 ПОЗНАВАТЕЛЬНОЕ Сила воли ведет к действию, а позитивные действия формируют позитивное отношение Как определить диапазон голоса - ваш вокал Игровые автоматы с быстрым выводом Как самому избавиться от обидчивости Противоречивые взгляды на качества, присущие мужчинам Вкуснейший "Салат из свеклы с чесноком" Натюрморт и его изобразительные возможности Применение, как принимать мумие? Мумие для волос, лица, при переломах, при кровотечении и т.д. Как научиться брать на себя ответственность Зачем нужны границы в отношениях с детьми? Световозвращающие элементы на детской одежде Как победить свой возраст? Восемь уникальных способов, которые помогут достичь долголетия Классификация ожирения по ИМТ (ВОЗ) Глава 3. Завет мужчины с женщиной
Оси и плоскости тела человека - Тело человека состоит из определенных топографических частей и участков, в которых расположены органы, мышцы, сосуды, нервы и т.д.
| МОЖНО ЛИ НАУЧИТЬСЯ НЕ МАНИПУЛИРОВАТЬ?
Проблема, вынесенная в название главы данной монографии, представляет собой оборотную сторону вопроса «почему люди манипулируют». Предпосылки манипуляции подробно обсуждались в третьей главе: мы видели, сколь тотальным и многоуровневым является программирование, в результате которого люди склоняются к использованию манипуляции. Позиция исследователя в общем на понимании и ограничивается. На практике же один из важнейших вопросов, которым мы задаемся, ставится иначе: надо ли манипулировать. Вопрос этот возникает не только оттого, что трудно противостоять давлению со стороны общества, за которым стоят силы, по мощи превышающие возможности рядового человека. Для тех, кто вовлечен в поток повседневной жизни, (в быту и на работе) совсем не очевидно, что манипуляцию необходимо всемерно изобличать и повсеместно искоренять. Д. Карнеги в свое время предложил заменить принуждение известной долей хитрости, а открытое психологическое давление — давлением более изящным. Благодаря его стараниям стало почти очевидным, что в деловых и повседневных отношениях «тонкая» манипуляция более предпочтительна по сравнению с грубыми методами достижения поставленных целей. Имя Д. Карнеги (как ранее Н- Макиавелли) поэтому довольно часто ассоциируется с манипуляцией. Разумеется, он не призывает своих читателей манипулировать, но как последовательный прагматик он volens-nolens прививает им вкус к манипулятивным приемам. В отличие от Д. Карнеги идею книги Э. Шострома [1992] можно выразить в лозунге: манипуляторы всех стран — актуализируйтесь! В его представлении каждый человек в той или иной степени — уже манипулятор. Причины тому он усматривает в невротической отягощенности людей. Обращаясь к манипуляторам, Э. Шостром предлагает им — то есть всем нам — использовать уже готовые личностные предпочтения в средствах достижения (часто деструктивные) межличностных целей таким образом, чтобы на их основе можно было создавать более конструктивные способы. Оппозицию «манипулятор — актуализатор» он увязывает так: «Вкратце — нам надо более творчески манипулировать, поскольку актуализационное поведение — это то же манипулятивное, только выраженное более творчески» [Шостром 1992, 20]. Таким образом, «анти-карнегист» Э. Шостром совсем не помышляет о «списании» манипуляции, а предлагает подойти к ней творчески. Нечто похожее проповедует П. У. Робинсон, различая плохую и хорошую манипуляции. В книге, предназначенной для родителей, он стремится научить последних «хорошей» манипуляции в ответ на «плохую» со стороны детей [Robinson 1981]. И уж полным апологетом манипуляции смотрится американский политолог У. X. Рикер. Он полагает, что каждый политик обязан владеть основами манипулятивного ремесла, на базе которого по мере накопления практического опыта приходит овладение искусством манипуляции. Свою книгу У. X. Рикер назвал «Искусство политической манипуляции» [Riker 1986] и представляет ее читателям как руководство для начинающих политиков. Как полное отрицание и осуждение манипуляции, так и ее превознесение опираются каждый на свои веские основания. При этом обе позиции в значительной степени абсолютизируют исходные посылки. Мне представляется уместным порассуждать на предмет пределов использования манипуляции. Это означает, с одной стороны, выяснение пределов необходимости употребления манипуляции, а с другой,— пределов допустимости. Если будут вскрыты достаточно веские резоны в пользу манипуляции, они встанут как ограничения на пути обучения людей неманипулированию. Вместе с тем поиск пределов употребления манипуляции позволит более корректно обозначить критерии допустимости ее использования. 9.1. Управление или помыкание? Трудно ghtljcnfdbnm управленца, не использующего манипуляцию. Напротив, в управленческой среде ценность этих приемов очень высока. Дух Карнеги незримо рядом... А раз есть заказ — появляется предложение. Большинство одно время процветавших школ менеджмента у нас в стране, равно как и нынешних краткосрочных курсов,— это чаще всего ликбез по манипулятивному воздействию. В западных странах аналогичный товар также в большом ходу [Donaldson 1980, Gahagan 1984, Sheldon 1982]. Это не удивительно, если принять во внимание дистантный субъект-объектный характер социального взаимодействия. Специфика конкретных управленческих ситуаций такова, что с неизбежностью подводит к необходимости уметь манипулировать. Что случится, если из управления устранить манипуляцию? Во-первых, исчезнет ореол руководителя. Управление — это такой процесс в организации, который неизбежно порождает собственную внутреннюю мифологию. В конгруентнои системе манипуляция используется для сохранения тайны [Бейтсон, Бейтсон 1994], для разделения людей, поддержания авторитета лидера. Организация строится на распределении функций и их мифологическом обеспечении. Убери это разделение функций — исчезнет организация, убери мифы — исчезнут скрепляющие ее нити. Сила там, где есть мифы. Последние всегда сопутствуют хорошим управленцам, равно как и хорошим педагогам, как и вообще хорошим специалистам: о них ходят истории, легенды, небылицы, над ними могут подшучивать, на них могут злиться — но всегда будут прислушиваться. Этот ореол есть символ власти, признак силы и обязательная ноша их обладателя. Кроме того, ореол личности — это не только способ скрепления организации, но и способ структурирования потребностей подчиненных. Если я подчиненный, то каково же мне сознавать, что руководит мной такой же как я или еще слабее? Гораздо естественнее уступить архетипическому побуждению и сдать- * Эта мысль была высказана С. А. Гильмановым в одной из наших приватных бесед. Подробнее см. [Гильманов 1996]. ся на милость сильного, довериться его квалификации (отсюда понятны «шеф», «сам!», «батя» и пр.) Во-вторых, с устранением манипуляции разрушается сложившаяся культура взаимоотношений. Авторитет руководителя тем выше, чем более тонкую палитру приемов — в том числе и манипулятивных — он использует для воздействия на подчиненных. На первый взгляд кажется странным, но начальником-манипулятором многие восхищаются, в том числе и те, кто оказались его жертвой: были обмануты, спровоцированы или мягко обойдены. Если манипулятивные методы устранить и в результате руководитель никого не обманет, никого не принудит, не обведет — то пропадает жизнь. Манипуляция — это сама жизнь в отношениях людей. Это нормальное (в смысле общераспространенной нормы) взаимодействие, это элемент неформальности в отношениях, сторона сложившейся культуры производственного взаимодействия. Такова она до тех пор, пока не становится единственным средством достижения целей, превращаясь в деформированные личные качества манипулятора. В этом смысле вполне оправдан пафос книги Э. Шострома. Если же манипуляция используется эпизодически и адекватно ситуации, то ее скорее следует признать жизненно необходимым средством управления. В-третьих, без манипуляции снижается психологическое качество управления: с устранением манипуляции исчезает тонкость управления, уменьшается палитра используемых средств. У руководителя, не использующего или не владеющего манипуляцией, возникает