 ПОЗНАВАТЕЛЬНОЕ Сила воли ведет к действию, а позитивные действия формируют позитивное отношение Как определить диапазон голоса - ваш вокал Игровые автоматы с быстрым выводом Как самому избавиться от обидчивости Противоречивые взгляды на качества, присущие мужчинам Вкуснейший "Салат из свеклы с чесноком" Натюрморт и его изобразительные возможности Применение, как принимать мумие? Мумие для волос, лица, при переломах, при кровотечении и т.д. Как научиться брать на себя ответственность Зачем нужны границы в отношениях с детьми? Световозвращающие элементы на детской одежде Как победить свой возраст? Восемь уникальных способов, которые помогут достичь долголетия Классификация ожирения по ИМТ (ВОЗ) Глава 3. Завет мужчины с женщиной
Оси и плоскости тела человека - Тело человека состоит из определенных топографических частей и участков, в которых расположены органы, мышцы, сосуды, нервы и т.д.
| ВОПРОСИВШИИ ОБ ЭТОМ, ПОСЛУШАЙ И ОТВЕТ 161 страница
Во всей вселенной везде примечаемо определенное количество действующих сил. На сей же равности сил утверждается закон вознаграждения (lex compensationis). Мы все после проливного и продолжительного дождя ожидаем ясности неба. Тишину погоды преемлют ветры, неурожай награждается плодоносием, избыток отмщевается недостатком. Океан иногда поглощает часть земли, а вместо сего из глубины морской возникают острова. Здесь иссякают источники, там новые отверзаются. Природа наблюдает свои расходы и приходы, имеет свои расчеты. Посему ее произведения действий должны быть произведениям и содержанию ее сил равны. Что, повидимому (ибо мы причин соединений и намерений постигнуть не можем), в одной части мира и в одно и то же время представляется излишним, то в другом месте усматривается недостаточным. Она там много производит, где, как нам кажется, уменьшает и где мы видим недостатки, там она преизобилует. Силы ее никогда не умаляются, но и никогда выше своей сферы не восходят. Что касается до обращений ее, то они суть различны; но произведения ее всегда между собою равны. Присем и то может быть доказательством, что когда в одном месте восходит утренняя заря, то в другом появляется вечерняя. День и ночь, тьма и свет всегда в одно время существуют, но токмо в различных странах мира; кратко сказать, никогда солнце в одно время не озаряло всех народов одинаковым сиянием; никогда не было всеобщего дня на земле. Се законы природы всеобщие и главные! есть также и другие, испытателями природы замечаемые, как то закон разнообразности в единстве и единства в разнообразности, закон соразмерности и проч.; но мое намерение было представить только главные, которые всемогущий зиждитель и промыслитель предначертал, дабы вся природа благоговейно его почитала и следовала премудрым и для нее спасительным уставам...
Примечания
1 Разбирая сочинения древних философов, многие о мире, или о вселенной, находим мнения, но мало определений. Пифагор, начальник философов, по объявлению Плутарха, De placitis philosoph. [О мнениях философов], lib. II, cap. 1, Opp. tom II, pag. 886, мир называет perioken ton olon, то-есть объятие всего. Посидоний, по свидетельству Диогена Лаэрция, lib. VII, cap. 1, мир назвал состоящим из неба и земли и вещей содержимых, или который состоит из богов, людей и вещей, для них сотворенных. Справедливее сих, как кажется, в бессмертных своих сочинениях определяет Платон, а именно В разговоре Timaios [Тимей] peri puseos , vol. IX, pag. 301, d. edit. Bipont, называя мир to gigxomenon men, on de oydepote, чином вещей, одна за другою последующих, начало и причину своего бытия имеющих. Новейшие философы почти все согласно чрез мир разумеют чины всех вещей современных и одна за другою последующих. Vid. Leibnit., in Theod. [Лейбниц, Теодицея], p. I, 1; Wolfius, in Institut, metaphys. germ. [Вольф, Принципы немецкой метафизики], 544; Bilfingerus, in dilucid. philos. [Бильфингер, Философские комментарии], 139.
