ПОЗНАВАТЕЛЬНОЕ

Оси и плоскости тела человека - Тело человека состоит из определенных топографических частей и участков, в которых расположены органы, мышцы, сосуды, нервы и т.д.

Отёска стен и прирубка косяков - Когда на доме не достаёт окон и дверей, красивое высокое крыльцо ещё только в воображении, приходится подниматься с улицы в дом по трапу.

Дифференциальные уравнения второго порядка (модель рынка с прогнозируемыми ценами) - В простых моделях рынка спрос и предложение обычно полагают зависящими только от текущей цены на товар.

Одеяния Пресвятой Богородицы

1 2 3 45

Туника — нижняя одежда, большей частью с узкими рукавами, длинная, доходящая до пола. Ее цвет на иконах Пресвятой Девы установлен голубой как символ девственной чистоты. Но он может быть разных оттенков, вплоть до темно-синего и темно-зеленого.

Мафорий — верхняя одежда, широкая, в разложенном виде круглая, с достаточным по величине круглым же прорезом посередине, чтобы прошла голова. Края этого прореза около шеи обшивались широкой или узкой каймой. Мафорий надевался поверх туники и по длине опускался немного ниже колен.

Женщины того времени всегда должны были покрывать голову, и на иконах Матери Божией мы всегда видим на Ее голове легкий плат, подбирающий и закрывающий волосы, поверх которого надето покрывало. Покрывало, подобно мафорию, было круглым, разрезанным спереди до центра или с прорезом для лица. Его длина была до локтей.

Для этих одежд Пресвятой Богородицы в иконописи усвоен или коричневый, или близкий к нему темно-малиновый цвет, что имеет свою символику. Известно, что такой цвет составляется из синей и красной краски. И здесь голубой (оттенок синего) есть символ Ее девственной чистоты, а красный, как цвет крови, свидетельствует о том, что от Нее, чистейшей Девы, заимствовал Свою земную порфиру — плоть и кровь — Сын Божий.

Непременной принадлежностью головного покрывала Матери Божией являются три звездочки, которые всегда пишутся на обоих плечах и на челе. Эти звездочки — символ Ее приснодевства. Она — Дева до Рождества Христова (звездочка на правом плече), Дева — в самый момент непостижимого рождения Сына Божия (звездочка на челе) и остается Девой по рождении Своего Божественного Сына (звездочка на левом плече покрывала).

Символика изображений и одеяний Ангелов

Священное Писание повествует, что перед неприступной славой Божией всегда предстоят семь Ангелов высочайшего чина: Михаил, Гавриил, Рафаил, Уриил, Селафиил, Иегудиил, Варахиил II-16. Из них главнейшим является святой Архистратиг Михаил. Он первый восстал против отпавшего Денницы, призвал на брань с ним прочих Ангелов и, по низвержении отпавших, не перестает ратоборствовать за славу Творца и Господа всяческих и за дело спасения рода человеческого. Поэтому он часто изображается в воинских доспехах, с копьем или мечом в руке.

Все Ангелы имеют крылья, обозначающие их отрешение от всего земного и чувственного, несмотря на их близость к нам. Кроме того, крылья есть образ быстроты и пламенной ревности в исполнении воли Божией. Наконец, крылья указывают на готовность Ангелов служить людям и охранять их своим покровом. Крылья Серафимов, закрывающих свои лица и ноги, говорят о том благоговении, смирении, страхе и трепете, с какими они предстоят лицу Божию.

Очень часто можно видеть на иконах в руках Ангелов жезл и круг, называемый сферой. В середине этого круга — слова «ГДЬ» или «IС ХС». Это символизирует сферу их жизни, то есть Бога.

Одежды Ангелов на иконах разнообразны: иногда они изображаются в хитонах и плащах, как апостолы или пророки, и тогда на плечах их — клав, как у небесных посланников. Иногда их хитоны богато украшены золотом вокруг шеи и по подолу, иногда как высших слуг Небесного Царя их пишут в одеждах ближайших царских сановников, по типу византийского двора, и тогда они имеют широкий длинный орарь, перекрещивающийся на груди.

Одежды апостолов и пророков

Одежды апостолов и пророков в основном те же, что и у Христа Спасителя, и имеют клав, как у Божиих посланников. Цвет одежды каждого указан в Подлинниках. Необходимо отметить лишь то, что все апостолы из числа 70-ти пишутся с омофорами.

Облачения святителей

В начале церковной истории все святители облачались, кроме подризника, епитрахили, пояса и поручей, в фелонь, поверх которой возлагался омофор. Это мы всегда видим на иконах святителя Николая. Саккос был принадлежностью Константинопольских Патриархов. Но со временем в церковной практике саккос вошел в облачения всех епископов, фелонь же осталась принадлежностью пресвитерского облачения.

Одежды святых жен

Одежды святых жен — мучениц и праведных — довольно сходны с одеянием Пресвятой Богородицы, хотя в деталях имеют некоторое своеобразие; на это так же, как на цвет, есть указания в Подлинниках. Обувь святых жен — сапожки, несколько выступающие из-под длинной туники.

Все другие святые: цари, князья, святители, пресвитеры, диаконы, иноки, схимники, воины или праведные люди изображаются в одеждах своего звания, как указано в Подлинниках.

В заключение надо сказать, что православной считается та икона, на которой вокруг головы святого имеется нимб и написано его имя.

III. Богословские статьи

[III.1] Церковь — Тело Христово

Приступая к изучению иконописания, техники написания иконы, необходимо уяснить себе, что это искусство не имеет самостоятельной жизни, как всякое другое (портрет, пейзаж и проч.), оно является частью жизни Церкви.

Что такое Церковь?

Большею частью Церковь представляется нам как храм, как здание особого типа, имеющее религиозное назначение, место для священнодействий, куда собираются верующие для совместной молитвы, для участия в богослужении и Таинствах

Но в слово «Церковь» входит и иное, высшее, духовное понятие Церкви — Церкви как Тела Христова, общества верующих во Христа, Церкви, о которой Христос Спаситель сказал: «Созижду Церковь Мою, и врата ада не одолеют ее» (Мф. 16, 18).

«Верую во Едину, Святую, Соборную и Апостольскую Церковь» — так выражен этот догмат о Церкви — Теле Христовом в Символе веры. Божественный Основатель Церкви, совершив дело искупления человека, благоволил, чтобы Его последователи устрояли свое спасение не каждый в отдельности от других, со своею только верою, но все в совокупности, составляя из себя едино тело, един дух (1 Кор. 12, 12–13. Еф. 4, 4). Глава этого тела — Сам Господь, а верующие — члены Тела Его, от Плоти Его и от костей Его(Еф. 4, 15; 5, 30. Кол. 1, 24).

Эта Церковь, это общество, имеет особое, надмирное, духовное свойство, и, чтобы показать отличие созидаемого Христом Господом общества от всяких других религиозных обществ, Он нарек его Своим — «созижду Церковь Мою».

Действительно, Церковь эта есть Христова Церковь, ибо она повинуется Ему как своей Главе, своему Господу и Богу (Еф. 5, 24. Кол. 1, 18), сохраняет преподанные Им учение и Таинства. «Я от Самого Господа принял то, что и вам передал», — говорит святой Апостол Павел (1 Кор. 11, 23). Эта Церковь руководствуется Его духом, стремится к достижению той цели, для которой Он нисходил на землю, то есть к совершению святых, на дело служения, для созидания Тела Христова (Еф. 4, 12).

Эта Церковь Христова — свята.

Еще в Ветхом Завете Церковь Христова представлялась пророками под образом Невесты Христа: вся ты прекрасна... и пятна нет на тебе (Песн. 4, 7). Она вся светоносна, богоподобна, боголепна, достославна.

Свята она по святости самого основания своего, ибо никто не может положить другого основания, кроме положенного, которое есть Иисус Христос, как говорит Апостол (1 Кор. 3, 11).

Свята она по своему назначению, которое состоит в освящении всего человечества, так что, имея Самого Иисуса Христа краеугольным камнем... все здание, слагаясь стройно, возрастает в святый храм в Господе (Еф. 2, 20–21).

Свята по святости сил и средств, данных ей для достижения этой цели (Святое учение и Таинства).