риск соскальзывания к более грубым средствам управления. Это плодит недовольных среди подчиненных, растет вертикальное противостояние. Манипуляция же — смягчает... Умеренное использование манипуляции снижает конфликтность, создает мирную атмосферу и наряду с другими приемами позволяет повысить качество управления. Возникает нечто, напоминающее такт: начальник имеет право и приказать, но щадя самолюбие работника, высказывает лишь свою озабоченность некоторой проблемой, рассчитывая на «понятливость» подчиненного. Разумеется, отсюда произрастают и случаи злоупотребления манипуляцией, когда она становится средством самоутверждения начальника за счет подчиненных, способом реше- 10 — 848 ния своих личных проблем, достижения корыстных целей и пр. Но даже если управленец и не выходит за пределы заботы об интересах организации, нередко случается, что этими интересами оправдывают ущемление прав или личного достоинства подчиненных. Поэтому уместно обсудить проблему, до какой степени в угоду интересам организации (учреждения, фирмы) возможно пренебречь интересами работника, нанятого ею? Можно привести как минимум два ответа. Первый — степень пренебрежения определяется тем, насколько этого работника удается удержать на данном рабочем месте. Стоимость рабочей силы — это стоимость удерживания работника на предприятии. Если ему вообще некуда деваться, то он будет держаться за свое место и наймодателю обойдется заметно дешевле. К. Маркс указывал, что стоимость рабочей силы определяется объективно, социально: культурой общества, сложившимися взаимоотношениями, экономической структурой и т. д. Данный ответ — верный в рамках социологического подхода — оставляет в стороне сущностные качества человека, сводя всю проблему к рыночным отношениям покупателя и продавца. Второй ответ на вопрос, до какой степени в угоду интересам организации можно пренебречь интересами работника, касается различия (или неразличения) собственно личностных особенностей человека и его инструментальных качеств. Когда работник нанимается, то что он предлагает на продажу, что сдает в эксплуатацию? (Заметим, сам позволяет себя эксплуатировать.) Несомненно, свою квалификацию, здоровье, силы, время и даже человеческие качества: способности, черты характера, компетентность в общении. (Распространено мнение, что «хороший человек — это не должность» и что зарплату платят за работу, а не за «красивые глазки». В действительности зарплату платят даже за характер и умение ладить с людьми. Это выражается в том, что на определенные должности людей подбирают по их личностным качествам, а по сокращению штатов — при прочих равных — в первую очередь увольняют скандалистов и неудобных.) Однако, предлагая для использования свою квалификацию и все, что требуется для работы, в нормальных условиях работник не собирается продавать свои душевные свойства: самоуважение, человечность, безусловную значимость индивидуальности и пр. Другими словами, на работу он приходит как человек, готовый по роли, по должности (должен потому, что сам пообещал) исполнять свои обязанности. И в служебных рамках он обязан подчиняться начальнику. Но как человек, как личность, как индивидуальность он равен начальнику. По крайней мере так было бы «по-человечески», то есть в соответствии с общечеловеческой нормой. Именно эту человеческую грань и переходит тот менеджер, который, имея право распоряжаться подчиненным по должности, присваивает себе право распоряжаться человеком как личностью. Это отношение к подчиненному может проявляться в разных формах: в подавлении или прямом доминировании, в манипулировании, в унижении — явном и грубом или утонченном и завуалированном. В известной степени, манипуляция лучше, чем жесткий приказ, а мягкое принуждение лучше, чем грубое попирание достоинств людей. Но основная проблема — посягательство на личность — при этом не решается, а лишь загоняется в личностную глубину. Защититься от принуждения и уничижения трудно — по ситуации, но все же легче, чем от манипуляции, поскольку противостояние в основном межличностное. При манипуляции конфликт становится внутриличностным, поэтому его заметно труднее распознать и труднее разрешить конструктивно, поскольку борьба с другим усложняется борьбой с самим собой. Одно обстоятельство особенно способствует проманипуля-тивным пристрастиям управленцев. Манипуляция позволяет решить крайне привлекательную задачу: переложить ответственность за принятое решение на подчиненного. Регулярная практика такого рода ведет к тому, что власть гипертрофированно накапливается в руках власть предержащих, тогда как управляемые оказываются перегруженными гиперответственностью. Характерная для наших дней переориентация с явного (внешнего) принуждения на неявное (внутреннее) оживляет * Когда кто-то начинает продавать свое чувство достоинства, моральные и ценностные предпочтения, человеческую верность, мы относимся к таким случаям однозначно негативно, справедливо усматривая здесь сделку с совестью. 10* интерес к негрубым методам психологического воздействия. Отчасти этим может быть объяснен нынешний бум на все психологическое. Психолога или психологические службы менеджеры содержат, как правило, не из гуманных побуждений. Ведущую роль играют прагматические соображения: освоить более мягкие методы управления (грубые все хуже срабатывают), сделать подчиненных более чувствительными к неявному управлению (чтобы скрыть сам факт воздействия), снять излишнее напряжение (мешающее работе) и пр. В этом отношении управленцы следуют тенденции, характерной также для государственной эволюции. Еще до недавнего времени наше государство ориентировалось на доминирование как ведущий тип межсубъектных отношений и характерные для него средства управления: приказ, принуждение, подавление. Сейчас, охваченные горячкой переделок, наши лидеры — и мы все с ними — устремились к демократическому государству. На первых порах кажется, что там-то уж большинство наших бед будут сняты. При этом мы отмахиваемся от мысли, что в новых условиях новыми будут и проблемы. Демократическое государство лишь де-юре строится на принципах уважения прав человека. Де-факто же эти права систематически и закономерно нарушаются. Причина в том, что главной ценностью в большинстве видов общественной практики и повседневной жизни является борьба — стремление получить односторонний выигрыш, как правило, в ущерб противоположной стороне. Данное противоречие успешно затушевывается применением скрытых методов борьбы, следовательно, и нарушения прав человека, таких как вмешательство в процесс личностного развития, в процессы принятия решений. Демократическое государство в том виде, как оно сложилось в большинстве развитых стран, больше"тяготеет к манипуляции как ведущему типу межсубъектных отношений. (88% отечественной литературы, посвященной манипуляции, представляет собой критику манипулятивной практики буржуазных органов массовой информации (по фондам ИНИОН за период с 1981 по 1991 г.) Любопытно, что большая часть аналогичной англоязычной литературы — о том же). Именно к такому государству мы и движемся. Показателен в этом свете характер заказов психологам. Все многообразие заказов может быть сведено к трем типам: а) желание получить какую-либо информацию о подчиненных, обучаемых или обслуживаемых, распоряжаться которой заказчик намерен по собственному усмотрению; б) просьба организовать целенаправленное воздействие на людей, иногда силами психологов, но чаще на основе рекомендаций исполнительным органам; в) стремление обучиться чему-то «очень психологическому». Для выполнения подобных заказов и организуются разного рода психологические службы. Нам же как специалистам, попавшим под перекрестное внимание со стороны обладателей властью, приходится выбирать: быть безгласным исполнителем или бороться за участие в формировании заказа, причем не на этапе уточнения деталей, а в определении его сути. Разумеется, второй вариант предпочтительнее, но такая возможность нам предоставляется нечасто. Когда же приходится выполнять уже сформулированный заказ, несмотря на