «Социальная лирика в современной Франции» (1911), «Письма о пролетарской литературе» (1914), «Социальная драма » (1914), «Поэзия и война» (1915) и др. Критик размышлял о новом герое, о новой концепции личности, подчеркивая при этом: «Конечно, художник должен свободно избрать себе задачу. Но дело критика указывать назревающие задачи. Быть может, это облегчит художнику выбор. Осветить все углы современности светом беспощадной критики, но не критики отчаянного отщепенца, а критики сознательного врага старого мира во имя любимого нового. Дать яркое изображение пролетарской борьбы, а также борьбы предшественников пролетариата <...>. Раскрыть железную цельность новой души, души борца, ее беззаветную смелость, ее основную веселость, спокойствие... и столь многое другое, милое, трогательное и возвышенно-трагическое в этой душе»1. Не случайно в центре внимания критика оказывается творчество Чехова, М. Горького, Вересаева, Куприна,
с 1917 по 1929 г. Луначарский являлся Народным комиссаром просвещения, в функции которого входило курирование всех областей искусства, в том числе, литературы. Блестящий знаток истории, философии, театра, живописи, Луначарский долго выбирал свой собственный путь в эстетике и литературной критике. Он метался между разными философскими течениями и политическими партиями, но в конце концов примкнул к большевикам,которым служил верой и правдой до конца жизни. После эмиграции Луначарский возвратился в Россию в мае 1917 г. и сразу стал самым популярным большевистским оратором. Обладая даром незаурядного импровизатора и оратора, Луначарский в первые послеоктябрьские годы постоянно выступает слекциями, темы которых были обширны и многогранны. Великолепный стилист и полемист, Луначарский собирал на свои выступления полные залы своих поклонников. Его литературная позиция была несколько шире, чем того требовал наркомовский пост. Луначарский охотно печатался в пролеткультовских изданиях, благосклонно относился к футуристам и, вопреки многократным настояниям Ленина, поддерживал всевозможные новации в области культуры. При деятельном участии Луначарского выходили первые советские издания русских классиков, творчество которых он знал великолепно и, по свидетельствам современников, цитировал страницами Некрасова и Л.Толстого. Понимая размеры опасности, нависшей над классической литературой, Луначарский сделал выводы и, популяризируя «писателей прошлого», подвергал их некоторому революционному перекрашиванию. Он зачислил в число «своих», нужных новой эпохе, Пушкина, Салтыкова-Щедрина, писателей-народников. Он писал о «Лермонтове-революционере», о том, «Что вечно в Гоголе», и даже объяснил, «Чем может быть А. П. Чехов для нас». В литературно-критических работах, касающихсясовременности,Луначарский показывалмолодому читателю, сколь талантлив Блок, как замечателен Маяковский и каковы притягательные черты пролетарской литературы. Широта человеческой натуры Луначарского позволила на протяжении более десяти лет сосуществовать в литературе самым разным течениям и группам. В литературно-критических работах 1920-х годов Луначарский доказывал необходимость изучения формы литературного произведения («Марксизм и литература», 1923), исследовал влияниепатологических факторов,определяющих жизнь и творчество писателя («Социологические и патологические факторы в истории искусства », 1929), призывал государственные и партийные органы не вмешиваться в литературный процесс. На Первом Всесоюзном съезде пролетарских писателей в мае 1928 г. Луначарский выступил с докладом, текст которого известен под названием «Тезисы о задачах марксистской критики». В этой работе Луначарский показывал свою приверженность социологической критике, однако специально подчеркивал, что критик, адресуясь к писателю и читателю, не должен быть глухим к художественной стороне произведения. Напечатанные одновременно в «Новом мире» и в рапповском журнале «На литературном посту», «Тезисы» Луначарского впрямую были адресованы раппов- цам и характеризовали стиль их литературной критики. Луначарский писал о том, что «полемика вещь полезная» и что критик-марксист должен быть темпераментным. Вместе с тем, считал Луначарский, «гнев — дурной советчик», а потому дискуссии не должны быть злобными. Имея в виду свой собственный опыт, Луначарский предлагал вместо злобы и негодования использовать «разящую стрелу смеха». В 1929 г. Луначарский был снят с поста наркома. Проработав недолгое время директором Пушкинского Дома, Луначарский вернулся к литературной работе и тщательно готовился к выступлению на Первом съезде советских писателей, где должен был прозвучать его доклад по драматургии. Но вмешалась серьезнаяболезнь, и Луначарский уезжает лечиться за границу. После этого высокопоставленные друзья Луначарского «выхлопатывают» ему должность советского полпреда в Испании. Выучив седьмой по счету (испанский) язык, Луначарский направляется к месту новой службы, но во время поездки, во Франции, умирает. Прах бывшего наркома был захоронен у Кремлевской стены в Москве, а газета «Правда» напечатала статью об ошибках товарища Луначарского. Рапповцы нередко упоминали имя Луначарского в негативных контекстах, но последовательного развенчания литературной деятельности наркома они себе не позволяли.