Свята по освящению и святости, какие сообщаются ею верным ее чадам, членам Тела Христова, и по обязанности их вести жизнь чистую, святую.

Свята, наконец, потому, что в ней пребывает и пребудет, по обетованию Своему, Сам Господь как Глава тела Церкви и в ней действует Дух Святой. Все мы одним Духом крестились в одно тело, Иудеи или Еллины, рабы или свободные, и все напоены одним Духом (1 Кор. 12, 13). Дары различны, но Дух один и тот же; и служения различны, а Господь один и тот же... каждому дается проявление Духа на пользу. Одному дается Духом слово мудрости, другому слово знания, тем же Духом; иному вера, тем же Духом... Все же cue производит один и тот же Дух, разделяя каждому (дарования) особо, как Ему угодно. Ибо, как тело одно, но имеет многие члены, и все члены одного тела, хотя их и много, составляют одно тело, — так и Христос (1 Кор. 12, 5, 7–9, 11–12). «Членов много, а тело одно», — говорит Апостол (1 Кор. 12, 20).

Обетование же, что Христос пребудет в Церкви до скончания века и что врата ада не одолеют ее, свидетельствует, что она совершенна и совершенство ее неизменно навсегда.

Яснейшее учение о святости Церкви преподал Сам Основатель ее — Господь наш Иисус Христос, и прежде всего самым явлением Своим и жизнью в мире, то есть примером, а потом и Своим словом.

Вся жизнь Иисуса Христа представляет собой высочайший образец для Церкви. Этот образец наглядно показывает, как Святая Церковь может и должна жить и действовать в грешном и прелюбодейном мире.

На что же указывает этот образец?

Прежде всего он говорит о том, что цель пришествия Христа Господа на землю и средства к достижению этой цели совсем не те, что в мире, они не имеют в виду никаких земных целей.

На это Господь указал Сам в молитве Своей к Отцу: «Как Ты послал Меня в мир, так и Я послал их в мир... они не от мира, как и Я не от мира» (Ин. 17, 18, 16) — и еще: Царство Мое не от мира сего (Ин. 18, 36).

Сообразно этому примеру и Церковь Христова не от мира сего: природа ее иная, чем у земного мира. Сущность Церкви духовна, возвышенна, ее жизнь и дыхание есть Глава Церкви — Христос Господь и небесная Церковь; назначение же ее — продолжение дела Христова, а Сын Человеческий пришел взыскать и спасти погибшее (Мф. 18, 11).

Иисус Христос — свят в высшей степени: Святый святых (Дан. 9, 24), но Всесвятый в то же время и Всемилостивый. Он — Свет, и этот Свет светился во тьме, чтобы сидящим в стране и тени смертной возсиял свет (Мф. 4, 16; см.: Лк. 1, 79). Именно в том, чтобы этих сидящих во тьме, погибших просветить и спасти, именно в этом Сам Основатель христианства поставляет цель Своего пришествия в мир: Сын Человеческий пришел взыскать и спасти погибшее (Мф. 18, 11). Я пришел призвать не праведников, но грешников к покаянию (Мф. 9, 13). Сообразно с этой целью Он никого грядущего к Нему не изгонял вон (Ин. 6, 37), не гнушался никакими грешниками, не отверг от Себя ни блудницу, ни мытаря, ни разбойника покаявшихся.

Милостиво принимая в общение с Собою — в Церковь Свою, Иисус Христос был долготерпелив к согрешающим членам ее, ожидая покаяния, вразумляя и исправляя их, что особенно ясно из обращения Его с апостолами — этими избранными членами Своей Церкви. Это обращение, имевшее целью привести их к совершенству, было исполнено величайшей кротости, снисхождения, долготерпения. Как кротко возбуждал Он их к бодрствованию в саду Гефсиманском (Мф. 26, 40–41), как снисходителен Он был к ним, когда они выражали непонимание духа Его учения или прекословили Его намерениям (Мф. 13, 36. Ин. 16, 17). Он милосердно подкрепил маловерие Петра (Мф. 14, 31) и не отверг его падшего (Ин. 21, 19).

Что еще? — Он не отлучил от лика апостольского татя, злоумышлявшего предать Его, но долготерпел, вразумляя его даже во время последней вечери (Ин. 13, 10–11), и кротко только упрекнул его в предательском лобзании (Мф. 26, 50)...

Ни глубина, ни многократность падений не препятствовали падшему надеяться на возобновление общения с Искупителем. Он искал спасения грешника как пастырь заблудшей овцы (Лк. 15, 6) или как жена, потерявшая драхму (Лк. 15, 9). Христос Сам изобразил Себя под образом виноградаря, ходатайствовавшего пред владельцем виноградника пощадить еще бесплодную смоковницу (Лк. 13, 8–9). И объятия Отца Небесного представлял всегда отверстыми для принятия самого тяжкого грешника (Лк. 15, 20). Он не одобрил ревности учеников, желавших низвести с Неба огонь на непринявших Его (Лк. 9, 54).

О Своем крайнем долготерпении свидетельствовал Сам Иисус Христос, говоря: «Иерусалим, Иерусалим, избивающий пророков и камнями побивающий посланных к тебе! Сколько раз хотел Я собрать детей твоих, как птица собирает птенцов своих под крылья, и вы не захотели» (Мф. 23, 37). И только тогда, когда оказывали Ему явное прекословие, упорство, небрежение, нераскаянность, — только тогда Он оставлял их, или, точнее, не Он отвергал их, а они сами отпадали от Него как от краеугольного камня.

Достойно внимания то, что при словах, сказанных Спасителем пререкавшему Петру: отойди от Меня, сатана! (Мф. 16, 23), — Он не отлучал его, но оставлял близ Себя. И не Иисус Христос отлучил Иуду, а сам Иуда отпал, чтобы идти в свое место (Деян. 1, 25).

Так бесконечно высок и свят образец, данный Церкви ее Всесвятым Основоположником. Как Свет во тьме светился, и тьма не объяла Его, а только Свет разгонял тьму!

Чему Господь Иисус Христос поучал всею Своею жизнью, тому же поучал и словом. Сам — Свет (Ин. 8, 12), Он нарек светом и апостолов (Мф. 5, 14), а в лице их и их преемников — предстоятелей Церкви. Сам — Всесвятый, Он так молился пред страданиями Своими и об учениках и о всех верующих... по слову их (Ин. 17, 20): «Отче Святый! Соблюди их во имя Твое (Ин. 17, 11), освяти их истиною Твоею; слово Твое есть истина... (Ин. 17, 17). И за них Я посвящаю Себя, чтобы и они были освящены истиною» (Ин. 17, 19).

Этими словами Господь Спаситель изобразил святость Церкви и основание ее святости: Богооткровенное учение, молитву Его, Его крестные страдания, благодать Святого Духа, Которого Он обетовал Церкви Своей, Который научит ее всему и пребудет в ней вовек (Ин. 16, 13).

Итак, Церковь свята за святость самого своего основания, и никто не может положить другого основания, кроме, положенного, которое есть Иисус Христос (1 Кор. 3, 11; см.: Еф. 2, 19–21).

Церковь Апостольская ясно отражала в себе черты образа своего Божественного Основателя, Святого Безгрешного, но Милостивого к согрешающим и кающимся.

Церковный историк Евсевий сохранил трогательное сказание о том, как Апостолы относились к своей пастве. В частности, он пишет о святом Апостоле Иоанне Богослове, как он отыскивал своего погибшего сына (духовного), ставшего в его отсутствие начальником разбойничьей шайки. Когда тот узнал Апостола и от стыда обратился в бегство, святой Апостол Иоанн сам погнался за ним как мог скорее, забывая свою старость: «Зачем, сын мой, ты бежишь от меня — твоего отца, человека безоружного и старого!?» — взывал Апбстол. Остановись, веруй: Христос послал меня!» Услышав это, начальник разбойников сперва остановился и потупил глаза, потом бросил оружие, затрясся и залился слезами. Старец подошел, а тот, обняв его, с выражением величайшей скорби начал умолять о прощении и вторично крестился в слезах, только прятал правую руку. Но Апостол ручался и клялся, что он испросил ему прощение у Спасителя; умолял его, пал пред ним на колени и, облобызав его правую руку, как уже очищенную покаянием, увлек его снова в Церковь, вознося за него частые молитвы, вводя его с собою в подвиги непрерывного поста и питая его мысль различными трогательными наставлениями. Иоанн оставил его только тогда, когда он совершенно возвращен был Церкви и тем подал пример истинного покаяния, великое доказательство возрождения и трофей видимого воскресения (Церковная история Евсевия, кн. III, гл. 23).

