 ПОЗНАВАТЕЛЬНОЕ Сила воли ведет к действию, а позитивные действия формируют позитивное отношение Как определить диапазон голоса - ваш вокал Игровые автоматы с быстрым выводом Как самому избавиться от обидчивости Противоречивые взгляды на качества, присущие мужчинам Вкуснейший "Салат из свеклы с чесноком" Натюрморт и его изобразительные возможности Применение, как принимать мумие? Мумие для волос, лица, при переломах, при кровотечении и т.д. Как научиться брать на себя ответственность Зачем нужны границы в отношениях с детьми? Световозвращающие элементы на детской одежде Как победить свой возраст? Восемь уникальных способов, которые помогут достичь долголетия Классификация ожирения по ИМТ (ВОЗ) Глава 3. Завет мужчины с женщиной
Оси и плоскости тела человека - Тело человека состоит из определенных топографических частей и участков, в которых расположены органы, мышцы, сосуды, нервы и т.д.
| О ПРЕДСТАВИТЕЛЬНОМ ПРАВЛЕНИИ
[John Stewart Mill. Considerations on Representative Government (1806). ———————————— Глава VIII. О расширении избирательного права ———————————— ГЛАВА VIII. Мы видели, что в демократии представительством должны пользоваться все, а не одно только большинство, – что интересы, мнения и дарования, не располагающие численным большинством, тем не менее должны найти себе представительство и влияние в силу своих нравственных и умственных достоинств. Такая демократия, одна удовлетворяющая условиям равенства и беспристрастия и представляющая действительно правление посредством всех, воплощая в себе единственный истинный тип демократии, была бы свободна от величайших зол, присущих господствующим ныне мнимым демократиям, породившим ходячее представление о демосе. Но даже и в такой демократии абсолютная власть находилась бы в руках численного большинства, если бы оно вздумало воспользоваться ею; и это большинство состояло бы исключительно из одного класса людей с одинаковыми наклонностями, предубеждениями и умственным обликом, и притом из класса, не стоящего на высоте культуры. Следовательно, государственный строй был бы еще подвержен злу, свойственному классовому правлению, хотя, конечно, в гораздо меньшей степени, чем то исключительное классовое правление, которое теперь присваивает себе название демократии, но еще лишено всякой действительной узды, кроме той, какую представляет здравый смысл, умеренность и терпимость преобладающего класса. Если подобное ограничение признается достаточным, то философия конституционного правления является только напыщенной болтовней. Все доверие к конституции основано на убеждении, что носители власти не только не будут, но что они не могут злоупотреблять ею. Демократия не будет в теории лучшей формой правления. Пока эта слабая сторона ее может быть усилена, пока она не организована, таким образом, чтобы ни один, даже самый многочисленный класс, не был в состоянии низводить все, кроме самого себя, к политическому ничтожеству, и направлять ход законодательной и административной деятельности согласно со своими исключительными классовыми интересами. Задача состоит в том, чтобы найти средства предупредить это злоупотребление, не принося жертву существенных преимуществ народного правления. Это двойное условие не может быть выполнено посредством ограничения избирательного права, требующего принудительного исключения той или другой части граждан от участия в представительстве. Одно из главных преимуществ свободного правления заключается в воспитании ума и чувств народа, проникающем в самые глубокие слои его, когда он призван к участию в действиях, непосредственно затрагивающих крупные интересы. На этом пункте я уже подробно останавливался, и возвращаюсь к нему только потому, что очень немногие придают демократическим учреждениям с этой точки зрения все то важное значение, какого они действительно заслуживают. Полагают, что безумно ожидать так много от такого ничтожного фактора, т.е. видеть могущественное орудие умственного прогресса в распространении политических прав на простых рабочих. Однако, если действительная умственная культура народных масс не простая мечта, то она может осуществиться только таким путем. Если же кто-нибудь в этом сомневается, то я приведу в свидетельство все содержание великого сочинения Токвиля и в особенности его суждения об американцах. Почти всех путешественников поражает тот факт, что американец одновременно патриот и человек культурный, и Токвиль доказал, какая тесная связь существует между этими качествами и демократическими учреждениями. Такое широкое распространение культурных идей, вкусов и чувств до сих пор не встречалось нигде и даже не считалось достижимым. Однако это ничто в сравнении с тем, чего можно было бы достигнуть при помощи правления, столь же демократического по широте своих основ, но лучше организованного во многих других существенных пунктах. Политическая жизнь действительно представляет в Америке очень хорошую школу, но из нее исключены наиболее способные преподаватели. Выдающиеся умы в стране совершенно устранены от национального представительства и вообще от всяких общественных должностей, как будто они признаны непригодными. Кроме того, так как народная масса в Америке является единственным источником власти, то всякое эгоистическое честолюбие тяготеет к нему, как в деспотических странах оно тяготеет к правителю: народ, как и деспот, окружен лестью и угодничеством, развращающие влияния власти идут рука об руку в параллель с ее благотворными и облагораживающими влияниями. Если даже с подобной примесью демократические учреждения способствуют такому сильному умственному развитию низших классов в Америке сравнительно с соответствующими классами в Англии и в других странах, то чего могли бы мы ожидать, если бы благотворное влияние действовало бы помимо дурного? И это до известной степени достижимо, но только не путем устранения той части народа, которая имеет меньше другого рода стимулов к умственному развитию, от такого неоценимого средства ознакомиться с широкими, отдаленными и сложными интересами, какое представляет внимательное отношение к политическим делам. Только благодаря участию в политической жизни простой рабочий, занятие и образ жизни которого рутинны и однообразны, и не дают ему разнообразных впечатлений в сфере фактов или идей, научается понимать, что отдаленные причины и события оказывают весьма чувствительное влияние даже на его личные интересы. Только участие в политической жизни и обсуждение политических вопросов научают человека, ежедневные занятия которого обрекают его на узкие интересы иметь общие симпатии со своими согражданами и сделаться сознательным членом большого государства. Но когда народ не имеет права голоса и не старается его приобрести, то политические прения не оказывают на него настоящего своего влияния. Он занимает в сравнении с избирателями такое положение, как публика на суде сравнительно с двенадцать присяжными. Не его голоса добиваются, не на его мнение стараются оказывать влияние; делают воззвания, обращаются с аргументами к другим; ничто не зависит от его решения, и он не имеет никакой необходимости и не встречает ни малейшего побуждения принимать его. При демократическом строе всякий, кто не имеет права голоса и не может на него рассчитывать, будет всегда недоволен, или чувствовать себя, как человек, которого общественные дела вовсе не касаются, так как они ведутся другими, и которого закон касается лишь настолько, насколько ему надо повиноваться, а общественные дела лишь с точки зрения постороннего зрителя. Он будет ими интересоваться лишь настолько, насколько женщина среднего круга интересуется политикой сравнительно с своим мужем или братьями. Независимо от всех этих соображений, является личной несправедливостью отказывать кому-нибудь в элементарном праве, подавать голос в делах, в которых он столько же заинтересован, как и другие. Если его обязывают платить налоги, нести военную службу, вообще повиноваться, то он имеет право знать, почему он это делает, требовать, чтобы испрашивали его согласия, его мнения, но только в той мере, в какой оно заслуживает внимания. В зрелом и цивилизованном обществе не должно быть париев и лиц, лишенных права не по собственной вине. Всякий человек