 ПОЗНАВАТЕЛЬНОЕ Сила воли ведет к действию, а позитивные действия формируют позитивное отношение Как определить диапазон голоса - ваш вокал Игровые автоматы с быстрым выводом Как самому избавиться от обидчивости Противоречивые взгляды на качества, присущие мужчинам Вкуснейший "Салат из свеклы с чесноком" Натюрморт и его изобразительные возможности Применение, как принимать мумие? Мумие для волос, лица, при переломах, при кровотечении и т.д. Как научиться брать на себя ответственность Зачем нужны границы в отношениях с детьми? Световозвращающие элементы на детской одежде Как победить свой возраст? Восемь уникальных способов, которые помогут достичь долголетия Классификация ожирения по ИМТ (ВОЗ) Глава 3. Завет мужчины с женщиной
Оси и плоскости тела человека - Тело человека состоит из определенных топографических частей и участков, в которых расположены органы, мышцы, сосуды, нервы и т.д.
| Михаил Фильштейн «Похвала книге»
При первом шаге происходит лёгкое приседание (плие) на опорной ноге с небольшим поворотом в сторону вынесенной вперед ноги. Дальнейшее движение осуществляется в распрямлённом положении, партнёры как бы тянутся вверх. Плечи должны быть раскрыты, осанка гордая, благородная. Танцующие расходятся. Ведущий: Литературный бал объявляется открытым! Итак, наш бал открыл замечательный танец – полонез. Двери бала всегда распахиваются со звуками полонеза. Под торжественные фанфары в бальный зал дворца входят уважаемые гости. Сегодня наш дворец – это библиотека «ИСТОК», а почётные гости - Мартеновцы! (Представляет гостей). Полонез – танец истинно рыцарский, танец, в котором каждый жест кавалера подчеркивал его преклонение перед прекрасной дамой. Это было своеобразное объяснение в любви, но объяснение не страстное, а сдержанное, исполненное большого внутреннего достоинства и такта. Ну а какая же главная женщина в жизни писателя? Конечно, это литература: поэзия, проза и книга. Этим женщинам писатели всех времён и стран посвящали свои произведения. Евгений Долматовский «Страна читателей» Страна читателей! Такой История не знала. Люблю твой вечный непокой И поиск идеала.
Как попадешь - от букваря Под власть печатной силы, Идешь, ее боготворя, До самой до могилы...
Обложка или переплет - Как маленькая дверца, Приоткрывающая вход И доступ в область сердца. *** Давид Кугультинов «Книгоград»
В моем шкафу теснится к тому том. И каждый том на полке - словно дом... Обложку - дверь откроешь второпях - И ты вошел, и ты уже в гостях... Как переулок - каждый книжный ряд. А весь мой шкаф - чудесный Книгоград. Когда ты будешь в этот город вхож - из Прошлого в Грядущее пройдешь... *** Ирина Снегова «Ода книге»
Книги пахнут временем И тленьем, А на их источенных Страницах Тленью неподвластное Хранится. Прахом, пылью полок, Прелью талой Пахнут книги... Славой и опалой! Дымом, боем, Марсианской трассой, Новизной И типографской краской!
Библиотечные залы,- Соборная тишина - Как замершие вокзалы, Где справочная не нужна, Где разберутся сами Эпохи, как их не дурили б, В пергаменте и сафьяне, Картоне и ледерине, Здесь, где, как в колумбарии, Рядом, разнясь лишь посудою, Кумиры стоят и парии, Только векам подсудные, Здесь, где шаги, как шествие, Шепот, как зов пророческий, Шелест страниц - торжественней Грохота смертных почестей.
Вы думаете - книжные шкафы Молчат, а книги дремлют втихомолку И никогда на ваших книжных полках Движения не замечали вы?
И не бывало, чтобы фолиант, Сверкающий, как божий лик в окладе, Вдруг утром оказался где-то сзади, За тощей книжкой, ставшей в первый ряд?
И чтоб она, одеждою бедна, Судом времен от горя и забвенья Отторжена, вельможных сочинений Насущнее вам стала,- в рост видна
Талант! А что же он по сути Такое? Божий дар? Огонь? Где нарекают им? Кто судьи В определении икон? Гул восхищенья голосует! А если - тихо, гула нет? В счастливом случае рассудят!.. В чем этих случаев секрет? Без них талант скорее странность, Нелепость, рожа среди лиц, Да крест семьи, да безымянность Мышам доставшихся страниц!
Встаньте, прошу вас! Почтим молчанием Рукописи, книгой не ставшие, Спаленные авторами в отчаянии Иль убиенные их не писавшими.
Монах в обличье водяного, Об истину точивший слово, Поэт - смутьян, арап, безбожник! Ночь. Стужа. Сани. Мерзлый гроб в рогоже... И женщина, судьбу отринув, Нам шепчущая, Вдаль, вперед: "Моим стихам, Как драгоценным винам, Наступит свой черед!" Я глажу переплеты ваших книг, Как руки ваши глажу. Сколько в них Сквозь сто смертей идущего тепла... Беда взяла вас. Смерть их не взяла!