известные трудности, почти всегда есть возможность внести в него свои коррективы. Проиллюстрирую последнюю мысль на примере обучения управленцев. Многие мои коллеги знают, что независимо от сформулированного заказа реальные ожидания слушателей очень часто носят проманипулятивный характер. Приходится выбирать. Отказаться — значит уйти с рынка услуг. Вместо тебя заказ выполнит менее щепетильный коллега или наскоро обучившийся энтузиаст, стремящийся самоутвердиться или насладиться доставшейся ему возможностью влиять на людей. А принять заказ — значит пойти навстречу манипулятивным ожиданиям слушателей. В последнем случае неплохо зарекомендовала себя такая тактика обучения. Проманипулятивные ожидания слушателей с самого начала предельно четко (а иногда и жестко) эксплицируются, чтобы они стали явными и для них самих. Такой заказ принимается к исполнению лишь в общих чертах. Присоединение к ожиданиям слушателей необходимо для того, чтобы обеспечить возможность позже внести необходимые пропартнерские коррективы в их поведенческий репертуар. Далее занятия строятся таким образом, чтобы показать (лучше на играх и обсуждении конкретных ситуаций) весь спектр способов психологического воздействия: от прямого принуждения и приказа, через манипулирование, уловки и открытую конфронтацию до договоренностей и партнерских соглашений. Описываются возможности всех способов (круг адекватных ситуаций, характер получаемого эффекта, выигрыши) и обязательно ограничения (когда они не срабатывают, чем приходится платить, каковы последствия и пр.). Основная цель преподавателя — проблематизировать сам факт выбора метода воздействия, не склоняя к какому-то одному из них. Таким образом удается, во-первых, хотя бы отчасти освободить слушателей от нерефлексируемых ограничений, накопившихся в их опыте относительно предпочтений в выборе средств психологического воздействия, и во-вторых, вернуть руководителям ту ответственность, которую они привыкли перекладывать на обстоятельства или подчиненных. В данном случае слушатели осваивают весь спектр установок на взаимодействие, расположенный на шкале межличностных отношений, которую мы обсуждали в главе 3. Поскольку манипуляция — это нечто среднее между доминированием и партнерством, то альтернативой ей могут стать соответствующие полюса: с одной стороны, это приказ, доминирование, подавление, а с другой, просьба или предложение (ведущее к договору). Любопытно, что неоткровенности манипуляции в обоих случаях противостоит откровенность крайностей: открытый нажим или приказ и открытое сообщение о своих потребностях или намерениях. Итак, мы выяснили, что манипуляция может быть конструктивно использована в управленческой практике на уровне межличностных контактов. Во-первых, для создания ореола руководителя организации или подразделения, во-вторых, для смягчения формы принуждения, обойтись без которого, похоже, не удается ни одному руководителю, и в-третьих, для создания единой направленности желаний подчиненных, подключающей необходимый мотивационный ресурс для достижения целей организации. Вместе с тем было обнаружено существенное ограничение на использование манипуляции — она становится неадекватной в том случае, если а) используется в личных целях руководителя, б) когда насилие над личностью превышает тот уровень, который диктуется спецификой работы. 9.2. Образование или развитие? Практика так называемого педагогического воздействия в большинстве случаев тоже выглядит как подавление учащихся или манипулирование ими. Каждый мало-мальски знакомый с педагогической литературой навсегда запомнил штампы типа «формирование познавательного интереса учащихся», «воспитание сознательного отношения к труду», «нравственное совершенствование воспитуемых» и десятки аналогичных, за которыми явно стоит претензия решать, каким должен быть тот, кого собираются «воспитывать» и «совершенствовать». Что это: действительно необходимая вещь или преподавательско-воспитательские деформации? Слово «образование» охватывает такие семантические поля: а) процесс создания, порождения чего-то нового, б) формирование чего-либо согласно заданному образу, в) нечто структурно сложное. По отношению к привычному словоупотреблению типа «школьное образование», «народное образование», «система образования» и пр. оно превратилось в номинализацию, за которой уже почти не проглядывает первичный смысл разворачивающегося процесса. Если же восстановить утраченную связь, то под образованием можно понимать процесс создания (порождения) человека в соответствии с каким-то образом. Этот процесс организуется специальными людьми, которых государство наделило правами ваятелей. Эти люди действуют так, как будто им известен образ, которому ребенок должен соответствовать. Как раз здесь и заключается проблема — откуда берется такой образ? Другими словами, необходимо выяснить, кто заказывает результат. Заказчиком, как правило, выступает государство, которое «спускает» исполнителям госстандарт. В этой стыдливой модели выпускника речь идет по преимуществу об инструментальных характеристиках человека и совсем мало — о его личностных качествах. Что же касается последних, то школьные работники уже привыкли улавливать неявный госзаказ на «личностную» продукцию. Неявный заказ государства с тоталитарным режимом к системе образования состоял в том, чтобы готовить граждан, способных подчиняться. Некоторые из них (около 15%) должны были при этом сами уметь приказывать, отдавать распоряжения; тех, кто со школьных лет подавал надежды стать такими, мы называли активистами. Неявный заказ демократического государства — воспитывать граждан, которыми удобно манипулировать. Часть из них должны еще и сами уметь хорошо манипулировать людьми. В значительной степени этим обстоятельством объясняется готовность функционеров создавать психологические службы в образовательных учреждениях. От этих людей психологи получают все те же заказы: «обследуйте» (нам нужна информация) и «сделайте с ним что-нибудь» (нам нужен удобный и соответствующий нашим требованиям ученик). Пока такие заказы выполняются, школьный психолог в почете, но как только он сделает робкую попытку указать на дефекты в организации школьной жизни или учебного процесса, он попадает в категорию «чужих». И санкции к ним применяются соответствующие. А большинство школьных психологов у нас — женщины, которые к тому же в основном рекрутированы из бывших педагогов и имеют пока еще низкую квалификацию. Ясно, что чаще всего они остаются в роли послушных наемников, выполняющих волю тех, кто им платит зарплату. Разумеется, есть и такие, которым удается сменить установки администраторов, но таковых, как и во все времена, находится немного. Не знаю, было ли бы проще, если бы государство оставалось единственным заказчиком образовательной системы. В действительности заказчиков довольно много. В первую очередь это социальные слои, национальные общности, религиозные конфессии — совокупные субъекты разного рода. Общие черты даваемых ими заказов: • как правило даются неявно; • конечный образ, на который ориентируются исполнители-педагоги, остается вне их осознания; • сам этот образ нередко представляет собой идеал (или стереотип) типичного члена сообщности — заказчика — «такой, как мы все»; • цель образования заключается в создании собственных двойников, пополняющих ряды данной общности. В некоторых случаях заказчиками на образовательный продукт могут выступать и отдельные лица — если педагог или организатор имеет перед собой отрефлексированную мо- дель выпускника. К таким относятся некоторые создатели авторских школ или классов, выдающиеся педагоги и пр. Вероятно, в той или иной степени они являются выразителями интересов каких-либо социальных групп, но неизбежно вносят и свой личный вклад. Таким образом, образование — обучение или воспитание — это род ваяния, когда художник (а чаще просто ремесленник) для получения задуманного результата «отсекает все лишнее», оставляя лишь то, что соответствует замыслу заказчика. Заметим, однако, что почти никогда свой будущий образ не заказывают сами