9.В историю отечественной словесности Меньшиков вошел как яркий литературный критик и полемист, чьи работы отличаются нравственно-философской глубиной, острой наблюдательностью и независимостью суждений. Свои литературно-эстетические взгляды Меньшиков изложил в ряде статей, составивших сборник «Критические очерки», в котором он сформулировал свою нравственную позицию, во многом близкую этике Л. Толстого. Меньшиков солидарен с Толстым в том, что «жизнь должна сделаться проще, внешность ее — беднее, внутреннее содержание — богаче. Человеку пора “опомниться, остановиться”, возвратиться к самому себе, духовный капитал, выбрасываемый теперь с такою расточительностью наружу, на развитие комфорта, должен оставаться дома и совершать необходимую великую внутреннюю работу, цивилизовать человеческую душу. В самом деле, душа человека, кажется, последний предмет забот современного общества». Для Меньшикова, как и для Толстого, настоящее искусство должно способствовать духовному и нравственному совершенствованию людей, оздоровлению жизни и общества. К этому же должна стремиться и литературная критика. В статье «Сбились с дороги», посвященной творчеству Л. Толстого, Меньшиков с горечью говорит о бессодержательности, праздности современной критической мысли, забывшей о том, что ее задача «довершить культуру русскую, довести национальность нашу до предела законченности поэтической, до красоты. А в красоте и истина, и добро, и все божественное, что нам доступно». В др. своей статье «Литературная хворь» Меньшиков, говоря о возникновении в к. XIX в. множества художественных и иных течений, отмечает: «Появились декаденты, символисты, мистики, порнографы, эстеты, маги, визионеры, пессимисты — множество мелких школок, несомненно психопатического характера… Общая черта всех этих болезненных оттенков — противоестественность, отрицание жизни, извращение природы». Вслед за Толстым Меньшиков видит главный порок декадентства в отсутствии нравственно-религиозного сознания, искренней веры в Бога. Он считает декадентов шарлатанами, которые «в течение очень долгого времени продолжают морочить публику. В статье «Литературная хворь» Меньшиков подробно останавливается на таком феномене, как пессимизм, подчеркивая, что на его почве «выросли, в сущности, все литературные хвори и самая крупная из них, которую можно назвать иронической школой, аналитической, обличительной». Пессимизм Меньшиков причисляет к одной из разновидностей декаданса, который искажает не только идеал, но и действительность, достоверное ее изображение. Размышляя о вреде обличительной литературы, Меньшиков, как Толстой и Достоевский, утверждает, что безнравственность и пошлость, которые изображаются в искусстве, лишь увеличивают безнравственность и пошлость в жизни. Меньшиков был убежден, что в подлинном искусстве объектом изображения должно быть достойное. Духовное и культурное возрождение общества, по Меньшикову, невозможно вне нравственного начала, вне работы совести. Концепция «Работы совести» является доминирующей в эстетике Меньшикова, в его представлении о роли и назначении культуры, искусства, литературы и науки. Для того чтобы произошло духовное и нравственное возрождение России, необходимо, чтобы в любом человеке при любой его деятельности (особенно в художнике) должна происходить работа совести. Совесть как духовное понятие представляет собой созидательную силу, которая способна противостоять нравственному хаосу и энтропии.