унижен, хотя он может этого не сознавать, когда другие, не посоветовавшись с ним, присваивают себе неограниченную власть распоряжаться его судьбой. Даже при гораздо более развитой умственной культуре, чем какой достигало до сих пор человечество, нельзя ожидать одинаково справедливого отношения к тем, судьбою которых так распоряжаются и тем, которые имеют право голоса. Правители и правящие классы поставлены в необходимость считаться с интересами и желаниями лиц, пользующихся правом голоса; но по отношению к тем, которые лишены его, ничто не обязывает их к этому; и как бы честно они ни были настроены, они обыкновенно слишком обременены делами, которые входят в круг их непосредственных обязанностей, чтобы заботиться о том, что они безнаказанно могут пропускать без внимания. Вот почему никакая избирательная система не может долго действовать исправно, если в ней какое-нибудь лицо или класс совершенно исключены, и если избирательное право не будет доступно всем совершеннолетним, желающим получить его. Однако есть некоторые исключения, обусловленные положительными причинами, не противоречащими этому принципу. И хотя эти исключения составляют сами по себе зло, но они могут исчезнуть не прежде, чем исчезнут вызвавшие их условия. Я не допускаю, чтобы человек неграмотный и не знающий первых правил арифметики, мог участвовать в выборах. Справедливость требует, даже если избирательное право не зависит от получения элементарного образования – сделать это последнее общедоступным и бесплатным, или взимать за него плату, самую необременительную для бедняка, который едва может себе заработать средства к существованию. И если бы это осуществилось, то никому не приходило бы в голову предоставлять избирательное право безграмотному человеку, как не приходит в голову предоставлять его грудному ребенку; и не общество исключало бы его, но его собственная беспечность. Когда общество не выполнило своей обязанности, сделав эту степень просвещения общедоступной, то это, конечно, несправедливость, но несправедливость, которой приходится покориться. Если общество пренебрегло исполнением двух существеннейших своих обязанностей, то наиболее важная и наиболее основная из них должна быть прежде выполнена: всеобщее обучение должно предшествовать общему избирательному праву. Только человек, в котором предвзятое мнение затемнило здравый смысл, может утверждать, что власть над другими и над всем обществом может быть предоставлена тем, кто еще не заручился самым элементарным и существенным условием, чтобы заботиться о самом себе, сознательно отстаивать свои собственные интересы и интересы близких к нему людей. Без всякого сомнения, этому аргументу можно дать дальнейшее развитие и значительно расширить его. Было бы крайне желательно, чтобы и другие предметы кроме чтения, письма, арифметики обусловливали собою право голоса, чтобы от избирателей требовалось некоторых элементарных сведений по географии, всеобщей и отечественной истории. Но подобного рода знания, хотя и безусловно необходимые для разумного пользования избирательным правом, ни в Англии, ни, вероятно, в других странах, за исключением Соединенных Штатов, недоступны всему народу; и очень трудно проверить, приобретены они или нет. В настоящее время такая проверка повела бы только к несправедливостям, придиркам и всякого рода обманам. Лучше предоставлять избирательное право или отказывать в нем всем без различия, чем давать его одному и отказывать в нем другому по усмотрению должностного лица. Однако по отношению к чтению, письму и арифметике не представляется никаких препятствий. Легко потребовать от каждого, кто желает быть внесен в избирательные списки, чтобы он списал фразу из книги и сделал задачу на тройное правило; и предупредить установлением определенных правил и гласностью злоупотребления при таком простом экзамене. Этим требованием во всяком случае должна обусловливаться всеобщая подача голосов, и по истечении нескольких лет будут исключены только те, кто так мало дорожит своим правом, что его голос не может служить выражением сколько-нибудь серьезного политического мнения. Важно также, чтобы собрание, вотирующее общие или местные налоги, избиралось исключительно теми, кто вносит часть этих налогов. Надо полагать, что тот, кто не платит никаких налогов и имеет возможность распоряжаться чужими деньгами, будет более расточителен, чем бережлив. По отношению к денежным вопросам, всякое право голоса со стороны тех, кто не платит денег, является нарушением основного принципа свободного правления, разобщением права контроля и интересов в их благотворном взаимодействии. Это все равно, что разрешить людям запускать руки в чужой карман для всякой цели, какую им заблагорассудится назвать общественной. Этим, как известно, объясняется факт, что в больших городах Соединенных Штатов налоги чрезмерно обременительны и ложатся всей своей тяжестью исключительно на более богатые классы. По духу английского государственного права представительство должно быть строго согласовано с обложением. Но чтобы дать этому правилу широкое применение, необходимо и с различных других точек зрения желательно, чтобы обложение в осязательной форме распространялось и на беднейшие классы. В Англии, как и в большинстве других стран, вероятно, не найдется ни одной рабочей семьи, которая бы не платила косвенных налогов, покупая чай, кофе, сахар, не говоря уже о наркотических или возбуждающих напитках. Но этот способ покрытия части государственных расходов, едва ли ясно сознается: плательщик, за исключением лиц размышляющих и образованных, не считает себя заинтересованным в сокращении государственных расходов, если деньги, необходимые для их покрытия, прямо с него не взимаются; и если даже допустить, что он это сознает, то он, несомненно, позаботится только о том, чтобы (как бы ни был чрезмерен расход, одобренный им) он не покрывался добавочными налогами на предметы, потребляемые им самим. Было бы лучше, если бы прямой налог, в простой форме подушной подати, взимался с каждого взрослого лица в государстве; или если бы каждое такое лицо могло быть допущено в качестве избирателя только под условием, что оно позволит себя обложить чрезвычайным прямым налогом; или если бы с каждого занесенного в списки избирателя взимался возрастающий или понижающийся в зависимости от государственных расходов, небольшой ежегодный налог, так чтобы каждый мог сознать, что вотируемые им деньги составляют отчасти его собственность и что он заинтересован по возможности понизить вотируемую сумму, как бы то ни было, но мне кажется, что тот, кто пользуется помощью от прихода, должен быть безусловно лишен избирательного права. Тот, кто не может собственным трудом поддерживать свое существование, не имеет права распоряжаться чужими деньгами в свою пользу. Завися в своем существовании от остальных членов общества, он вместе с тем отказывается от равноправности с ними в других отношениях. Те, кто даст ему возможность существовать, могут с полным основанием требовать, чтобы им было предоставлено исключительное право ведать те общие предприятия, которые он не только не поддерживает, а скорее даже лишает средств. В виде условия для получения избирательного права мог бы быть установлен определенный срок, примерно в пять лет, для занесения в избирательные списки, в течение которых имя кандидата не вносилось в приходские книги в качестве получившего помощь. Тот, кто считается банкротом или воспользовался законом несостоятельности, лишается права голоса до тех пор, пока он не уплатит своих долгов или по крайней мере не представит доказательств, что он как в настоящее время, так и в определенный период, не получал общественного вспомоществования. Неплатеж налогов, когда он продолжается слишком долго, чтобы его можно было приписать небрежности, лишает права голоса, пока они не будут уплачены. Такого рода лишение избирательных прав не имеет постоянного характера. Оно зависит от таких условий, которые всякий способен, или признается способным выполнить, если он этого пожелает. Кроме того, оно не устраняет от избирательного права никого, кто находится в нормальных условиях, и если человек попал в исключительное положение, это значит, что он для получения