дети. Общество отказывает им в праве формировать заказ. Взрослые сами решают, каким быть детям, за них и без них — это, по-видимому, и называется социализацией. Поскольку всякое образование человека есть неизбежный отбор — избирательная распаковка ресурсов человека и их трансформация в необходимую воспитателю или учителю сторону — можно утверждать, что не деформировать ребенка в процессе социализации невозможно. Поэтому оборотная сторона социализации — наложение ограничений на развитие и личностный рост ребенка. В этом — сущность процесса образования, в этом — сущность позиции педагога как наемного работника, искренне и наивно выполняющего свое прокрустово предназначение. Технологическая сторона педагогической деятельности приводится в соответствие стоящим перед образованием задачам. Технологически воспитание и обучение — это всегда отбор, селекция, а значит, неизбежно и потеря чего-то. И в этом смысле педагогические технологии содержат в себе некоторые элементы насилия и принуждения. Похоже, совершенно без них обойтись нельзя, поэтому речь в основном о том, какие формы приобретает такое принуждение. Теперь уже не трудно понять, какую роль играет манипуляция в практике образования — как в обучении, так и в воспитании. Во-первых, как уже было показано, она нужна педагогам для того, чтобы завуалировать наличие одностороннего воздействия во имя выполнения полученного заказа. Довольно трудно уловить ту грань, что разделяет формирующее воздействие во имя перспективных интересов ребенка (и в на- рушение сиюминутных), и манипуляцию, когда под флагом заботы о будущем ученика преподаватель самоутверждается за его счет, действует в угоду администрации или в интересах преподавательской касты. Возможно, такое сокрытие необходимо не столько для подопечных (дети и так хорошо чувствуют, где манипуляция, а где забота) сколько для самих преподавателей и воспитателей: кому же приятно видеть свои недоработки. Да и об общественном мнении приходится помнить. Во-вторых, манипуляция в образовании, как и в управлении, необходима для того, чтобы неизбежное давление облечь в более мягкие формы, чтобы пощадить самолюбие и достоинство ребенка. В этом отношении обман и скрытое принуждение более предпочтительны, чем принуждение явное и грубое. И в-третьих, есть довольно большой класс ситуаций и проблем, когда особенно показано применение косвенных приемов психологического воздействия — часть из них в конкретных условиях может оказаться манипуляцией. Скажем, в обучении: поскольку манипуляция имеет дело с мотиваци-онными структурами внутреннего мира человека, то кажется естественным ее использование как средства мотивационного обеспечения учебного процесса. Действительно, едва ли не каждый преподаватель способен вспомнить случаи из своей практики, когда интерес к теме или предмету обучения возбуждался с помощью тенденциозной подачи сообщения. То же и в воспитании. Пример 27. Родители в разговоре между собой с похвалой отозвались о поведении своего ребенка сегодня при гостях. Но сделано это было так, чтобы сам ребенок, лежа в постели, мог «подслушать» их разговор. Пример 28. Вожатый увидел пареньков, которые готовы были подраться, так разгорелся их спор. «Дима!» — окликнул он одного из них. «Что?» — повернулся с раздражением и досадой, ожидая назидательного замечания. Вожатый: «Ку-ку?» — и улыбнулся. Ребятам оставалось только улыбнуться в ответ — и напряжение спало. Пример 29. Ребенка отрывают от игрушек, чтобы подготовить ко сну. Чтобы это было безболезненным, родители применяют одну из техник косвенного воздействия: включаются в игру и развивают ее так, чтобы она завершилась. Или отвлекают его на что-либо, чтобы прервать сиюминутное желание играть. Очевидно, что при этом ребенок управляется родителями скрыто, чтобы избежать его сопротивления. Однако, поскольку все это делается в его же перспективных интересах (здоровье, режим, привычки и т. д.), было бы ошибкой считать данное воздействие манипуляцией. Вместе с тем очевидно, что в каждом конкретном случае точно такие же действия могут оказаться манипуляцией — достаточно наличия порой даже небольшого, но важного штриха в структуре ситуации или в мотивационном поле воспитателя. Попробуем прояснить для себя, как установить границу между воспитанием ребенка и его стандартизацией, нормированием. Воспитатель неизбежно сталкивается с проблемой нахождения баланса между требованиями заказа (неважно чьего: человечества, государства, сообщества или индивида) и интенциями самого воспитуемого. Последовательное выполнение заказа ведет к тому, что воспитуемый рассматривается как безгласное, бездушное и бесправное существо, с которым позволено делать все, что требуется для достижения задуманного результата. Противоположная крайность — полное потакание ребенку, отказ от идеи формирующего воздействия. Думаю, в поисках требуемого баланса воспитателю помогут следующие соображения. Во-первых, формирующее воздействие имеет шанс быть минимально манипулятивным, если оно соответствует личности в целом, а не одной ее части. Кто же может с уверенностью судить, что его воздействие экологично по отношению к данной целостной индивидуальности? Только сам ребенок, имеющий доступ к самому себе и своему внутреннему миру в целом. Сделать же ему это трудно на том языке, который понимает воспитатель: на языке слов. Поэтому воспитателю важно научиться определять степень экологичности своего воздействия, опираясь на спонтанные (как правило эмоциональные и образные) высказывания ребенка и на другие внешние проявления: мимику, жесты, вазомоторные признаки и пр. В случае, если некое воздействие оказывается не вполне соответствующим индивидуальности ребенка, внима- тельный воспитатель способен заметить признаки защитных тенденций в поведении воспитуемого в ответ на данное воздействие. Во-вторых, опасность насильственного нормирования можно заметно снизить путем воспитания у ребенка способности становиться в рефлексивную позицию по отношению к предлагаемым для усвоения нормам. Воспитание в этом смысле есть постановка человека в рефлексивную и диалогическую позицию по отношению к самому себе. В этом случае он может осознанно отнестись к предлагаемым групповым нормам и решить, принять их или не принять. В-третьих, стандартизация может быть заметно смягчена, если не требовать безусловного ее принятия. Воспитание в этом смысле есть обучение условностям. Воспитатель в любой момент может выйти за пределы ситуации и сказать подопечному: «Посмотри, кем и когда эти правила придуманы. В общем-то они — куча пустяков, которые, однако, помогают людям взаимодействовать друг с другом определенным образом — так, как это удобно. Ты можешь не соблюдать этих норм, ты можешь жить совсем по-другому, но за такое нарушение тебе придется чем-то платить: терпеть упреки людей, потерять их доброе отношение к тебе, испытать некоторое одиночество, ухудшить здоровье и т. п.» Воспитуемый получает возможность критически отнестись к предлагаемым нормам, и уж если он их выбирает, тогда они становятся его ценностями. Навязываемые нормы безлики (безличностны), а присвоенные — личностны, а значит и духовны. Разумеется, изложенные соображения не решают проблему манипулирования: ни оберегают от манипуляции, ни отказывают ей в праве на применение. В конечном счете только сам воспитатель (дома или в школе) — его моральная позиция, квалификация и искусство — ответственен за используемые им средства достижения воспитательных задач. Если он пользуется манипулятивными приемами, но при этом точно ограничивает круг их применения и чувствует общий контекст воспитания, то некому в него кинуть камень осуждения, разве что тому, кто совершает еще больший грех — грубое нормирование, жесткое подравнивание ученика под требуемый образ. Но этот находится уже за границами воспитания — в зоне подавления. Вернемся к обучению. В этой сфере интересно рассмотреть пару «манипуляция — майевтика». Известно, что под маиевтикои Сократ понимал род духовного повивального искусства, с помощью которого можно помочь собеседнику «родить» собственную мысль. Отказываясь от позиции все знающего учителя, он старался побуждать людей к самостоятельному поиску истины. Такая позиция выглядит весьма привлекательно и многими воспринимается как реальная альтернатива авторитарному и нормативному обучению [Майевтика... 1993]. Действительно, майевтика как техника вопро-шания позволяет собеседникам выяснить нечто важное, вскрыть неявное положение вещей, избегая при этом принуждения со стороны инициатора беседы. Показательны различия, существующие между манипуляцией и майевтикой:
