 ПОЗНАВАТЕЛЬНОЕ
| Путь Архааля: Аббатиса Бель-Морт
Фоб тяжело дышал после долгой погони. Вдвоем с инквизитором Георгом они пересекли равнины от Заранда до бурлящего моря в погоне за нежитью. На утро тридцатого дня можно было с уверенностью сказать, что задание они провалили – поднявшиеся из могил тела погрузились в воду, и продолжили свой путь по дну: там их разваливающиеся мышцы были объедены рачками и рыбами, а течение разорвало костлявые тела на множество кусков, скрыв все улики существование Ковена. В центральном зале кафедрального собора Бель-Морт за огромным столом Денжуа и ее бывший любовник Теодорих тихо обсуждали свои дела. Улерик, умытый и переодетый, сидел рядом, положив руки на колени – от его запястья к запястью императора тянулась длинная цепь, и выставлять ее на обозрение пирующий монахов варвар не спешил. - Что за наряд? – прошептала аббатисса на ухо Теодориху. Тот оглядел одежду инквизитора (ту старую одежду, которую он сорвал с еще живого тела клирика Заранда) и остался доволен – лишь бархатная оторочка была подпорчена пятнами крови, но император посчитал это издержками долгой поездки, в которой ему приходилось питаться крысами и степными псами, и лишь изредка пировать кочевниками. - Нравится, - пробормотал он, а затем повернулся к Улерику. – Не смотри ей в глаза, а то навеки станешь ее рабом. Не забывай, что ты – мой! - Кто она такая? - Денжуа? Денжуа Керсам. Она продала душу каждого из своего рода, чтобы получить власть, и теперь ее родственники страдают. Все до одного. Очень любопытные истории можно рассказать о каждом из них, но… - Сплетничаете? – Денжуа улыбнулась. Улерику очень хотелось увидеть цвет ее глаз (теперь, когда Теодорих предупредил его, ему хотелось этого еще более страстно, чем раньше), но он сдержался и опустил голову. - Сплетничаем, - император ответил улыбкой. – Кстати, нам интересно, где Ашур? - Начал экспедицию в Копи Отражений. Мы уже почти вышли к… при этом твоем парне можно говорить? - Да. Он молчаливый, ведь так, Улерик? - Так, - кивнул варвар. - Хорошо. Ашур возглавил экспедицию под кафедральный собор. Как ты знаешь, Копи могут вывести нас к месту назначения много быстрее, нежели пешая прогулка. - Значит, обитатели глубин не представляют из себя опасности? - Мы полагаем, что так. В Копях уже много веков идет битва разрозненных кланов, и Ашуру удалось договориться с одним из них. Сейчас он на заставе Окровавленных Листьев. И мы планируем переправить туда мальчика в течение недели. - Как он, кстати? - Весьма неэстетичен внешне, хочу тебе сказать. Сколько я слышала об этом Архаале, представляла его совсем иначе. Он пришел как раз вовремя, вместе со своими верными подданными. Его будет легко обвести вокруг пальца. Мы отправим его в Копи, а оттуда до гор рукой подать. Воины Окровавленных листьев сопроводят нас. - А что делать с гостями из Заранда? - Тоже почувствовал? – спросила Денжуа. Она уже второй день ощущала эту вонь с востока – так пахнут только зарандцы, и никто другой. - А то. Белые паруса хорошо заметны с башни. Они будут здесь к вечеру. - И сколько кораблей? - Один. - Встреть их, Теодорих. Хорошо? - Да. А ты еще говорила, зачем мне одежда инквизитора. Вот и пригодится, - и оголадавший император Кира набросился на еду. Аббатиса взяла нож и вилку, отрезала себе маленький кусочек зеленоватого мяса и отправила его в рот. - Суховат, - сказала она. - Тролли они такие. - Отлично, - пропел Теодорих, а затем обратился к бледному Улерику. – Мальчик мой, почему ты не ешь? Тролль – это, конечно, не человек, но съедобно. Будь любезен, не умирай с голоду, я ведь еще хочу отправиться в Копи – знаешь, полюбоваться на глубинных созданий - моя давняя мечта – так что ты ешь. Ведь ты идешь со мной! Без всякого одушевления Улерик повиновался и начал есть, перебарывая спазмы тошноты. В час, когда Теодорих встречал гостей, аббатиса Денжуа сидела в своих покоях и читала письмо Ашура Керсама. Тот сообщал, что его вампиры сумели завоевать уважение воинов Окровавленных листьев, и что до Халланских гор из города не более месяца пути через шахты. “Проблема, душа моя, лишь в том, что дорогу на дороге у нас стоит крепость дома Змеиной пасти, а значит, нам предстоит прорываться либо с боем, либо искать обходной путь, что может занять еще несколько наших драгоценных недель. Хорошая новость состоит в том, что магия глубинных находится в настолько зачаточном состоянии, что мы без труда сможем прорваться сквозь Змеиную пасть, но нам потребуются еще войска. Будь добро, отправь письмо Силиции – ее банши пригодятся нам штурме, и, я слышал, у тебя гостит наш дорогой Теодорих – пусть транспортирует все войско Кира в Копи – тогда мы без труда достигнем Халланских гор в срок. Кстати, хотел тебя повеселить. Это уже не имеет никакого отношения к нашей военной кампании, но, на мой вкус, весьма забавно – эти глубинные выродки обладают коллективным разумом, почти, как муравьи, а их страсть к разрушению многократно превышают нашу. Мне становится понятно, почему Уггуд хотел, чтобы мы прошли именно этим путем – глубинные могут стать незаменимыми помощниками Ковена, а еще лучше – рабами. Целую. Ашур Керсам ” Архааль был запуганным мальчиком, внутри у которого бурлил шторм. Но он, в силу возраста, оказался плохим моряком, и его душа разбилась в магических волнах о прибрежные скалы – он ощущал, как внутри него вращается огромный водоворот – и никак не знал, как от него избавиться. И от голосов в голове, и от дикой боли в сердце – каждую секунду он думал, что вы не выдержит и умрет от этих спазмов, но секунда проходила и начиналась новая – не менее болезненная. В просторной спальне на втором этаже монастыря, Дейла и Архааль ждали ужина. Парень лежал на кровати и думал. Снова о том, как он поможет своему народу, как спасет его и станет героем, а ведьма о более прозаичном, но не менее важном – она думала о том, что в этом месте силы не меньше, чем в груди Архааля, и, что странно, эта сила одинакова злая, одинаково разрушительна. И если природа волшебства мальчишки ее не сильно волновала – в конце концов, она использовала его и бурлящий в нем шторм в своих целях – то пропитанные темной магией камни монастыря вызывали у нее ужас. - Я скоро вернусь, - сказала она. - Постой! - Что? - Я… эм… я не хочу оставаться один. - Придется. - Но… - Архааль хотел сказать, что когда он остается один, в его голове начинает жужжать бесполый голос. Голос обжигающий и горький – казалось, от его слов гниет во рту слюна, и на языке остается ржавый привкус крови – голос, который развлекал мальчика, когда тот находился в одиночестве. И Архааль очень хотел поделиться хоть с кем-нибудь этим секретом: в данный момент с Дэйлой. Хотел, но снова промолчал, и ведьма выскользнула за дверь. В коридоре она прокралась мимо приоткрытой двери, где молились монахи, и двинулась дальше, вдыхая тлетворную магию. Чем дальше она углублялась в сердце Бель-Морт, тем сильнее становилось давление на виски и удушающий смрад. Наконец, когда она спустилась по лестнице мимо дремлющих охранников, и то и другое достигло своего апогея – в просторной комнате работало множество механизмов; все жужжало и искрилось. На огромных столах монахи рассекали тела людей, скидывали обрубки в корзины, и передавали женщинам, которые суровыми нитками верстали зомби. Ударом электричества их возвращали к жизни, и через узкий коридор отводили в следующую комнату, где в полу, будто окровавленная рана, зияла дыра, а подъемник на ржавой цепи циркулировал туда-сюда. Из монастыря в Копи Отражений. Дейла зажмурилась и попыталась внушить себе мысль, что все это – невозможно. Точнее, возможно, конечно, но точно не в самом большом церковном комплексе Лаара. Но когда она открыла глаза, то снова увидела конвейер: кто-то отсекает руки, кто-то подпиливает