И на такое материнское снисхождение Церкви Святой к кающимся святой Климент смотрит не как на противоречие святости Церкви, а, напротив, как на обнаружение этой святости в еще большем свете, ибо ее назначение — вести к освящению все человечество.

По святости же сил и средств, данных ей для достижения этой цели, сами Апостолы наименовали ее Телом Христовым (Рим. 12, 5. 1 Кор. 12, 12. Еф. 1, 23; 4, 12; 4, 16; 5, 30. Кол. 1, 18; 1, 24; 2, 19); Невестою Христовою (Еф. 5, 23; 5, 32. 2 Кор. 11, 2. Апок. 19, 7; 21, 2; 22, 17); храмом и домом Божиим (1 Пет. 2, 5. Еф. 2, 21–22).

Поскольку же Церковь Христова сообщает святость Своим верным чадам, членам Тела Христова, и вместе с этим обязывает их вести жизнь чистую и святую, сами верующие во Христа названы Апостолами народом святым, или сынами света (Еф. 5, 8–9), или светом, или освященными (Деян. 20, 32. 1 Кор. 6, 11. Евр. 2, 11; 10, 10; 10, 14; 10, 29) и каждый верующий — храмом Божиим и храмом Духа Святого (1 Кор. 3, 16–17; 6, 19. 2 Кор. 6, 16), ибо за святость Таинств, участниками которых являются верующие, от них требуется жизнь по заповедям Христовым в любви и единомыслии. Вот как описывает святой Климент, епископ Римский, внутреннее состояние всех членов Коринфской Церкви его времени: «Всем был дарован глубокий и прекрасный мир и ненасытимое стремление делать добро; на всех было полное излияние Святого Духа. Все мы смиренны, чужды тщеславия, любили более подчиняться, нежели повелевать, и давать, нежели принимать. Во всем поступали нелицеприятно, ходили в заповедях Божиих, повинуясь предводителям... и воздавая должную честь пресвитерам».

Или вот как описывает иудейский философ Филон высокую чистоту и святость жизни египетских христиан, служивших предметом великого удивления и похвалы как язычников, так и неверующих иудеев: «Они (т.е. христиане), — говорит он, — оставляют всякую заботу о временных богатствах, не считая ничего на земле своим, для себя дорогим. Некоторые из них уходят из городов, водворяются в уединенных местах и садах, избегая сопребывания с людьми, несогласными с ними в жизни, чтобы не иметь препятствия в добродетели. Воздержание и умерщвление плоти они считают основанием, на котором только одном может созидаться добрая жизнь. Ни один из них раньше наступления вечера не вкушает и не пьет, а некоторые не приступают к пище до четвертого дня. Другие же... питаясь духовной пищей богомыслия, проводя время в изучении Писаний, забывают о телесной пище до шестого дня. Вина отнюдь никто из них не пьет, и все они не едят мяса, присоединяя к хлебу с водою только соль и иссоп (горькие травы: лук, чеснок и пр.). Среди них живут женщины, воспитавшие себя в добродетельной жизни и приобвыкшие в ней настолько» что остаются девами до старости. Но девство они сохраняют не по принуждению, а по свободному произволению, возбуждаясь ревностью и любовью к мудрости, заставляющей их отказываться от телесных удовольствий и стремиться к приобретению не смертных, а бессмертных порождений, какие может рождать из себя только любящая и стремящаяся к Богу душа... Они рано встают на славословие Божие и молитву, на пение и слушание слова Божия — отдельно мужчины и отдельно женщины. Седьмой день у них в великом почитании. Приготовляясь к нему и другим праздникам, они усугубляют подвиг. Божественную службу совершают у них священники и диаконы, над которыми начальствует епископ» (святитель Димитрий Ростовский. Жития святых. Апрель. С. 411–412).

Так ради добрых дел и святой жизни верующих может возвеличиваться и Церковь Христова, ради же недостойной жизни лишь именующих себя христианами она может быть поносима и хулима; но тем не менее сама по себе Церковь Христова остается непоколебимо святой.

III. Богословские статьи

[III.2] В чем истинная святость членов Церкви Святой

Церковь Христова свята и непорочна, святости требует она и от своих чад, членов Тела Христова.

Апостолы же называли верующих народом Божиим, святым, или сынами света. Но в нашем стремлении к святости сможет скрываться много поводов к тому, чтобы возомнить себя праведниками по сравнению с другими. Именно поэтому возникало много ересей и расколов с самых первых веков христианства.

В чем же заключается истинная праведность и действительная святость христианина на земле?

Прежде всего необходимо никогда не упускать из виду то, что, как бы ни высока была жизнь верных сынов Церкви, не на их праведности основывается святость Церкви. Она не может на ней основываться уже потому, что всякая праведность человеческая шатка, зыбка, неустойчива сама по себе. В этой святости человеческой есть очень большая опасность высокоумия и высокомерия. Не случайно в самом начале христианства для всех последующих веков и сынов Своей Святой Церкви Сам Господь дал указание на эту чрезвычайную немощь человеческой природы в лице первоверховного Апостола Петра. «Ты — Петр (камень), — сказал ему Христос, — и на сем камне (то есть на его исповедании) Я создам Церковь Мою... и дам тебе ключи Царства Небесного» (Мф. 16, 18–19). А в ту достопамятную ночь, когда Спаситель предупреждал учеников: «Все вы соблазнитесь о Мне», Петр противоречил: «Если и все соблазнятся, но не я» (Мк. 14, 27, 29). И чем более Христос опровергал, тем более ученик противоречил: «Хотя бы мне надлежало и умереть с Тобою, не отрекусь от Тебя» (Мр. 14, 31). Тогда Тот, Который создал Церковь на исповедании Петра и так оградил ее, что бесчисленные опасности и смерти не одолеют ее, лишил Своей помощи пререкавшего, потому что в нем была сильна страсть гордости и противоречия; лишил и... безмерный страх напал на Петра: он отрекался, и клялся, и божился, что не знает Сего Человека (Мф. 26, 72). Так слаб человек, предоставленный самому себе.

И святые Апостолы, проповедуя о совершенной святости Церкви и призывая к богоподобной жизни верующих, вместе с тем, яснее ясного говорили, что в настоящей жизни нет полного совершенства, даже в лучших членах Церкви (Фил. 3, 12. 1 Тим. 1, 15), и обличали лицемерие тех, которые возомнили бы себя праведниками: «Если говорим, что не имеем греха, — обманываем самих себя, и истины нет в нас» (1 Ин. 1, 8).

Итак, не на высоте и чистоте жизни членов Церкви зиждется святость Церкви Святой, хотя ради добрых дел чад своих она может возвеличиваться и прославляться, как об этом говорят святитель Климент Римский и другие писатели Церкви, свидетельствуя о жизни христиан их времени.

Само назначение Церкви — освящать и вести к совершенству — необходимо предполагает несовершенство руководимых ею, ибо полное совершенство и святость уже не имеют нужды в освящении и не требуют здравии врача, но болящии (Мф. 9, 12). По Священному Писанию, совершенная святость пребывает только на Небе, где Святый и Пресвятый Бог, святость Которого воспевают святые Серафимы; на земле же находятся одни грешники, но или освящаемые, или остающиеся без освящения. А освящение и очищение человека совершаются только потому, что Сам Бог омывает его и освящает, ниспосылает Святого Духа Своего, Который может прийти и вселиться, а может и отступить, а потом снова прийти. При этом приобретаемая человеком чистота не есть совершенная чистота, но преимущественно стремление к ней, освящение себя на служение Богу и уподобление Ему как своему Бесконечному Первообразу.