У каждой книги Есть своя судьба. Нет, говорят, Неузнанных шедевров. И как удача б Ни была слепа, Бесстыдна,- первым Делается первый. Пусть для того Потребен долгий срок И непредвзятость Новых поколений... А пули ход - В живот или в висок,- Разя творца, Не трогает творений. Они живут совсем отдельно, На подлинность - века отпущены. Им только смерть земли смертельна Да власть бездумья над живущими.
Книги, сожженные книгоубийцами на кострах, Книги, сраженные пламенем бомб и времянок, Носит еще где-то по свету ветер ваш прах, Книги, погибшие смертью солдат безымянных. Памятник надо поставить, по совести, вам. Время идет, все отчетливей к лучшему сдвиги... Но в назиданье иным неразумным векам Памятник нужно поставить - "Замученной Книге"!
Вы, что в муке писаны, Для добра, Исступленьем истинного Пера! В вас дорогой вечности Держит путь Совесть человечества - Наша суть.
Темным-темно. Полночная свобода. Я славлю книгу! Я пишу ей оду. По черным окнам ламп склоненных блики. Вы спать легли. Вы отворили книги... Я славлю книгу, ту, что этой ночью Спасает вас в любом из одиночеств. Я славлю книгу! Оду ей пишу. Я вашего сочувствия прошу. *** Михаил Фильштейн «Похвала книге»
Дряхлеет книга, как порой – наречье. Душа ж ее, как буквица, горит! Открой – заглавный лист заговорит И сам к нему потянешься навстречу.
Упорный труд не терпит суеты, Не возгорится от тщеты напрасной. Вдали от этой суетности праздной Я вчитываюсь в древние листы.
Удачу мечу красною строкой И мысль шлифую – до седьмого пота. Увековечит добрая работа И тяжкий труд, и благостный покой.
О, счастье с книгой! Все идет на лад. Темнеет переплет подобьем лат.
Темнеет переплет подобьем лат. Как полукружье конского копыта, На нем печать – лицо иного быта. Но он, как прежде, гулок и крылат.
Ярился горн. Мохнатые меха, Свирепо воя, выдубили кожу. Она на пламя жаркое похожа. Она гудит, как посох пастуха.
Померкла тушь и киноварь завяла, И потускнела зыбкая строка. Но руку обжигает сквозь века Прохладный трепет крепкого сафьяна.
И горбится, и дышит, как Атлант, На гнутой полке древний фолиант.
На гнутой полке древний фолиант – Сосредоточье каменных анналов. Гранит, надгробья, стены, плиты, скалы – Обветренный эпохами гигант!
Какие письмена! Склонясь, немею Над судьбами, что слово обрели. Я долгую историю земли Читаю и от горя каменею.
Пред каменным терпением людей Бледнеют статуй бронзовые слитки. Бесстрастные, бесчувственные свитки Еще хранят былой накал страстей.
На полке древний том – нетленен, вечен – Стоит, закладкой памяти отмечен.
Стоит, закладкой памяти отмечен, Свод рукописный. Как стрижи из гнезд, Слетелись буквы в зябком свете звезд – Точеных литер звонкие предтечи.
Писец гусиным вывел их пером. Хватило и терпенья, и сноровки. Мудреные заставки и концовки Украсил он неярким серебром.
О судьбах княжеств золотое слово… Но в нем, дороже монастырских книг, Тот, о себе самом, истошный крик – О житии во времени суровом.
К глухому небу вопиющий глас… Рукописание. Немой рассказ.
Рукописание. Немой рассказ. Пресс Гутенберга – дней иных начало! Тысячеустно слово зазвучало, Как эхо в соснах. Книги звездный час!
Поющие печатальные доски, Звенящие точеные шрифты… Выводит речь себя из немоты, В свинцовой повторяется полоске.
Стучит станок. Его призывный скрип Не вязь писца – подобье рукоделья. И голос, обреченный в тихой келье, В зенит восходит – что там манускрипт!
Кричат истошно на немых страницах Пергаменты, папирусы, таблицы.
Пергаменты, папирусы, таблицы – Самой мечтой вооруженный дух. Он в сумрачных столетьях не потух. Отлит в свинец, к нам долетел, как птица.
Да будет словом праведным свинец! Не все еще на этом свете ясно. И сочетанье гласных и согласных Еще не единение сердец.
Но полно! Время, злую мысль развей! Огромный мир вокруг гудит, как улей. Свинец летит в него не смертной пулей – А доброй вестью, что всего живей.
Пора надежд… Мне звездной ночью снится Их клинопись, их вязь, как предков лица.