права голоса недостаточно заботится о том, что он без того уже обязан делать, или что он находится в таком унизительном и угнетенном положении, при котором политические права, необходимые для безопасности других, не имеют в его глазах никакой цены; когда же он выйдет из своего положения, то это условие его неправоспособности исчезнет само собою. Итак, с течением времени (предполагая, что существуют только те ограничения, о которых мы только что говорили) можно рассчитывать, что будут пользоваться избирательным правом все, за исключением того, надо надеяться, прогрессивно уменьшающегося класса лиц, который живет насчет приходской благотворительности. Таким образом избирательное право, за этими весьма ничтожными исключениями, будет всеобщим. Как мы видели, такое расширение избирательного права безусловно необходимо для хорошего правления. Однако при данных условиях избирателями, в большинстве стран, и в особенности у нас, были бы преимущественно простые рабочие; и двойная опасность слишком низкого уровня политического развития и классового законодательства далеко не была бы устранена. Нам, следовательно, остается рассмотреть – нет ли средств для предотвращения этого зла. Его можно предотвратить, но не какой-нибудь искусственной мерой, а предоставлением дел своему естественному течению, которое всегда следует предпочесть там, где оно не наталкивается на какой-нибудь интерес, или традиционное понятие, которые ему противодействуют. Во всех человеческих делах непосредственно заинтересованное и правоспособное лицо имеет подразумеваемое право на голос, и когда пользование им не противоречит безопасности общества, то нельзя, не будучи несправедливым к нему, лишать его этого права. Но если каждый должен иметь голос, то следует ли отсюда, что каждый должен иметь и равный голос? Это уже нечто совершенно другое. Когда два лица, заинтересованные в каком-либо деле, держатся различных мнений, требует ли справедливость, чтобы оба мнения рассматривались, как имеющие совершенно одинаковую цену. Если при одинаковых нравственных качествах один превосходит другого знанием и умом, или если при одинаковом умственном развитии один превышает другого нравственными качествами, – то суждения более нравственного или более умного человека имеет высшую цену. Если же государственный строй предполагает, как нечто вполне естественное, что оба эти мнения имеют одинаковую цену, то это противоречит действительности. Один из двух голосов должен иметь перевес. Затруднение заключается в том, чтобы удостовериться, который из них этого заслуживает. Когда речь идет об отдельных лицах, удостовериться в этом трудно, но по отношению к собраниям и массам людей это возможно с достаточной точностью. Нет повода применять эту теорию к такому случаю, который с полным основанием может быть рассматриваем, как относящийся к личному и частному праву. В деле, касающемся только одного из двух лиц, оно имеет право следовать своему собственному мнению, хотя бы другое было гораздо умнее. Но мы говорим о случаях, которые одинаково касаются их обоих, т.е. о таких, когда более невежественный не подчиняет своего участия в деле руководству более развитого, и последний вынужден подчиниться руководству своего более невежественного товарища. Каждый из двух способов разрешения дилеммы более совпадает с интересами обоих и более согласен с общей пользой? Если считать несправедливостью, чтобы кто-нибудь уступал, то какая несправедливость больше: – чтобы лучшее суждение уступало худшему, или худшее лучшему? Государственные дела представляют именно такое общее дело, с тою только разницей, что никому не приходится вполне пожертвовать своим собственным мнением. Оно всегда может быть принято во внимание и считаться за известную величину, причем получит голос тех, чье мнение имеет право на большее внимание. В этом устройстве нет ничего такого, что должно было бы раздражать тех, кому отводится меньшая степень влияния. Одно дело вовсе не имеет права голоса; другое – уступить его тем, кто обладает большей способностью руководить общими интересами. Это – две вещи не только различные, но и несоизмеримые. Каждый человек имеет право чувствовать себя оскорбленным, когда его ставят ни во что, или не придают никакой цены его мнению. Но никто кроме дурака, и притом дурака особого рода, не оскорбляется признанием, что есть люди, мнения или даже желания которых заслуживают предпочтения пред его мнением или желанием. Не имеет голоса в том, что отчасти составляет собственное дело, – этому никто добровольно не подчинится; но когда то, что составляет отчасти его собственное дело, есть вместе с тем и дело другого и когда он чувствует, что другой понимает это дело лучше, то предпочтение, оказанное чужому мнению, нисколько его не удивляет и кажется ему согласным с естественным ходом вещей, с которым он успел примириться во всех других житейских отношениях. Необходимо только, чтобы предпочтение, оказанное другим, было основано на причинах, которые ему понятны и справедливость которых он в состоянии оценить. Но – спешу оговориться – я допускаю лишь как временное средство, чтобы влияние зависело от имущественного центра. Я не отрицаю, что богатство может служить своего рода указателем; в большинстве стран образованность хотя и не пропорциональна богатству, но, вообще говоря, выше в более богатой части общества, чем в более бедной. Критерий этот, однако, очень несовершенен в житейской борьбе: случай играет несравненно более значительную роль, чем заслуга, и весьма трудно образованием обеспечить себе соответственное социальное положение. Поэтому имущественный ценз, как критерий избирательного права, всегда возбуждал и всегда будет возбуждать озлобление. Предоставление богатым людям многих голосов – мера, которая не только сама по себе вызывает возражение, но и компрометирует весь принцип и даже прямо подрывает его. Демократия, по крайней мере в Англии, в настоящее время относится недружелюбно к личному превосходству, но она естественно и вполне справедливо не сочувствует превосходству, основанному на одном только богатстве. Единственным основанием для предоставления одному лицу нескольких голосов может служить личное умственное превосходство, и чувствуется только недостаток в средствах его удостоверения. Если бы существовала система народного образования в истинном значении этого слова или сколько-нибудь достоверная система общих экзаменов, то степень образованности могла бы быть непосредственно удостоверена. Но ввиду отсутствия того и другого, можно руководствоваться только родом занятий данного лица. Хозяин в среднем более развит, чем рабочий, ибо он должен работать головой, но не одними руками. Хороший рабочий обыкновенно более развит, чем обыкновенный рабочий, а рабочий в высших отраслях производства более развит, чем рабочий в низших. Банкир, негоциант, фабрикант по всей вероятности будут интеллигентнее торговца, потому что им приходится иметь дело с более широкими и сложными интересами. Во всех этих случаях человек доказывает свои способности не только тем, что исполняет высшую функцию, но и тем, как он ее исполняет. Вот почему необходимо требовать, чтобы человек посвящал себя одному занятию в продолжение известного промежутка времени (скажем трех лет). Это необходимо и для того, чтобы пресечь возможность причисляться к известной профессии ради получения права голоса. С этим ограничением можно было бы предоставить каждому лицу, посвящающему себя какому-нибудь из этих высших занятий, два или больше голосов. Либеральные профессии, когда ими действительно занимаются, предполагают, конечно, еще более высокую степень образованности; и когда требуется установленный экзамен, или серьезный образовательный ценз для вступления в известную профессию, то можно предоставить ее членам по несколько голосов. То же правило может быть применено к лицам, имеющим ученые степени, и даже к тем, которые могут представить удовлетворительные свидетельства, что они прошли курс наук в таком учебном заведении, где преподаются высшие отрасли знания, под условием, что преподавание в этих заведениях было серьезное, а не показано только. Так называемые “местные” или средние экзамены “на степень товарища”, установленные