Самое усовершение человека происходит не сразу, а постепенно, при крайнем снисхождении Божием, понемногу, неприметно, наподобие того, как произрастает зерно, потом стебель, и только с течением времени оно вырастает в древо. В настоящем веке душа верующего христианина только ищет Христа, но и не всегда Его находит; и на пути своего стремления к Нему она претерпевает искушения и страдания внутренние и внешние среди окружающих ее врагов спасения, среди собственных болезней и слабостей, проистекающих от прирожденного человеку греха. На этом пути могут быть и отступления, и падения. Даже на высоких ступенях совершенства, даже по получении многих и чрезвычайных даров благодати (чудотворений) возможно глубокое падение.

Это таинственно изображено у пророка Иезекииля, который говорит от лица Божия: «И проходил Я мимо тебя и увидел тебя... Омыл я тебя водою... И нарядил тебя в наряды, и положил на руки твои запястья и на шею твою ожерелье... и серьги к ушам твоим... Питалась ты хлебом из лучшей пшеничной муки, медом и елеем... И пронеслась по народам слава твоя... Но ты понадеялась на красоту твою и, пользуясь славою твоею, стала блудить» (Иез. 16, 8–15).

И божественный Апостол говорит: «Усмиряю и порабощаю тело мое, дабы, проповедуя другим, самому не остаться недостойным» (1 Кор. 9, 27). «Видишь, — говорит преподобный Макарий, — какой он имел страх, будучи Божиим Апостолом». «Посему, — продолжает святой отец, — если увидишь, что кто-нибудь надмевается тем, что он причастник благодати, то хотя бы и знамения творил он, и мертвых воскрешал, но если не признает души своей бесчестною и униженною и себя низким и мерзким по духу... (а напротив) говорит: богат я, довольно с меня и того, что приобрел, больше не нужно, то таковой не христианин, а сосуд прелести и диавола».

Велико милосердие, снисхождение и долготерпение Божие к грешным, так велико, что трости надломленной не переломит и льна курящегося не угасит (Мф. 12, 20). Всем и каждому от лица Самого Бога внушается покаяние и свидетельствуется возможность исправления, но для привлечения очищающей и освящающей благодати Божией от человека требуется не своя праведность, а одна только жертва — сокрушение духа, смиренное обращение взоров к Агнцу Божию, вземлющему грехи мира, и не в сознании своей чистоты, а в сознании своей греховности, в живом ощущении потребности искупления и в вере во Христа. Смирение, самоуничижение, сокрушение о грехах, сознание своего бессилия освободиться от них собственными силами — вот совершенство святых Церкви Христовой, вот дух Новозаветной Церкви. Свят и праведен был Апостол Иаков, когда сказал: «Много бо согрешаем вcu» (Иак. 3, 2).

Итак, высока святость Церкви, требующей нравственного совершенства своих членов, и одни врата, вводящие в Церковь Христову, — покаяние. Одно только условие освящения и усовершения в ней человека — покаяние.

Всякий грех, каков бы он ни был, по существу есть отпадение человека от освящающего его тела Церкви, и возвращение его в лоно ее устраивается только через искреннее покаяние. Посему и священник по принятии исповеди кающегося читает молитву: «примири и соедини его Святей Твоей Церкви».

Для того и поставлены пастыри Церкви, чтобы постоянно служить совершению святых через их покаяние и тем созидать Тело Христово (Еф. 4, 12), а это созидание происходит не вдруг.

Долг каждого христианина — употреблять все усилия, все средства для созидания спасения не только своего, но и других, вразумляя бесчинных, утешая малодушных, поддерживая слабых, долготерпя ко всем, но и непрестанно наблюдая, чтобы самому при этом не отпасть. А чтобы не отпасть, необходимо помнить, что совершенства в этом веке нет, оно является вожделенным, но не вполне обладаемым сокровищем, и члены Тела Христова святы только потому, что они постоянно освящаются Богом через Церковь.

Есть грех к смерти (1 Ин. 5, 16) — это нераскаянность, упорство, непослушание Церкви, небрежение о святости ее учения, законоположений и Таинств. Однако зараженные такими грехами нисколько не препятствуют Церкви оставаться святою, ибо таковые сами отпадают от нее, как гнилые члены, как сухие ветви крепкой, плодоносной лозы.

Церковь может принимать и строгие меры к тем из своих членов, которые оказываются ожесточенными, упорными, неверующими, злословящими путь Господень. Так делали и Апостолы, но в этой строгости Церкви действует дух любви, ищущей спасения всех и каждого, а не дух разделения; дух вразумления, как братьев, а не как врагов. В этих мерах отнюдь нет опасения за святость Церкви, так как никакое противоборство не может ее поколебать и ничье недостоинство не может осквернить ее светлую ризу. Твердое основание Божие стоит, имея печать сию: «познал Господь Своих» (2 Тим. 2, 19). Знает Господь Своих и, кроме видимого суда церковной власти, невидимым действием суда Своего отделяет от Святой Церкви не Своих. Вышли от нас, но не были наши (1 Ин. 2, 19). Еретик — самоосужден (Тит. 3, 11). Вспомним страшную участь Ария.

Таково высокое понятие о Церкви как Теле Христовом, о Церкви, юже, Господь стяжал честною Своею кровию, и таково созидаемое через непрерывное до последнего вздоха покаяние совершенство святых членов Церкви на земле.

Это православное учение о Церкви лежит в основе и храма, и церкви как здания. Здание храма, церкви и своим наружным видом, и своим внутренним устройством, и всеми своими предметами и чиноположениями выражает духовную сущность Церкви Христовой, Святой, Чистой, Невесты Христовой. Отсюда все предметы и все, чем обладает храм, свято, досточестно, достопоклоняемо, священно, глубокосодержательно, премудро.

Но приходящему на служение Церкви Божией в храме, при постоянном нахождении среди священной утвари и обрядов храма (пусть это будет самый последний из обслуживающих храм), нельзя забывать, что человек очень склонен ко всему привыкать (даже к престолу), и при этом можно все самое священное обратить в сухую внешнюю форму и потерять уважение к святости дома Божия, являющегося символом, внешним знаком Церкви, которая есть Тело Христово, столп и утверждение истины (1 Тим. 3, 15). Это случится тогда, когда будет потерян дух Церкви православной, дух, о котором говорилось выше, именно — сознание и чувство своего величайшего недостоинства, то живое ощущение своей негодности, которое одно только и дает возможность и право каждому принадлежать Церкви — Телу Христову.

Всякий да блюдется, да не падет, ибо хотя князь мира сего и осужден, но до определенного времени, яко лев рыкая, ходит, иский кого поглотити (1 Пет. 5, 8).

Итак, свят храм Божий как здание за святость того, чему он является символом, за святость того, что он хранит (например, Святые Тайны — Тело и Кровь Христовы, Евангелие).

Храмоздательство почиталось священным делом всегда; на дело строения храмов не раз были явлены особые знамения благоволения Божия. За благотворителей и благоукрасителей храмов Церковь молится особенно. И тем не менее по попущению Божию здание храма может быть разрушено. Однако это разрушение видимого храма не разрушает Церкви Божией — Тела Христова: она будет стоять, и самые врата ада не одолеют ее.

Церковь Христова не есть организация человеческая, хотя она имеет и внешнюю организацию и внешнее управление, Церковь — Тело Христово есть Христов организм. Всякую организацию человеческую можно расшатать и уничтожить, но невозможно уничтожить организм Христов. Тяжкие времена для Церкви, времена гонений и притеснений лишь способствовали и будут способствовать очищению, обновлению и укреплению ее. Кроме того, всем истинным членам Тела Христова раз и навсегда сказано: касающийся вас касается зеницы ока Его (Зах. 2, 8).

III. Богословские статьи

[III.3] Зрение духовное

Как понимать зрение духовное?

Зрение духовное само по себе необъяснимо. Мир духовный не имеет ничего общего с нашей действительностью. Обычному пониманию и восприятию плотского или душевного человека он не поддается.

Видеть может только живой человек. Плотский же человек, у которого все мысли, чувства и стремления направлены лишь на устроение земного благополучия и угождение плоти, мертв в духовной области; она ему чужда, и он в ней слеп. У душевного человека очи ума (духа) затуманены мятущимися чувствами сердца и чрезвычайной образностью мысли. Почти все мы, а особенно художники, мыслим образами земного мира, перемешанными с фантазией, и все увлекаемся кружением чувств и сердечных влечений, а это все, как дымовой завесой, застилает от нас невещественность инобытия. Духовный мир если и видится, то видится тускло, слабо и искаженно. Поэтому ни плотской, ни душевный человек не может проникать в эту таинственную область, тем более не может черпать из нее какие-либо образы для своего творчества.

