 ПОЗНАВАТЕЛЬНОЕ
| Тайна Дертаха: Всегда один
Это уже было... Неудача, снова неудача. Понятно, что быть героем значит крушить врагов, расправляться с темными силами и побеждать, побеждать, побеждать... Такая ответственность... Настоящий Герой не может потерпеть крах. Ему может не повезти, это да, а вот наступить два раза на одни и те же грабли - это уже признак глупости, а не героизма... Так думал самый известный в светлых пределах паладин света, защитник веры, бродяга, кабацкий вышибала и гнусный наемник. Вы, конечно, уже узнали его, но на всякий случай напомню: Хигарт. Маг Катулл, отправленный инквизицией для того, чтобы разгадать магическую сущность таинственных Врат миров, пропал еще неделю назад. Тилар, конечно, отыскал следы похитителя, и после дикой гонки по чавкающей непролазной хляби, вот он, ее финал. Тот, кто, по всей, идимости похитил, и, вероятнее всего, убил этого мага-инквизитора, сейчас исчез в светящихся створках портала, ведущего в неизвестность. Портал погас, закрылся, как будто и не было тут никаких Врат. В отряде Хигарта больше не было мага, который мог бы открыть эти врата или хотя бы разобраться, что они из себя представляют. Командир не должен показывать своим солдатам, что он не знает, что делать дальше. С показной уверенностью, которой на самом деле совсем не чувствовал, Хигарт прорычал: «Две группы по четыре человека – в обход пирамиды. Прочесать всё, кого найдете - схватить. Тилар, Хайген на стражу у портала. Мы - разбиваем лагерь». Те двое инквизиторов, которые остались в его отряде, не обладали никакими магическими способностями. Один из них, летописец Лаэм, вообще воспринимался воинами как бесполезный балласт в этом безумном походе в самое сердце болот. И, хотя Лаэм с завидной регулярностью каждый вечер делал какие-то пометки в своем походном дневнике, это никоим образом не помогало Хигарту в достижении его миссии. Второй, иссеченный шрамами суровый вояка из Воинов веры, по имени Тибор, с самого начала пути хмурился, покуривая на привалах свою короткую трубку и провожая Хигарта глазами полными молчаливого неодобрения. Ему, очевидно, претило решение архипрелата нанять для такого важного похода этого выскочку, так называемого «героя», уже один раз провалившего миссию в Тул-Багар. А сколько жизней там было загублено... В том числе кое-кто из друзей Тибора. Усталые после сражения, заляпанные вонючей болотной тиной, воины повалились спать после того, как доморощенный лагерь в лице нескольких грязных походных палаток был разбит у подножья пирамиды. Вечер не принес новостей. Врата не подавали признаков жизни, а дозоры не обнаружили в окрестностях пирамиды никого, кроме одного грязеруха и нескольких сотен тысяч пиявок. Предстояло определить, что делать дальше. Вечером у костра состоялся совет. Кроме Хигарта пришли эльф Тилар, инквизитор Тибор и инквизитор Лаэм.
- Ты решил всех погубить? - Тибор был старшим из оставшихся инквизиторов и считал, что это дает ему право говорить за всех, - если болотные твари нас не сожрут, то вот местная зараза точно прикончит! - Ты хочешь идти? Иди. Передай Келестиану, что я остался. – Хигарт понимал, что такая постановка вопроса равнозначна обвинению в трусости. Тибор засмеялся: устало, натянуто и невесело, - Все в прошлом, Хигарт. Это на меня не подействует. Я вернусь, и все мои воины тоже. А ты можешь тут гнить, пока до тебя не дойдет, что ты проиграл!.. У Тул-Багар ты положил кучу народа и ничего не нашел. Молот времени... где эта бесполезная цацка?! Ты неудачник, а нам нечего здесь делать! Неяркое, красное солнце спряталось за верхушки деревьев. Ночь поглотила маленький лагерь и древнюю каменную пирамиду, спрятавшуюся глубине непролазных трясин. Обсуждать было больше нечего. Пусть каждый решает за себя, - думал Хигарт, - а я ложусь спать. Сны ему никогда не снились, видимо, поэтому он не верил в загробную жизнь. Ночью умираешь, утром рождаешься… Когда Хигарт снова родился, было раннее утро. Первым делом он понял, что Тибор, и часть его воинов уже покинули лагерь... Хигарт усмехнулся. Не было такого оружия, которое могло бы сломить то, что было крепче знаменитого Бъерсарда, то, с чем не справилось в свое время все темное воинство вместе взятое... Его волю. Он остается. Пока не откроются эти треклятые врата, пока его не сожрет мормат, не скрутит малярия, или пока небо не рухнет на землю... Однообразные дни нанизывались на нитку времени, складываясь в недели... Минуло уже несколько месяцев с тех пор, когда он дал команду разбить лагерь, а он все ждал чего-то у подножья каменной пирамиды. Только самого лагеря уже не было. Герой остался один. Пробуждение Уггуда