кости, чтобы запчасти подходили друг к другу, а кто-то соединяет их вместе. Она постаралась отрешиться, и ни о чем не думать, но самообладания ей хватило лишь до следующего зала. Потому что на огромном эшафоте тролля из армии Архааля лишили головы прямо у нее на глазах, а затем две монашки начали усердно мыть полы и оттирать его от капель крови. В одно мгновение Дэйлу накрыло спокойствие. Спокойствие, граничащее одновременно с истерикой и злобой. И это спокойствие заставило ее улыбнуться. Возвращаясь в комнату Архааля, Дейла уже точно знала, что сохранит лицо. А мстить будет позже – холодно и так долго, насколько хватит сил. - Мы уходим, Архааль, - сказала она. - А ужин. - После ужина. Собери вещи и никому ничего не говори. Понял? - Да. То есть… почему? - Потому. Мы просто уходим после ужина. Запомни. Дейла стала ждать ужина. Она подумала, что так действительно будет лучше, потому что после монастырь погрузится в спячку, и горло аббатисы будет спокойно вздыматься в ночной дреме – очень удобно и красиво вздыматься. Прямо навстречу ножу Дейлы. - Добро пожаловать, мирские братья, - ласково улыбнулся Теодорих, пряча за спиной перепачканные кровью манжеты. – Клирик Теодорих к вашим услугам. А как зовут рыцарей из далеких земель? - Фоб. И Георг. - Я рад, что вы пришли к нам. На улице нынче небезопасно. - Нежить добралась и сюда? – спросил инквизитор. - Нежить? Какая нежить? – Теодорих обнажил зубы. – Нет, я просто имею ввиду непогоду. Говорят, ночью будет буря. - Дождь уже начался. - Ну, вот видите, братья, значит, вы пришли как раз вовремя. К ужину. Сейчас я провожу вас в комнату, где вы сможете переодеться. А затем мы все ждем вас в гостиной. Теодорих проводил гостей монастыря по винтовой лестнице, открыл ключом комнату. - Только не задерживайтесь, еда стынет, - проворковал он. - Хорошо, - кивнул Фоб. - Добро пожаловать в Бель-Морт, братья. Путь Архааля: Бегство
Расшатывая небеса, медленно и неторопливо, по причалу острова Бель-Морт шел Олаф, Небрежный Прерыватель Ненужного, а следом за ним Ирдисса, Копье Бури – те, кого люди прозвали Звездными Стражами, пришли, чтобы устранить изменения во временном потоке. Олаф поднялся по лестнице к храму и постучал в дверь. С его ударом небо, наконец, разорвалось, и на Лаар хлынул дождь, мгновенно застывающий и падающий на землю холодным градом. - Здесь, - сказала Ирдисса. - Да. Он здесь. Окруженные молниями и снегом, они кивнули открывшему им монаху, и вошли внутрь монастыря. - Нам нужна аббатиса. - Сейчас обедня. Мы не можем. - Я думаю, стоит ее прервать. У нас для нее важные вести. - Может тогда… вы сами пройдете? – монах осмотрел внушительные размеры Олафа, его широкие плечи, стянутые кольчугой. - Нет, это плохая идея. Просто скажи ей, что пришел Олаф. Она поймет. - Будет сделано. Прикасаясь к мраморному убранству Бель-Морт, Ирдисса замораживала камень, и тот шел паутиной мелких трещин. Пока Стражи дожидались Денжуа, холл покрылся льдом, а потолок, казалось, исчез, и на его месте появились черные тучи с яркими вспышками молний. По лицу Денжуа шел неровный румянец. - Доброй ночи тебе, Хозяйка Боли. Ты знаешь, кто я? - Да, - кивнула аббатиса. - А зачем мы здесь? - Нет. Я не знаю, - солгала она. - У тебя есть то, что необходимо Стражам. И мы заберем это в любом случае, пусть даже ты будешь против. - И что это? - Одного из них зовут Архааль. Другого – Хигарт. Мы не можем позволить, чтобы планы Уггуда свершились. Прошу меня простить, аббатиса, но любое сопротивление спровоцирует с нашей стороны очищение этого места. Заранд уже очищен нами. - Я не понимаю, о чем вы говорите. - А я знаю, что ты лжешь, но мне не трудно рассказать тебе, - сказал Олаф, и слова его не выражали ровным счетом никаких эмоций. – Уггуд нарушил временной поток. Заранду суждено было возникнуть после битвы при Тул-Багаре. Твой бог использовал бреши нашей системы, чтобы перенести в это время войско из будущего. Чума выдумана самими зарандцами. Они понятия не имеют об искажении временных линий, и поэтому считают тьму в себе – чумой. Воспользовавшись нашим просчетом, Уггуд решил изменить прошлое, и Архааль явился на свет до назначенного срока. Но мы вернем ход времени в предначертанное русло. Теперь же, аббатиса, я хочу, чтобы вы выдали нам Архааля и Хигарта. Все остальные не пострадают. Жители Заранда, конечно, будут распылены. И да, Хозяйка Боли, нам жаль их – ведь наличие их не-жизни – наша вина. Что ты скажешь, аббатиса Денжуа?
- К оружию! – заорал Фоб, когда в гостиную монастыря вошла женщина с телом, покрытым густой слизью и мехом. – Демоны! - Стой! – Теодорих встал из-за стола. – Стой, человечек! - Они дали мне час, - прошептала Денжуа. От ран, нанесенных Олафам, она уже не могла удерживать человеческое обличье, и сейчас предстала перед гостями во всем своем величии – с переломанными крыльями и длинными когтями. Когда силы покинули ее, она упала. Старый инквизитор прищурился. С ходу он определил, что раны аббатисы смертельны, а значило это лишь то, что в монастырь явился еще более грозный противник. - Кто это был? – тихо спросил Теодорих, жестом призывая окруживших его монахов к тишине. - Олаф. И Ирдисса. У нас есть… час… чтобы… - Объясни нам, что происходит, - попросила Дейла. Она уже держалась за рукоять кинжала, и с радостью бы пустила его в сердце раненной Денжуа, но с еще большей радостью она бы проследила за ее агонией – медленной смертью в луже собственной крови посреди обеденной залы. - Нас пришли уничтожить, - спокойно сказал император Кира. – Тебя, меня, этих славных инквизиторов, а главное – Архааля. Я все правильно понимаю, Денжуа? - Да. - Рассказывай, демон! – приказал Георг. - Рассказывать что? Что вас очистят, отправив в небытие? Хорошо: как ты знаешь, в Заранде пирует чума. А теперь я открою тебе секрет – чумы нет, и ваши сердца изначально были скованы тьмой. Тех из вас, кто перейдет границу дозволенного, Уггуд призывает к себе. Остальные же – ждут своей очереди. А теперь, маленький человечек, за порогом этой комнаты стоят те, кто пришел уничтожить вас. Не разбираясь: темные вы или светлые. Просто очистить все это место, и нас вместе с ним. - Зачем им я? – подал голос Архааль. - О, это долгая история. Но очень кратко – тебя ждет смерть. - Я тебе не верю, - прошипел рыжий. Он ухватился за клинок и рванул вперед, чтобы наотмашь ударить Теодориха, но тот перехватил лезвие и улыбнулся. - Успокойся. Если ты так жаждешь смерти – выйди из комнаты. В любом случае ты уже идешь по тропе Тьмы. - Нет. - Да. С самого начала времен Тьма пыталась остановить еще большее зло, повелевающее Лааром. Мы хотели свободы для всего живого, ну, а еще больше не-живого. Звездные Стражи пришли на Лаар, чтобы править всеми, будто скотом, а когда появился человек, способный противостоять им, они сразили и его. Теперь его называют Скованным. Точнее, я уже запутался, так его будут называть в будущем. - Не понимаю. - Сейчас мы находимся в точке, когда исход Лаара будет предрешен. Если Хигарт или Архааль погибнут этой ночью, будущее изменится, и Скованный не освободится – Звездные Стражи будут править Лааром. Править тобой, Фоб. Они будут говорить тебе, когда есть, а когда спать, и ты будешь подчиняться. Поверь мне, мальчик, в твоей груди кипит не меньшее зло. А уж если говорить о душе Архаал, в этом вся злая ирония: свет, который кажется тьмой, сражается с тьмой, которая кажется светом, и ты, Фоб, до сегодняшней ночи служил последней. Сейчас же ты можешь быть спасен. Или уничтожен. Выбирай. Я предлагаю союз. Каждому, кто сейчас находиться в этой комнате. Фоб вопросительным взглядом посмотрел на Георга, но тот кивнул головой и сказал: - Мы дослушаем до конца. Рассказывай, демон. - Хорошо, - кивнул Теодорих. – Заранда уже нет. Олаф уничтожил его. Вскоре, этот остров тоже пойдет на