Вместе с тем нельзя не отметить наличие и определенного сходства между манипуляцией и майевтикой. Во-первых, и в той, и в другой присутствует заметный элемент провокации; в майевтике она выполняет функцию мотивационного обеспечения мыслительного поиска, отвечающего на вопросы собеседника. Во-вторых, как манипуляция, так и майевтика предполагают наличие ведущего — того, кто знает, куда двигаться. Однажды Сократ попросил пригласить мальчика с улицы и задал ему длинную серию вопросов так, что ответы мальчика явились доказательством теоремы Пифагора. Таким образом он стремился доказать справедливость своего утверждения, что все знания уже имеются у людей, проблема состоит лишь в том, чтобы найти доступ к ним. В своем комментарии на этот случай Г. Бейтсон говорит: «Но все это чушь: то, чего не знал мальчик и что обеспечил Сократ,— было ответом на вопрос: на какой вопрос мне сейчас отвечать? Если бы ребенка поставили перед необходимостью доказать теорему Пифагора, ребенок остался бы безмолвен, не зная порядка шагов по построению теоремы» [Бейтсон, Бейтсон, с. 176]. Другими словами, ответ находился в алгоритме постановки вопросов. Если бы Сократ не знал теоремы Пифагора, то последовательность вопросов вела бы в никуда. В-третьих, как показывает случай с Сократом, майевтика, подобно манипуляции порождает иллюзию — миф о том, что ученик уже знает. Но какой миф! Это такой миф, который способен побудить ученика к новым достижениям. И в-четвертых — майевтика, несмотря на кажущуюся ограниченность лишь когнитивной сферой, выполняет мотивирующую функцию, что также роднит ее с манипуляцией. Таким образом, майевтика — это, с одной стороны, способ управления процессом мыслительного поиска. Логика поиска заключена в содержании и порядке предъявления вопросов. Вопрос — это указатель направления, где искать, равно как и способ мышления, передаваемый ученикам в действии. А с другой — это специальная техника создания иллюзии того, что решение найдено тем, кому задавались вопросы. Разумеется, Сократа можно обвинить во лжи, когда он говорит: «Мальчик уже знал это». Равно как и педагога, говорящего: «Ученик сам нашел ответ». Но похоже, ни одна человеческая деятельность не может обойтись без лжи как средства мифотворчества. Данный же миф способствует повышению желания учеников учиться. Таким образом, в образовании (воспитании и обучении) манипуляция также занимает почетное место. В ряде моментов она почти незаметно перетекает в альтернативные ей косвенные методы воздействия, в частности, в майевтику. Вовсе обойтись без манипуляции, похоже, не удается. Идеальным было бы решение, когда бы манипуляция не выходила за пределы образовательной задачи, в рамках которой человек знает, что его обучают, и он согласен на воздействие в определенных пределах, лишь бы оно дало результаты большие, чем вложено сил. Но центральной проблемой остается та, что за ребенка решать берутся взрослые. Хорошо, если они принимают решение под СВОЮ ответственность, не перекладывая ее на ребенка. Лишь в таком контексте манипуляцию (как одно из средств косвенного побуждения) можно признать вынужденной мерой. К сожалению, для рядового педагога эта вынужденность и инструментальность в силу механизма сдвижения мотива на цель нередко оказывается сокрытой. И тогда манипулятивность для него презентирует само педагогическое качество как таковое — не столько как средство, сколько как цель, а если средство, то не столько ситуативное, сколько основное. Разумеется, это предпочтительнее, чем унижение или жесткий приказ. Но вместе с тем мало конструктивное с точки зрения личностного роста ребенка. 9.3. Коррекция или нормирование? Когда психолог-консультант строит расспрос клиента в рамках его проблемы — просит уточнить какую-то мысль, привести пример, подтверждающий слова клиента, задает разделительные вопросы, управляет паузами, жестами, расставляет интонационные акценты и т. п.— то он применяет эти приемы в надежде на ага-реакцию клиента, когда тот, хлопнув себя по лбу или вдруг, взволнованно замолкнув, «неожиданно» «догадывается» — находит мысль, меняющую его видение проблемы. Поскольку прямо переданная мысль часто не воспринимается, она должна быть добыта самим клиентом. Поэтому консультант скрыто управляет ходом размышления клиента. Естественно возникает вопрос, можно ли подобные действия консультанта назвать это манипуляцией? Использование понятия «косвенное воздействие» позволяет корректнее поставить вопрос об отличии манипуляции от неманипулятивных средств в психотерапии. То, что нередко называют манипулятивными приемами, сами по себе — лишь техники косвенного воздействия. Необходимо выяснить, для чего подобные приемы (почти манипулятивные) используются в консультативной работе? По аналогии с использованием манипуляции в управлении и образовании можно указать такие задачи: 1. Создание терапевтического мифа — веры клиента в то, что его проблема может быть решена психологическими средствами. Само наличие такой веры является одним из механизмов (вероятно основным) терапевтического процесса. Поэтому пробуждение и поддержание веры в успех повышает согласие клиента на работу и готовность к изменениям. 2. Маскировка некоторых видов психологического воздействия. Консультант вынужден прибегать к маскировке каждый раз, когда необходимо обойти защитные построения клиента. В конечном итоге это повышает эффективность работы, сокращает затраты (психических сил и времени) как консультанта, так и клиента на достижение поставленной клиентом цели. 3. Создание ореола консультанта как специалиста высокого класса. Такой ореол повышает доверие клиента к психологу, увеличивает податливость клиента к терапевтическому воздействию. Однако на тех же техниках косвенного воздействия паразитирует и манипуляция. Возникает она в случаях, когда консультант начинает решать задачи, нерелевантные цели консультативного взаимодействия. Можно отметить несколько признаков, каждый из которых самостоятельно или в сочетании с другими способен указать на наличие манипу-лятивного качества в психологическом воздействии, вносимого со стороны консультанта. 1. Приоритет потребностей.Если консультант центрирован на собственных потребностях, то это, вероятно, приведет к манипуляции. Чаще всего это следствие привнесения консультантом собственных проблем в консультационное взаимодействие. Нередко они проявляются в стремлении привязать к себе клиента, сделать его послушным и удобным. Проистекать это может из стремления удовлетворить свои невротические потребности, самоутвердиться за счет клиента, обеспечить себя долгосрочной работой, высокими доходами и пр. Разумеется, консультант — как всякий живой человек — не может отказаться от своих потребностей, произвольно «отключить» их, выйти из-под их влияния. Но ма-нипулятивное качество возникает тогда, когда потребности клиента лишаются статуса приоритетных. 2. Стабильность изменений.Было бы ошибкой полагать, что всякий раз, когда эффект позитивных изменений вскоре исчезает, мы имеем дело с манипуляцией со стороны консультанта. Хорошо известно, насколько изощренны бывают клиенты в своем стремлении избежать декларируемых изменений, как изобретательны они бывают в попытках переложить ответственность на консультанта. Но справедливости ради надо быть готовым к тому, что среди манипуляций, которые нередко удается обнаружить за рецедивами симптомов, могут быть уловки и консультанта. 3. Локус работы.