28.Проблемно-тематические предпочтения критиков 70—80-х гг.: преимущественное внимание к методологии, общим и теоретическим проблемам у одних; стремление сочетать эти проблемы с более детальным анализом у других; сосредоточенность на анализе произведений того или иного литературного рода у третьих. Различная методологическая основательность и глубина анализа у критиков, даже близких по интересам и направлениям. Методологические ориентации 70-х — первой половины 80-х гг. Официальная линия руководства Союза писателей — приятие в целом сложившегося положения, методологический «эмпиризм». Рассмотрение в одном ряду подлинных художников и писателей-иллюстративис-тов, иногда предпочтение последних (В. Озеров, А. Овчаренко, И. Козлов, В. Чалмаев и др.). Более последовательное предпочтение талантливых писателей и поэтов в работах Е. Сидорова, И. Золотусского, Л. Аннинского, Ал. Михайлова и др. Фактическое утверждение общественного застоя как динамического развития, теория вытеснения проблем «хлеба насущного» проблемами «хлеба духовного» в статьях и книгах Ф. Кузнецова. Попытки объяснить специфику современной литературы в глобальном масштабе времени и культуры (А. Метченко. В. Ковский, Ю. Андреев). Сочетание методологического «эмпиризма» с большей неудовлетворенностью достигнутым в литературе (А. Бочаров, Г. Белая, В. Пискунов); отзвуки традиций «новомирской» критики 60-х гг. с ее взыскательностью (И. Дедков, А. Турков, А. Латынина, Н. Иванова). Значимое молчание некоторых бывших «новомирцев», невозможность для них прямо выражать свои взгляды на материале современной литературы. Неявный для читателей приход к христианству И. Виноградова, Ф. Светова. Завуалированная под «духовность» вообще христианская позиция И. Золотусского и его непримиримость к претенциозной серости. Субъективно-ассоциативные, «художественно-публицистические» и «художественно-научные» приемы в критике (Л. Аннинский, Г. Гачев, В. Турбин).
Обращение, иногда вынужденное, литературных критиков к популярному литературоведению (И. Виноградов, Ст. Рассадин, В. Непомнящий, А. Марченко, Л. Аннинский и др.). Отрицание или принижение критической направленности в русской классической литературе XIX в., настойчиво проводимое в статьях и книгах В. Кожинова, М. Лобанова, И. Золотусского, Ю. Лощица, Ю. Селезнева, М. Любомудрова и др. Объективная необходимость акцента на положительном содержании классики и тенденциозная интерпретация классических образов с полемическим подтекстом. Споры вокруг книг «ЖЗЛ», их поддержка Н. Скатовым, Вс. Сахаровым, А. Ланщиковым и критика А. Дементьевым, Ф. Кузнецовым, П. Николаевым, В. Кулешовым, Г. Бердниковым, в редакционной статье журнала «Коммунист» (1979. № 15); статьи Б. Бялика, М. Храпченко. Повышение интереса критики к творческим индивидуальностям представителей своего цеха. Создание в 80-е гг. их критических «портретов». Усиление внимания к поэтике критических работ. Беллетризация их стиля, тенденция к созданию «образа автора». Развитие жанрового состава критики. Значительно возросшее количество рецензий при охвате лишь 10—12% книжных новинок. Дифференциация рецензии и микрорецензии («Панорама» в «Литературном обозрении»). Упрочение жанра критической реплики, обычно полемической. Активизация проблемной статьи и творческого портрета. Распространение коллективных жанров: обсуждение «с разных точек зрения», «круглые столы» и широкие, протяженные проблемные (либо псевдопроблемные) дискуссии. Усилившиеся претензии авторских сборников статей и рецензий на монографичность. Различный характер оценок в зависимости от жанра критики: нередко произвольные и почти сплошь положительные в рецензиях, более строгие и взвешенные в обзорах и проблемных статьях, анализ как достижений литературы, так и ее недостатков в больших критических жанрах, включая коллективные. Использование «украшающих» форм (диалог, письмо, дневник, стихотворные вставки).