2 Начала довольной причины изобретатель Лейбниц принял оное без всякого доказательства. К изобретению же того подал случай Архимед, который на предложенный ему вопрос, для чего не бывает перевесу, когда на обеих весков чашках равная находится тяжесть, ответствовал: ибо перевесу нет довольной причины.
3 Тигр, река в Месопотамии, прешедши озеро Аретузу и подтекши под гору Тавр, во рве погружается и из другого бока тоя горы истекает. Потом, прешедши озеро Тоспит, паки в подземные протоки скрывается и после, близ шести немецких миль претекши, паки произницает (Варениуш в Географии генеральной, кн. 1, гл. 16, предлог 6, числ. 2, стр. 207).
4 Vid. Leibnitii Principia philosophiae [Лейбниц, Основания философии], 62. Opp., tom II, р. 27; Wolfii Metaphys. german. [Вольф, Принципы немецкой метафизики], 567 et seqq.
5 Vid. J. G. Walchs Philosophisches Lexikon [И. Г. Вальх, Философский словарь], II Teil, pag. 265 et seqq.
6 Здесь, может быть, иной вопросит: если связь находится по современности, то какая будет существовать между животными американским и европейским? Между сими есть связь соподчиненных (nexus coordinatorum), которых причина находится в существе третием, ибо оные животные одинакими движений законами определяются, одинакое доказывают намерение творца, тем же пользуются воздухом и проч.
7 См. Betrachtung ber die Natur vom Herrn Karl Bonnet [Бонне Шарл, Размышление о природе], Band I, 7 Hauptstck, S. 36.
8 Vid. "Essai sur les grands йvйnements par les petites causes", Amster. 1758. [См. "Опыт о великих событиях, происшедших от малых причин", Амстердам 1758. Автором этой книги является Андриен Рише.] "Quanta е quantillis iam sunt facta!" (Plautus). ["Нечто из мельчайшего уже есть кое-что!" (Плавт).]
9 Vid. De statu religionis et rei pub., lib. XIII, Argentor. [Argentoratum] 1561, pag. 223. [Примечания о состоянии Германии в религиозном и государственном отношениях в царствование императора Карла V, Страсбург 1561.]
10 Номиналисты и реалисты были две философские секты, взаимно противоположенные. Причина сего несогласия основывается на следующем вопросе: всеобщие понятия вне разума человеческого точно ли существуют или нет? Первое утверждавшие назывались реалистами, а последнее номиналистами. История свидетельствует, что взаимная сих вражда примечаема была не токмо в сильных и горячих словопрениях, но также оканчивалась кровопролитием и убийством. См. Walchs Philosophisches Lexikon, II Teil, unter den Wцrtern Nominales, Reales. [Философский словарь Вальха, II часть, под словами номиналисты, реалисты.]
11 Пиррон был основателем секты сцептическия, и сказывают, что вел жизнь весьма уединенную; он, почитая все неизвестным и сумнительным, никакими страданиями не тревожился и ничего не опасался: как думал, так и жил, ибо ни от чего не уклонялся, ни от колесниц, ни от псов, на все прямо шел; и таким образом вскоре бы лишился жизни, если бы последователями своими и друзьями не был предохраняем (vid. Bruckeri Institutiones historiae philosophicae, pag. 276). [См. Брукер, Основы истории философии.]
12 Виды такой судьбы суть следующие: 1) судьба слепая (fatum coecum, atheisticum) есть противоборное истине мнение, которое утверждает, что мир сей произошел по необходимости, без предшествовавшей или управляющей разумной причины; 2) судьба магометанская (fatum turcicum), когда все в жизни человеческой внешними причинами так определяется, что никакими советами, никаким благоразумием или предосторожностию того избежать или отвратить не можно, и такую судьбу лучше назвать с Цицероном (De fato, cap. 12, 13) ignava ratio. [О судьбе, гл. 12, 13, Рассуждение, парализующее волю]; 3) судьба астрологическая (fatum astrologicum seu chaldaeorum), которою внешняя причина жизни, счастия и нравов человеческих поставляется в небесных светилах.