Между тем, изобразительное искусство основывается на зрении. И если обычному художнику, чтобы что-то изображать, необходимо прежде научиться видеть, то и касающемуся искусства церковного, возвышенно-духовного, необходимо прозреть в этой области. А чтобы прозреть, надо в ней ожить, ощутить ее реальность, задышать ее воздухом (молитвой), почувствовать ее умиренность и бесстрастие, плениться красотой ее чистоты, радостью благоговейного предстояния пред Лицом Божиим.

Евангелие говорит: «Чистии сердцем Бога узрят» (Мф. 5, 8). Чистое сердце — это смиренное сердце. Высочайший образец смирения и чистоты нам дан Самим Господом Иисусом Христом, и к следованию Ему призваны все. Достижение же этой чистоты сердца есть дело жизни и духовного опыта. Ни из слов, ни из книг этому научиться нельзя. Поэтому нельзя научить и видению духовному. Оно дается не только живущему жизнью духовной, но и достигшему уже чистоты сердца; дается как дар Божий и не всем в равной степени.

История Святой Церкви от самых первых дней Христовой Церкви до настоящего времени изобилует примерами дивного просветления духовного зрения. Преподобная Мария Египетская, никогда не видавшая преподобного Зосиму, назвала его по имени, объявила его священный сан, а потом повелела передать игумену его монастыря, чтобы он внимательнее смотрел за собою и за братией, ибо им надо во многом исправиться. Они тоже были подвижниками, но, по-видимому, многого за собою не замечали.

Преподобный Андрей, Христа ради юродивый, видевший Покров Божией Матери во Влахернском храме, встретил на городском рынке инока, которого все восхваляли за добродетельную жизнь, которому исповедовали свои грехи и давали много золота для раздачи нищим. Проходя мимо него, преподобный Андрей увидел, что его обвивает страшный змей, а вверху, в воздухе, он прочел надпись черными буквами: «Корень всякому беззаконию — змий сребролюбия». Инок же не видел и не чувствовал своей беды.

Преподобный Сергий, сидя за трапезой с братией, вдруг встал и молча поклонился до земли святителю Стефану Пермскому, направлявшемуся в то время в Москву, не имевшему времени заехать в обитель Сергиеву и издалека благословившему Преподобного и его братию. Ученики же только потом узнали от своего святого игумена причину такого его поступка. Старец Амвросий Оптинский задержал на три дня гостившего у него купца, хотя тот очень торопился по делам домой, а после, отпуская его, заповедал ему со временем поблагодарить Бога за Его к нему милость. И только через несколько лет, уже после смерти старца, открылось, что тогда купца на дороге три дня подстерегали убийцы.

Дети, не испорченные дурным воспитанием или товариществом, за чистоту своих сердец также иногда способны бывают видеть сокровенное. Старец иеросхимонах Гавриил рассказывал, что в детстве он видел то, что делается далеко, и то, что другим не видно. Рассказы его пугали мать, простую, но глубоковерующую крестьянку. Она его предостерегала и просила не вдаваться в это. С годами эта способность у него пропала и снова возникла, когда он стал уже иеросхимонахом. Он воспринимал мысли человеческие, как явный разговор, видел совершающееся на расстоянии, удостаивался видеть усопших и угодников Божиих. Старец понял, что способность зреть сокровенное является у человека только при чистоте его сердца. Рассказывая кое-что об этом, он с умилением говорил: «Воистину справедливо слово Христово: чистии сердцем Бога узрят и не только Бога, но в Боге и все сокровенное мира сего узрят».

Такого просветления духовного зрения сподобляются ревнующие о чистоте сердца в конце борьбы с самим собою и с врагом рода человеческого.

Но духовное прозрение имеет множество степеней.

Через деятельное следование за Христом, через молитву, при сосредоточенном внимании ко всему тому, что человек делает, говорит и мыслит, изо дня в день, из года в год по крупинке, незаметно накапливается у него духовный опыт. Без такого личного опыта духовный мир непостижим. О нем можно философствовать, читать, рассуждать и быть в нем мертвым и слепым. И если направление пути взято правильное, то человек, прежде всего, начнет видеть свои недостатки, ошибки, свое подлинное лицо без прикрас. Увидит и путь, по которому идет, где опасности и как их избегать и т. д. Это и есть начало просветления духовного зрения. О нем мы и молимся постоянно и на утренних и вечерних молитвах, и в богослужениях, и в Псалтири, и в акафистах, и в других молитвословиях. «Молим Твою безмерную благость: просвети наша мысли, очеса и ум наш от тяжкаго сна лености восстави» (Утренние молитвы). «Свет невечерний Рождшая, душу мою ослепшую просвети» (Утренние молитвы). «Просвети очи мои, Христе Боже, да не когда усну в смерть» (Вечерние молитвы). «Иисусе, Свете мой, просвети мя» (Акафист Спасителю). «Христе, Свете истинный, просвещаяй и освящаяй всякаго человека...» и т. д. (Молитва 1-го часа).

Все случающееся в жизни нашей: скорби, болезни, страсти душевные и телесные, самые грехопадения — попускается нам для того, чтобы не в теории, а из опыта каждый познал свою глубокую немощь. Познавая же себя, мы смиряемся, по мере преуспеяния в смирении очищаемся, покаянием привлекаем благодать Божию, которая врачует духовную слепоту и дает прозрение духовным очам. Без такого, хотя бы начального, прозрения в области духовной что может дать в своем искусстве человек, чуждый этой жизни? Образ, создаваемый им, не будет соответствовать тому, что он дерзнет выразить в красках.

«Когда кто хочет, — говорит преподобный Симеон Новый Богослов, — рассказать о доме каком, или о поле, или о царском дворце... надо наперед видеть и хорошо рассмотреть все такое и потом уже со знанием дела рассказывать о том. Кто может что сказать сам от себя о каком-либо предмете, который прежде не видел? Если таким образом о видимом и земном никто не может сказать что-либо верное, не видев то своими глазами, то как можно сказывать и извещать что-либо о Боге, о Божественных вещах и святых Божиих, то есть какого общения с Богом сподобляются святые, что это за ведение Бога, которое бывает внутри их и которое производит в сердцах их неизъяснимые воздействия; как можно сказать о сем что-либо тому, кто не просвещен наперед светом ведения?»

Поэтому VII Вселенский Собор, деяния которого посвящены были утверждению иконописания, признает истинными иконописцами святых отцов Церкви. Они творят художества, ибо они опытно последовали Евангелию, имеют просветленные духовные очи и могут созерцать то, что и как надлежит изобразить на иконе. Те же, кто только владеет кистью, относятся или к исполнителям, мастерам этого дела, ремесленникам, или иконникам, как их называли у нас на Руси.

«Иконописание совсем не живописцами выдумано. Живописцу принадлежит техническая сторона дела. Иконописание есть изобретение и предание святых отцов, а не живописцев. Сами оные божественные отцы наши, учительски... объявшие таинство нашего спасения, изобразили его в честных храмах, пользуясь искусством живописцев» (VII Вселенский Собор, деяние 6-е).

Итак, повторяю, видение духовное есть дар Божий, и само по себе оно необъяснимо. Здесь «мрак», как говорят святые отцы. Есть такое выражение: «Он вошел во мрак видений». В первом ирмосе канона на День Святой Троицы поется: «Божественным покровен медленноязычный мраком, извитийствова богописанный закон, тину бо оттряс очесе умнаго, видит Сущаго...» Ум — это дух. Тина — здесь скорее не грех, ибо грех заваливает духовные (умные) очи, подобно непроницаемой глыбе камня, тиною же здесь может быть наша мечтательность, образность мысли, заволакивающая умные, духовные очи. Ум должен быть покрыт «темновидным» («Лествица»), то есть необъяснимым даже на языке святых отцов смирением, должен очиститься от образов мира вещественного, и тогда его духовные очи могут прозреть, но опять не сами собою, а через прикосновение Божественных перстов.