19. Горький как критик сложился одновременно с Горьким-писателем. Путь Горького к марксизму противоречив. Самое ценное в Горьком-критике - конкретные формы осознания марксистской методологии, особые ракурсы рассмотрения истории русской литературы, его чисто писательское «видение» проблем литературной критики. Ведь Горький, прежде всего, великий пролетарский писатель, основоположник метода социалистического реализма, а позднее и руководитель советских писателей. Горький с самого начала своих критических выступлений был демократом и реалистом по своим симпатиям. Он ценил правдивость писателей-народников типа Каронина-Петропавловского, Короленко, с которыми общался в Нижнем Новгороде, очерки Слепцова и его роман «Трудное время», романы о правдоискателях Осиповича-Новодворского, Омулевского, Кущевского. Он довольно рано познакомился с Л. Толстым и Чеховым, которым посвятил потом проникновенные очерки-воспоминания. Именно в соотношении с этими писателями Горький определял свои литературные позиции и свой метод. В статье по поводу чеховского рассказа «В овраге» (1900) Горький признал Чехова непревзойденным стилистом и в письме к нему говорил о предельной правдивости его критического реализма. Реализм и демократизм Горького нашли яркое выражение в отрицательных оценках писателей-декадентов. Против «чистого искусства», приземленного натурализма и декадентского пессимизма он выступил в сказке «О чиже, который лгал, и о дятле - любителе истины» (1898). Свободу «чудачеств», а не оригинальность он отмечал в творчестве З. Гиппиус, Мережковского и других символистов. Впрочем, позднее Горький, в отличие от Михайловского, Плеханова, Воровского, имея в виду особенно Брюсова, А. Белого, Ф. Сологуба, отчасти Бальмонта, признавал заслуги символистов в разработке художественной формы, внешнего виртуозного словесного мастерства, в обновлении стиха, ритма и рифмы. Горький внес принципиально важное разграничение в понятие романтизма, указав, что существуют две его разновидности: романтизм революционный и романтизм консервативный. Он начал разрабатывать принципы реализма нового типа, отличающегося от «критического» (термин этот ввел Горький). Писатель потратил много сил на то, чтобы задолго до появления понятия социалистического реализма обрисовать его предполагаемые качественные отличия от критического реализма. Горький поддержал в ряде теоретических работ ленинский принцип партийности искусства. Горький мечтал о новом, синтетическом охвате русской жизни, таком, каким он восхищался в творчестве Л. Толстого. Много раз Горький посвящал читателя в тайны творческой лаборатории писателя, говорил о значении «первоэлемента» литературы - языка. В этом сказывался его собственный писательский опыт, и никто из тогдашних критиков-марксистов не понимал так хорошо эту область, как Горький. Со временем, конечно, изменялись некоторые суждения Горького, например о Ростане, Достоевском. Лишь постепенно он пришел к «единой руководящей критико-философской идее». Но в то же время наблюдается постоянство и стабильность многих его оценок, например творчества Помяловского, Г. Успенского, Лескова, Слепцова, Левитова, Короленко, Чехова, Толстого, Пушкина, Гоголя, его рассуждений о декадентстве и натурализме, о соотношении фольклора и литературы, о роли труда в человеческой культуре и т. п. Отдельные оценки уточнялись лишь в деталях. Разрозненные высказывания Горького-критика дореволюционного периода были объединены в его каприйском курсе истории русской литературы (1909), опубликованном по черновикам только в 1939 году. Это была попытка продолжить на новой основе историко-литературные обзоры, шедшие от Белинского и Чернышевского. Горький был историком литературы в точном смысле этого слова. Он обладал даром типологического мышления. Это