АЛЕКСАНДР НИКОЛАЕВИЧ
РАДИЩЕВ
Об авторе
РАДИЩЕВ АЛЕКСАНДР НИКОЛАЕВИЧ
Радищев Александр Николаевич (20(31).08.1749 - 12(24).09.1802) - философ, писатель. Образование получил в Лейпцигском университете. В философии -последователь европейских просветителей - Рейналя, Руссо, Гельвеция, Гердера, Лейбница. Однако политическая философия Радищева была сформулирована на основе анализа русской жизни ("Путешествие из Петербурга в Москву", 1790). Автор "Путешествия" был осуждён на смертную казнь, заменённую на сибирскую ссылку. В Сибири Радищев написал философский трактат "О человеке, его смертности и бессмертии" (1792). Теоретической основой республиканских и демократических устремлений Радищева был просветительский вариант теории естественного права, взятый на вооружение многими европейскими современниками. Вместе с тем Радищев осуждал революционный террор, считал, что наиболее радикальные воплощения "вольности", рождённой в эпоху французской революции 1791 г., чреваты новым "рабством". Трактат "О человеке..." содержит изложение как материалистических, так и идеалистических аргументов в пользу смертности и бессмертия человеческой души. Принято считать, что первые две книги трактата являются материалистическими в своей основе, тогда как 3-я и 4-я книги отдают предпочтение идеалистической (спиритуалистической) аргументации о бессмертии души. Исследователи трактата указывают на такую его характерную особенность как реферативность изложения, которая затрудняет отделение собственных мыслей автора от многочисленных цитируемых им сочинений. Однако верно также и то, что Радищев подмечал слабость и ограниченность некоторых положений метафизики материализма и не был сторонником идеалистического понимания природы человека. Понятие "человек" - центральная категория в философии Радищева. Преимущественно в "человеческом измерении" рассматривал он и проблемы бытия и сознания, природы и общества.
ПУТЕШЕСТВИЕ ИЗ ПЕТЕРБУРГА В МОСКВУ
"Чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй"1 "Тилемахида", том II, кн. XVIII. стих 514.
А. М. К.2 ЛЮБЕЗНЕЙШЕМУ ДРУГУ
Что бы разум и сердце произвести ни захотели, тебе оно, о! сочувственник мой, посвящено да будет. Хотя мнения мои о многих вещах различествуют с твоими, но сердце твое бьет моему согласно - и ты мой друг. Я взглянул окрест меня - душа моя страданиями человечества уязвленна стала. Обратил взоры мои во внутренность мою - и узрел, что бедствия человека происходят от человека, и часто от того только, что он взирает непрямо на окружающие его предметы. Ужели, вещал я сам себе, природа толико скупа была к своим чадам, что от блудящего невинно сокрыла истину навеки? Ужели сия грозная мачеха произвела нас для того, чтоб чувствовали мы бедствия, а блаженство николи? Разум мой вострепетал от сея мысли, и сердце мое далеко ее от себя оттолкнуло. Я человеку нашел утешителя в нем самом. "Отыми завесу с очей природного чувствования - и блажен буду". Сей глас природы раздавался громко в сложении моем. Воспрянул я от уныния моего, в которое повергли меня чувствительность и сострадание; я ощутил в себе довольно сил, чтобы противиться заблуждению; и - веселие неизреченное! - я почувствовал, что возможно всякому соучастником быть во благодействии себе подобных. Се мысль, побудившая меня начертать, что читать будешь. Но если, говорил я сам себе, я найду кого-либо, кто намерение мое одобрит; кто ради благой цели не опорочит неудачное изображение мысли; кто состраждет со мною над бедствиями собратий своей; кто в шествии моем меня подкрепит, - не сугубый ли плод произойдет от подъятого мною труда?.. Почто, почто мне искать далеко кого-либо? Мой друг! Ты близ моего сердца живешь - и имя твое да озарит сие начало.
