 ПОЗНАВАТЕЛЬНОЕ
| Устройство античного театра. Общая характеристика античной трагедии в творчестве Эсхила(«Персы», «Орестея») 12
ТЕАТР АНТИЧНЫЙ, понятие античного театра включает в себя историю театра античной Греции, театра эпохи эллинизма и театра древнего Рима. Древнегреческий театр генетически восходит к культовым обрядам глубокой древности (охота, земледелие, проводы зимы, заупокойный плач). При всей примитивности и простоте древних игровых обрядов в них уже можно заметить ростки будущего театрального действия - сочетания музыки, танца, песни, слова. Собственно греческий театр произошел от празднеств в честь Диониса, длившихся несколько дней и представлявших собой торжественные процессии, мистерии, а затем состязания драматургов, поэтов, хоров в специально построенном для этих целей здании. Театр играл большую роль в общественной и культурной жизни древнегреческого города. Эти дни объявлялись нерабочими и все население города обязано было прийти на праздник. В эпоху правления Перикла в Афинах малоимущим даже выделялись деньги на посещение театра. Древнегреческий театр располагался, как правило, на территории Акрополя – крепости, верхней укрепленной части города. До нас дошли древнейшие памятники античного театра в Афинах, в Помпеях, в Аммане (Иордания). Самый крупный театр 350–330 вв. до н.э сохранился в Эпидавре на Пелопонессе. Устройство античного театра было следующим. Театр состоял из трех частей: орхестры с алтарем Диониса посередине, театрона, который располагался в виде спускавшегося к орхестре амфитеатра, и скены. Орхестра – место действия хора, актеров, статистов. Зрительские места назывались театрон (от theasthai – смотреть). Первые ряды у орхестры предназначались для жрецов, должностных лиц государства и почетных граждан. Скена (в переводе с древнегреческого «палатка») – пристройка, место для бутафории, реквизита и переодевания актеров, примыкала к орхестре с противоположной от театрона стороны. Одна из сторон этой пристройки, обращенная к зрителям, служила декорацией, изображая здание с центральным и двумя боковыми выходами к орхестре (параскениями). То, что происходило за сценой, показывалось с помощью особой машины, которая выдвигалась из здания скены – эккилемы. Изобретение декораций традиция приписывает Софоклу: это были разрисованные доски, выдвигавшиеся из параскениев. Позднее появились проскении, пристройки к сцене на столбах, соединявшиеся с орхестрой деревянным мостиком (в переводе «место, с которого говорят»). Крыши античный театр не имел, все действие происходило под открытым небом, и это сильно затрудняло слышимость голосов. Актерам необходимо было обладать сильным голосом, хотя в некоторых театрах применялись резонирующие урны. В греческом театре была и несложная техника: особые подъемные механизмы обеспечивали появление богов – вершителей судеб – и появление актеров из-под земли по т.н. Хароновой лестнице (Харон – перевозчик в страну мертвых), т.е. из подвала через люк в полу. Первоначально главным действующим лицом был хор из 12 человек, при Софокле – из 15. В комедии хор состоял из 24 человек и делился на две части – полухории, он выражал точку зрения идеального зрителя. В партиях хора – парабазах – раскрывался смысл спектакля. Постоянное присутствие хора требовало, чтобы действие не выходило за пределы одного дня. Отсюда французские классицисты 17 в. вывели правило единства времени и места. Постепенно функция хора сокращалась за счет увеличения нагрузки актеров. Первоначально актерами были авторы-драматурги, потом стали появляться профессиональные актеры с выработанной техникой, индивидуальной манерой игры. Их называли Мастерами Диониса, и, поскольку организация спектаклей была частью государственного культа, эта профессия была почетной, ей могли заниматься свободные полноправные граждане. Актер на первые роли назывался протагонистом, двое других – девтерагонистом и тритагонистом. Протагонист являлся своего рода антрепренером, именно он приглашал двух других актеров. У Эсхила хор во главе с корифеем играл ведущую роль. Софокл сократил хоровые части и увеличил число актеров с одного до двух, большое значение приобрел диалог. Еврипид ввел третьего актера. Четвертый актер появлялся в исключительных случаях. Все актеры были мужчинами (женщины не имели полноты политических прав), которые меняли несколько раз костюмы и маски. К ним в последствии прибавились статисты – лица без речей. Поскольку героями спектаклей являлись мифологические персонажи, им старались придать огромный рост, что достигалось с помощью котурнов – сапог на высоких подметках, высокой шевелюры, толстых подкладок под одежду. На лица актеры надевали маски, которые могли передать только типическое выражение и производили впечатление полной неподвижности. В разные моменты маски менялись. Например, после ослепления Эдип выходил в новой маске. Все маски были с раскрытыми ртами, чтобы свободно мог звучать голос исполнителя. В комедиях и сатировских драмах костюмы и маски должны были вызвать смех у зрителя, поэтому они отличались нарочитой уродливостью, подчеркнутостью отрицательных черт персонажа. Маски мужских персонажей всегда были темных цветов, женских – белых и светлых. Раздражительность обозначалась багровым цветом маски, хитрость – рыжим, болезненность – желтым и т.д. Функцией масок было донести смысл происходящего до зрителей дальних рядов. Начиналось представление чествованием почетных граждан, затем приносили жертву Дионису, только потом начиналось собственно театральное действие, о чем возвещали звуки флейт: выходил хор с корифеем-запевалой во главе. По мере развития древнегреческого театра удельный вес актера в спектаклях возрастал, хора – сокращался. Текст пьесы всегда был стихотворным, поэтому античных драматургов называли драматическим поэтами.