Их клинопись, их вязь, как предков лица, Из шквальной тьмы – я знаю! – не вернуть. Распалась их доподлинная суть, Их тайне до поры не проявиться.
Заколебалось мирозданье книг. На миг, в былом огне, оно ослепло. И стали книги жалкой горстью пепла, И вырван – человечий! – их язык.
Все прописные истины – на знамя, Как прописные буквы. Мрак и страх. Но пламенем сраженные в кострах, Взывают книги – душ живое пламя.
И, как солдаты, в трудный ратный час Глядят в упор и не отводят глаз.
Глядят в упор и не отводят глаз, Как зерна, буквы. Близок час урочный. Еще молчит подтекст. Петит подстрочный Выглядывает из наборных касс.
Но весел сев! И звездами в ночи Восходят зерна черные клавира. Альдины лад и вензель эльзевира, И лирика кириллицы – звучи!
Созрел на пашне жребий Капулетти, Взошла судьба Монтекки – быть беде!.. Чу! Задышал на черной борозде Мятежный ветер нашего столетья.
Он – что сердца и царства сотрясал – Под сводами озвучивает зал.
Под сводами озвучивает зал Глухие стоны падающих сосен. Умчатся ль вновь в пронзительную просинь Погубленные эти голоса?
Вершинный ветер обмер. Песня спета. Вечнозеленых не открыть очей. Но книгой очарован, книгочей Своих сомкнуть не может до рассвета.
Пилой низвергнутая красота! Не в шифоньере и не в дутом кресле – Она в странице со стихом воскресла. Ее недостижима высота!
В простых томах расходятся по свету Спрессованные голоса поэтов.
Спрессованные голоса поэтов На книжных полках. Старый букинист, Как временем измятый желтый лист, Глядит, воспоминаньями согретый.
Изысканное слово – антиквар. И золотой обрез первоизданья, И корешок граненный, будто зданье, - Все для торговца песенный товар.
Былая слава, призрачный успех, Замеченные веком опечатки, Меж строчек отсыревший груз взрывчатки, Как добрый, отслуживший срок доспех…
Прекрасны букинисты! Не монету – Они возносят гордый стих сонета.
Они возносят гордый стих сонета – Поэты. Полуночники. Юнцы. Кому из них – у времени в гонцы? Кому – иная участь – кануть в Лету?
Наставников призывная труба – За эту книжность их не обессудьте. В живых, переплетенных кожей, судьбах И их литературная судьба.
Они листают время том за томом, Им в своих книгах не уйти от книг – От этих мудрых, жизненных вериг, Что стали и отечеством, и домом.
Восходит их магический кристалл, Чтоб дух высокий души потрясал.
Чтоб дух высокий души потрясал, Ведут века друг с другом поединок. Свет – в изголовье. В книге – середина. Эпохи сшиблись, слово – как металл.
Стремительно летит копье строки, Шрапнель цитат свистит на бранном поле. Зачитан том до дыр, до ран, до боли, - Но рать на полках строится в полки!
Дано томам сердца глаголом жечь, Мир покорять не кровью, а любовью. Как вечный океан, у изголовья Волнуется, кипит родная речь.
Она кипит, она гудит в поэме, - Сквозь время мчась, сквозь немоту и темень.
Сквозь время мчась, сквозь немоту и темень, Как за дверьми из огрубевших кож – Любовь, измена, истина и ложь – И тяжкое, и сладостное бремя.
Уже не скажешь: прошлое мертво. Оно от нас усталый лик не прячет. И кто-нибудь беспомощно заплачет Над сумрачным характером его.
О, нет, читатель, смейся, как дитя, Пусть радуется и душа, и тело! Мы тот характер приохотим к делу, Его мы вырвет из небытия!
Ах, книги старые! – распахнутое семя – Они выходят к Жизни, к вечной теме.
Они выходят к Жизни, к вечной теме, - Скупые строки, словно рваный крик. Касайся же застежек моих книг, Клади, фортуна, руки мне на темя!
Переносил я – пасынок Судьбы – С листа на лист. И все повышли сроки. Без напряженья все повисли строки, Как провода, - и не гудят столбы.
С зеленых листьев надобно! И вот – Пыхтит росток, пульсирует источник… С оригинала, с Жизни, - что подстрочник! – Я сотворил свой точный перевод.
Без гула дня, его живого веча, Дряхлеет книга, как порой – наречье.
Дряхлеет книга, как порой – наречье, Темнеет переплет подобьем лат. На гнутой полке древний фолиант Стоит, закладкой памяти отмечен.
Рукописание. Немой рассказ – Пергаменты, папирусы, таблицы. Их клинопись, их вязь, как предков лица, Глядят в упор и не отводят глаз.
Под сводами озвучивает зал Спрессованные голоса поэтов. Они возносят гордый стих сонета, Чтоб дух высокий души потрясал.
Сквозь время мчась, сквозь немоту и темень, Они выходят к Жизни, к вечной теме. *** |