ВЫЕЗД
Отужинав с моими друзьями, я лег в кибитку. Ямщик, по обыкновению своему, поскакал во всю лошадиную мочь, и в несколько минут я был уже за городом. Расставаться трудно хотя на малое время с тем, кто нам нужен стал на всякую минуту бытия нашего. Расставаться трудно; но блажен тот, кто расстаться может не улыбаяся; любовь или дружба стрегут его утешение. Ты плачешь, произнося прости; но воспомни о возвращении твоем, и да исчезнут слезы твои при сем воображении, яко роса пред лицом солнца. Блажен возрыдавший, надеяйся на утешителя; блажен живущий иногда в будущем; блажен живущий в мечтании. Существо его усугубляется, веселия множатся, и спокойствие упреждает нахмуренность грусти, распложая образы радости в зерцалах воображения. Я лежу в кибитке. Звон почтового колокольчика, наскучив моим ушам, призвал наконец благодетельного Морфея3. Горесть разлуки моея, преследуя за мною в смертоподобное мое состояние, представила меня воображению моему уединенна. Я зрел себя в пространной долине, потерявшей от солнечного зноя всю приятность и пестроту зелености; не было тут источника на прохлаждение, не было древесныя сени на умерение зноя. Един, оставлен среди природы пустынник! Вострепетал. - Несчастный, - возопил я, - где ты? Где девалося все, что тебя прельщало? Где то, что жизнь твою делало тебе приятною? Неужели веселости, тобою вкушенные, были сон и мечта? - По счастию моему случившаяся на дороге рытвина, в которую кибитка моя толкнулась, меня разбудила. Кибитка моя остановилась. Приподнял я голову. Вижу: на пустом месте стоит дом в три жилья. - Что такое? - спрашивал я у повозчика моего. - Почтовый двор. - Да где мы? - В Софии, - и между тем выпрягал лошадей.
СОФИЯ
Повсюду молчание. Погруженный в размышлениях, не приметил я, что кибитка моя давно уже без лошадей стояла. Привезший меня извозчик извлек меня из задумчивости: - Барин-батюшка, на водку! - Сбор сей хотя не законный, но охотно всякий его платит, дабы не ехать по указу. Двадцать копеек послужили мне в пользу. Кто езжал на почте, тот знает, что подорожная4 есть сберегательное письмо, без которого всякому кошельку, генеральский, может быть, исключая, будет накладно. Вынув ее из кармана, я шел с нею, как ходят иногда для защиты своей со крестом. Почтового комиссара нашел я храпящего; легонько взял его за плечо. - Кого черт давит? Что за манер выезжать из города ночью. Лошадей нет; очень еще рано; взойди, пожалуй, в трактир, выпей чаю или усни. - Сказав сие, г. комиссар отворотился к стене и паки5 захрапел. Что делать? Потряс я комиссара опять за плечо. - Что за пропасть, я уже сказал, что нет лошадей, - и, обернув голову одеялом, г. комиссар от меня отворотился. "Если лошади все в разгоне, - размышлял я, - то несправедливо, что я мешаю комиссару спать. А если лошади в конюшне..." Я вознамерился узнать, правду ли г. комиссар говорил. Вышел на двор, сыскал конюшню и нашел в оной лошадей до двадцати; хотя, правду сказать, кости у них были видны, но меня бы дотащили до следующего стана. Из конюшни я опять возвратился к комиссару; потряс его гораздо покрепче. Казалося мне, что я к тому имел право, нашед, что комиссар солгал. Он второпях вскочил и, не продрав еще глаз, спрашивал: - Кто приехал? Не... - Но, опомнившись, увидя меня, сказал мне: - Видно, молодец, ты обык так обходиться с прежними ямщиками. Их бивали палками; но ныне не прежняя пора. - Со гневом г. комиссар лег спать в постелю. Мне его так же хотелось попотчевать, как прежних ямщиков, когда они в обмане приличались6, но щедрость моя, давая на водку городскому