Оксфордским университетом со столь похвальной общественной целью, и всякие подобные экзамены, которые могут быть введены другими собственными учебными заведениями (предполагая, что они широко открыты всем желающим), могут служить основанием для предоставления нескольких голосов лицам, выдержавшим испытание. Эти мнения в частностях, быть может, встретят возражения, которые бесполезно было бы здесь предрешать. Теперь еще не настало время для практической разработки подобных планов, и мне не хотелось бы связывать себя теми частными предположениями, которые я сделал. Но для меня очевидно, что в этом направлении должен развиваться истинный идеал представительной системы и что истинный политический прогресс заключается в том, чтобы найти наилучшие практические средства, какие можно только придумать, для вступления на этот путь. Если меня спросят, в каких размерах может быть допущен этот принцип, или сколько голосов можно уделить одному лицу на основании его умственного превосходства, то я отвечу, что это само по себе несущественно, лишь бы различия и градации устанавливались не произвольно, но так, чтобы их все могли признать и допустить по совести. Но при этом необходимо соблюдать одно условие, именно – не переступать границ, предписываемых основным принципом, который, как мы указали в предыдущей главе, составляет самое важное условие правильной организации представительной системы. Принцип предоставления нескольких голосов одному лицу ни в каком случае не должен применяться в таких широких размерах, чтобы лица, пользующиеся этим преимуществом, или классы (если они есть), к которым они главным образом принадлежат, могли, благодаря ему, получить перевес над всеми остальными избирателями. Преимущество, которое дает образование, справедливое само по себе, желательно еще и потому, что оно охраняет образованных людей от классового законодательства людей необразованных. Но оно не должно давать им возможности самим создавать классовое законодательство. Я позволю себе прибавить, что я считаю одним из весьма существенных условий множественности голосов, чтобы последний бедняк в обществе мог требовать этого преимущества, если им будет доказано, что, несмотря на все затруднения и препятствия, он приобрел по своей образованности право на него. С этой целью следовало бы открыть добровольные экзамены, на которые каждый, к какому разряду людей он бы ни принадлежал, мог доказать, что он приобрел необходимый уровень знания и развития и что, следовательно, он имеет право на несколько голосов. Преимущество, в котором не отказывалось бы никому, кто удостоверит, что он удовлетворяет требованиям, от которых он в теории и в принципе зависит, не может возмущать ни в ком чувства справедливости. Но оно наверное возбудит неудовольствие, если будет предоставляться на основании общих, не всегда безошибочных предположений, и в то же время в нем будут отказывать людям, представившим требуемые доказательства. Предоставление одному избирателю нескольких голосований, хотя и практикуется при выборе членов приходских собраний и попечителей для бедных, но оно до такой степени чуждо парламентским выборам, что едва ли будет скоро или охотно введено; однако, так как уже наверное недалеко то время, когда придется выбирать между этой системой и общей подачей голосов, то людям, не сочувствующим последней, пора примириться с первой. Между тем, хотя рассмотрение вопроса в настоящее время может не иметь практического значения, оно, однако, выяснит хорошие стороны принципа и даст нам возможность судить о пригодности всех косвенных средств, которые уже приняты или принятые в менее совершенной форме, могут содействовать этой же цели. Избирателю предоставляется воспользоваться двумя голосами двояким способом: или подавая оба голоса в одном и том же избирательном собрании, или подавая по одному голосу в двух различных избирательных собраниях, и хотя это последнее исключительное преимущество в настоящее время принадлежит скорее имущественному, чем умственному превосходству, но я не желал бы уничтожить его там, где оно существует, так как пока у нас нет более верных способов удостоверения степени образовательного ценза, было бы неблагоразумно отказываться даже от такого несовершенного мерила его, какое представляет ценз имущественный. Можно найти способ и для дальнейшего распространения этого преимущества, так чтобы поставить его в более тесную связь с высшим образованием. Было бы весьма разумно внести в будущую избирательную реформу, имеющую целью значительно понизить имущественный ценз, статью, разрешающую заносить лиц, имеющих университетские степени, успешно окончивших курс в высших учебных заведениях, представителей либеральных профессий и может быть некоторых других, в избирательные списки с правом вотировать в избирательном собрании, которое они изберут и с сохранением своих голосов в качестве простых граждан в той местности, где они имеют постоянное место жительства. Пока не будет придумана подобная система и пока общественное мнение не освоится с мыслью, что необходимо создать противовес численному превосходству менее образованного класса, до тех пор хорошие стороны общей подачи голосов будут сопровождаться не меньшими, как мне кажется, неблагоприятными последствиями. На самом деле, есть возможность (и это, быть может, одно из переходных состояний, которое нам предстоит пережить на пути к действительно хорошей представительной системе), совершенно уничтожить стеснения, ограничивающие избирательное право в некоторых избирательных собраниях, так что выбор членов будет тут принадлежать главным образом рабочим, но зато в остальных избирательных пунктах требования, предъявляемые избирателю, сохраняются во всей своей силе, или если и подвергнутся изменениям, то в том смысле, чтобы при помощи соответственной группировки избирательных собраний не допустить преобладания рабочего класса в парламенте. При таком компромиссе аномалии в представительстве, говорят, не были бы устранены: они еще бы увеличились. Возражение это, однако, не убедительно; ибо, если страна не желает преследовать полезных целей непосредственно к ним ведущей правительственной системой, то следует в крайнем случае довольствоваться неправильной и оказать ей предпочтение перед системой, которая хотя и более совершенна, но преследует вредные цели или в которой упущены из виду необходимые цели. Гораздо более серьезным представляется мне возражение, что эта система непримирима со взаимной поддержкой различных избирательных собраний, предусмотренной планом Гэра. При этой системе каждый избиратель останется прикрепленным к одной или к нескольким избирательным собраниям, и если он не пожелает быть представленным ни одним из местных кандидатов, то вовсе останется без представителя. Я придаю такое значение эмансипации тех, которые имеют уже право голоса, но не могут им воспользоваться, потому что всегда подавляются большинством; я так надеюсь на торжество истины и разума, если бы только за ними была обеспечена внимательная и компетентная защита, что я даже готов был бы довериться общей подаче голосов, если бы только она была приведена в связь с пропорциональным представительством меньшинства по принципу Гэра. Но если бы надежды, какие можно питать на этот счет, сбылись, то я все-таки продолжал бы защищать принцип множественности голосов. Я не предлагаю этого принципа, как нечто само по себе нежелательное, вроде исключения части общества от пользования избирательным правом, которое может быть временно терпимо, как меньшее из двух зол. Я не смотрю на общую подачу голосов, как на меру, которая хороша сама по себе, при условии, чтобы устранены были связанные с нею неудобства. Я смотрю на нее, как на относительное благо, вызывающее меньше сомнений, чем неравенство, основанное на незначительных или случайных обстоятельствах, но в принципе несостоятельное, потому что устанавливает ложное мерило и оказывает вредное влияние на настроение избирателя. Можно говорить только о вреде, а не о пользе, когда основные законы страны провозглашают, что невежество имеет такое же право, как и знание, на политическую власть. Национальные учреждения должны приучать граждан смотреть на все, что подлежит их ведению, в истинном