ПОЗНАВАТЕЛЬНОЕ

Оси и плоскости тела человека - Тело человека состоит из определенных топографических частей и участков, в которых расположены органы, мышцы, сосуды, нервы и т.д.

Отёска стен и прирубка косяков - Когда на доме не достаёт окон и дверей, красивое высокое крыльцо ещё только в воображении, приходится подниматься с улицы в дом по трапу.

Дифференциальные уравнения второго порядка (модель рынка с прогнозируемыми ценами) - В простых моделях рынка спрос и предложение обычно полагают зависящими только от текущей цены на товар.

ВЕЧЕРОМ (28 августа 1941 года)

Статья об Игоре Григорьевиче АЛЕПКО

Валерий Колесников

У нас в газете необычный дебют. И мне вдвойне приятно представить автора, с которым я знаком несколько лет. Игорь Григорьевич Алепко имеет за своими плечами интереснейшую жизнь: начинал юнгой в послевоенные годы, служил на кораблях вспомогательного флота, занимал ряд корабельных должностей, работал в СУС инженером, затем в НИТИ. Но долгие годы была у него и еще невидимая многими работа — он работает с Историей.
Поверьте на слово, Игорь Григорьевич — прекрасный рассказчик, а излюбленная им тема — Балтийский флот в годы минувшей войны. Он может часами повествовать о катерниках, миноносцах, подводниках, причем эти темы столь досконально изучены, что, слушая его, испытываешь прикосновение к тем далеким дням, деяниям тех, кто принёс свою жизнь на алтарь Победы.
Скажу без ложной скромности, что лучше Игоря Григорьевича у нас в Сосновом Бору никто не знает о трагедии Балтфлота в Великую Отечественную — он изучил и продолжает этот титанический труд, буквально исследуя по дням и часам те далекие сороковые. Однако то, что он пишет ещё и стихи, было для меня открытием.
Мы представляем вам отрывок из поэмы «Таллинский переход». Надеюсь, что эти бесхитростные стихи понравятся нашим читателям

***

21 октября 1919 года четыре эскадренных миноносца Красного Балтийского флота «Азард», «Гавриил», «Константин» и «Свобода» под брейд-вымпелом начальника дивизиона Л.Н.Ростовцева следовали из Кронштадта в Копорский залив для постановки минного заграждения. В полной темноте корабли налетели на минное поле, недавно выставленное англичанами. На минах последовательно подорвались и погибли «Гавриил», «Константин» и «Свобода». Командир «Азарда» Н.Н.Несвицкий вывел корабль задним ходом за пределы опасной зоны и встал на якорь, чтобы оказать помощь, как только наступит рассвет. Но помощь, к сожалению, не потребовалась. Ночью среди штормовых волн погибло 484 человека. На двух шлюпках удалось спастись с «Гавриила» 19, а на третьей, со «Свободы» — 6 человек... Они достигли берега, занятого противником, и сумели незамеченными выйти к своим. Море вынесло на берег в районе Шепелёво - Красная Горка тела 206 моряков. Их похоронили в районе форта Красная Горка, где спустя более сорока лет был сооружен памятник.
Под впечатлением от этой трагедии и была сложена «Песня о трёх эсминцах», ныне забытая. Вот ее первый куплет:

«Их было три — один, второй и третий
И шли они на запад без огней,
Истошно выл в снастях жестокий ветер,
А ночь была — из всех ночей черней!»