дно. Но нам есть, что противопоставить им в этой схватке. - Что же? – спросил Архааль. - Тебя, детка. Тебя и еще одного мальчика. Хигарт дал жизнь Крому, и именно поэтому только он может пробудить Скованного в Тул-Багаре. Если он погибнет, будущее даст трещины, а значит Заранда не будет, и ты – Фоб – погибнешь тоже. Иронично, согласись. - Да, - горько сказал тот. - Видишь, мы уже почти договорились. А теперь к делу. У нас есть время, чтобы найти вход в катакомбы, и скрыться в лабиринтах. Там мы встретимся с отрядом Ашура Керсама и его союзниками. Они прикроют тылы, и мы прорвемся к скалам, где за дело возьмется Архааль. - И что я буду делать? - Об этом подумаем, когда достигнем их. Сейчас же те, кто не хочет повторить судьбу Денжуа, берут в руки оружие. Я захватил с собой несколько клинков, которые вполне могут причинить вред Стражам. С этого момента, мы станем одной командой, и, конечно, мы будем трястись за наши ненаглядные шкурки вместе. - Темной командой? – спросил Фоб. - Очень темной, мальчик, просто темнее бесконечности. Но тебе пойдет черный цвет, не переживай. Оттенит глаза, - Теодорих ухмыльнулся, и достал из сумки серебристое лезвие. Следом за ним оружие взяла Дейла. Себе и Архаалю. - Мы с тобой, демон, - прошипела ведьма. - Отлично. А бравые инквизиторы? - Да, - кивнул Георг, и его товарищ пришел в ужас. - А теперь мы должны найти Хигарта. - Господин, - окликнул Теодориха Архааль. - Что тебе? - Так что я должен делать? - Слушать меня и свою подругу. А когда достигнем скал – взойдешь в Звездный Чертог и уничтожишь Стражей. Только и всего. Пусть крепость и охраняют величайшие воины всех времен. - Но… - Не думай об этом. Мой тебе совет, не думай. До Чертога путь долгий – мы пройдем весь Лаар под землей, прежде чем достигнем его. Я думаю, - продолжил Теодорих. – Нам стоит разделиться. Мы отправимся в катакомбы, а Фоб с Георгом найдут Хигарта. Его жуткой силой воняет с колокольни. Заберите младенца, а затем догоняйте нас. Монахи Бель-Морт некоторое время удержат Стражей, а я сумею запечатать вход в шахту, когда мы окажемся внизу. - Мы будем отрезаны, - сказал Улерик - Да. Именно так и будет. Мы будем отрезаны от поверхности, и нам придется пройти через Копи Отражений и земли Роя. Только и всего. Как на мой вкус, всяко лучше, чем сражаться с Олафом. - Я готов, - кивнул Георг. - А ты, Фоб? - Да, - обреченно кивнул парень. - Вот и славно. Гаэта
Когда потерявший своих героев Лаар уснул в попытках зализать свои кровоточащие раны, Гаэта не могла найти спасение даже в своем шатре под надежной защитой. Стоило ей закрыть глаза, как она все еще видела железную сферу с круглым окошком, за которым, в дурно пахнущем растворе, плавал, будто обнаженный, глаз – лишенный век, он беззащитно таращился на того, кто прикасался к прибору, и тут же наливался кровью; женщина все еще не могла спать от того, что она видела в его раскрасневшихся венах. Око Бьомвиля перевезли в передовой лагерь Дертаха, в то время, как войско Гаэты зачистило изуродованные пустоши от живых. Но в ее приказах не было былой страсти и былого желания убивать всех и каждого, кто встанет у нее на пути – все мысли колдуньи каждую секунду возвращались к мерцающим картинам, которые, по непонятной ей технологии, появлялись на окошке железного глаза. Тем временем Дертах лично осмотрел устройство, и к своему ужасу, к доводящей его до исступления досаде, оно показало ему Ашура Керсама, штурмующего крепость существ, названия которых старый вампир не знал. По виду они походили на людей, но безумно истощенных, подгнивающих на боках; те возвели свои дворцы в огромной пещере – Дертах мог поклясться, что каждое из зданий, возведенных ими, соткано из прозрачной паутины, давно окаменевшей и приставшей к поверхности горы. Вампир прикасался к оку каждую ночь, чтобы увидеть, что же там дальше, за стенами этого города. Но аппарат Бьомвиля раскручивал ленту событий, произошедших много веков назад, неторопливо и скрупулезно, и вскоре Дертах уже знал, что войско Ашура пробивается через подземные катакомбы Лаара, чтобы укрыть мальчишку болезненного вида. Кто он такой маг не знал, но даже этого знания не требовалось, чтобы понять – артефакт хранился в башне лишь для того, чтобы записывать и сохранять данные, полученные с разных концов мира – и ничем больше не примечателен. Даже в самом пьяном бреду, хотя у Гаэты и были моменты в жизни, когда она закладывала за воротник больше, нежели бывалый гном, женщина не вспоминала свою мать. Сейчас же она вышла из своего шатра и обняла себя за плечи – холодный ветер продувал прозрачную сорочку насквозь – где-то там, на горизонте заледеневшей пустоши ей показалось, что она видит знакомый силуэт. Ее босые ноги обжигала боль, но она продолжала идти. Хотя бы для того, чтобы доказать себе – мать умерла, и этот силуэт не имеет к ушедшему прошлому никакого отношения. Гаэта убедила себя, что убьет того, кто посмел напугать ее, посмел погрузить в это состояние детского бессознательного страха – и эта мысль грела ее. Пожалуй, она могла даже сказать, что идет туда именно ради этого, но где-то глубоко внутри ей хотелось, чтобы это и вправду была… …Гаэта, как и прочие, почти не имела воспоминаний, но теперь то немногое, что осталось в ней, шевелилось и жаждало ожить. Прижимая руку к солнечному сплетению, ведьма ощущала идущий изнутри жар – среди горячих ударов сердца, среди вздымающейся в такт дыханию груди было что-то еще. Оно постепенно пробивалось наружу, проклевывалось, и вот уже захлестнуло Гаэту безудержной тоской. Она поймала себя на том, что вытирает сухие глаза, а затем, несколькими минутами позже, по щекам текут слезы. Потому что тот силуэт вдалеке, окруженный ореолом темных лучей Крома, спрятавшегося за горизонт, был ни чем иным, как ее матерью – будто сотканная из теней и переливающихся искр; будто прозрачная, но такая осязаемая – Гаэта ощутила запах ее волос, а затем прижалась к ней всем телом и начала шептать бессвязные слова, уткнувшись ей в плечо. Исчезновение ведьмы осталось незамеченным. Даже Дертах упустил из виду свою ближайшую подчиненную. И поэтому прошла уже неделя, как она исчезла, растворившись в объятиях призрака, пришедшего к ней из глубины памяти; а бесстрастное Око Бьомвиля с радостью продолжало рассказывать истории забытого прошлого каждому, кто осмелится прижаться к его стеклянному экрану. Именно в его объятиях утонул Дертах. Старый вампир забыл гордость, забыл себя в тонкой пленке тумана, скрытой внутри прибора. Потеряв сон и мысли, он раз за разом возвращался к прошлому, возвращался к воспоминаниям старого “глаза”. Никогда до он не испытывал столь полного отчаяния; столь густого, физически ощутимого, подкатывающего комом к горлу, одиночества; и даже если он понимал, что Око Бьомвиля вызывает у него зависимость легко сопоставимую со столь родной жаждой крови, то ничего не мог поделать. Скуку он убивал в тумане прошлого Лаара, раз за разом прокручивал кадры Катаклизма, всматривался в лицо Архааля и Хигарта – реальность перестала иметь значение для вампира. Как Гаэта утонула в самой себе, Дертах провалился в историю; в жизни людей, чьи тела давно стали тленом. Переставая разделять реальность и вымысел, он наблюдал, как проносятся в сером вязком космосе великое множество миров, нанизанных на нити времени. Будто издали он наблюдал, как Кром обнял поверхность, истощая плодородные почвы и поля; как черные лучи превратили в пыль Аккению и всех ее жителей; и как парит высоко в небе Звездный Чертог – Бьомвиль – среди золоченых шпилей и ярких прожекторов многочисленные печи выбрасывают в воздух тлетворную гарь. Пытаясь не задохнуться, вампир прикоснулся к стенам обители Звездных Стражей, и ощутил, как змеится между пальцами песок; увидел, как осыпается лоск, и под золотом оказались лишь