свете, и так как полезно, чтобы он думал, что каждый имеет право на некоторое влияние, но что лучшие имеют право на большую долю влияния, чем остальные, то важно, чтобы это убеждение открыто исповедывалось государством и воплощалось в национальных учреждениях. Вот что составляет дух учреждений страны, ту сторону их влияния, которой менее всего придавалось цены мыслителями вообще и в особенности английскими мыслителями. Между тем учреждения любой страны, не подчиненной сильному гнету, влияют больше своим духом, чем каким-нибудь непосредственным мероприятием, потому что оно создает национальный характер. Американские учреждения запечатлели в умах американцев, что каждый человек равноценен другому такому же человеку и чувствуется, что эта ложная мысль находится в тесной связи с некоторыми наиболее неблагоприятными сторонами американского характера. Нельзя считать ничтожным злом, когда основные законы какой-нибудь страны санкционируют подобную мысль, ибо она, молчаливо или открыто признаваемая, почти столь же пагубна в нравственном и умственном отношении, как и худшие последствия различных форм правления. Может быть найдутся люди, которые скажут, что основные законы, предоставляющие одинаковое влияние самому образованному и наименее образованному, тем не менее способствуют прогрессу, потому что постоянные воззвания, с какими обращаются к менее образованным классам, изощрение их умственных способностей и усилия, какие более образованные должны делать, чтобы просветить их понимание и освободить их от заблуждений и предрассудков, являются сильными стимулами для прогресса в умственном отношении. Я вполне допускаю и сам горячо защищаю мысль, что некоторое и даже широкое участие менее образованных классов в управлении действительно вызывает этот желательный результат. Но теория и практика одинаково убеждаются, что когда они делаются обладателями всей власти, то устанавливается противоположное течение. Люди, находящиеся во всеоружии власти, будь это один, немногие или многие, могут не убеждать, а повелевать. Достаточно простой их воли: не встречая противодействия, они обыкновенно слишком довольны своим собственным мнением, чтобы изменять его или спокойно выслушивать того, кто им противоречит. Наиболее сильное побуждение добиваться умственного превосходства имеет тот, кто стремится к власти, а не тот, кто уже достиг ее, и на пути к ней возможного совершенства достигает тот, кто временно или постоянно поставлен в такое положение, что может дать торжество разуму, не будучи в состоянии одержать верх вопреки разуму. Таково положение, в котором по мере возможности должны находиться, в силу нашего принципа, богатые и бедные, образованные и невежественные, и все другие классы и группы, на которые распадается общество. Соединив этот принцип с принципом справедливым в других отношениях, в силу которого влияние должно находиться на стороне умственного развития, основные законы страны осуществят то относительное совершенство, которое одно совместимо со сложным характером человеческих отношений. Выясняя значение общей, хотя и неоднообразной подачи голосов, я не коснулся различия пола. По моему мнению, этот вопрос несуществен и имеет такое же значение для политической правоспособности, как различие в росте или в цвете волос. Все люди одинаково заинтересованы в хорошем правлении, затрагивающем их благосостояние, и следовательно имеют одинаковую нужду в праве голоса для обеспечения своей доли участия в его выгодах. Если в данном случае существует какое-нибудь различие, то только то, что женщины нуждаются в политических правах больше, чем мужчины, потому что, будучи физически слабее, они испытывают большую необходимость в покровительстве закона и общества. Человечество уже давно отреклось от посылок, которые приводят к тому заключению, что женщины не должны иметь права голоса. Никто теперь не держится того взгляда, что женщины должны находиться в личной подчиненности, что у них не должно быть иных мыслей, желаний или занятий, кроме соединенных с положением работниц их мужей, отцов или братьев. Незамужним женщинам, – и надо надеяться, что скоро этого положения достигнут и замужние, – теперь дозволяется владеть собственностью, вести денежные и другие дела наравне с мужчинами. Всюду признается естественным, что женщины мыслят, пишут и выступают учительницами. Раз это допускается, то нет никакого основания отказывать им и в политических правах. Современное миросозерцание все настойчивее противоречит требованиям общества решать за частных лиц, на что они способны или не способны, и что им разрешается или не разрешается предпринимать. Современная политическая наука и политическая экономия вполне выясняют, что в этом вопросе частное лицо является наилучшим судьей, и что при полной свободе выбора там, где существуют действительные различия в способностях, большинство посвящает себя тем занятиям, к которым оно в общем более всего пригодно. Исключения только подтверждают это правило. Мы должны признать весь ход современной общественной жизни неверным, если допустим, что он не приводит к полной отмене всяких исключений и ограничений, которые закрывают человеку доступ к честному труду. Но нет надобности заходить так далеко, чтобы доказать, что женщины должны пользоваться избирательным правом. Если даже допустить, что женщины должны находиться в подчиненности, ограничивать свою деятельность кругом домашних занятий и повиноваться главе семьи, то и в таком случае они не меньше нуждаются в избирательном праве для ограждения себя против всяких злоупотреблений с этой стороны. Мужчины, как и женщины, нуждаются в политических правах не для того, чтобы управлять, но чтобы не допускать злоупотребления властью. Большинство мужчин в течение всей своей жизни были и будут только земледельцами или фабричными рабочими; но избирательное право от этого не менее желательно для них, и их требование должно быть удовлетворено, когда нет основания предполагать, что они будут им злоупотреблять. Никто не предполагает, что женщины будут злоупотреблять своим правом голоса. Опасаются только, что они будут голосовать не самостоятельно, а по внушению близких им мужчин. Но это не беда. Если они будут самостоятельны, то получится очевидная польза; в противном же случае не получится вреда. Для людей большое благодеяние когда с них снимают оковы, если даже они не желают двигаться. Было бы уже большим успехом для духовного благосостояния женщин, если бы закон допускал, чтобы они имели собственное мнение и не лишал бы их права принимать то или другое решение в наиболее существенных вопросах. Для них лично было бы выгодно иметь возможность дать то, чего близкие им мужчины не могут требовать, а между тем желают получить. Было бы не менее существенно, чтобы муж обсуждал вопрос вместе со своей женой, и чтобы голосование было не его исключительным делом, но делом общим. Люди мало обращают внимания на то, как силен тот факт, что жена оказывает некоторое влияние на внешний мир, возвышает ее в глазах заурядного мужчины и внушает ему к ней уважение, какого никогда не внушили бы ему личные качества существа, находящегося у него в полном социальном подчинении. Кроме того, выиграло бы и само голосование. Мужчине часто пришлось бы подыскивать честные доводы для своего мнения, т.