Консультанту приходится выбирать между крайностями. С одной стороны, вероятность манипуляции повышается, если я работаю с частью личности, упуская из виду целостность. Если я для получения эффекта стремлюсь изменить отдельные личностные элементы, не соотнося свое воздействие с широким личностным контекстом, я занимаю позицию бездумного технолога-манипулятора. (Устранение симптома безотносительно к человеку, о нем заявившем.) С другой стороны, стремление изменить всю личность — саму систему ценностей клиента, его отношение к жизни — еще быстрее способно привести к манипуляции. В этом случае легко впасть в грех притязаний на роль Творца. Поиск баланса между указанными крайностями — дело квалификации консультанта. 4. Рамки договора с клиентом.Все перечисленные признаки, однако, весьма условны, поскольку безотносительны к конкретной консультационной ситуации. Данное затруднение снимается, если принять к рассмотрению рамки договора с клиентом. Это наиболее сильный критерий, позволяющий решить, что манипулятивно и деструктивно, а что — гуманно и конструктивно в действиях консультанта. Если последний действует в пределах запроса клиента, точно соблюдает условия исходного договора с ним, а значит, работает в соответствии с целями и интересами клиента,— то все техники, 11 — 898 сколь бы манипулятивно они ни выглядели, имеют право называться коррекционными (по направленности) и косвенными (по механизму). Разумеется, на характер взаимодействия консультанта с клиентом сильное влияние оказывают его теоретические предпочтения. Такие ориентации, например, как бихевиоризм, психоанализ, гуманистическая или трансперсональная психология весьма различны по силе содержащегося в них ма-нипулятивного потенциала: «За каждой стоит принципиально иной «образ человека», особая «картина мира»» [Флоренская 1991, с. 13]. Многие консультанты склонны опираться не на теории, а на коррекционные технологии, которые часто оказываются независимыми от породивших их теоретических контекстов: обусловливание, оперантное научение, психодрама, гештальт-терапия, психосинтез, NLP, телесные психотехники, клиент-ориентированный подход и пр. Действительно, многие из них отмечены печатью поиска компромисса между необходимостью глубинной работы и опасностью впасть в искушение переделывать людей на свой лад, между краткосрочностью взаимодействия и полноценностью результатов. Примером могут служить принципы экологичности психологического воздействия, разработанные в рамках NLP. Последнее не без оснований претендует на роль мета-теории психотерапевтического процесса. Соответствующие приемы экологической проверки, некоторые элементы рефрейминга, ряд моментов в рамках других техник адресуются к личности в целом как к эксперту или заинтересованной стороне особой важности. Трансовые технологии решают задачу поиска указанного компромисса еще более кардинальным образом. Вместе с тем консультант-технолог, восседая на огромном пьедестале проделанной до него работы, в свернутом виде содержащейся в используемых им техниках, нередко оказывается обманутым их изяществом и краткостью, принимая за простоту и легкость. В этом случае бездумное (не подкрепленное прочувствованным теоретизированием) использование техник заметно снижает их точность и экологичность, становясь орудием самоутверждения в работе, решения собственных проблем. Если я теряю из вида целостность работы (часто не только по отношению к конкретному клиенту, но и по отношению к общепсихологическому и общекультурному контексту), значит я погрузился в решение каких-то собственных проблем, начал свою (исходно внутреннюю) игру. Втянувшись в манипуляцию, консультант становится рабом собственной манипуляции: механизм манипуляции — как собой, так и клиентом — начинает манипулировать породившим его манипулятором. Поэтому забота консультанта о клиенте — это забота в первую очередь о самом себе («главный клиент — я сам»). Нам осталось обсудить, как может выглядеть консультативный процесс с точки зрения баланса между употреблением косвенных приемов психологического воздействия и распределением ответственности между участниками психотерапевтического взаимодействия. Применительно к консультативному процессу воспользуемся метафорой переезда или путешествия, на языке которой можно более рельефно представить все его этапы, особенности исполнения ролей и характер распределения ответственности между его участниками. Клиент как человек, испытывающий некие затруднения и нуждающийся в помощи со стороны, как правило, просит избавить его от них. Поэтому в начале работы его следует рассматривать как беглеца, чем как путника. Консультант по просьбе клиента-беглеца стоит перед задачами: а) выяснить, где находится клиент: в чем состоит проблема? б) решить, в каком направлении необходимо двигаться клиенту: что делать? в) помочь последнему туда перебраться: как это сделать? Для первой задачи вполне бы подошло название (психодиагностика, для третей — коррекция, а для второй готового термина нет. Часто она решается или в ходе диагностики (в заключении), или как результат соглашения между клиентом и консультантом. Условно назовем этот этап «ответственное решение». Диагностика. Все разнообразие психодиагностических стратегий взаимодействия клиента и консультанта можно распределить по степени содержащегося в них манипулятивного потенциала. Сделать это можно по двум классификационным основаниям: по используемым средствам диагностики и по соотношению и* «эксперт/непрофессионал» (в зависимотси от того, кто дает диагностическое заключение: в чем проблема?). В первом ряду окажутся все виды диагностики с помощью опросников, тестов и иных аппаратных или ручных методов. Главная особенность большинства из них — разведение во времени этапов проведения обследования, обработки данных и составления заключения. Это в общем весьма манипуля-тивный подход к клиенту, который тем не менее считается обязательным квалификационным признаком профессии психолога. Полюса на данной шкале займут, с одной стороны, полностью стандартизированные методы, через которые испытуемые «пропускаются» , как через процедуру оценки, иногда исключая непосредственный контакт психолога с испытуемым. С другой — малоструктурированные, подстраиваемые под особенности клиента и ситуации обследования методы вплоть до полной интериоризации составляющих их элементов — исчезновении в навыках консультанта. В зависимости от того, кто выносит диагностическое суждение, можно выделить три основные группы подходов. Экспертиза — диагностическое заключение выполняет психолог-консультант. Если информация была получена с помощью опросников или тестов, то психолог с неизбежностью становится «спецом» по вынесению суждений. Но даже если информация была получена из неструктурированной беседы, то экспертная ориентация преполагает, что консультант всегда прав, потому что он «лучше знает» или «ему виднее». Остается лишь все объяснить клиенту и доказать справедливость предложенной интерпретации. Если же клиент станет возражать, значит «защищается», это лишь еще раз доказывает правоту консультанта. Совместное исследование — понимание сути проблемы клиента добывается в ходе расспроса, когда клиент получает право на собственное понимание своих проблем. Причем догадки и открытия клиента, сделанные в ходе проводимого консультантом расспроса, являются достижением обоих: умения задавать вопросы, с одной стороны, и полноты знания * Этот профессиональный жаргон весьма точно отражает отношения между испытуемым и исследователем, равно как и отношение психолога к обследуемому, на которое провоцирует тестовый подход. проблемной области и готовности их извлекать — с другой. В общем этот подход очень близок к майевтике как средству вспоможествования при родах — в данном случае появления нового видения клиентом своей проблемы. Несомненно, что в таком диалоге нет полной симметричности отношений. Консультант все равно остается ведущей стороной, поскольку у него имеются собственные представления о том, как и о чем необходимо спрашивать, есть инструменты направления беседы в нужное русло: техника активного слушания, метамо-дель языка, правила построения вопросов и т. п. Но большая человечность данного подхода по сравнению