повозчику, побудила софийских ямщиков запрячь мне поскорее лошадей, и в самое то время, когда я намерялся сделать преступление на спине комиссарской, зазвенел на дворе колокольчик. Я пребыл добрый гражданин. Итак, двадцать медных копеек избавили миролюбивого человека от следствия, детей моих от примера невоздержания во гневе, и я узнал, что рассудок есть раб нетерпеливости. Лошади меня мчат; извозчик мой затянул песню, по обыкновению заунывную. Кто знает голоса русских народных песен, тот признается, что есть в них нечто, скорбь душевную означающее. Все почти голоса таковых песен суть тону мягкого. На сем музыкальном расположении народного уха умей учреждать бразды правления. В них найдешь образование души нашего народа. Посмотри на русского человека; найдешь его задумчива. Если захочет разогнать скуку или, как то он сам называет, если захочет повеселиться, то идет в кабак. В веселии своем порывист, отважен, сварлив. Если что-либо случится не по нем, то скоро начинает спор или битву. Бурлак, идущий в кабак повеся голову и возвращающийся обагренный кровию от оплеух, многое может решить доселе гадательное в истории российской. Извозчик мой поет. Третий был час пополуночи. Как прежде колокольчик, так теперь его песня произвела опять во мне сон. О природа, объяв человека в пелены скорби при рождении его, влача его по строгим хребтам боязни, скуки и печали чрез весь его век, дала ты ему в отраду сон. Уснул, и все скончалось. Несносно пробуждение несчастному. О, сколь смерть для него приятна. А есть ли она конец скорби? - Отче всеблагий, неужели отвратишь взоры свои от скончевающего бедственное житие свое мужественно? Тебе, источнику всех благ, приносится сия жертва. Ты един даешь крепость, когда естество трепещет, содрогается. Се глас отчий, взывающий к себе свое чадо. Ты жизнь мне дал, тебе ее и возвращаю; на земли она стала уже бесполезна.
ТОСНА
Поехавши из Петербурга, я воображал себе, что дорога была наилучшая. Таковою ее почитали все те, которые ездили по ней вслед государя. Такова она была действительно, но на малое время. Земля, насыпанная на дороге, сделав ее гладкою в сухое время, дождями разжиженная, произвела великую грязь среди лета и сделала ее непроходимою... Обеспокоен дурною дорогою, я, встав из кибитки, вошел в почтовую избу, в намерении отдохнуть. В избе нашел я проезжающего, который, сидя за обыкновенным длинным крестьянским столом в переднем углу, разбирал бумаги и просил почтового комиссара, чтобы ему поскорее велел дать лошадей. На вопрос мой - кто он был? - узнал я, что то был старого покрою стряпчий, едущий в Петербург с великим множеством изодранных бумаг, которые он тогда разбирал. Я немедля вступил с ним в разговор, и вот моя с ним беседа: - Милостивый государь! Я, нижайший ваш слуга, быв регистратором при разрядном архиве7, имел случай употребить место мое себе в пользу. Посильными моими трудами я собрал родословную, на ясных доводах утвержденную, многих родов российских. Я докажу княжеское или благородное их происхождение за несколько сот лет. Я восстановлю не редкого в княжеское достоинство, показав от Владимира Мономаха или от самого Рюрика его происхождение. - Милостивый государь! - продолжал он, указывая на свои бумаги. - Все великороссийское дворянство долженствовало бы купить мой труд, заплатя за него столько, сколько ни за какой товар не платят. Но с дозволения вашего высокородия, благородия или высокоблагородия, не ведаю, как честь ваша, они не знают, что им нужно. Известно вам, сколько блаженныя памяти благоверный царь Федор Алексеевич российское