Однако не следует думать, что сподобившийся этого дара способен бывает видеть тайны сокровенные так же свободно, как мы, например, видим окружающий нас мир внешним зрением. Под духовным просветлением зрения надо понимать особую чуткость, способность сокрушенного и смиренного сердца к восприятию того, что Богу угодно будет открыть человеку. «В душах смиренных — небесные видения», — говорит «Лествица». Это подтверждается примерами из Священного Писания и Житий святых. Когда скорбящая о смерти сына сонамитянка бросилась к ногам пророка Елисея, а его ученик хотел отстранить ее, пророк удержал его, сказав: «Оставь ее, душа у нее огорчена, а Господь скрыл от меня и не объявил мне...» ее горе (4 Цар. 4, 27).

К такому духовному зрению приложимо наименование созерцания того, что открывается по воле Божией. Одним из таких видений и откровений является древняя икона, одиноко стоящая в изобразительном искусстве всех времен и всех народов.

Итак, задачу развить видение внешнее и научить изображать увиденное берут на себя художественные школы и научают. Умение изображать то, что постигается душевным зрением и другими нашими чувствами, является достижением художника при наличии его трудолюбия и талантливости.

Видению духовному, проникающему в мир божественный, ни самому научиться произвольно, ни научить невозможно. Его можно наблюдать через соприкосновение с древней иконой, если подходить к ней не поверхностно, а глубоко, внимательно и пристально, с должной (церковной) точки зрения; можно ему удивляться и убеждаться в его правдивости и истинности, но восхитить произвольно дар Божий невозможно.

III. Богословские статьи

[III.4] Икона есть богословие в образе

Икона есть «богословие в образе», и чтобы убедиться в этом, рассмотрим изображение Воскресения Христова в живописи реалистической и на древней иконе. Почти все художники-реалисты, изображая это событие, показывают тот момент, когда тело Христово в нетлении восстало из гроба. Все пишут Спасителя в белых погребальных пеленах, в которых Он был похоронен, хотя все мы знаем, что эта погребальная плащаница осталась во гробе как свидетельница преславного чуда (Ин. 20, 6–7) и воскресшее тело Христово не нуждалось в земных одеяниях. Изображают одного или двух Ангелов; иногда один пишется отваливающим или отвалившим камень, закрывавший вход в пещеру гроба, что вселяет очень примитивное, наивное и ложное понятие, будто Воскресший Спаситель без этого не мог выйти из пещеры. Наиболее распространенными вариантами являются «Воскресение Христово» немецкого художника Плокгорста и М. В. Нестерова, которые в общих чертах повторяют установившиеся традиции в этом изображении.

Древность такого изображения не знает. На древних иконах, равно как: и в стенописи (во фресках), до XVII века писали «Сошествие Христа Спасителя во ад», а надпись была, «Воскресение Христово». Спрашивается, почему такое несоответствие?

Как было сказано ранее, икона есть богословие в образе, истинное же богословие основывается на духовном опыте отцов и учителей Церкви. Что же говорит нам их духовный опыт?

Преподобный Симеон Новый Богослов пишет, что Воскресению Христову верят многие, но мало таких, которые бы чисто зрели это. Священная песнь гласит: «Воскресение Христово видевше», — не вероваше, а что? «Воскресение Христово видевше, поклонимся святому Господу Иисусу, единому безгрешному». Как видевше, когда Христос воскрес 2000 лет тому назад, да и тогда никто не видал, как Он воскрес? Между тем, Церковь завещала нам возглашать этими словами совершенную истину.

Человек в своем падении, потеряв единение с Богом, стал мертв душой, хотя по своему естеству душа его осталась бессмертной. Как тело, когда из него выйдет душа, уже не именуется живым и жить не может, так и душа, когда оставила ее благодать Божия, составляющая душу души, уже потеряла способность жить сама собою, стала мертва, слепа и бесчувственна. Мертвое тело тотчас разлагается и тлеет, так и в мертвой душе началось тление, расплодились черви: злоба, гнев, зависть, памятозлобие, лень, вражда, ненависть, всевозможные похоти плоти, сребролюбие, скупость и проч. Но самое страшное — это то, что все эти многочисленные и тяжкие болезни души покрылись густым покрывалом гордости и кичения, которые так ослепили человека, что он потерял способность видеть самого себя. Обманываясь, он даже не может понять, что находится в числе гибнущих; не чувствуя своего бедственного состояния, полагает, что у него все хорошо, и нисколько не заботится о здоровье своей души. Он настолько нечувствен, что если бы кто стал обличать его в чем-либо, он смело ответит, что ничего такого в себе не видит, будет противоречить и обличителя погонит прочь, хотя бы это был Ангел с Неба.

Нельзя сказать, что такие люди спокойны и счастливы, наоборот, они глубоко несчастны: находятся в самих себе, как в аду, от вожделений, воюющих в их членах. Они«желают — и не имеют; убивают и завидуют — и не могут достигнуть; препираются и враждуют...» (Иак. 4, 2), но при всем том не понимают себя и своей беды. Таковые, если будут подвизаться в постах, молитвах, бдениях, раздадут все имение бедным, с тем, чтобы угодить Богу, никакой пользы от своих трудов не получат, наоборот, придут в еще худшее состояние; гордость их укрепится, вырастет внутренний фарисей. Нет греха, превышающего милосердие Божие, кроме греха нераскаянного, самообольщение же не позволяет раскаяться; грешник не видит своего греха. Видеть и чувствовать — естественное свойство живых, так что у кого этого нет, тот мертв. До тех пор, пока человек таков, он неисцелим; такового не может спасти Сам всемогущий Бог, при всем том, что желает его спасти. Плача достойное состояние. Необходимо взывать к Богу, чтобы Он отнял слепоту наших душ, и взывать от всей Души, просить, искать, толкать, чтобы Господь принял нашу мольбу, дал почувствовать горечь рабства, мрачность темницы, тяготу уз. Вседушная просьба не бывает отвергнута; грешник начинает прозревать, видеть свое состояние, приходить к покаянию и сердечному сокрушению. Если он пребудет в таком расположении души, то мало-помалу достигнет и той меры, когда увидит всю свою погибель, все свое бессилие и растление, начнет всех людей, от малого до большого, видеть несравненно высшими себя, даже святыми, и не только добродетельных, но и тех, кто согрешает явно. Это и есть боголюбезное смирение и сокрушение сердца, которые и великих, и величайших святых заставляли говорить: «Все спасутся, один я погибну», — но при этом не было места отчаянию, но было всецелое упование на беспредельное милосердие Божие, спасающее кающихся.

Такое сокрушение и смирение и есть та единая жертва, которую Бог не уничижит; это та жертва, для которой уже нет греха, побеждающего человеколюбие Божие; это есть то, без чего не может быть богоугодной ни милостыня, ни крепкая вера, ни удаление от мира, ни даже подвиг мученический. Это есть та жертва, которой спасались, спасаются и будут спасаться не только грешники, но и праведники, и преподобные, и чистые сердцем (сокрушенное сердце и есть чистое сердце), и все святые во главе с Пречистой и Преблагословенной Девой Богородицей. Благоухание этой чистой жертвы Смиреннейшей из земнородных, так называли Ее святые отцы, взошло к престолу Божию и низвело на землю Царя смирения — Единородного Сына Божия. Поэтому, по слову святого отца, надо всячески взыскать ту единую стезю, на которой созидается это сокрушенное и смиренное сердце, чтобы оно могло вопиять, как из чрева адова, призывая Бога, некогда сошедшего в преисподняя земли, прийти и к нам и освободить нас. Когда душа войдет в такое покаяние и смирение, как во гроб, Сам Христос сходит с Небес, входит в человека, как во гроб и как во ад, соединяется с его душой, воскрешает ее, пребывавшую в смерти.