Структура античной драмы была такова: начальная часть до вступления хора – пролог, первая песня хора, с которой он входил на орхестру, – парод (проход), дальнейшие диалоги – эписодии (привходящие), заключительная часть драмы – эксод (исход), когда хор удалялся из орхестры. У Эсхила хор играл важную роль и был главным действующим лицом. У Софокла он уже второстепенен, у Еврипида песни хора – вставки между актами. Греческая драма (трагедия) совмещала в себе декламацию, пение, пляску и музыку, напоминая оперные представления. Герои были игрушками в руках Судьбы-Рока, которая в образе богов (принцип античной драмы – deus ex maxina, бог из машины) вмешивалась в действие спектакля. В представлении комедии было полно буффонады, гротеска, карикатуры, оно уносило зрителя в мир фантазии, сказки. Поскольку театр в Греции вырос из государственного культа почитания покровителя бога земледелия, то само государство принимало участие в организации театральных представлений. Архонты и хореги – должностные лица – организовывали весь театральный процесс: искали авторов, актеров, выплачивали им гонорар, вкладывая в это свои средства. Расцвет античного театра совпал с расцветом демократии, философии, изобразительного искусства, литературы в эпоху Перикла, когда творили Софокл и Еврипид, создатели великих трагедий. На Великих Дионисиях в марте им отводилось главное место. В виде тетралогий трагедии с заключающим их сатировскими драмами распределялись на три дня, после них ставились комедии. Все театральные постановки с 508 до н.э. проводились в виде состязаний – агона. Комиссия во главе с архонтом выбирала победителя, венчала его венком из плюща и увековечивала его имя протоколом на мраморной плите – дидаскалиях. В основе оценок спектаклей – непосредственная реакция зрителей, чьи аплодисменты, свист или крики возмущения сопровождали действие (театральную прессу заменял обмен мнениями на рыночной площади и в цирюльне). Эсхил – отец древнегреческой трагедии, талант которого необычайно высоко ценился, в театральных состязаниях не избежал поражений, и по этой причине был вынужден переселиться из Афин в Сицилию. Софокл, считавшийся баловнем судьбы, одержал 24 полные победы. Меньше всего побед одержал Еврипид. Несмотря на это памятники в театре Диониса в Афинах поставлены всем троим. Театральные представления как часть государственного культа должны были быть доступны для всех, правда, в век Перикла за право входа в театр уже взималась небольшая плата, но неимущие зрители получали небольшое пособие на просмотр спектакля. Зрители впускались по билетам, на которых обозначались не отдельные места, а клинья, на которые разбивался театр лучеобразными лестницами, в которых граждане размещались по филам (Аттика делилась на 10 фил). Женщинам и детям считалось неприличным присутствовать на представлениях комедий, т.к. в них часто допускались непристойные шутки. Например, у Аристофана содержались многочисленные намеки и пародии на современную литературу, философию и явления общественной жизни. Расцвет афинской драматургии (5–4 вв. до н.э.) связан с именами трех авторов: Эсхила, его младшего современника Софокла, и Еврипида, отца психологической драмы. Одновременно творил Аристофан – отец комедии, из произведений которого многое стало известным об особенностях греческой политической и культурной жизни. Трагедии Эсхила отражали проблемы, волновавшие его современников. К их числу прежде всего относилась проблема рока, т.