с экспертным очевидна. Поддержка — основые выводы делает клиент, он же задает и порядок обсуждения тем. Консультанту достается работа заинтересованного слушателя, вся активность которого направлена на стремление понять содержание, логику изложения, вникнуть в переживания собеседника, погрузиться в поток его смыслов. Клиент при этом сам создает психотерапевтический миф — логику объяснения сути проблемы, обоснования резонов и механизмов желаемых изменений. Такой подход возможен преимущественно с опытным клиентом, который предварительно освоил «правила игры» — в некотором смысле он уже «наш». Из указанных подходов наименее манипулятивен последний, но далеко не всегда можно и не всякий консультант способен положиться на проницательность клиента. Равно как и не всякий клиент способен такую проницательность проявить — иначе бы он не обращался за психологической помощью. Поэтому консультанту приходится самостоятельно выбирать как общую ориентацию, так и модификации применительно к конкретному случаю. Ответственное решение. Многим известен тот эпизод из «Алисы в Стране Чудес» (глава VI), где Алиса спрашивает у Чеширского Кота: — Скажите, пожалуйста, куда мне отсюда идти? — А куда ты хочешь попасть? — ответил Кот. — Мне все равно...— сказала Алиса. — Тогда все равно, куда и идти,— заметил Кот. — ...только бы попасть куда-нибудь,— пояснила Алиса. — Куда-нибудь ты обязательно попадешь,— сказал Кот.— Нужно только долго идти, никуда не сворачивая! Из этого диалога ясно, что «уйти отсюда» — весьма неопределенная задача, почему и приходится «долго идти», чтобы «попасть куда-нибудь». Поэтому основная задача консультанта на этапе ответственного решения состоит в том, чтобы беглеца сделать путником, движущемся в избранном направлении. Осознает консультант или нет, но каждый раз вслед за пониманием сути проблемы он принимает решение, в каком направлении они с клиентом будут двигаться. Соответственно, в зависимости от того, кто и каким образом принимает это решение (консультант единолично или вместе с клиентом), и выделяются возможные подходы. Указание — консультант самостоятельно принимает решение о том, что необходимо клиенту. В манипулятивно отягощенном случае консультант полагает, что знает, что такое психически здоровый человек, и стремится «усовершенствовать» пришедшего к нему клиента согласно своим представлениям. В лучшем случае консультант действительно прекрасно понимает особенности ситуации клиента и по каким-то соображениям (от себя или по ситуации) решает не советоваться с клиентом, а просто указать: тебе туда. Соглашение — консультант стремится возможно точно понять не только потребности клиента, но и внутреннюю готовность к определенного рода изменениям. О последних в данном случае приходится договариваться. Поэтому он не только спрашивает у клиента, куда ему надо, но и договаривается о характеристиках желаемого результата и о сотрудничестве в пути. Согласие — консультант соглашается с первым приемлемым заказом клиента, не подвергая его сомнению («клиент всегда прав»). Даже если клиент и ошибается, пусть обнаружит и исправит ошибку сам. Последний подход выглядит наименее манипулятивным, но от этого он не становится наиболее приемлемым. Бывает, что такой подход оказывается вполне правомерным, но чаще всего, выбирая его, консультант уподобляется поденщику, берущемуся за любую оплачиваемую работу. Это или равнодушие к эффективности работы, или добровольный отказ от использования в полной мере своей квалификации. Соответственно избранному подходу распределяется и ответственность между клиентом и консультантом за жизнь последнего: в первом случае («указание») консультант впадает в грех вершителя судьбы пришедшего к нему человека. Еще одна важная переменная: готов ли консультант переправить клиента-путника, куда потребуется, или только туда, куда может? Проблема манипуляции в данном случае возникает в зависимости от того, сообщает ли консультант клиенту о том, что выбор путей ограничен квалификацией или предпочтениями психолога. Если нет, то очевидно ущемление права клиента на важное для него знание, сокращение возможностей, из которых ему приходится (если позволено) выбирать. Коррекция. Основной вопрос этого этапа: чьими силами будет совершен переезд? кто проделает основную работу? Здесь же решается проблема распределения ответственности за качество и характер произведенных в психике клиента изменений. Все разнообразие стратегий и приемов преобразующего воздействия также можно расположить на некоторой условной шкале в зависимости от их манипулятивного потенциала. Квалифицированное вмешательство предполагает готовность консультанта сделать нечто такое, что избавит клиента от необходимости активных самостоятельных усилий по решению своих проблем. Метафорически это напоминает «карета подана» или попутный автомобиль — результат достается клиенту относительно легко и кажется, что дешево. Но как часто случается с дармовщиной, исход непредсказуем... Не говоря о том, что все последующие неудачи клиент сможет списать на консультанта. Помощь со стороны — консультант действует как сталкер — проводник по местности с непредсказуемыми характеристиками. Распределение обязанностей: клиент знает о своей «территории» заметно больше консультанта, зато последний знает, как такие территории осваивать. Поэтому он берется провести по ней, указать на ее особенности и отчасти научить клиента-путешественника самостоятельно преодолевать такие территории. Консультация в общих чертах напоминает инструктаж с введением правил и ограничений. В пер- * Остроумную аналогию этой стороне консультативного процесса предложил И. А. Вовк: как автобус (по фиксированному маршруту) или как такси («вам куда?»). спективе клиенту будет позволено передвигаться почти самостоятельно. Сотрудничество и взаимопомощь — консультант стремится видеть вещи глазами клиента и все необходимое делать его руками. В рамках договора с клиентом он наводит на ту или иную мысль (снова уместно вспомнить о майевтике), предлагает поэкспериментировать, сделать пробные действия, помогает понять ошибки и успехи и т. п. Консультативный процесс напоминает путешествие (порой весьма трудное) с опытным наставником, готовым поделиться своей квалификацией с новичком. Сопровождение — консультант дает минимальную (в основном моральную) поддержку усилиям клиента: поддерживает веру в свои силы, сочувствует при неудачах, радуется успехам. Нередко терпеливо наблюдает, как клиент барахтается в проблеме, стараясь не упустить критический момент, когда необходимо будет дать поддержку. Консультант оказывается болельщиком и наблюдателем, не вмешивающимся ни в какие события и ограничивающимся лишь комментариями по поводу. Как видно, каждый из четырех подходов имеет право на существование; также ясно, что в первом случае опасность консультанту оказаться манипулятором заметно выше. Разумеется, высокая квалификация психолога предполагает умение осознавать свою актуальную позицию и соотносить ее с особенностями ситуации. В общем, рассматривая консультативный процесс в целом, можно сказать, что в подавляющем количестве случаев какую-то часть пути определяет консультант. Полностью избежать такого положения вещей не удается. В первую очередь по этой причине приходится напоминать о важной роли договора (терапевтического альянса) в коррекционной работе. Факт обращения клиента за помощью отнюдь не всегда свидетельствует о его готовности сдаться на милость специалиста. Не всегда клиент готов подвергаться даже казалось бы минимальному психологическому воздействию. Поэтому-то так важно договориться о том, какого рода воздействие его устроит. Приходится помнить, что многое он способен сделать сам — помоги ему только создать свой терапевтический миф. В из- вестном смысле психотерапевтические манипуляции (в первичном значении как комбинирование приемов) — это ухищрения, организующие (а нередко имитирующие) движение к намеченной цели. Психологическое пространство столь причудливо и многомерно, что финиш может оказаться за первым же поворотом. Главное — чтобы клиент решил, что