е. такие доводы, которые могли бы убедить более правдивое и беспристрастное существо служить с ним под одним знаменем. Часто, благодаря влиянию жены, он оставался бы верен голосу совести. Правда, будет случаться нередко, что женщина воспользуется своим влиянием не на пользу общества, но в личных интересах и ради удовлетворения своего тщеславия. Но там, где таково настроение женщины, оно проявляется уже теперь, и притом тем сильнее, что при теперешних законах и нравах женщина до того устранена от общих политических вопросов, что чувство чести в ней по отношению к ним совершенно безмолвствует: ведь и большинство людей так же мало уважают честь других, когда в деле замешана их собственная честь, как не уважают религиозных чувств те, чья религия разнится от их собственной. Дайте женщине право голоса, и она почувствует свою солидарность с мужчиной в вопросах политической чести. Она научится смотреть на политику, как на область, где можно иметь самостоятельное суждение и где человек, если он имеет собственное мнение, должен поступать согласно с ним; она приобретет чувство личной ответственности и не будет, как теперь, сознавать, что какое бы вредное влияние она ни оказывала на мужа, беды в это для нее нет, потому что покрывается его личной ответственностью. Только когда обстоятельства будут поощрять ее составлять себе собственное суждение и уяснять себе доводы, которые будучи поддерживаемы голосом совести, должны одержать верх над искушениями личного и семейного характера, она перестанет развращающим образом влиять на политическую совесть мужчины. Противодействовать ее косвенному влиянию, как силе вредной, можно только превратив его в прямое. Я исходил из предположения, что избирательное право должно зависеть от личных качеств. Так оно и будет при удовлетворительном политическом строе. Но там, где оно зависит от имущественного ценза, противоречие бросается особенно резко в глаза. Исключительно ненормальным представляется положение, когда женщина удовлетворяет всем условиям, установленным для избирателя-мужчины, когда она имеет самостоятельное состояние, когда она является собственницей и главой семьи, когда она платит налоги и т.д., и вдруг принцип представительства, основанного на имущественном цензе, отвергается и создается исключительная и личная неправоспособность с единственной целью устранить женщину от избирательного права. Если же мы прибавим, что страна, в которой поступают так, управляется женщиной (Англия), и что наиболее славной правительницей этой страны была женщина, то картина безрассудства и плохо скрываемой несправедливости получится полная. Будем надеяться, что в деле сокрушения всякого рода монополий и рабства, дойдет очередь и до этого их вида, что мнение Бентама, Гэра и многих других наиболее глубоких политических мыслителей нашего времени будет усвоено всеми умами, незакоснелыми в эгоизме и предрассудках, и что уже в следующем поколении пол, как и цвет кожи, не будут считаться достаточным оправданием для лишения человеческого существа защиты и законных преимуществ, которыми пользуются остальные граждане. ГЛАВА IX. В некоторых конституциях установлена избирательная система, в силу которой избиратели выбирают не прямо членов парламента, а сперва избирателей, а последние уже совершают окончательный выбор. Этой комбинацией, вероятно, имелось в виду до известной степени помешать свободному правлению народных чувств. Таким образом, избирательное право, а вместе с тем высшая власть сохраняется за народом, но он пользуется последней через посредство сравнительно небольшого числа лиц, менее склонных, чем народная масса, увлекаться страстями, а так как есть основание предполагать, что вторые избиратели стоят по своим умственным и нравственным качествам выше первых, то их выбор окажется более осмотрительным и просвещенным и во всяком случае будет сделан с большим сознанием ответственности, чем выбор самих масс. В пользу этой, так сказать, фильтрации народного голосования через посредствующее собрание говорит многое. Ведь действительно, для того, чтобы судить, кому из наших соседей можно доверить избрание члена парламента, требуется гораздо меньше ума и образования, чем для выбора наиболее способного депутата в парламенте. Во-первых, если с одной стороны опасности, присущие народовластию, уменьшаются до известной степени этой косвенной системой выборов, то наряду с ними ослабляются и его хорошие стороны, и последний результат гораздо более вероятен, чем первый. Чтобы эта система могла действовать вполне целесообразно, ее следует применять в том духе, в каком она задумана; избиратели должны располагать своими голосами так, как это предположено в теории, т.е. каждый избиратель должен задаваться вопросом не о том, кого следует избрать членом парламента, а о том, кто лучше всего изберет его. Очевидно, что предполагаемые преимущества косвенных выборов перед прямыми требуют именно такого отношения к делу со стороны избирателя, и они оправдаются в жизни только тогда, когда это условие будет соблюдено, т.е. если избиратель в точности уяснит себе, что его задача – избирать не самого члена парламента, а его избирателей. Предполагается, что избиратель не будет руководствоваться в своем выборе ни политическими мнениями и мероприятиями, ни политическими деятелями, но только своим личным уважением к частному лицу, которому он даст полномочие действовать вместо себя. Итак, если избиратели примирятся с этим взглядом на свои обязанности, то одного из главных применений своего права голоса они уже лишаются; политическая функция, к выполнению которой они призваны, не может развивать в них ни духа общественности, ни политического суждения, привлекать их внимания к общественным делам и изощрять в этой области их способности. Кроме того, тут есть несовместимые условия; ибо, если избиратель вовсе не заинтересован в конечном результате, то каким образом от него можно ожидать интереса к процессу выборов? Желать иметь то или другое лицо своим представителем в парламент может и человек весьма заурядный; с его стороны вполне естественно желать наметить себе выборщика, который изберет такое лицо. Но заботиться, не будучи лично заинтересованным об избрании лица, способного сделать такой выбор по своим соображениям, может только человек, который с преданностью и сознанием общественного долга относится к тому, что хорошо само по себе, т.е. принципу, – а на это способны только люди, имеющие право и достойные пользоваться политической властью более непосредственно. Эта обязанность менее всех других общественных функций, которые можно возложить на беднейших членов общества, может воодушевить их и внушить им желание дорожить ею. При исполнении ее они могут руководствоваться только готовностью добросовестно исполнить свой долг, в чем бы он ни заключался. А если масса избирателей настолько интересуется политическими делами, что дорожит даже таким слабым участием в них, то вероятно, она потребует более широких избирательных прав. Во-вторых, если допустить, что избиратель, вследствие низкого уровня своего развития, не способен правильно судить о качествах, требуемых от члена парламента, но способен судить о честности и общей пригодности лица, которому он мог бы вместо себя поручить избрание члена парламента, то я замечу, что если он готов принять на себя подобную оценку и действительно желает поручить избрание депутата лицу, внушающему ему доверие, то для этого не нужно никаких постановлений в конституции: ему стоит только частным образом спросить достойное доверия лицо, за какого кандидата он считает нужным подать голос. В этом случае результаты двух избирательных систем будут совпадать, косвенные выборы будут совмещать в себе все преимущества прямых. Разница будет заключаться в самом избирательном процессе, в том случае, если предположить, что избиратель предпочитает руководствоваться своим собственным суждением в выборе представителя и предоставляет другому действовать вместо себя только потому, что закон не разрешает ему избрать более прямой путь. Но при таком настроении и если посредствующий избиратель не сочувствует этому ограничению со стороны закона, а предпочитает сделать прямой выбор, он может достигнуть своей цели помимо закона. Для этого ему стоит только наметить выборщика, сторонника того кандидата, которому он оказывает предпочтение, или человека, который даст обязательство вотировать за этого кандидата. И это до такой степени неизбежно вытекает из системы косвенных выборов, что за исключением страны, где господствует полный политический индиферентизм, она едва ли может действовать иначе. Так именно и происходят на практике выборы президента в Соединенных Штатах. Номинально эти выборы косвенные: большинство населения не вотирует за президента; оно вотирует за выборщиков, которые избирают президента. Но последние всегда обязуются вотировать за известного кандидата; и гражданин никогда не вотирует за выборщика потому только, что он доверяет ему, как человеку; он вотирует бюллетень Брекенриджа или Линкольна. Надо помнить, что выборщики не избираются для того, чтобы странствовать по стране и разыскивать лучших кандидатов в президенты