мышцы, уже иссохшие, и вены – Дертах узнал величайшую тайну: паразитирующие на энергии жизни, Стражи пропускали сквозь генераторы Бьомвиля души всех умирающих на Лааре; до этого момента вампир думал, что Астральная Сеть является изобретением его хозяина, но теперь все встало на свои места – задолго до Скованного человеческие души были ресурсом, а человеческие жизни – собственностью. Еще многие дни, месяцы или годы, Дертах наблюдал за тем, кто считал себя полноправным хозяином Лаара… …а где-то внутри этих сухих стен, сведенных болью долгого голода, Гаэта обнаружила себя в темной комнате. Гулким эхом она слышала свое дыхание и дыхание этого места: судорожное, едва различимое. И глухое сердцебиение Бьомвиля. - Мама? – запрещенное для слуг Ковена слово слетело с ее уст. Ведьма никак не могла привыкнуть к тому факту, что ее рот все еще может произносить его. Жаркое, горячее слово, находящее отклик в сердце. Она смотрела на женщину в лазоревом хитоне и до боли в скулах повторяла – Мама! - Девочка моя… - безразличие глаз заставило Гаэту вздрогнуть, прижаться к полу и отчетливо услышать, как глубоко внутри этого места сердечная мышца Бьомвиля продолжает свою работу – огромный механизм, оплетающий своими венами тысячи миров – огромное живое создание, пожирающие все, до чего дотянутся тонкие нити его пальцев. - Мама… Нет, Гаэта не знала, что хочет сказать этой женщине, пусть даже та действительно окажется ее матерью. Все больший и больший ужас сковывал ее. - Ты дома. Я думала, что ты хочешь найти ответы, но ты просто маленькая заблудшая девочка. Теперь ты дома, разве нет? - Дома? - Звездный Чертог. Ты и я. Мы здесь, в Бьомвиле. Разве ты никогда не мечтала о том, что бы Он снова ожил? - Но ведь он… уже ожил. - Ты говоришь об Уггуде? - Да, - кивнула Гаэта. - Тебя так долго обманывали, - женщина тяжело вздохнула, а затем обняла Гаэту, и ведьме показалось, что биение сердца ее матери имеет с сердцем Бьомвиля единый ритм. Медленный, затухающий. - Мама. - Да. Теперь уже все позади. И ты поможешь мне? Ведь ты поможешь мне? - Да, мама. В душе ведьмы все разрывалось от огня. Ей показалось, что кто-то проворачивает в ее грудной клетке раскаленный нож, а затем она откинула голову назад и закричала от боли: перед ее глазами пробежала вся история Лаара, такая правдивая и откровенная, что она не смогла сдержать слез. Вот Бьомвиль, созданный для счастья всего живого. Много веков спокойствия, много веков бесконечного блаженства. А затем из этой системы выпадает один винтик, который разрушает все. Гаэта видит лица, видит имена, числа, даты, видит судьбы и их крушение – этим винтиком был Уггуд, один из Стражей, который решил прибрать все к своим рукам. - Нам нужна помощь. В прошлом. Девочка моя, ты ведь хорошо его знаешь? - Кого? - Керсама. Ашура Керсама. - Да, - призналась ведьма. - Сейчас в его руках находится Архааль. Помоги нам. Помоги. - Да, - дрожащим голосом сказала Гаэта, затем сжала кулаки и добавила. – Да, мама, я сделаю это. И ее лицо расплылось в улыбке. Голод
- За столь долгое время, Дертах, разве ты не научился ненавидеть его пылко и горячо? Или, может, в тебе родилась страсть иного рода? – усмехнулась Йорда. – Тебя трудно понять. В тебе все кричит – Ашур-Ашур-Ашур! – но совсем не ясно, что ты хочешь сказать. К чему ты взываешь? Вампир слишком долго глядел на вращение Бьомвиля в пустотах неба, и даже не смог ощутить, как тонкая сухая кожа живой машины проглотила его, протолкнула по своим коридорам в зал, где, как сердце, огромный механизм уходил к потолку: сшитый из тел своих подданных, из железа и серебряных впаек, он блистал в свете ярких прожекторов. Там Йорда, которую Гаэта приняла за свою мать, врастала в тело своего железного любовника, и лишь верхняя часть ее тела была свободна от стальных пут. Дертах пытался молиться. Он крутил в голове тысячи имен тех, кого знал в прошлой жизни, но одно, самое важное имя, постоянно ускользало. Вампир теребил рукав сюртука, даже оторвал позолоченную пуговицу от волнения, но так и не смог произнести вслух имя своего бога. Он понял, что в этом месте слова застревают в глотке, как рыбные гости, в тот момент, когда увидел Гаэту, обнаженную и прекрасную – она лежала на полу и смотрела, как по потолку бегают тени. Она тоже забыла то, самое важное, имя, она тоже потеряла рассудок и стала частью Бьомвиля, лишившего ее стыда и подарившего ей мать. - Дертах… Голоса раздирали его голову. Он понял, что это зло, а затем понял и другое, что зло – это он: съеживающееся на коленях тело, долгое время питающееся кровью, а они, созданные из сплетения человеческого мяса и машин – почти приравнены к божественному свету. Дертах осознал, что любая его мысль – слишком грязна для этого места, и каждое движение его воспаленного от боли мозга оскверняет Бьомвиль – почти физички: почти оставляет пятна на его сверкающих перекрытиях пола. - Хватит страдать, вампир. Это скучно. Это так скучно, - Йорда облизнула губы, и еще более постыдные желания родились в сердце Дертаха. Такие, о которых долгие годы он даже и не думал – развратные мысли, недоступные мертвому телу вампира, в этом месте становились разрешенными. – Мы не хотим питаться твоим страданием. Он понимал, что и кто перед ним – те, что пожирают вселенные, смакуя чувства и души. Те, что не знают четкой грани между болью и ее отсутствием. Но он, все еще одержимый, как и много лет назад, жаждой знания, хотел знать точно – ЧТО они есть. - Мы? Мы ищущие. Не больше. Голод гонит все дальше и дальше. - Значит, вы зло? - А урчание в желудке аккенийца – зло? Ведь он испытывает голод, оттого и складывает свое оружие, чтобы отправиться в ближайший трактир. Нет, Дертах, он совсем не зол – он естественен. Рацион только разный. Ты пьешь кровь, он ест свинину и запивает элем. Ты ведь хотел спросить другое – что едим мы? - Да. - В разные столетия мы меняли форму. Мы были тем, что подкидывали нам миры, в которых заносила нас судьба. Мы были добром – ангелами; мы были злом – гноящимися останками и пожирателями детей; однажды я даже была чем-то, что поедало шрамы, оставляя на их месте чистую кожу. Было много всего, Дертах. Пришла новая пора. И наше оружие уже запущено. - Что… ты… - слова впивались в гортань, и Дертах ощущал, как кровь скатывается из отверзшихся ран в небе вниз, в желудок. – Что… - Что я придумала? Это все придумал Бьомвиль. Но он не имеет рук, и мне приходиться его кормить, - Йорда тяжело вздохнула. – Давай начнем с другого – будешь ли ты с нами? А точнее, есть ли у тебя выбор? - Его ведь нет? - Нету. Посмотри на мою дочь. Гаэта нашла с нами счастье. И ты найдешь. В твоем сердце чувство горечи – ты желаешь Ашура, ты желаешь его смерти. И ты получишь этого вампира, если пойдешь за нами. Подумай, Дертах, что у тебя есть, кроме этой ненависти – вы так долго вели беседу. Тет-а-тет. И ты получишь его в свое пользования. А я обеспечу, чтобы он мог умирать раз за разом в немыслимых муках – так, как захочешь ты. У тебя есть выбор? Дертах засмеялся. Он долго издавал гортанные звуки, складываясь пополам на серебряном полу Бьомвиля, понимая, что выбора у него нет. - Славно, - женщина улыбнулась. – Когда все будет закончено, Гаэта получит Олафа, а ты Ирдриссу. Вы обновите Лаар, и будете приносить нам жертвы. Мы будем питаться тем, что выращено вами. Вами. Согласен? Дертах не думал о том, что будет дальше, и будет ли вообще, поэтому, не мешкая ни секунды, согласился. - Тогда вы отправитесь в прошлое. Ты соберешь армию на земле, а Гаэта направится глубже, в сущую Геенну. Две армии, две судьбы. И один безжалостный повелитель мира – Бьомвиль. - Архааль должен умереть? - Должен. А еще он должен накормить нас. Мучением. Ты справишься? - Да. Да, госпожа. Я справлюсь. - Две армии… да, и еще удар в самую спину. Хохот Йорды оглушил вампира.