дворянство обидел, уничтожив местничество8. Сие строгое законоположение поставило многие честные княжеские и царские роды наравне с новогородским дворянством9. Но благоверный же государь император Петр Великий совсем привел их в затмение своею табелью о рангах10. Открыл он путь чрез службу военную и гражданскую всем к приобретению дворянского титла и древнее дворянство, так сказать, затоптал в грязь. Ныне всемилостивейше царствующая наша мать утвердила прежние указы высочайшим о дворянстве положением, которое было всех степенных наших востревожило, ибо древние роды поставлены в дворянской книге ниже всех11. Но слух носится, что в дополнение вскоре издан будет указ и тем родам, которые дворянское свое происхождение докажут за 200 или 300 лет, приложится титло маркиза или другое знатное, и они пред другими родами будут иметь некоторую отличность. По сей причине, милостивейший государь! труд мой должен весьма быть приятен всему древнему благородному обществу; но всяк имеет своих злодеев. В Москве завернулся я в компанию молодых господчиков и предложил им мой труд, дабы благосклонностию их возвратить хотя истраченную бумагу и чернилы; но вместо благоприятства попал в посмеяние и, с горя оставив столичный сей град, вдался пути до Питера, где, известно, гораздо больше просвещения. Сказав сие, поклонился мне об руку и, вытянувшись прямо, стоял передо мною с величайшим благоговением. Я понял его мысль, вынул из кошелька... и, дав ему, советовал, что, приехав в Петербург, он продал бы бумагу свою на вес разносчикам для обвертки; ибо мнимое маркизство скружить может многим голову, и он причиною будет возрождению истребленного в России зла - хвастовства древния породы.
ЛЮБАНИ
Зимою ли я ехал или летом, для вас, думаю, равно. Может быть, и зимою и летом. Нередко то бывает с путешественниками: поедут на санях, а возвращаются на телегах. - Летом. Бревешками вымощенная дорога замучила мои бока; я вылез из кибитки и пошел пешком. Лежа в кибитке, мысли мои обращены были в неизмеримость мира. Отделяяся душевно от земли, казалося мне, что удары кибиточные были для меня легче. Но упражнения духовные не всегда нас от телесности отвлекают; и для сохранения боков моих пошел я пешком. В нескольких шагах от дороги увидел я пашущего ниву крестьянина. Время было жаркое. Посмотрел я на часы. Первого сорок минут. Я выехал в субботу. Сегодня праздник. Пашущий крестьянин принадлежит, конечно, помещику, который оброку с него не берет. Крестьянин пашет с великим тщанием. Нива, конечно, не господская. Соху поворачивает с удивительною легкостию. - Бог в помощь, - сказал я, подошед к пахарю, который, не останавливаясь, доканчивал зачатую борозду. - Бог в помощь, - повторил я. - Спасибо, барин, - говорил мне пахарь, отряхая сошник и перенося соху на новую борозду. - Ты, конечно, раскольник, что пашешь по воскресеньям? - Нет, барин, я прямым крестом крещусь, - сказал он, показывая мне сложенные три перста. - А бог милостив, с голоду умирать не велит, когда есть силы и семья. - Разве тебе во всю неделю нет времени работать, что ты и воскресенью не спускаешь, да еще и в самый жар? - В неделе-то, барин, шесть дней, а мы шесть раз в неделю ходим на барщину; да под вечером возим оставшее в лесу сено на господский двор, коли погода хороша; а бабы и девки для прогулки ходят по праздникам в лес по грибы да по ягоды. Дай бог, - крестяся, - чтоб под вечер сегодня дождик пошел. Барин, коли есть у тебя свои мужички, так они того же у господа молят. - У меня, мой друг, мужиков нет, и для того никто меня не клянет. Велика