или члены парламента. Если бы дело происходило так, то можно было бы сказать кое-что в пользу такого порядка; но этого нет и навряд ли будет, пока человечество не придет, подобно Платону, к убеждению, что наиболее достоин власти тот, кто наименее ее желает. Выборщикам предстоит избирать одного из тех, кто сам выставил свою кандидатуру: избирателям известно уже, кто эти кандидаты. Если в стране есть какая-нибудь политическая жизнь, то все выборщики сколько-нибудь заинтересованные выборами, уже решили, каким из этих кандидатов они отдают предпочтение, а затем при подаче голосов руководствуются только этим соображением. Сторонники каждого кандидата имеют уже готовый список выборщиков, обязавшихся вотировать за него, и избирателю предстоит решить на практике только вопрос, который из этих списков он хочет поддерживать. Косвенная избирательная система применима особенно в тех случаях, когда выборщики избираются не только для избрания членов парламента, но и для выполнения других важных обязанностей. Тогда они перестают быть простыми делегатами для подачи голосов по одному вопросу. Пример такого соединения разных обязанностей в одном лице представляет нам другое американское учреждение, – Сенат Соединенных Штатов. Полагают, что это собрание, так сказать, Верхняя Палата конгресса, представляет не народ непосредственно, но Штаты, и задача его – быть стражем тех из верховных прав, от которых они не отказались. Так как внутренняя анатомия каждого Штата, по самому существу совершенно равноправной федерации, одинаково неприкосновенна, каковы бы ни были размеры и значение Штата, то каждый из них посылает в Сенат одинаковое число членов (двух), – будет ли это маленький Делавэр или “Штат-Империя” Нью-Йорк. Эти члены избираются не населением, но Законодательными Собраниями Штатов, которые в свою очередь избираются населением каждого Штата; но так как обыкновенная деятельность законодательного собрания, – внутреннее законодательство и контроль над исполнительной властью, – падает на эти собрания, то члены их избираются преимущественно для этих целей, а не для других. Назначая двух лиц в качестве представителей Штата в Федеральном Сенате, они в большинстве случаев руководствуются своими собственными соображениями и настолько считаются с общественным мнением, насколько это необходимо во всякой демократической стране. Такой способ выборов оказался в высшей степени практичным и конечно самым совершенным из всех избирательных способов в Соединенных Штатах, так как в Сенат непременно попадают наиболее видные деятели из людей, выдвинувшихся на общественном поприще деятельности. Ввиду этого примера нельзя утверждать, что косвенные выборы никогда не могут представлять преимуществ. При известных условиях это – лучшая система, какую только можно придумать. Но эти условия встречаются на практике только в федеральном государстве, наподобие Соединенных Штатов, где выборы могут быть доверены местным собраниям, решающим кроме того очень важные вопросы. В Англии единственные собрания с аналогичным характером, это муниципалитеты или другие собрания, которые созданы или могут быть созданы для подобных местных целей. Однако немногие признали бы прогрессом, если бы депутаты от лондонского Сити избирались альдерманами и муниципальным советом, а депутаты от местечка Мэрильба – приходскими собраниями открыто, как это теперь подразумевается. Если эти собрания, даже как чисто-местные органы, были бы гораздо удовлетворительнее, то и в таком случае качества, делающие их пригодными для ограниченных и специальных функций муниципального и приходского благоустройства, еще не могли бы служить обеспечением, что они будут правильно судить о сравнительных достоинствах кандидатов в члены парламента. Они, вероятно, исполняли бы эту обязанность нисколько не лучше, чем справляются с нею избиратели при прямых выборах. С другой стороны, если бы при выборах в приходские и муниципальные советники руководствовались их способностью избирать депутатов, то неизбежно пришлось бы устранить многих из самых пригодных для этой более ограниченной функции, за исключением того случая, когда необходимость заставляет избирать лиц, солидарных в вопросах общей политики с их избирателями. Уже чисто косвенное влияние муниципальных советов в значительной степени отклонило муниципальные выборы от намеченной цели, превратив их в арену для партийной политики. Если бы в обязанности бухгалтера или управляющего входило избирать врача для своего хозяина, то последний, вероятно, не имел бы лучшего врача, чем если бы он его сам избирал, но в то же время он был бы ограничен в свободном выборе управляющего или бухгалтера, которым он без особенно большой опасности для своего здоровья мог бы доверить и остальные обязанности. Таким образом, все выгоды косвенных выборов могут быть достигнуты и при прямых. Что же касается до ожидаемых выгод, недостижимых при прямом выборе, то они столько же достижимы и при косвенном. Между тем последние имеют много невыгодных сторон, свойственных им одним. Уже обстоятельство, что они являются придаточным и лишним колесом в механизме, составляет очень существенное возражение. Их решительная непригодность служит средством для развития общественного духа и политического смысла нами уже выяснена. Если бы они действовали вполне целесообразно, т.е. если бы избиратели действительно предоставили выборщикам свободу в выборе депутата, то они ослабляли бы солидарность между избирателями и депутатами и чувство ответственности последнего пред избирателями. Кроме того, сравнительная малочисленность лиц, избирающих члена парламента, значительно облегчила бы возможность интриг и всякого рода подкупов. Новые выборы напоминали бы в этом отношении порядки, господствующие в теперешних местечках. Достаточно было бы кандидату заручиться содействием небольшого числа лиц, чтобы быть уверенным в своем избрании. Если же нам возразят, что выборщики будут ответственны перед избирателями, то мы ответим, что не исполняя постоянной функции, не занимая общественного положения, они ничем не рискуют или рискуют разве тем, о чем они меньше всего заботятся, т.е. не быть вторично избранными. Главным средством противодействия оставались бы наказания за подкуп; но недостаточность этого средства в небольших избирательных округах засвидетельствована всемирным опытом. Зло было бы прямо пропорционально степени благоусмотрения, предоставленного выборщикам. Не решатся они воспользоваться своим голосом для удовлетворения личных интересов только в том случае, когда они будут избираться в качестве простых уполномоченных с формальным обязательством передать, так сказать, в неизменном виде волю своих доверителей в избирательные собрания. Как только косвенная система выборов начнет действовать, ее действие окажется вредным. И это правило оправдывается всюду, где бы она ни была введена и где нет таких условий, какие мы встречаем в Соединенных Штатах при выборе сенаторов. Насколько речь идет об Англии, совершенно бесполезно дольше настаивать на этом вопросе и доказывать несостоятельность системы, которая не имеет нормы в национальных традициях. Скорее следует оправдаться, что я так много говорил об избирательной системе, которая, вероятно, не найдет у нас ни одного сторонника. Но комбинация, удовлетворяющая на первый взгляд и имеющая в истории столько прецедентов, может при общем хаосе политических мнений снова всплыть на поверхность и смущать некоторые умы. Поэтому если даже принять во внимание только английских читателей, нельзя было бы ее обойти совершенным молчанием. ГЛАВА Х. Должна ли подача голосов быть открытой или тайной, – вот самый существенный вопрос при рассмотрении различных способов голосования; им мы теперь и займемся. Было бы большой ошибкой ограничиваться сентиментальными фразами о недостатке мужества и желания скрыть свое мнение. Тайна во многих случаях, может быть, даже предписывается обстоятельствами; ограждать себя честными средствами против того или другого общественного зла – еще не значит проявлять малодушие. Нельзя также утверждать, что невозможны случаи, когда закрытая баллотировка заслуживает предпочтения перед открытой. Но я должен заметить, что в политических вопросах эти случаи