Воскресение души — это ее воссоединение со Христом, Который есть воистину Жизнь Вечная. И как только душа соединится с Богом и, таким образом, воскреснет силой Христовой, она удостоится узреть мысленно и таинственно домостроительное Воскресение Христово и неложно воспеть песнь «Воскресение Христово видевше, поклонимся святому Господу Иисусу». Это есть воскресение души, бывающее еще в этой жизни прежде Всеобщего Воскресения тел, есть избавление, для которого Бог и Отец дал Своего Сына, чтобы всякий верующий в Него не погиб, но имел Жизнь Вечную. Воскресение и слава Христовы есть собственное наше воскресение, Им совершаемое. Христос же никогда не изменялся в Своей славе. Препрославленный и высший всякого начала, и власти, и силы, Он умалился, умер, и воскрес, и прославился ради того, чтобы сбывшееся в Его лице воспроизводить потом в нас и тем спасать нас. Плоды воскресения души во Христе есть любовь, радость, мир, долготерпениеи проч. (Гал. 5, 22). Вот в чем непреходящее значение и таинство Воскресения Христова, таинственно, невидимо бывающее в нас, если того восхощем; воскресение, которое может быть каждодневно и каждочасно (из Слов преподобного Симеона Нового Богослова).

Эта истина является плодом духовного опыта жизни во Христе. Учение о ней (истине), рассеянное в святоотеческих творениях, не всем доступных, богопросвещенныи разум святых отцов выразил на иконе, именуемой ими «Воскресение Христово». На ней Воскресший Христос, сияющий одеждами славы, простирает руку падшему Адаму, а в лице его — всему человечеству, и восставляет сущих во гробех греха, смерти и ада, ибо грех, смерть и ад есть разлучение с Богом. Христос соединяется с нами, даруя жизнь Своим Воскресением, и не тогда только, когда нисходил в преисподняя земли, но постоянно, до нынешнего дня, до скончания века (преподобный Симеон Новый Богослов).

Но прежде чем воскреснуть во Христе, надо возопить к Нему о помощи: прежде чем возопить, надо увидеть свою погибель. Для этого Святая Церковь и повторяет так часто во всю святую Четыредесятницу: «Даруй ми зрети моя согрешения», «возопих всем сердцем моим к щедрому Богу и услыша мя от ада преисподняго, и возведе от тли живот мой», «достойных покаяния плодов не истяжи от мене, ибо крепость моя во мне оскуде; сердце мне даруй присно сокрушенное, нищету же духовную, да сия Тебе принесу, яко приятную жертву, едине Спасе» (Великий канон).

Не сразу и нескоро приходит человек к познанию себя. Иногда для этого требуется целая жизнь. Для этого попускаются болезни, скорби, тесноты, страсти душевные и телесные, даже грехопадения, чтобы не в теории, а из опыта увидел человек свою глубокую порчу и смирился.

Некая подвижница XIX столетия игумения Арсения в начале своего иноческого пути спрашивала свою матушку-наставницу: «Где — я?», то есть в какой приближенности ко Христу я нахожусь? Та ей отвечала: «Ты — нигде, потому что ты не видишь своей погибели».

5000 лет Господь ожидал, пока человечество убедится до конца в своем полном бессилии выйти из той погибели, в которую завело его отпадение от Бога, и возжаждет Избавителя. Из Слов преподобного Симеона Нового Богослова становится ясно, что в древней иконе «Воскресение Христово» выражено в образе заветное чаяние каждой верующей души; конечная цель земной жизни каждого человека — это воссоединение его, падшего, с Богом. Преподобный указывает и единственно верный путь к этой цели.

Так, икона несет в себе глубину богословия; она тесно связана и с богослужением. В Великую Субботу за литургией святителя Василия Великого, после чтения паремий и Апостола, вместо обычного «Аллилуйя» перед чтением Евангелия мы слышим громогласное восклицание: «Воскресни, Боже, суди земли, яко Ты наследиши во всех языцех!» Что это, как не вседушное воззвание к Жизнодавцу, сошедшему некогда в этот день во ад, снизойти и к нам, в нашу душу, и воскреснуть в нас. И на торжественной пасхальной службе, на утрени, после шестой песни канона, за которой следует праздничный кондак, оканчивающийся словами «падшим подаяй воскресение», мы слышим в конце икоса («Еже прежде солнца...») слезный вопль души христианской: «О Владыко, восстани, падшим подаяй воскресение». Почему «восстани», когда Он уже восстал, когда Его преславное Воскресение уже в радости воспевает вся Церковь, земная и небесная? Да, Он воскрес, но воскрес ли Он в нас?..

III. Богословские статьи

[III.5] История иконографии образа «Воскресение Христово»

(в памятниках Востока, Запада, России)

Непостижимый по самой своей сущности момент Воскресения Господа Иисуса Христа в Евангелии не описан.

Евангелие говорит о великом землетрясении («трусе») и отвалении камня от входа в погребальную пещеру, но как произошло самое Воскресение, в каком виде был Воскресший Спаситель, как Он восстал из гроба и куда отправился — все это остается сокровенной тайной, и молчание о том евангелистов свидетельствует лишь об их безупречной искренности и величии события, не поддающегося никакому описанию.

В древнехристианском искусстве, при господстве символа и аллегории, Воскресение Христово изображалось в символических формах. Одним из таких символов является изображение пророка Ионы, выбрасываемого на берег морским чудовищем, что основывается на ясном указании самого Иисуса Христа. Этот символ пережил эпоху катакомб и удержался в позднейшем византийском и западноевропейском искусстве.

Позднее (V–IX вв.) событие Воскресения Христова, раскрываемое в своей сущности святыми отцами и писателями Церкви как акт спасения человека от духовной смерти, создало в искусстве композицию, называемую теперь по ее внешней форме «Сошествие Иисуса Христа во ад». Эта богословская, глубокосодержательная и в то же время доступная непосредственному пониманию композиция прошла несколько стадий в своем историческом развитии.

Глубокая древность первых лицевых кодексов Псалтири свидетельствует о том, что такое изображение впервые появилось в этих Псалтирях. Самый текст Псалтири давал древним художникам много поводов к такому изображению. На древнейших, простых, без подробностей миниатюрах изображен поверженный ниц ад в виде скованного старика или огромного человека со щетинистыми волосами, на котором стоит Сам Победитель ада, простирая Адаму и Еве руки и «изводя их», по словам псалма, «окованных мужеством».

Разнообразясь в деталях, такая композиция повторяется в различных Псалтирях и лицевых Евангелиях. Иногда добавляются праведники Ветхого Завета, цари в диадемах, простирающие руки ко Христу Избавителю. Со временем в группе праведников помещается Иоанн Креститель, внизу — темница ада, сокрушенные врата, разбросанные ключи и пробои.

Апокрифическая литература и особенно Евангелие Никодима способствовали расширению и усложнению этой иконографической композиции, но византийские художники строго относились к выбору и обработке иконописных образов: их композиции кратки, просты, но выразительны.

Византийские мозаики, простые и ясные, с надписью «Воскресение Христово» повторяются во фресках Киево-Софийского собора (XI в.), где Победитель ада со свитком в левой руке подает десницу Адаму, за которым стоят Ева и два праведника; на правой же стороне находятся два царя в диадемах и тут же святой Иоанн Предтеча, указывающий на Спасителя. Эта композиция удерживается и в стенописях древнего Новгорода, и во многих соборах Афонской горы под тем же названием «Воскресение Христово».

Греческие иконы, а также и русские до XVII века следуют обычно этому древнему византийскому образцу.

С XVII века простота композиции усложняется и видоизменяется. На иконе появляются два центра: собственно воскресение и сошествие во ад. В первом центре Иисус Христос изображается над гробом в ореоле и в обычных одеждах. Он только что восстал из гроба, в руке у Него — крест или знамя, означающее победу над смертью. Второй центр — изображение сошествия во ад. Такая композиция если не введена впервые, то обработана сполна в царской иконописной времен Алексея Михайловича и едва ли не принадлежит Симону Ушакову, оставившему блестящий пример такой комбинации на известной иконе акафиста.