Медное око
Под ногами неспешно проплывали облака, над головой иногда тихо поскрипывали стальные тросы, крепившие платформу с часовней к огромному воздушному шару. Где-то за спиной слышались привычные механические звуки – своеобразный пульс летающей цитадели. Боевой инженер Илона молча стояла на краю платформы, вглядываясь в лазурную даль. Волосы ее уже тронула седина, но осанка оставалась статной и горделивой, а в глазах все так же плясали удалые огоньки. Сегодня, когда многолетняя работа была наконец закончена, она чувствовала себя как никогда молодой. Женщина была облачена в латы, но стальной доспех помимо прочего выступал основой для ряда механизмов, крепившихся к нему. Так на правом предплечье располагалась миниатюрная пушка. На наплечниках виднелось множество медных трубок и шестереночных механизмов неизвестного назначения, а на латном воротнике, закрывавшем нижнюю часть лица Илоны, был закреплен окуляр, выступавший, очевидно, в роли подзорной трубы. На ветру развивался длинный плащ с эмблемой в виде глаза внутри медной шестерни. Завтра начнется их поход, и на Илону, как назло, накатила волна воспоминаний. Она видела видела свои детские годы, когда сестры еще несуществовавшего тогда ордена подобрали ее, брошенную дочь блудницы из придорожного кабака. Они привели ее в свою обитель, воспитывали, привили понимание законов этого мира. Ей объясняли работу различных механизмов, преподавали физику и алхимию, а в промежутках между занятиями сестры помогали Илоне в освоении техники фехтования. Будучи в отроческом возрасте, она была мало озабочена тем, почему именно ее разыскивала ее новая семья. Вероятно, так было нужно. И лишь когда Илона достигла совершеннолетия, настоятельница обители привела ее туда. То, что она увидела, тяжело описать словами. Паровая Машина исполинских размеров глубоко под монастырем создавала перед ее внутренним взором ужасающие картины. Илона плакала, молила о том, чтобы это прекратилось, но беспощадный механизм продолжал выполнять свою работу. Медное Око – так называла себя машина. В конце страшной процедуры Око поведало, что все, что видела Илона – это будущее Лаара. Как оказалось, неизвестный Творец создал машину, способную пронзить взором ткань времени, дабы она показала жителям этого мира их будущее и помогла все изменить. Десятки лет Медное Око манило к себе женщин, лишенных магических способностей, оно открыло им многие тайны физических законов этого мира, показало механизмы, которые им предстояло собрать. Как сказало Око, Творец ненавидел магию, считая ее корнем всех зол, творящихся в Лааре, и потому посвятил себя работе над тем, что можно было бы ей противопоставить. Воплощением его трудов стало Око. Обладая собственным разумом, Око сочло за лучшее искать себе сторонников лишь среди женщин, полагая, что это более хладнокровные и терпеливые существа, более пригодные для исполнения его цели, нежели мужчины. Так первые сестры встали на путь исправления содеянного, путь изменения будущего Лаара. Шли годы, сестры строили боевые машины, учились управлять ими, практиковались в боевых искусствах. По всему миру они разыскивали маленьких девочек, указанных Оком еще при рождении. Одной из них оказалась Илона, теперь на полных правах вступившая в ряды исполнителей воли Творца. И теперь все готово. Медное Око уже указало тех, на кого обрушится гнев ордена в первую очередь, тех, чьи действия неизбежно приведут к краху этого мира. Они должны быть устранены любой ценой. В списке значился ряд видных купцов, оптом продающих оружие, и тем самым подхлестывающих кровопролитные войны. Был в этом списке и тот, чье имя в народе произносят лишь благоговейным шепотом, инквизитор Феликс Гаптор, своими честолюбивыми планами подталкивающий Лаар к пропасти. До инквизитора будет тяжело дотянуться, но раз Око сказало, что он должен быть уничтожен, значит так и будет. Был в списке и некий варвар, имени которого Илона сейчас вспомнить не могла, цепной пес все той же инквизиции. Он натворил много дел, и, судя по инструкциям Медного Ока, на него следует обратить особое внимание. Несколько раз этот человек считался погибшим, но всегда чудесным образом выживал. - Илона! – престарелая настоятельница стояла на пороге часовни. – Пора. Мотнув головой, чтобы отогнать нахлынувшие воспоминания, боевой инженер уверенно зашагала вдоль края платформы. Она прошла мимо мобильных самоходных повозок, покрытых тяжелой броней и вооруженных огнеметательными орудиями и зашла в ангар, где ее ждал подчиненный ей отряд. - По машинам. – коротко бросила Илона, и стала наблюдать, как еще молодые совсем девушки карабкаются по приставным лесенкам внутрь огромных, блистающих начищенными медными деталями, шагающих машин. Инженер пересекла ангар, направляясь к своему пароботу. В два прыжка она оказалась в кабине, раздалось тихое шипение – механизмы на наплечниках доспеха соединились со спинкой кресла. В утробе паробота глухо застучало механическое сердце. Илона подняла руку, разминая пальцы, машина в точности скопировала ее движения. - Прекрасно, - прошептала себе под нос боевой инженер и выкрикнула – Пуск! Все. Мучительное ожидание окончено. Теперь все изменится. Илона падала, глядя на шпили большого прекрасного города внизу, города полного пороков. Плоть и дух
Снег севера жадно хлебал кровь; сильные порывы ветра в каньоне подхватывали капли и уносили их далеко на запад. От самого Заранда до мест, где и весной промерзают озера, Дертах провел свою молчаливую армию. Распахнув руки, он принимал в свои объятия тех, кто нуждался в его любви. Заглянув в Бьомвиль; заглянув и захлебнувшись в знаниях, его плоть стала убежищем сакральной мысли – если есть паства, бог всегда найдется – и теперь на босу ногу он преодолел длительный путь, чтобы пересечь последнее препятствие и на большой равнине свалиться обнаженными коленями в снег. Задрав лицо к небу, старый вампир увидел среди прочих звезд ту, что сияла меньше прочих – Бьомвиль. - Я принес вам кровь камарильды, - прошептал он, разрезая ножом руки от запястий до самых локтей. – Я принес вам свою любовь, – его бордовая кровь течет, и снег севера жадно хлебает ее. – Я принес вам себя… Ветер разносит его слова, и крики экстаза приветствуют нового бога на равнинах Вальгаллиона. С древних кладбищ Заранда, где в огромной яме уже перезревшие тела стали прибежищем червей, вампир воздел руки к Чертогу Стражей, и заставил мертвые конечности шевелиться. Зажимая рот от отвращения, он смотрел, как поднимаются те, кто в городе людей подметал подмостки и подносил эль в трактирах. Эльфы, чья жизнь была испорчена, нашли свое спасение в цветах камарильды. И дальше понесли это спасение на север, сквозь лютый холод и бушующие зимы, чтобы дарить счастье. Дарить кровь камарильды: сладкая кровь Дертаха даровала прозрение; даровала новую жизнь, лишенную предрассудков и страхов – жизнь во имя Бьомвиля. Гаэта находила Барлентон одним из удивительнейших мест на всем Лааре. Утонувший в аромате роз, он произрастал из кристаллизованной почвы подземелья, и поднимался вверх треугольными башнями и храмами примитивных культов. На главной площади сердце роя распахивалось, и можно было увидеть, из чего состоит жизнь созданий, обитающих здесь – огромная яма, где поколение за поколением хоронят умерших, и их кости дают побеги новой жизни. Стебли прорастают прямо сквозь суставы, и, опутывая тела тонкими лозами, пробиваются к ярко светящим лампам, заменившим солнце, красивыми цветами. Гаэта ощущала красоту своей обнаженной кожей. Одежда перестала сковывать ее тело, а те следы, что оставили на ней Стражи, теперь уже не казались такими ужасающими. Напротив, с каждой секундой, она находила свою механическую руку все более и более привлекательной; а шрамы – украшением, пришедшим