хорошо проявилось в его мемуарных очерках о Толстом, Чехове. Он сознательно стремился к воссозданию общей картины литературного развития, установлению его закономерностей, специфических особенностей как искусства слова. Он любил насыщать свои концепции теоретическим материалом, ставить эстетические проблемы, прочеркивать ведущие линии. Важна заслуга Горького и в разграничении романтизма на два подвида - активный и пассивный. Каким бы грубым и социологизаторским это деление ни казалось, оно обогащало науку, стимулировало поиски видовых различий внутри одного типа творчества. Исторические факты подтверждают такое разграничение. Это разграничение в более обстоятельных обоснованиях и обозначениях вошло в советскую науку. Наконец, важна попытка Горького наметить основные линии в русском реализме от его, как он считает, «родоначальника» Фонвизина и до конца XIX века. Эту линию составляют Крылов, Грибоедов, Пушкин, Гоголь, Лермонтов, Щедрин, Писемский, Слепцов, Г. Успенский, Чехов. От «сентиментально-романтической» линии Карамзина и Жуковского, по мнению Горького, зависело отчасти творчество Григоровича, Тургенева, Л. Толстого, Гаршина, Мельникова-Печерского, Тютчева, Фета, Майкова, Ф. Сологуба. Изумительно было разнообразие писателей в XIX веке. Но Горький особые симпатии испытывал к тем, кто нес народу правду и писал о народе правду. Он сетовал, что все еше остаются «недооцененными» Помяловский, Лесков, Г. Успенский. Они оказали на него самого сильное влияние. Помяловский, Осипович-Новодворский показали распад разночинского героя, новую обломовщину. Они клеймили российскую пошлость задолго до Чехова. Не будем сейчас спорить, правильно ли Горький классифицировал всех русских писателей. Важны классово-идеологическая характеристика определенных направлений в русском реализме, работа над его типологией. Это было новым. Но главный недостаток в построениях Горького заключается в том, что при односторонней нацеленности всего курса на «степень» сближения литературы и интеллигенции с народом на первый план выступали в нем судьбы именно интеллигенции, роль которой Горький всегда переоценивал. Узко отбираются им тематические линии русской литературы. Кроме тоге, упрощенно социологический подход к литературе заслонял ее художественные стороны. Образы Чацкого, Онегина, Печорина, Бельтова, Рудина брались только как материал для характеристики «самокритики» дворянства и, прежде всего, самих авторов, вследствие чего образы оказывались автобиографическими портретами. В одних случаях Горький приходил к правильным выводам, например о том, что художественные произведения так называемых писателей-народников мало имели общего с самим «учением» народников. А в других случаях Горький упрощал связи между мировоззрением и творчеством, решая их в плане прямого «соответствия». Здесь мы подошли к еще одной важной методологической идее курса Горького, которая также дала свои плюсы и минусы.
12. Основные дискуссии в критике 70-х — 80-х гг.: о синтезе в литературе, о мировом литературном процессе XX в., о «деревенской прозе» (наиболее резкое суждение о ней в выступлении А. Проханова), о состоянии и перспективах поэзии, о новых явлениях в драматургии и лирике 80-х гг., о народности и массовости и т. д. Искусственность и вымученный характер многих дискуссий, отсутствие в них подлинного диалога, а нередко и принципиального спора, закрытие рубрик не в результате решения проблем, а в зависимости от естественного «выдыхания» дискуссии. Отсутствие координации между критиками и неравномерное рецензирование литературной продукции. Критическая дискуссия как перешедшая из ситуации 20-х—начала 30-х гг. форма развития критической мысли, ставшая формой ее удушения. Появление новой формы дискуссии — «дискуссии» с заранее заданным решением.