ли у тебя семья? - Три сына и три дочки. Первинькому-то десятый годок. - Как же ты успеваешь доставать хлеб, коли только праздник имеешь свободным? - Не одни праздники, и ночь наша. Не ленись наш брат, то с голоду не умрет. Видишь ли, одна лошадь отдыхает; а как эта устанет, возьмусь за другую; дело-то и споро. - Так ли ты работаешь на господина своего? - Нет, барин, грешно бы было так же работать. У него на пашне сто рук для одного рта, а у меня две для семи ртов, сам ты счет знаешь. Да хотя растянись на барской работе, то спасибо не скажут. Барин подушных12 не заплатит; ни барана, ни холста, ни курицы, ни масла не уступит. То ли житье нашему брату, как где барин оброк берет с крестьянина, да еще без приказчика. Правда, что иногда и добрые господа берут более трех рублей с души; но все лучше барщины. Ныне еще поверье заводится отдавать деревни, как то называется, на аренду. А мы называем это отдавать головой. Голый наемник13 дерет с мужиков кожу: даже лучшей поры нам не оставляет. Зимою не пускает в извоз, ни в работу в город; все работай на него, для того что он подушные платит за нас. Самая дьявольская выдумка отдавать крестьян своих чужому в работу. На дурного приказчика хотя можно пожаловаться, а на наемника кому?14 - Друг мой, ты ошибаешься, мучить людей законы запрещают. - Мучить? Правда; но небось, барин, не захочешь в мою кожу. - Между тем пахарь запряг другую лошадь в соху и, начав новую борозду, со мною простился. Разговор сего земледельца возбудил во мне множество мыслей. Первое представилось мне неравенство крестьянского состояния. Сравнил я крестьян казенных с крестьянами помещичьими. Те и другие живут в деревнях; но одни платят известное, а другие должны быть готовы платить то, что господин хочет. Одни судятся своими равными; а другие в законе мертвы, разве по делам уголовным. Член общества становится только тогда известен правительству, его охраняющему, когда нарушает союз общественный15, когда становится злодей! Сия мысль всю кровь во мне воспалила. - Страшись, помещик жестокосердый, на челе каждого из твоих крестьян вижу твое осуждение. Углубленный в сих размышлениях, я нечаянно обратил взор мой на моего слугу, который, сидя на кибитке передо мной, качался из стороны в сторону. Вдруг почувствовал я быстрый мраз16, протекающий кровь мою, и, прогоняя жар к вершинам, нудил его распростираться по лицу. Мне так стало во внутренности моей стыдно, что едва я не заплакал. - Ты во гневе твоем, - говорил я сам себе, - устремляешься на гордого господина, изнуряющего крестьянина своего на ниве своей; а сам не то же ли или еще хуже того делаешь? Какое преступление сделал бедный твой Петрушка, что ты ему воспрещаешь пользоваться усладителем наших бедствий, величайшим даром природы несчастному - сном? Он получает плату, сыт, одет, никогда я его не секу ни плетьми, ни батожьем (о умеренный человек!) - и ты думаешь, что кусок хлеба и лоскут сукна тебе дают право поступать с подобным тебе существом как с кубарем17, и тем ты только хвастаешь, что не часто подсекаешь его в его вертении. Ведаешь ли, что в первенственном уложении, в сердце каждого написано? Если я кого ударю, тот и меня ударить может. Вспомни тот день, когда Петрушка пьян был и не поспел тебя одеть. Вспомни о его пощечине. О, если бы он тогда, хотя пьяный, опомнился и тебе отвечал бы соразмерно твоему вопросу! - А кто тебе дал власть над ним? - Закон. - Закон? И ты смеешь поносить сие священное имя? Несчастный!.. - Слезы потекли из глаз моих и в таковом положении почтовые клячи дотащили меня до следующего стана.