на смену кольцам и браслетам. - Чтобы следовать Бьомвилю, нужно терпеть, - сказала ее мать. И Гаэта терпела. Терпела, не разжимая рта, когда у нее вынули глаз, и вставили на его место механическое око, способное видеть ночью так же хорошо, как и днем. Пожалуй, сегодня она благодарила свою мать за этот подарок – обычному зрению Барлентон не поддался бы так легко; вне всяких сомнений, от человеческого взгляда тонкие изгибы башен и мостов, похожих на паутину, ускользнули бы. А яма, до краев наполненная телами, смутила бы своей вонью – но сегодня у Гаэты совсем новые чувства, совсем новые ощущения – и она чувствует лишь то, что хочет чувствовать – запах роз. Когда часы Лаара остановились, время пошло вспять, и те, чья плоть давно забыла о боли, а душа о любви, спустились с неба. Фургот покинул свою родину до того, как в Вальгаллионе возвели храм новому пророку – Дертаху, Властителю семи Лун. И оборотень не знал, что его народ, ранее славящийся свободной волей, приходит в продуваемые сквозняком залы из белого камня, чтобы упасть перед сморенным ленью и сном божеством. Не знал и о том, что те, кто пройдет испытание, испробует вкус крови вампира, и, очистившись ей, вступит в армию спасения Лаара. В самый холодный день года Дертах открывает глаза. Он видит, что паства пришла смотреть на его чудеса. И вновь распускаются кровью его запястья; вновь глаза полны знаниями, и каждый желающий может прикоснуться к ним. С ленью старый вампир смотрит на добровольца, рискнувшего отойти от толпы. - Что ты подаришь нам в первую очередь, сын? – шепчет эльф, пытаясь спрятать за множеством шарфов и платков страшные раны; за повязкой выгнившие глаза. - Плоть. В знак верности доброволец отсекает себе руку, и на ее место приделывают железный протез. Стальные пальцы смазаны маслом; при легком движение сухожилия стонут и скрипят. - Что ты подаришь нам теперь? - Душу. Срезая с черепа все волосы, претендент Бьомвиля отдает Чертогу все свои воспоминания, все свои чувства и прошлое. Дарит Стражам свою душу и свое будущее. - Что ты отдаешь нам последним? - Кровь. Замотанные в тряпки, тщательно скрывающие тело, эльфы сползаются к нему со всех сторон, чтобы поцелуем лишить сердцебиения и любви к жизни. Избранный ползет к его трону, оставляя мертвое войско сытым. На последнем вздохе испивает крови вампира, и в блаженной боли падает на холодные камни. Вальгаллион вбирает последние крохи его жизни, его последние стоны. - Я дарю вам самое важное! Я дарю вам свою боль! – крик, наполненный счастьем, раскалывает небеса. Блаженство и радость принес Дертах, Властитель семи Лун, на север. Но Фургот не видел того, как возрождается в сердцах его народа вера в богов. Как с новой силой поют горны, призывая к войне. И то, как лишенные всего, тела его бывших братьев вступают в легионы Бьомвиля. Гаэта и Барлентон испытали друг к другу взаимную любовь – их идиллический сон не могло прервать ничто на свете. Она лежала, раскинув руки, и сквозь ее плоть проходили мириады воспоминаний эльфийского народа. В огромном котловане, среди разверзшихся тел, Гаэта ждала, пока Архааль спустится в Копи Отражений. Все ее естество стало ожиданием, чувства же ее, все до последнего, были обострены и направлены на созидание: она знала, что когда-то этот народ ушел под землю; знала, что он до крови из ушей не выносит солнечного света; знала, что маленькие эльфы роя зарождаются червями в гнилых трупах, а позже поедают свое пристанище и вываливаются под холодные светильники Барлентона сморщенными тельцами. Раскинув руки, будто в полете, ведьма ощущала, как под ее спиной зарождается новая жизнь – среди костей уже проклевывалось новое поколение эльфов, ненавидящих солнце и Архааля одинаково пылко и горячо. Лопатками она ощущала их любовь – их, еще лишенных глаз и конечностей; их, слепых и жадных до пищи – она вспоминала всю историю эльфийского народа, сосланного в эти копи, как свою собственную жизнь; ощущая боль трутней как свою собственную; боль голода, боль слепоты и боль одиночества. Боль. Гаэта стала отточенной болью. Раскинув руки, она спала посреди Барлентона, и в своих снах наблюдала становление своего народа. И так же, как ведьма стала частью огромного Бьомвиля, ничтожной песчинкой, эльфийский народ, состоящий из нескольких знатных домов, стал ее частью. Когда Гаэта пришла в Барлентон, единственной ее задачей было найти союзников в войне, которая в обозримом (а для Бьмвиля обозримое и необозримое теряет границы) будущем должна была поглотить Лаар. В тех существах, что она приняла за животных, ей предстояло найти паству и любимых детей. Она шла сквозь копи и наблюдала, как существа, походящие единовременно на насекомых и эльфов с поверхности, собирают кристаллы и семена растений. На большом поле они засаживали акры каменистой почвы цветами, чтобы их будущие поколения могли опылять их. В больших ямах, инкубаторы – раздувшиеся до невероятных размеров женщины – воспроизводили яйца, а рабочие мгновенно транспортировали их на капища. Там мелкие личинки поедали мертвые тела и, вырастая, вставали на службу роя. В Барлентоне Гаэта увидела их дома из кристаллов и паутины; их храмы, где жрецы с глазами, рассредоточенными на запястьях и ладонях, молчаливо взывали к толпе. Во дворце Короля влюбленность сразила Гаэту. Она шла по роскошными залам, вырубленными в базальте, и никак не могла налюбоваться на растущие тут и там цветы. И, конечно, ее воображение все никак не могло остановиться – раз за разом рисовало себе портреты здешнего правителя. Но он не был красавцем. Король лежал в сырой земле, и сквозь его пористую спину новое поколение роя давало свои всходы. Бесформенная плоть заполоняла собой все. Не нуждаясь в защите, тело Короля утратило конечности, зато обзавелось длинными жгутами, помогающими ему в передвижении. Ощущая незнакомца, повелитель роя натянул жилы, шевельнулся и толстым щупальцем достал из складок своего живота голову. Облысевшая, она все еще сохраняла изысканность и лоск эльфийской расы. - Кто ты? – голос его был сухим, надтреснутым и далеким. Лишенным жизни. - Я слуга Йорды и Бьомвиля. - Мои слуги тебя не ощутили. Ты мертвец, - констатировал эльф. - Какое открытие. Для всего прочего мира – вас тоже не существует. Вскоре случатся события, которые и вовсе сотрут вас из истории, - Гаэта улыбнулась, - Уггуд сбежал из темницы. Ты знаешь, кто такой Уггуд? - Не знаю. И не очень хочу знать. Любое знание отвлекает меня. А я должен… - на этих словах тело Короля судорожно задергалась, и ведьма увидела, как сквозь его кожу выползает потомство. - Уггуд хочет помешать тебе. - Ты пытаешься ударить нас в болевой узел, слуга Йорды и Бьомвиля? - Да, - признала она. - Тогда, мне придется переработать тебя. Мне придется съесть тебя, женщина. В этом мест не рады живым. И мертвым тоже не рады. - Хорошо. Гаэты приблизилась к нему, чтобы ощутить биение королевского сердца. Длинный язык обвил ее шею, и когда ведьма испытала на себе силу его объятий, ее рука коснулась влажной кожи Короля. И этим прикосновением остановила его сердце. Сейчас она нежилась в яме Барлентона. Она была вдовствующей Королевой Улья. Вдовствующей и скорбящей. Ее сну подчинился подземный народ, и этот народ стал ее частью, как когда-то был частью умершего Короля. И теперь его сердце билось в такт ее. В Бьомвиле Йорда рассматривала в железное око жизнь своих новых слуг. Росло войско, которое должно было сломить сопротивление Уггуда и Архааля. Войско, которого не было в прошлый раз. Йорда смотрела на тех, кто должен был погибнуть в тот момент, когда миссия Бьомвиля будет выполнена. И новый пророк Вальгаллиона и Королева Улья – всем им не было места в новом Лааре, как не было в новом мире места никому из прошлого. Этот мир забудет о Стражах.