Спустя годы и уже в другую войну в полном трагизма Таллинском переходе погибли последние эсминцы, братья легендарного «Новика». Их героическим экипажам и посвятил я свои немудрёные стихи. '

Игорь Алепко

Баллада о трёх эсминцах
Их было три — один, второй и третий,
И шли они к востоку без огней,
И хоть не выл в снастях жестокий ветер
Но ночь была — из всех ночей страшней.
Свой быстрый бег прервал старик «Калинин»:
Затралил что-то правый параван,
Тотчас у борта разорвалась мина,
И корпус, как от боли, задрожал.
Ночную тьму прогнал огонь пожара,
К «Калинину» сбежались катера,
И молча раненых носили санитары.
Закон — спасали раненых сперва.
Осталось два эсминца арьергарда,
Сверкали снова взрывы на воде
И — нет «Артема», бывшего «Азарда»,
А «Володарский» — рядом с ним покоится на дне.
Так прекратилась славная плеяда
Участников далекой мировой.
И никому доказывать не надо:
В их экипажах каждый был герой!
1998

Игорь АЛЕПКО

ПАРОХОД «КАЗАХСТАН» И ЕГО КАПИТАН В.С.КАЛИТАЕВ
в Таллинском прорыве 28 – 31 августа 1941 года

Пришёл приказ оставить Таллин
И, погрузившись на суда,
Немедля гарнизон отправить
На новый фронт – под Ленинград!

В ту ночь с врагом играли в прятки,
Шагая сквозь ночную тьму
По городу к местам посадки
И всё закончили к утру.

На «Казахстане» уходила
Всей Главной Базы ПВО –
Пять тысяч пассажиров было
В трюмах объёмистых его.

Стоял над рубкой Калитаев,
На руль команды подавал,
Зенитки с палубы стреляли
И в транспорт враг не попадал.

Походу шли вторые сутки,
Судьба хранила пароход,
Но пассажирам было жутко:
В заливе мин — невпроворот.

Но продолжаться бесконечно
Удача, ясно, не могла…
Удар в атаке быстротечной
По пароходу нанесла

Шестёрка «юнкерсов» умело:
Две бомбы – в мостик и в спардек[1]
И за борт с мостика слетело
От взрыва десять человек.

Контужен бомбой Калитаев,
Лежит в воде. Болят виски.
Его, по счастью, подобрали
С подводной лодки моряки.

Так Калитаев оказался
На «Щуке 322».
Полдня в беспамятстве валялся,
Потом в себя пришёл едва…

На «Казахстане» после взрывов
Сначала паника была,
Потом трудами командиров
Она была пресечена.

Пожар на баке не гасили,
А лишь усиливали дым –
Сыграло – лётчики решили:
Готов, покончили мы с ним.

А время шло. Придрейфовали
На остров Вайндло они.
Всю ночь механики старались
И утром подняли пары.

Второй помощник Загорулько
Возглавил экипаж теперь.
И вот, стуча машиной гулко,
В Кронштадт явились без потерь.

На судне в массе пассажиров
Возникла гнусная молва,
Мол, Калитаев нас покинул…
Молва до Трибуца дошла.

Не ожидал судьбы печальной
Наш капитан ещё вчера,
Но прямо с койки госпитальной
Беднягу взяли «опера».

В Кронштадте бдительно следили
За тем, кто как себя ведёт
И Калитаеву «пришили» :
Ты бросил в море пароход!

Ты пароход в беде оставил,
А сам сумел пробраться в тыл!
Ты поступаешь против правил!
И трибунал постановил:

«За дезертирство и измену,
За то, что шкуру стал спасать,
Тебя за это непременно
Сегодня ночью расстрелять!»

Решенье дикое такое
Не только ставит жирный крест
На добром имени героя,
Оно — смешало с грязью честь.

И тень на близких набежала,
Постигла страшная беда,
Но в то, что струсил Калитаев,
Никто не верил никогда.

Спустя полвека ясно стало:
Узнать общественность должна,
Что натворили трибуналы
По поручению вождя.

И вот итог подбили первый –
Сто пятьдесят пять тысяч душ
В могилы уложили СМЕРШИ —
(Как вместе Белгород и Курск!)

Семье тихонько сообщили,
Что, мол, полсотни лет назад
Немного мы переборщили,
А он – совсем не виноват.

Ах, как всё мило – извинились,
И будто не было тех лет,
Когда всех близких сторонились,
А иногда – плевали вслед!