ЧУДОВО
Не успел я войти в почтовую избу, как услышал на улице звук почтового колокольчика, и чрез несколько минут вошел в избу приятель мой Ч...18 Я его оставил в Петербурге, и он намерения не имел оттуда выехать так скоро. Особливое происшествие побудило человека нраву крутого, как то был мой приятель, удалиться из Петербурга, и вот что он мне рассказал. - Ты был уже готов к отъезду, как я отправился в Петергоф. Тут я препроводил праздники столь весело, сколько в шуму и чаду веселиться можно. Но, желая поездку мою обратить в пользу, вознамерился съездить в Кронштадт и на Систербек19, где, сказывали мне, в последнее время сделаны великие перемены. В Кронштадте прожил я два дни с великим удовольствием, насыщаяся зрением множества иностранных кораблей, каменной одежды крепости Кронштадтской и строений, стремительно возвышающихся. Любопытствовал посмотреть нового Кронштадту плана и с удовольствием предусматривал красоту намереваемого строения; словом, второй день пребывания моего кончился весело и приятно. Ночь была тихая, светлая, и воздух благорастворенный вливал в чувства особую нежность, которую лучше ощущать, нежели описать удобно. Я вознамерился в пользу употребить благость природы и насладиться еще один хотя раз в жизни великолепным зрелищем восхождения солнца, которого на гладком водяном горизонте мне еще видеть не удавалось. Я нанял морскую двенадцативесельную шлюпку и отправился на С... Версты с четыре плыли мы благополучно. Шум весел единозвучностию своею возбудил во мне дремоту, и томное зрение едва ли воспрядало от мгновенного блеска падающих капель воды с вершины весел. Стихотворческое воображение преселяло уже меня в прелестные луга Пафоса и Амафонта20. Внезапу острый свист возникающего вдали ветра разгнал мой сон, и отягченным взорам моим представлялися сгущенные облака, коих черная тяжесть, казалось, стремила их нам на главу и падением устрашала. Зерцаловидная поверхность вод начинала рябеть, и тишина уступала место начинающемуся плесканию валов. Я рад был и сему зрелищу; соглядал величественные черты природы и не в чванство скажу: что других устрашать начинало, то меня веселило. Восклицал изредка, как Вернет21: ах, как хорошо! Но ветр, усиливаяся постепенно, понуждал думать о достижении берега. Небо от густоты непрозрачных облаков совсем померкло. Сильное стремление валов отнимало у кормила направление, и порывистый ветр, то вознося нас на мокрые хребты, то низвергая в утесистые рытвины водяных зыбей, отнимал у гребущих силу шественного движения. Следуя поневоле направлению ветра, мы носилися наудачу. Тогда и берега начали бояться; тогда и то, что бы нас при благополучном плавании утешать могло, начинало приводить в отчаяние. Природа завистливою нам на сей час казалася, и мы на нее негодовали теперь за то, что не распростирала ужасного своего величества, сверкая в молнии и слух тревожа громовым треском. Но надежда, преследуя человека до крайности, нас укрепляла, и мы, елико нам возможно было, ободряли друг друга. Носимое валами, внезапу судно наше остановилось недвижимо. Все наши силы, совокупно употребленные, не были в состоянии совратить его с того места, на котором оно стояло. Упражняясь в сведении нашего судна с мели, как то мы думали, мы не приметили, что ветр между тем почти совсем утих. Небо помалу очистилося от затмевавших синеву его облаков. Но восходящая заря вместо того, чтоб принести нам отраду, явила нам бедственное наше положение. Мы узрели ясно, что шлюпка наша не на мели находилась, но погрязла между двух больших камней и что не было никаких сил для ее избавления оттуда невредимо. Вообрази, мой друг, наше положение; все, что я ни скажу, все слабо будет в отношении моего чувствия. Да и если б я мог достаточные дать черты каждому души моея движению, то слабы еще были бы они для произведения в тебе подобного тем чувствованиям, какие в душе моей возникали и теснилися тогда. Судно наше стояло на средине гряды каменной, замыкающей залив, до С... простирающийся. Мы находилися от берега на полторы версты. Вода начинала проходить в судно наше со всех сторон и угрожала нам совершенным потоплением. В последний час, когда свет от нас преходить начинает и отверзается вечность, ниспадают тогда все степени, мнением между человеков воздвигнутые. Человек тогда становится просто человек: так, видя приближающуюся кончину, забыли все мы, кто был какого состояния22, и помышляли о спасении нашем, отливая воду, как кому сподручно было. Но какая была в том польза? Колико воды союзными нашими силами было исчерпаемо, толико во мгновение паки накоплялося. К крайнему сердец наших сокрушению ни вдали, ни вблизи не видно было мимоидущего судна. Да и то, которое бы подало нам отраду, явясь взорам нашим, усугубило бы отчаяние наше, удаляясь от нас и избегая равныя с нами участи. |