Сон
В темных залах Троллебойни Дейла рассматривала тело своего тролля. - Теодорих, можешь оживить его? - Моего мужа больше нет… Но… зачем тебе? – тело Теодориха билось в конвульсиях. Вторая его сущность выбиралась из пластов бессознательного в сознательное, и вскоре тело бывшего императора стало женским. – Любишь мертвых? - Можешь? - Могу. Если ты выйдешь из комнаты, я подниму это тело… но оно так сломано, и… - Просто пусть оживет, - коротко сказала Дейла и оставила Теодору одну. Та подошла к длинному столу, на котором лежала распиленная на аккуратные ломтики плоть Афари. Императрица прикоснулась к холодной коже, закрыла глаза, и по ее спине побежали мурашки – она видела, что снится этому троллю – это был длинный сон. Очень-очень длинный сон, в котором Афари стал еще больше, вырос из своих и так не маленьких размеров, и стал настоящим великаном. Этот сон казался Теодоре забавным: Ночной лес казался спокойным, однако человек, затаившийся в овраге, был напуган. Его кислый запах разносился на несколько километров – по крайней мере, так казалось Афари. «Не крестьянин… - рассеянно подумал великан. – Запах не тот. Явно из замка. И бражничал не далее как вчера… Фуу. Не стану его есть, пока все не выветрится.» Местные крестьяне пьют медовуху, после нее запах у людей совсем другой. Сейчас крестьяне спят в своих круглых глинобитных жилищах, так похожих на пирожные, которые выпекают в этой местности на праздники. Солома крыш мягко поблескивает, словно карамель. Странный мир… в нем слишком много людей, и они очень быстро плодятся. Афари чувствовал, что призван сюда не зря. Много еды. Очистив эту делянку, он наверняка двинется дальше… Но куда? Его манили горы на западе. Лазутчик в овраге зашевелился. Местные весьма самонадеянны. Великан знал, что его не оставят без внимания – он разорил владения троих вельмож. Приходил в деревни, помогал крестьянам в обмен на овец и баранов строить плотины, валить лес, очищать поля от камней. С крестьянами было очень хорошо. Но все время есть баранину невозможно. К тому же овечек безумно жалко… Людей есть тоже было жалко, но меньше. В конце концов людей становилось все больше и больше. И они поедали все вокруг себя. А если что-то не годилось им в пищу – уничтожали. Афари много наблюдал за ними. Жизни их были бессмысленны, но его замысел превращал их существование в тайный обряд. Крестьяне доверяли великану. В ночь после праздника солнца, когда над деревней витал добрый запах медовухи, придающей жареному неповторимый вкус, великан приходил и закладывал небольшими валунами двери их жилищ, а окон в крестьянских домах не водилось: зимой так проще было отапливаться. Потом обкладывал дома хорошими сухими дровами, запасенными с его же помощью. Плескал немного масла и поджигал. Дальше начиналось самое сложное. Нужно было следить, чтобы солома на крышах не подгорела. Афари поправлял огонь огромным оструганным бревном. Жарить надо было не больше двух часов: чтобы начинка поголовно успела угореть. Великан осторожно тушил хатки одну за другой и приступал к горячему, выковыривая начинку и закусывая соломой. Глинобитные стенки хрустели и проламывались как хлебная корочка. Это было его наивысшее наслаждение: сидеть среди деревни, вдыхать запахи и облизывать пальцы. К утру только печные трубы одиноко торчали на пепелище. Конечно, поползли слухи. И о добром великане, и о пожарах. Но люди забеспокоились не сразу. Афари успел насладиться летними праздниками, и даже на сезон сбора винограда устроил роскошное пиршество: сразу три селения справляли общее торжество. Тогда и зашевелились. В замке собираются наемники всех мастей – идти на людоеда. Владетель вынужден кормить целую ораву шарлатанов и магов, якобы знающих как справиться с великаном. На кузнях куют оружие по их рецептам. Вот главный конюший распекает своих помощников; двери оружейных распахнуты настежь, оттуда выносят сохранявшиеся десятилетиями без дела доспехи, везде горят огни и все охвачены радостным предвкушением. Теперь уже не будет горячих пирожных. Но возможно, будет большой торт с башнями-свечками и множеством иголок внутри. Сон Афари прервался. Ему так не понравилось, что с горизонта исчез большой торт. Да и тело болело – оно из маленьких кусочков возвращалось в первоначально-целостное состояние. И снова не было глаза. И была любовь к Дейле. А Афари уже привык ничего не чувствовать, это было воистину прекрасно – совсем ничего не чувствовать. Но теперь он вернулся на службу к своей госпоже, и теперь ему было вечно холодно – как и любому другому ожившему мертвецу. Расплата
В городе тех эльфов, что поддержали Ашура Керсама, была ночь. В подземных чертогах с их вечной темнотой, сутки измеряли по каменным цветам, закрывающим свои гранитные лепестки в определенное время. Сегодня Улерик проснулся с криком. Теодорих приказал ему спать, но певец, засыпая, раз за разом видел страшный сон, в котором ведьма звала его к себе. Он видел, как она лежит в выгребной яме, наполненной трупами, и Рой выползает прямо из ее спины.