Вячеслав Семёнович Калитаев работал в БГМП с 1925 г, Прошёл все ступени служебной лестницы, ходил, будучи уже капитаном, в республиканскую Испанию. В 1939 году, командуя пароходом «Кузнецкстрой», полтора месяца провёл в японском плену, был награждён орденом «Знак Почёта» – иными словами, имел немало заслуг перед Родиной, но ничто не было принято во внимание, хотя, как видим, и самого факта преступления не было.
Трибуц Владимир Филиппович – командующий КБФ в годы войны
СМЕРШ (смерть шпионам) – название органов контрразведки в годы войны.

ТАЛЛИНСКИЙ ПРОРЫВ 28–29 августа 1941 года

Оборона Таллина в июле – августе 1941 года значительно облегчила в самые трудные дни положение защитников Ленинграда. В штурме столицы Эстонии принимало участие пять немецких пехотных дивизий, которых так не хватало противнику для решительного наступления на Ленинград. Именно по этой причине Ворошилов и Жданов так долго тянули с разрешением на эвакуацию гарнизона и отход флота на восток.

УХОДИМ

Кончается август и лето,

Пора уходить на восток,
Но даже и слышать про это
Климент Ворошилов не мог
Должны вы упорно сражаться, —
Твердил он в ответ на запрос ,
У вас есть возможность держаться,
Пока есть по морю подвоз.
Противник, как пресс прижимает,
Нет сил удержать рубежи,
А Трибуцу Клим отвечает:
«Держи оборону, держи!»
Держи, когда немцы нахально
На берег залива пришли,
С дистанции вовсе не дальней
Из пушек палят в корабли.
А те, чтоб не дать пристреляться,
Должны непрерывно ходить,
То дымом густым прикрываться,
То главным калибром долбить.

Зенитчики сутки в работе,
На миг не сомкнувшие глаз.
Вот снова летят самолёты –
За сутки четырнадцать раз!
А надо пополнить запасы
Мазута, еды и питья,
Принять боевые припасы —
В бою, под обстрелом — нельзя
Но вот поступила депеша:
(Ко времени, что говорить!)
«Должны погрузиться вы спешно
И все в Ленинград уходить.
Врагу ничего не оставить,
Всё сжечь, утопить, подорвать!
Защитников в Питер доставить –
Там будут теперь воевать».
За сутки такую работу
Штаб флота успел провести:
Туда направляем того-то
На те и на те корабли.

Погрузка судов, как ни странно,
Довольно успешно прошла.
Противник давил непрестанно.
Держали его, как могли.
На рейдах собралась армада
Числом чуть побольше двухсот
И хочешь – не хочешь, а надо
С утра отправляться в поход.
Непрошенный шторм разыгрался
Волна баллов на семь даёт —
Надолго отход задержался,
И мрачен угрюмый комфлот

ТРИБУЦ
Вчера на Военном Совете
Пытались маршрут выбирать –
А что выбирать? – на рассвете
Центральным пойдём… твою мать!
Подлодки всё лето торчали
Вдали, у чужих берегов,
Ни разу почти не встречая,
Чужих кораблей и судов.
Штабные стратеги когда-то,
Нарезав, как спелый арбуз,
Балтийский простор на квадраты
Подлодки теперь туда шлют.
Но лодкам там нечего делать:
Пустынны квадраты всегда.
Штабы не сумели разведать,
Где вражьи проходят суда.
Домой без побед возвращались
И только счастливец — Петров
Подлодку «Сто сорок четыре»
Торпедой отправил на дно.
Ещё Середа отличился
И транспорт «Кете» потопил,
Да жаль только – не возвратился…
(На мину корабль угодил).
Чем без толку так напрягаться,
Курсируя в стане врагов,
Не лучше ли было заняться
Защитой своих берегов?
Тогда бы ни немцы, ни финны
В заливе ходить не могли
И ставить коварные мины
Где ходят мои корабли.