он уже пришел. В этом смысле психотерапия — одна из технологий создания иллюзии. Отсюда и возникает особая ответственность консультанта — за подбор экологического мифа, за создание иллюзии, адекватной данному человеку и его проблемной ситуации. Итак, в данном разделе мы обсудили ряд критериев и переменных, на основании которых можно, во-первых, в рамках коррекционного процесса отличать манипуляцию от не-манипулятивных методов воздействия, во-вторых, актуально отслеживать за возникающими деформациями в консультационном процессе. Кроме того, было показано, насколько порой близки оказываются психотерапия и манипуляция как по используемым средствам, так и по механизмам воздействия. Психотерапия в одном ряду с управлением и образованием оказывается, похоже, самой богатой на иллюзии. * * * Общий итог проделанной работы состоит в том, что удалось довольно отчетливо представить в общем не новую мысль, состоящую в том, чтобы избегать крайних суждений. В данном случае — как забвения или придания манипуляции анафеме, так и ее воспевания или пропаганды. Мы рассмотрели лишь три сферы, которые не покрывают собой всей человеческой практики, но охватывают ее значительную часть. Выяснили, что нередко манипуляции избежать не удается. Поэтому призывы к манипуляторам: «Остановитесь!» — не более, чем глас вопиющего в пустыне, поскольку для них это равносильно проповеди отказаться от большинства своих устремлений, субъективно — от самой жизни. Им гораздо понятнее другие лозунги: «Манипулировать надо умеючи» или «Долой грубость — манипулировать надо тонко». Что касается последнего, то логика «тонкой» * В этом контексте трудно переоценить роль метафор, сказок и притч, образующих новые мифы внутри мифа терапевтического. 12 — 848 манипуляции зиждется на умении вносить минимально необходимые дополнения к уже существующим желаниям адресата. Парадокс заключается в том, что чем более тонка манипуляция, тем меньше она отличается от партнерских отношений, в которых многие результаты достигаются путем компромисса. Что же касается умения манипулировать, то оно жестко сопряжено с умением не манипулировать. Лишь только тогда манипуляция — средство, а не навязчивое стремление (самоцель) или ловушка для манипулятора. Это означает не отказаться от манипуляции, а ограничить ее в пределах адекватного применения. Манипуляция оказывается уместной и допустимой лишь там, где используется как адекватное ситуации и задачам вспомогательное средство. Она используется, во-первых, для создания всевозможных мифов: в учебном («Ты сам можешь сделать») и коррекционном процессах (психотерапевтический миф), в управлении организациями; во-вторых, для создания ореола руководителя, преподавателя, воспитателя или консультанта. В-третьих, во многих случаях манипуляция позволяет весьма экономно достигать поставленных целей путем смягчения средств психологического давления или принуждения, маскировкой психологического воздействия и т. п. Мы обсудили критерии, отслеживая которые можно вводить ограничения на употребление манипулятив-ных средств: • нарушение договора: о найме на работу (руководитель имеет право распоряжаться подчиненным лишь по должности, а не как личностью), а также между консультантом и клиентом; • подмена цели воздействия (взаимодействия), вызванная привнесением дополнительных интенций: решения руководителем, воспитателем или психологом-консультантом своих собственных проблем, или преувеличенным употреблением технологических средств; • этические ограничения: посягательство на личность, перекладывание ответственности, эксплуатация моральных качеств и ценностных предпочтений человека, нарушение общечеловеческих норм; • деструктивный, или затратный характер воздействия. Надеюсь, манипуляторы, руководствуясь данными прици- пами, сделают манипуляцию более «экологически чистой». !ШтодШ!тОДДООД«№ШЭД|ОДДООДШКШОДШтэдт«^^ ЗАКЛЮЧЕНИЕ Думаю, в книге каждый нашел для себя нечто полезное. Манипуляторы получили редкую возможность повысить свою «теоретическую подготовку», а может быть еще и пополнили свои ремесленные навыки. Возможно, часть из манипуляторов укрепилась в своих агрессорских намерениях, «повысив» квалификацию до манипуляторов-циников; надеюсь, мимо них не прошла информация о том, насколько такая позиция невыгодна и саморазрушительна и что через несколько недель упоения новыми возможностями манипуляторы заметят и ту плату, которую вносят за свои «успехи». Возможно, тогда они обратят свои взоры на себя и наконец увидят, что они со своим микрокосмом делают. И если эти манипуляторы найдут в себе достаточно внутренней силы, чтобы быть просто по-человечески слабыми, и достаточно внешней слабости, чтобы быть духовно сильными, общество в их лице получит великолепных организаторов и руководителей, а человечество — силовую опору на пути прогресса. Жертвы манипуляции, надеюсь, получили несколько подсказок о том, где искать и как изобретать способы защиты от манипуляции; узнали, каким образом такие защиты организовывать. Возможно, кому-то оказалось важным понять, как устроены уже существующие у него защиты. Я был бы рад, если бы жертвы манипуляторов осознали, что они сами жертвуют собой, отдавая бразды правления своим внутренним миром в непроверенные руки. Поэтому, сколь бы коварными не оказались манипуляторы, в большинстве своем они бессильны против тех людей, которые точно знают, чего хотят, интересы которых хорошо увязаны друг с другом, точно «подогнаны» между собой и под ведущие личностные ценности. 12* Философ-моралист, думаю, обратил внимание на обсуждение проблемы распределения или перемещения ответственности, на наличие мощных манипулятивных тенденций в обществе, соотношение психологического и этического в обсуждавшихся видах практики и т. п. Психолог-практик, как мне кажется, собрал самый богатый урожай. Во-первых, потому, что свои теоретические построения я старался делать так, чтобы облегчить их использование в практике, а во-вторых, значительная часть материала была прямо адресована практически работающим психологам. Двойная — теоретическая и одновременно практическая — направленность работы не удивительна, поскольку в настоящее время почти каждый психолог стремится (или вынужден) погрузиться в практическую работу. Я сам не исключение: с удовольствием отдаваясь решению практических проблем, сменяющихся заказов, с радостью возвращаюсь в позицию несколько отстраненного наблюдателя, чтобы осмыслить свой новый опыт. Психолог-исследователь, думаю, также получил немало пищи для размышлений о роли личностных структур как механизмов манипулятивного воздействия, о процессах внутри-личностного взаимодействия и их сходстве с межличностным общением, о природе манипуляции, о закономерностях психологического воздействия, о психологических защитах и т. п. Мне хотелось, чтобы монографию могли прочесть не только психологи, но и представители смежных специальностей: управленцы, педагоги, политологи, социологи и пр. Стремление учесть интересы различных категорий читателей привело к смешению стилей. Но как было этого избежать, если вся жизнь — сплошная эклектика. По мере продвижения в своем исследовании мне все чаще приходилось обращаться к метафоре. Объясняется это, с одной стороны, тем, что отсутствие необходимой терминологии вынуждает прибегать к иносказанию — употреблению старых слов в новом значении. С другой, продвижение все глубже в психический мир в качестве адекватного средства описания предполагает использование все более размытых и одновременно более емких понятий. Ради обретения внутренней уверенности мне поэтому пришлось заняться осмыслением своей методологической позиции. В рамках заявленного герменевтического подхода мне было на удивление удобно работать, поэтому я с нетерпением и любопытством ожидаю узнать реакцию моих коллег. Я далек от мысли, что те идеи, которые отстаивались в книге, я обязан буду отстаивать и впредь. Вполне может оказаться, что через месяц, год или три новая информация потребует пересмотра каких-то положений. Поэтому было бы бессмысленно ожидать от читателя стойкого согласия с автор |