А сегодня он увидел, как эти твари прочесывают подземелья в поисках Архааля. И вот, перед их взором уже этот город, где спит Архааль. - Теодорих! - Они близко? Думаю, что они уже близко. Ашур так и говорил. – ухмыльнулся император. - Живыми из этой битвы не выйти. Их тысячи. - А я говорил о битве? Жди. Другие уже готовы. Стоит Рою войти в город, как начнется бойня. Мы успеем выскользнуть незамеченными. Керсам знает, куда идти. - И куда? - К кому-то, кто может нам помочь. - Хорошо. Уже уходя из города, Улерик обернулся на прощание, чтобы увидеть, как Рой поедает преданных Керсаму эльфов. Пещеры, куда завел их Ашур, источали мягкий желтоватый цвет. Стены, отполированные до блеска, сохранили старую лепнину. В нишах прятались статуи древних эльфийских божеств, идолы варваров и огромные спящие големы с лицами гномьих властителей первой династии. - Гномы никогда не копают так глубоко. Откуда все это? – спросила Дейла. - Гномы не копают, это точно. Но не спрашивай. И прошу, змея, стоит нам войти к Нему, прикуси свой язык. - Прикушу, не бойся. За молчание Афари я тоже в ответе – представь себе, вампир, теперь он и вовсе не открывает рта. Может, вся проблема в том, что его язык остался мертвым, - улыбнулась ведьма. Еще полчаса пути, и они подошли к золотистым створкам. А за ними их ждала комната, которая была похожа на склад. Многочисленные столы и книжные полки были забиты предметами самых разных времен, и созданы были мастерством самых различных рас. Стены пещер и ее низкий свод, все здесь оказалось покрыто сетью тонких окостеневших щупалец и слизью, которая, в своем застывшем виде, очень походила на янтарь. За большим столом весь покрытый паутиной сидел и сам хозяин. Его протухшее нутро давно вывалилась наружу – может даже, он опорожнил его сам, разрезав кожу и слои мышц в поисках того, что можно поменять на диковинные редкости, а некроманты в свою очередь стали теми, кто эти редкости ему предоставил. Как бы там ни было, сейчас под его ребрами начиналась дыра, из которой во все стороны расползались тонкие щупальца. Сами ребра подрагивали, как живые, и Архаалю показалось, что они, ведомые страхом темноты и одиночества, пытаются вырваться из западни серой кожи, а темно-бурое сердце все еще медленно бьется, разгоняя поселившихся на нем пауков. Огромное множество тонких рук вздымались вверх и царапали его щеки и приросшую к черепу корону. - Есть ли тебе, Ашур, чем удивить меня? –быстрым движением сорвав с губ слой паутины, он размял челюсть. Вокруг рта кожа у него была белой и тонкой, что видна каждая вена и даже больше – сквозь прозрачнейшую щеку легко различались короткие острые зубы. - У меня есть Архааль. - Многие приходили ко мне и говорили, что у них есть кости, одежда или зубы Архааля, но каждый из них лгал. Почему я должен поверить тебе? - Он стоит перед тобой. - Тогда подожди, мне нужны глаза, чтобы насладиться жалким зрелищем смертника. - С ужасом Архааль увидел, что меж пальцев создания на паучьих лапках скользят опухшие глаза, волоча за собой хвосты спутанных нервов и кровеносных сосудов. Наконец, тонкие пальцы ухватили их и вставили в глазницы. - Вас так много… и кто же из вас Архааль? Ты? – ткнул он пальцам в Теодориха. - Нет. Мальчик. - Почему же мальчик нем? Кто-то из приходивших не лгал, и обладал его отрезанным языком? - Здравствуй, - прошептал Архааль. - И тебе того же, идущий к смерти. - Почему?... почему вы называете меня так? - Он не знает? Керсам забыл рассказать маленькую деталь битвы со Стражами? Ашур, что же ты так? Может, его смерть слишком незначительна? - Он бы узнал. - Тогда я скажу ему. Но вначале скажи, чего же ты хочешь, Архааль? У меня есть почти все, что ты способен желать. Волшебные камни, диадемы царей и скипетры волхвов. Но что нужно тебе, мальчик? - Правда… - О том, что есть Бьомвиль? - Да. - Хорошо… послушай, и ты захочешь уйти. Бросить людей и не совсем людей, что ведут тебя к гибели. Скажи, ты ведь любишь Лаар? - Наверное… я не знаю. Я не думал об этом. - Но ты здесь. Значит, любишь? - Я люблю свой народ. - А он часть Лаара. Ну а теперь слушай. Чтобы уничтожить Бьомвиль тебе нужно будет подняться в церемониальный зал Чертога. Оттуда можно управлять каждым из Стражей - даже Уггудом, отвергшем свой долг и свою судьбу. Заставь же это неразумное существо овладеть своим телом. Магия Уггуда оторвет Бьомвиль от Лаара – он потратит все свои силы, выпьет твою душу и твою жизнь, а сам будет обречен на вечное заточение. Сила ненависти Уггуда так велика, что он готов на это. Но готов ли ты? - Он готов, - кивнул Ашур. – Мы пришли, чтобы ты помог нам добраться до башни Тул-Багар. - Но перед этим вам придется заплатить. Нет смысла помогать тебе без личной выгоды. - Мы… согласны, - Архааль шагнул вперед. – Что от нас требуется? - От тебя, мальчик, ничего. Ты умрешь, и я уже получаю то, что хочу – запах отчаянья и горя. Так что стой и смотри. Я начну с самого простого – способны ли вы оставить свою ненависть и одарить меня терпением и милосердием? Я хочу клятвы, что никто из вас не тронет ведьму Гаэту? Я нуждаюсь в ее организме. Он так интересен, что каждую его часть стоит изучить. Согласны? - Да. - Тогда… Ашур. Как насчет того, чтобы ты показал мне выдержу и гнев? - Гнев? - Да. Ты лично убьешь Стража Дертаха, властителя семи лун, а затем, в будущем, будешь вынужден жить с ним в одном замке и хранить молчание о его исходе. Ты готов? - Готов. - И ты понимаешь, какими душевными муками ты будешь терзаем? Твоя гордыня это выдержит? - Я постараюсь. - Ну хорошо. От тебя пахнет смелостью. Теперь очередь Улерика. Я хочу, чтобы ты показал мне уверенность. Там, на дальнем столе, ты найдешь колбу с быстродействующим ядом. После его применения, душа умирает, и тело остается пустым. Я хочу, чтобы ты выбрал одного из вас и заставил его выпить данное зелье. Я хочу ощутить, что испытает смертный в момент убийства. - Как любопытно, - Теодорих ухмыльнулся, глядя, как Улерик покорно берет в руки склянку с зельем. – Давай, выпью я. - Я так и хотел. Архааль отвернулся, чтобы не видеть его смерти, а Дейла, затаив дыхание, ждала результата. Но видимых результатов не было, лишь дрожь пробежала по телу императора, а затем, когда судорога прошла, он вновь ухмыльнулся и сказал: - Смерть Теодоры – такое облегчение. Теперь моя большая душа в этом большом теле чувствует себя комфортно. - Что до тебя, змея, то все в разы сложнее… хочу почувствовать вкус агонии и вкус дружбы единовременно. Признаюсь, что у меня всегда было очень много вещей самого разного вида, но никогда не было друга. А твой Афари подходит мне. Он молчалив и странен внешне. Мне бы хотелось, чтобы ты оставила его мне. Я узнаю, что творится в его голове и его теле. - Нет! - Да, Дейла, или он насладится вкусом еще одной смерти, - кивнул Ашур. – Афари отныне твой, хозяин пещер. - Керсам, ведьма должна сама выбрать свой путь. - Ее путь - либо смерть, либо предательство, что может быть забавнее? – спросил Теодорих. Дейла посадила покорного Афари на почетное место. Зная, что больше никогда его не увидит, она источала все оттенки боли и презрения. - Теперь говорите, - попросил Архааль. – Куда нам идти? - Все просто, - улыбнулось существо, насытившись. – За дальним шкафом есть коридор, ведущий в большой зал. Там живет странное существо, созданное Стражами. Уггуд подарил мне его в обмен на то, что я не буду мешать ему подчинять Лаар. Увы, пусть это и машина, смешанная с мясом и магией стихий, он не слишком умён. Его зовут Истоком, но вам это не важно. Его управление схоже с тем, что есть в Бьомвиле. Пусть Архааль потренируется в контроле над творениями Стражей. Но прошу, не причиняйте ему боли… - Он доставит нас в Тул-Багар? – спросил Керсам. - Он доставит вас куда угодно. Уходите, - глаза больше не были нужны и вновь они выползли из глазниц и заснули, улегшись на его худых коленях.
Шаггон
Из долгого пути Фоб вспоминал лишь море, зазубренный берег, волны и крики чаек. С каждым шагом он понимал – его не существует, его никогда не существовало, и Фобу казалось – море знает об этом, море смеется над его горем. Вместе с Фурготом они прошли долгий путь по самому краю территории Заранда. Мертвые и живые, слуги Ковена, колдуны и беженцы – все они смотрели на младенца Хигарта с восторгом и обожанием, а Фобу только и оставалось, что привыкать к взгляду пустых глазниц; привыкать, что теперь он – часть Ковена, слуга Уггуда, и теперь его дорога – это волны, бьющиеся об изгибающийся берег, вереница разоренных деревень и война.
Война была повсюду. Ветер гнал на восток гниль и запах горящих деревьев. В небе вьющийся черный смог и гарь не давали забыть, что все прошлое – остается прошлому. Фоб и Фургот не предавались болтовне или спорам – дорога уводила их все дальше; двое оставляли за собой разрушенный Стражами монастырь, и шли по звездам к своей судьбе. По ночам оборотень задирал свою морду к черному небу и рисовал на влажном песке карты дальнейшего пути. Он смотрел на звезды и видел в них, за ярким светом, знаки, а Фобу только и оставалось, что следовать за ними… …что еще помнит Фоб? Жаркое дыхание за спиной. Он постоянно слышал его, будто большая собака гналась за ними, но никак не решалась показаться на глаза. И только и оставалось, что слышать, как сокращаются ее легкие. …еще? |