ОБСТАНОВКА
Наш первый маршал Ворошилов
Фарватер Южный запретил:
«Здесь немцы близко», – заявил он.
(Зато там было мало мин!)
Идти поближе к финским шхерам?
(От мин свободен там проход) —
Штабным казалось офицерам
Нельзя: там враг подводный ждёт.
Но вот комфлот решенье принял
И твёрдо настоял на нём:
Пойдём на ост по вражьим минам,
Пойдём по минам напролом!
О сотне тральщиков на это
Никто тогда и не мечтал.
Ведь половину их за лето
Наш флот на минах потерял.
Десяток тральщиков остался
От довоенных двадцати —
Не хватит их, как ни старайся,
Чтоб всех за тралами вести
И тихоходных слишком мало,
Их скорость с тралом — 5 узлов!)
Тут у десятка адмиралов
Не хватит никаких мозгов

НАВСТРЕЧУ СУДЬБЕ (28 августа 1941 год)

К полудню погода потише
Играла белёсой волной,
И вот из-за Наргена вышел
Под номером Первым конвой.
Второй потянулся и Третий.
Глаза устремились в зенит,
А с флагмана Трибуц заметил,
Что в след им Четвёртый спешит
За ними и Главные Силы
Красиво и чётко снялись.
Над Таллином облако дыма Коптило небесную высь
На «Кирове» флаги взлетели –
Пестрят, на ветру трепеща.
На тральщиках их разглядели:
«Вам в ордер вступить, БэТэЩа!
«Прикрытие» к вечеру выйдет
В кильватер пяти БэТэЩа
И к ночи Юминды достигнет,
(Где мины рядами стоят).
Задача дана Арьергарду —
Минировать Таллинский рейд,
Затем прочесать всем отрядом
Армады невидимый след.

ВЕЧЕРОМ (28 августа 1941 года)

Вот мартиролог перехода
Открыли маленькие два
Буксирных бывших парохода –
Тральцы «Барометр» и «Краб».

На минах подорвались оба,
Едва начался переход –
Намёк суровый, знали чтобы:
Судьба такая многих ждёт!
Разведчик вился над заливом,
Разнюхал, что и как и где.
На вызов «Юнкерсы» явились,
И бомбы грохнули в воде.
В атаке первой промахнулись
(А сколько будет тех атак!)
Вот самолёты развернулись
И снова бомбы вниз летят
Атаковали нагло, долго
Они «Виронию» сперва.
Вот, наконец, попала бомба
И – разворочена корма.
Огонь и дым. Столпотворенье.
Заклинен руль, потерян ход,
Но, дав надежду на спасенье,
«Сатурн» на помощь к ней идёт.
Вот он к «Виронии» подходит,
Чтобы с кормы буксир подать,
Но в это время происходит кошмар,
В словах не передать!
Четыре мощных взрыва было –
Столбы взлетели до небес.
«Сатурну» нос разворотило,
«Алев» с «Виронией» исчез.
Солидный ледокол латвийский
Красавец «Кришьян Волдемарс»
От взрыва резко накренился
И вскоре вовсе скрылся с глаз.
В хвосте плелась старушка «Элла»,
Машиной дыбая едва.
Во тьме на мину налетела
И девять сот на дно взяла.
Конвои шли всё дальше, дальше
Навстречу гибельной судьбе.
И видел глаз: всё чаще, чаще
Сверкали взрывы на воде.
На море сумерки сгустились,
Утихомирилась волна,
Когда на флагман сообщили:
«Опасность слева – катера!»
Один из них огнём сверкает —
«Свои» – нас хочет убедить —
Никто нас нынче не обманет!
Приказ комфлота: «Отразить!»
На «Минске» бравые ребята —
Прошло лишь несколько секунд
И застучали автоматы
По катерам: дук-дук-дук-дук!