составляют исключение, а не правило. Мы имеем тут дело с одним из тех многочисленных случаев, когда, как я уже заметил, дух установления и впечатление, производимое им на гражданина, составляют одну из самых существенных сторон вопроса. По духу закрытой баллотировки – как ее, вероятно, понимает избиратель – право голоса ему дается ради него самого, ради его личной пользы и выгоды, а не возлагается на него как общественный долг. Если подача голоса действительно составляла бы обязанность, если общество было бы судьею в этом деле, оно имело бы полное право знать, за кого избиратель подает голос. Такое ложное и вредное понятие могут составить себе народные массы, потому что его придерживалось большинство лиц, которые за последние годы выступали видными защитниками закрытой баллотировки. Ее не так понимали первые ее провозвестники, но влияние какого-нибудь учения сказывается явственнее не на творцах его, а на тех, кто на нем воспитан. Брайт и его школа считают необходимым утверждать, что избирательное право составляет действительно право, а не обязанность. Но одна эта идея, укоренившись в обществе, может причинить с нравственной точки зрения такое зло, которое перевесит все хорошие стороны закрытой баллотировки, даже хотя бы мы ее и ставили очень высоко. Как ни формулировать или ни понимать идею права, – никто не может иметь право властвовать над другими: подобная власть налагает на человека нравственную обязанность в самом широком значении этого слова. Но исполнять политические функции, в качестве избирателя или представителя, означает уже власть над другими. Люди, утверждающие, что подача голоса не обязанность, а право, едва ли сознают те последствия, к каким приводит их доктрина. Если подача голоса есть право, если оно дается избирателю ради него самого, на каком же основании мы можем порицать его, если он продает свой голос или предлагает его тому, кому он хочет угодить по своекорыстным соображениям? Никто не требует от человека, чтобы он пользовался своим домом, своим доходом и вообще всем, на что имеет действительное право исключительно для общественного блага. Человек, конечно, должен иметь право голоса, между прочим, для того, чтобы защищать самого себя, но только против такого обращения, против которого он должен в равной мере насколько это зависит от его голоса, защищать всякого из своих сограждан. Тут полной свободы быть не может: при подаче голоса избиратель может столько же руководствоваться своими личными желаниями, сколько присяжный, когда он произносит приговор. Это – обязанность в самом строгом значении слова; избиратель обязан подавать свой голос согласно лучшему и самому добросовестному представлению об общественном благе. Кто представляет себе это дело иначе, тот не заслуживает права голоса; оно будет развращать, но не возвышать его. Вместо того, чтобы воодушевить его чувство патриотизма и сознанием общественного долга, оно вызовет и разовьет в нем склонность пользоваться общественной обязанностью для своего личного интереса, удовольствия или каприза; это собственно те же чувства и взгляды, в меньшем масштабе, какими руководствуется деспот и притеснитель. Обыкновенный гражданин, занимающий какое-нибудь общественное положение, или исполняющий общественную должность, уверен, что он думает и чувствует относительно возложенных на него обязанностей в точности то, что думает и чувствует общество, возлагающее их на него. Он может не удовлетворить среднему уровню этих требований, но в общем не возвысится над ним. Между тем на тайную подачу голосов избиратель будет смотреть так, как будто он не обязан при подаче своего голоса считаться с теми, кому не разрешено знать, за кого избиратель его подает, и как будто он имеет право распоряжаться им по своему усмотрению. Это – главная причина, затрудняющая применение закрытой баллотировки к парламентским выборам, хотя оно и практикуется в клубах и в частных обществах. Член какого-нибудь клуба не связан никаким обязательством считаться с чужими желаниями и интересами, чего отнюдь нельзя сказать об избирателе. Своим голосованием первый заявляет только, что он желает или не желает иметь более или менее тесное общение с данным лицом. Это, по общераспространенному мнению, – дело его желания и расположения, и если он может решить вопрос, не рискуя вызвать неудовольствие, то тем лучше для всех, в том числе и для забаллотированного лица. Другая более второстепенная причина, допускающая закрытую баллотировку в этом случае, заключается в том, что она не обязывает непременно лгать. Заинтересованные лица принадлежат к одному и тому же классу или занимают одинаковое общественное положение, и с их стороны было бы неудобно осведомляться друг у друга, за кого они подавали голоса. Совершенно другое приходится сказать о парламентских выборах, пока не существуют общественные условия, заставляющие желать закрытой баллотировки, пока одно лицо стоит настолько выше другого, что считает себя вправе предписывать ему, за кого подавать голос. И пока все будет оставаться по-прежнему, молчание или уклонение от подачи голоса будут считаться доказательством, что голос не был подан в желательном смысле. При всяких политических выборах, даже при всеобщей подаче голосов ( не говоря уже об ограниченной подаче голосов), избиратель должен считать своим безусловным нравственным долгом руководствоваться общественными интересами, но не своею личною выгодою и подавать свой голос по совести, как будто он единственный избиратель и выборы зависят исключительно от него. Предположив это, мы прежде всего должны допустить вывод, что голосование, как всякая другая общественная обязанность, должна происходить на глазах и под контролем общества, так как всякий член его не только заинтересован в нем, но имеет полное основание признавать себя обиженным, если оно не совершается честно и добросовестно. Понятно, что это предписание политической нравственности, как и всякое другое, иногда может быть нарушено, над ним могут получить перевес еще более веские соображения. Но значение его так велико, что если оно допускает отступления, то лишь в очень исключительных случаях. Несомненно, может случиться, что если мы попытаемся путем гласности сделать избирателя ответственным перед обществом за поданный им голос, то на практике он окажется ответственным перед какой-нибудь влиятельной личностью, интерес которой еще менее совпадает с общественным интересом, чем будет с ним совпадать интерес самого избирателя, если бы благодаря закрытой баллотировке он был совершенно освобожден от ответственности. Когда в таком положении находятся многие избиратели, то закрытая баллотировка может быть меньшим из двух зол. Когда избиратели рабы, то может быть допущено все, что дает им возможность сбросить его. Оправдывается закрытая баллотировка преимущественно в том случае, когда пагубное влияние немногих лиц над народной массой усиливается. Во время упадка Римской республики тайная подача голосов была бы благодеянием. Олигархия с каждым годом становилась богаче и деспотичнее, народ беднее и зависимее, и необходимо было воздвигать могущественные преграды против такого злоупотребления свободой, которое делает ее орудием в руках безнравственных и влиятельных людей. Не подлежит также сомнению, что тайная подача голосов, в том виде, в каком она существовала, была благодеянием для Афин. Даже в наиболее устойчивой из всех греческих республик свобода могла быть временно уничтожена недобросовестно подобранным народным голосованием. Хотя афинский избиратель был настолько независим, что на него нельзя было действовать открытым принуждением, однако он мог быть подкуплен или запуган беззаконными угрозами какого-нибудь кружка лиц, которые были нередким явлением даже в Афинах среди знатной и богатой молодежи. В подобных случаях тайная подача голосов была ценным орудием порядка и привела к той свободе, которой Афины славились среди других государств древности. Но в более передовых государствах современной Европы, и в особенности в Англии, насилие над избирателями постепенно исчезает. В настоящее время можно меньше опасаться посторонних влияний, каким подвергается избиратель, чем его личных и классовых своекорыстных интересов и чувств. Огражд |