Дертах облизывал пальцы. Ему казалось, что кожа отпадает лоскутами, и слюна может залечить столь глубокие раны, как память. От этих вспышек мертвые ткани надбровных дуг лопались, глаза застилала кровь, и он вытирал ее, вытирал, а слизывал, сглатывал ее. Горькую, до тошноты горькую, с привкусом железа, уже сворачивающуюся. Что он вспоминал? Вряд ли что-то конкретное. Вряд ли он вообще думал под этот раскалывающий череп гул. Невидимый колокол облизывал края, издавая рев, разрывал в клочья армии. Он проникал в головы, тело, растекался по венам, достигал сердца. И оно останавливалось. А у мертвых – разрывалось, шрапнель раздирала на части. В мире людей (нет, Дертах ничего не знает о мире людей, о многих других мирах, из которых гончие в зубах притаскивают на Лаар гостей, начисто вычищая им память) давно изобретен газ, вызывающий кровотечение, вызывающий разложение внутренних органов. Ее прозрачные струи выталкивают их, перемолотые, через поры. Таким же газов Лаару явился голос Уггуда. Шепот на множестве языков, известных и неизвестных, убивал, разламывал, и там, где обычные смертные тотчас отдавались смерти, Дертах все еще облизывал пальцы. Но надежда на спасение гасла, как гасла жизнь в его глазах, как гасла сила, и медленно холод растекался в грудной клетке. Харальд упал на колени, ощутил треск в суставах. И как те лопаются, прорывают мышцы. Он сжал виски. Услышал, как осыпаются доспехи, превращаясь в труху, и как тихий шепот, ядовитым облаком растекшийся над Тул-Багаром, усиливается, обретает слова. Все превращалось в пыль. Все превращалось в прах. Скованный наслаждался запахом крови, убийствами. Он одаривал умирающих поцелуями своего шепота и выкачивал из них жизнь, силу, выкачивал из них разум, доблесть, любовь – оставлял лишь полые шкурки, запаянные в доспехи. Да и те рассыпались от гула его божественного хохота. И ветер разносил ржавую крошку. Харальд увидел, как падает и закатывает глаза Иргвир, мальчишка, который в бою, словно волк: теряет оружие – бросается на врага и перегрызает ему глотку. Сейчас шепот Скованного содрал с него всю одежду, и он лежал обнаженный, прижимающий к груди колени, и его кожу покрыли язвы. Харальд увидел, как наливаются кровью глаза Иргвира, как он вздрагивает, как очередное слово срывается с уст Уггуда, и медленно похожая на розу рана распускает лепестки, разрастается на его шее. Кожа превращается в прах, и под ней красное жерло достигает позвонков – они грязные, красноватые, спутанные венами. Кончается дыхание. Последние его капли вместе с кровью вытекают изо рта Иргвира, и тот умирает. И каждый стал холодным телом. И тела стали прахом. И разлетелся прах с горьким ветром. Те, у кого были семьи. Те, кто клялся своим женам, что вернется с победой. И те, для кого война была спасением от одиночества. Каждый из них изрыгал свои внутренности, каждый из них терял кожу, и обнаженный оставался лежать перед ликом Скованного, смеющегося. И когда Уггуд устал смотреть на таких нелепых людей, на таких слабых, что одно его движение вызывает мор, Бог нанес последний удар. Это было пламя. Пламя его гнева, его долгого ожидания, его ненависти – и оно опалило всех: старого вампира и легендарного война, Тул-Багар и расстелившуюся перед башней равнину. И даже землю огонь Уггуда обратил в стекло – его гнев кромсал ее на части; его злоба выдирала из Лаара целые лиги плодородных земель; и его любопытство (то, что заставляла его экспериментировать с людьми из раза в раз) заставило этот мир забыть о тех, кто сражался за него. Теперь их тела были прахом. А их кровь сгорела. |