Дискуссия о «западниках» и «почвенниках» и проблема «реализма и формализма в литературе». Выступления В. Шкловского, Вс. Вишневского и др. Споры вокруг фигур Дос Пассоса, Джойса и Пруста и их влияние на современную литературу. «Западничество» и проблемы модернизма и «формализма». Позиция М. Горького («О прозе», «О точке и кочке») и «перевальца» И. Катаева («Искусство на пороге социализма»). Попытка А. Луначарского противостоять опасности опрощения, нивелировки искусства, возникшей в процессе борьбы с «формализмом» («Мысли о мастере», 1933). Роль дискуссии в творческих экспериментах в литературе и создании эстетической «моно-фонии» (Евг. Замятин).
Дискуссия 1933—1934 гг. о направлениях в советской литературе. Отрицание А. Фадеевым возможности существования в ней разных творческих направлений. Защита принципа многообразия направлений в выступлениях В. Киршона. Утверждение в ходе развития литературного процесса идеи единства советской литературы.
Столкновение «новаторов» (Вс. Вишневский, Н. Погодин) и «консерваторов» (В. Киршон, А. Афиногенов) в среде драматургов. Противопоставление психологической и публицистической трактовки современности и его влияние на судьбу психологической драмы.
Дискуссия о принципах обобщения в литературе. Новая волна своеобразно понятого сближения с действительностью в годы первой пятилетки, обилие документальных форм, в частности очерка, и попытка генерализовать этот путь освоения действительности последователями теории «литературы факта». Искусственное вытеснение условных форм.
Дискуссия 1934 г. об историческом романе и начало «реабилитации» исторической тематики в литературе.
Дискуссия 1932—1934гг. о языке художественной литературы. Позиция Ф. Панферова и А. Серафимовича («О писателях „облизанных" и „необлизанных"», «Ответ М. Горькому»). Протест против натуралистических и искусственно-стилизаторских тенденций в сфере художественной речи в выступлениях М. Горького («Открытое письмо А. С. Серафимовичу», «О языке») и А. Толстого («Нужна ли мужицкая сила?»). Негативный результат благих намерений: нивелировка художественной речи в литературе, начиная со второй половины 30-х гг.
2. Субъективно-идеалистические концепции в критике. А.Л. Волынский. Ю.И. Айхенвальд. И.Ф. Анненский. В.В. Розанов Аким Львович Волынский (псевдоним Хаима Лейбовича Флексера; 1861—1926) — одна из самых колоритных и одиноких фигур в истории русской литературы, насквозь книжный человек, редкий представитель высокого аскетизма и «дон-кихотства». Волынский был не только известнейшим литературным критиком и журналистом, но также крупным балетным и художественным критиком, историком и теоретиком искусства. Широкую известность Волынскому принесла работа в журнале «Северный вестник», где он начал печататься с 1889 г. Вскоре он стал ведущим критиком и идеологом журнала. Вплоть до закрытия «Северного вестника» в 1899 г. Волынский вел постоянный отдел «Литературные заметки». Именно в этот период литературно-критическая практика Волынского характеризуется бескомпромиссной борьбой за идеализм, ставящий «впереди всего внутреннее духовное начало, власть души, морали, свободной воли». Волынский, считавший религию высшей формой познания и мерилом истинности произведения, резко выступал против «злобы дня» в критике. С этих позиций он призывал к «модернизации» народничества. Бороться, полагал критик, надо не за социально-политическое переустройство общества, а за духовную революцию. Опираясь на эстетику Канта, Волынский стремился к созданию универсальной системы критериев оценки художественных явлений как необходимого, с его точки зрения, противовеса «публицистической» критике «шестидесятников» и их последователей. Российская печать единодушно объявила ему бойкот как осмелившемуся предложить ревизию и переоценку эстетического наследия Белинского, Добролюбова, Чернышевского, Писарева. Критик пори |