В верхней части этой иконы среди двух скал представлен Иерусалим в перспективе, с башнями и минаретами; в центре изображен Иисус Христос в ореоле блестящих лучей. Под Ним — гроб с погребальными пеленами, круглый камень, вооруженные воины, падающие в испуге. В левой руке Спасителя — знамя победы с четырехконечным крестом на древке; правой Он отдает повеление небесному воинству, идущему с орудиями страданий Христовых на брань с адом и на освобождение праведников. Внизу — ад в виде огромной пещеры, и здесь Христос стоит в ореоле на сокрушенных вратах адовых. В Его левой руке разодранный свиток с надписью «Адама грех, рукописание», другая часть свитка с надписью «Преступления» — в руке сатаны, связанного и лежащего вместе со своим воинством в глубине ада. Правой рукой Христос берет руку Адама, встающего из гроба; тут же Ева и множество праведников, простирающих руки к Избавителю; позади них — Ангел. На правой стороне праведники идут в рай в сопровождении Ангелов, впереди них — Ангел с крестом, за ним Иоанн Предтеча со свитком («Се аз видех и свидетельствовах о Нем»), потом опять Ангел, два царя со свитками — Соломон («Воскресни, Господи Боже мой, да вознесется рука Твоя») и Давид («Да воскреснет Бог и расточатся врази Его»). Далее еще Ангел и пророки. Праведники приближаются к раю. У его врат с причудливой стилизованной башней стоит благоразумный разбойник с. крестом, а над вратами — Херувим с двумя мечами, заграждающий вход в рай. За вратами в отдалении изображен самый рай — сад и в нем тот же благоразумный разбойник, беседующий с Енохом и Илией.

Богатство замысла, мастерство композиции, красота иконописных фигур вполне соответствуют таланту и художественному образованию знаменщика царской иконописной школы.

Такой вариант «Воскресения Христова» впоследствии разнообразится в деталях, усложняется введением, например, Распятия, положения во гроб, явлений Ангела женам-мироносицам, Воскресшего Христа апостолу Фоме, на Тивериадском озере — и, наконец, Вознесения.

Все составные части этой сложной композиции отражают на себе образы и представления, известные по древнехристианским и византийским памятникам письменности, из которых первое место принадлежит Евангелию Никодима. По научным исследованиям, его первоначальный извод некоторые относят ко II веку христианской эры, переработку — к IV и V векам.

Евангелие Никодима повлияло на другие памятники письменности. Его материалы были в обращении у авторитетных писателей древности, например, оно использовано в Словах Епифания Кипрского, Евсевия Емесского. Но ни в одном из памятников Византии Евангелие Никодима не получило той детальной разработки, как в русских иконах XVII века. Если эти иконы поставить рядом с соответствующим рассказом Никодимова Евангелия, то будет очевидно их ближайшее родство. Вот краткая выписка из Никодимова Евангелия.

«Изведенные из ада праведники на пути в рай встречают двух мужей, ветхих деньми. Праведники спрашивают их, кто они такие, откуда они взялись, ибо в аду, вместе с другими, их не было? Один из старцев отвечает: «Я — Енох, благоугодивший Богу и взятый Им на Небо, а сей — Илия Фесвитянин; мы будем живы до скончания века; Антихрист убьет нас, но мы через три дня воскреснем для сретения Господа на облаках». Пока Енох говорил это, является другой смиренный муж с крестом на плечах. «А ты кто такой? — спрашивают его праведники. — Наружность твоя обличает в тебе разбойника, что значит крест на твоих плечах?» Незнакомец отвечает: «Ваша речь правдива: я действительно разбойник, осужденный на крестную смерть вместе с Иисусом Христом, но на кресте, при виде знамений, я уверовал в Него... И Он мне сказал: «Если Ангел, охраняющий вход в рай, заградит тебе путь, то покажи ему знамение креста и скажи, что тебя послал Распятый Иисус Христос, Сын Божий». Я так и поступил. Ангел открыл мне двери рая и поместил на правой стороне, сказав, что здесь я увижу праотца Адама и всех праведников, входящих в рай. И вот теперь, видя вас, я вышел в сретение вам...» Весь этот рассказ в целом виде передается на иконах XVII века, а также в миниатюрах наших лицевых «Страстей».

«Страсти Христовы» представляют собой русский вариант Евангелия Никодима, в котором отразились некоторые русские понятия. Например, сатану сковывает Архангел Михаил, держа его «за власы брады крепко», чем обозначена высшая степень унижения применительно к древнерусским нравам.

Так, перенесение со временем на икону всех подробностей апокрифа привело к тому, что возвышенная, глубоко богословская, онтологическая, простая по форме древняя византийская композиция «Воскресение Христово» превратилась в иллюстрацию Никодимова Евангелия.

Посмотрим, в какую сторону пошло изменение византийской композиции на Западе.

В своих древнейших памятниках икона «Воскресение Христово» сходна с византийской (фреска подземной церкви во имя святителя Климента в Риме, IX в.).

В XII–XIII веках эта композиция подвергалась ломке, но никогда, даже в XVI веке, эта ломка не достигала той широты, какая наблюдается в русских памятниках.

В миниатюре западной рукописи XIII века царство сатаны имеет вид обширных палат, в которых помещены ветхозаветные праведники; часть праведников во главе с Адамом и Евой (представлены обнаженными) выходит навстречу Освободителю, попирающему ногами самого начальника тьмы. Внизу, в огне, а также на пылающих верхушках адского здания — устрашенные прибытием Царя Славы демоны. В этой миниатюре, как видим, византийская схема уже переработана полностью. В памятниках XII–XVI столетий формы сюжета, и особенно формы ада, получают значительное разнообразие. Чаще всего ад имеет вид огненной пасти страшного дракона или сосуда, наполненного демонами, которых Христос поражает копьем. Иногда ад имеет форму котла, в котором находятся люди, а демоны раздувают мехами огонь под ним и перемешивают содержимое котла.

Фра Беато Анжелико (1378–1455 гг., монах-доминиканец) во фреске верхней галереи храма святого Марка во Флоренции сочетал свойственное ему изящество художественного стиля с древней основой композиции: Иисус Христос изображен в ореоле, со знаменем в руке; Он берет за руку Адама, изображенного в белой одежде; возле Адама — группа праведников. Под ногами Христа Спасителя — дверь ада с железными петлями, а под нею — сатана. Налево — два демона с ужасом смотрят на Христа Воскресшего.

Дальше в переработке этой темы пошел француз Орсель в картине, предназначенной для капеллы Лоретской Богоматери. Иисус Христос со знаменем в левой руке стоит на ниспровергнутых вратах ада, придавливающих демонов. Правой рукой Он изводит из ада Еву, за которой стоит царь Давид в венце. На противоположной стороне изображена Богоматерь на коленях, с молитвенно сложенными руками; за Нею — Архангел Гавриил. Над первой группой надпись «Ева — виновница грехопадения», над второй — «Богоматерь — орудие искупления»; Архангел Гавриил — первый вестник искупления. Здесь композицией «Сошествие во ад» художник воспользовался для выражения широкой мысли о грехопадении и искуплении.

В этих и подобных им изображениях очевидна переработка онтологического византийского образа «Воскресение Христово».

Начиная же с XII века, в западных памятниках появились попытки изобразить Воскресение Христово с чисто внешней стороны, в виде Его выхода из гроба. Древнейшие такие памятники чрезвычайно тяжелы и даже грубы. Например, Иисус Христос вылезает из гроба с жезлом и державой в руке. Или Он в терновом венце выставляет одну ногу из гроба (пещеры). В другом изображении Христос наступает ногой, выставленной из гроба, на грудь упавшего стража; коленопреклоненный народ с благоговением смотрит на Воскресшего. Или Ангелы содействуют воскресению: один открывает крышку гроба, другой держит пелены, или Ангел поражает мечом стражей (картина Тинторетто в Питти).

В изображениях такого рода не только нет и следа богословской мысли, но они не отвечают даже исторической истине.

Джотто (Флоренция, 1276–1337 гг.) в своем стремлении к «естественному», то есть реалистическому, искусству первый сообщил композиции «Воскресение» подобающую легкость, изобразив Спасителя парящим над гробом со знаменем в руке. На заднем плане он поместил пещеру гроба и дерево, означающее сад; внизу — упавших стражей.

В новом западном и восточном искусстве эта форма получила дальнейшее развитие и со временем стала общеупотребительной. Наиболее известной является композиция «Воскресение» немецкого художника Плокгорста.

На ней Воскресший Христос изображен в белой погребальной плащанице, со знаменем в руке. Он стоит на облаке над устроенной внизу, как бы в земле, каменной гробницей. Под облаком и около него мы видим излюбленных в западном искусстве двух обнаженных ангелочков с крылышками. Один из них как бы выталкивает это облачко из гробницы. Слева — коленопреклоненный

1 2 3 45