Ура! Попали! Подпалили
Один из вражьих катеров.
Четыре влево отвалили,
А пятый – пятый был «готов».
Приятно слушать вести эти:
Опять понёс потери враг.
К несчастью, это был «Сто Третий»,
Торпедный наш. Какой бардак!
«Свердлов» на траверзе держался,
Собою «Киров» прикрывал.
Ужасный взрыв в ночи раздался
И вскоре белый столб опал
Эх, «Яков», старый добрый «Яков»,
Вот и закончен славный путь…
Комфлот сказал: «Теперь на якорь,
Мы до рассвета станем тут».

29 АВГУСТА 1941 ГОДА

Вот на востоке посерело –
Пора поход возобновить.
Повсюду цепи загремели
(Скорее надо уходить).
Отрядам дал приказ комфлота:
«Ход ровно двадцать два узла»
(А грузовые пароходы
Могли лишь восемь дать едва).
Эскорт ушёл за Гогланд, Мощный,
А после полудня – Кронштадт.
У транспортов планида горше –
Над ними «юнкерсы» висят.
Заходят, как на полигоне.
Огонь зениток редок, слаб.
Один, другой бедняга тонет…
Эх, истребителей хотя б!
Всего за день до перехода
Из Лигово под Ленинград
Перелетели самолёты.
Сюда теперь не долетят.
На мину «Луга» угодила,
И первый трюм, куда вчера
Полсуток раненых носили,
Мгновенно залила вода.
Всего на «Лугу» погрузилось
Сверх 1200 человек.
Теперь лишь 800 толпилось
На трапах, рострах и корме.
«Тобол» с Аэгны накануне
Три с половиной тыщи взял,
А утром все они тонули,
И транспорт вверх килём лежал.
Не всех бомбили немцы метко,
Не всех настиг прямой удар.
И шёл «Папанин» с «Пятилеткой»
И «Серп и Молот», и «Найссаар».
А вслед за ними ковыляли
С «Люцерной» рядом «Шауляй».
Свои машины понукали:
«Давай! Давай! Давай! Давай!»
Все эти транспорты горели,
Упрямо час за часом шли
И, наконец, достигли цели –
Приткнулись к гогландской мели.
Людей отправили на остров
(Двенадцать тысяч собралось)
Спасенье их далось непросто…
Эх, сколько вынести пришлось!
Спасённых надо успокоить
И обогреть, и накормить,
Переодеть, ночлег устроить,
Потом решать, как дальше быть
А что решать? – Из тех спасённых
Как раз получится создать
Дивизий пару полнокровных,
Чтоб стойко Питер защищать.

РЕКВИЕМ 29.8.41

В тот день роковой на заливе
Погода отменной была.
Старательно немцы бомбили – Работа их всюду видна.
Обломки, бутылки и доски
И трупы людей там и тут…
Носилки, матрасы и бочки
И чёрныё пятна — мазут
Здесь женщины, дети, солдаты
В бинтах или гипсе плывут,
А с неба садисты-пираты
По ним с наслаждением бьют.
Буксиры, «КаэМки» и «МОшки»
Людей подбирали на борт,
Но разве найдёшь и поможешь,
Всем тем, кто по морю плывёт?
Их большая часть коченела –
В заливе вода холодна,
И вскоре застывшее тело
В неё опускалось до дна….
Балтийская злая водица,
Чей холод за душу берёт,
Мазутом покрытые лица,
Тела сотрясает озноб…
А тем, кто добрался в свой Питер,
Мерещилось, как наяву,
Тот крик над заливом: «Спасите!
Спасите! Спасите! Тону!»
Печально, что память об этих,
Безвестно пропавших в волнах,
Сегодня на всём белом свете
Ни в чьих не теплится умах.
А надо бы, надо сквозь годы,
Чтоб совесть свою не терять
Нам в память о том переходе
Погибших по имени знать!

Игорь Алепко, 2001 год

[1] Верхняя лёгкая палуба, простиравшаяся от форштевня до ахтерштевня и располагавшаяся выше главной палубы.