е. воли богов, возмездия и нравственного долга перед государством (Прикованный Прометей, Персы, Просительницы, Семеро против Фив, трилогия Орестея). Софокла также волновали большие философские и политические проблемы (Эдип царь, Антигона, Аякс, Филоктет, Электра). Еврипид первым стал изображать людей с присущими смертным недостатками и достоинствами, увлечениями, страстями, толкавшими их на преступления (Алкестиада, Медея, Ипполит, Андромаха, Гекуба, Троянки, Вакханки, Ифигения в Авлиде). Герои Еврипида погружены в себя, в свои переживания, внутреннюю борьбу, все безмерно страдают, поэтому его произведениям свойственен глубокий пессимизм. Ломая старые каноны, Еврипид проложил путь драматургии будущего. Недаром Аристотель назвал его самым трагическим поэтом, а Аристофан презирал за равнодушие к государственным проблемам. Творчество комедиографа Аристофана – политически острая, злободневная сатира, темы, почерпнутые из живой исторической действительности (Всадники, Птицы, Лисистрата, Экклезиазусы, Лягушки). Его комедии наполнены юмором, переодеваниями, путаницей, недоразумениями, песнями, танцами, каламбурами, порой непристойными остротами и эротикой. Золотой век античного театра длился недолго. Это был именно век. На протяжении 5 в. до н.э театр сложился, вырос и в эллинистическое время (4 в. до н.э.) стал клониться к упадку. Трагический жанр быстро деградировал. У комедии была другая судьба. В эпоху эллинизма древнеаттическая комедия уступила место средней и новой аттической комедии (авторы: Филемон и Дафил). Их произведения дошли в пересказе римских авторов Теренция и Плавта. Крупнейшим представителем комедии в эпоху эллинизма стал Менандр (Дискол-Угрюмец, Третейский суд, Отрезанная коса). Характерной чертой новой комедии стало полное равнодушие к общественной жизни, уход в жизнь частную. Наряду с театром официальным распространились театры бродячих комедиантов – флиаков и мимов. Они разыгрывали примитивные пьески часто непристойного содержания. У этрусков и римлян, как и у всех народов, существовали обрядовые и культовые песни и игры, бытовал и театр народной комедии, идущий от этрусков театр гистрионов, к греческому миму был близок народный театр ателана (от города Ателлы) с постоянно действующими лицами-масками: глупец Буккон, дурак Макк, простак Папп, хитрец Доссен. Он исполнял веселые народные веселые фарсы. В этой древней комедии масок содержались ростки будущей комедии дель арте. Римляне заимствовали у греков мифологию, пантеон богов, темы драматургических сочинений. Однако, несмотря на прямое заимствование, театр так и не стал органической частью римской культурной жизни. Непрерывно длящиеся войны, в которых участвовали поколения римских граждан, не могли не оказать пагубного влияния на их вкусы и психику. Римские граждане предпочитали грубые зрелища: смертельные схватки гладиаторов друг с другом и с животными на арене цирка. Наиболее известное театральное здание римской эпохи – огромное здание Колизея в Риме, который, в отличие от греческого амфитеатра, имел замкнутую форму и состоял из двух полукружий, его сцена-арена имела овальную форму. КОЛИЗЕЙ Поскольку театральное представление не было связано с культом божества, а приурочивалось к праздникам, цирковым представлениям, гладиаторским боям, триумфам и погребениям государственных деятелей, освящениям храмов, то римский театр носил прикладной функциональный характер. Римская республика, а тем более империя, была государством олигархического типа, поэтому развитие культурной жизни также пошло по-другому, что сказалось и на театре. Он не мог пустить глубокие корни при таких условиях. Иным, чем в Греции, был статус актера. В отличие от греческого, он не был полноправным членом общества и его профессия презиралась.
Организация римского театра имела свою специфику. Хор не участвовал в представлении, актеры не носили масок. Проблематика римской драматургий не поднималась до нравственной высоты древнегреческой. До нашего времени полностью дошли сочинения лишь двух драматургов: Плавта и Теренция, комедиографов, один из которых происходил из низших слоев общества, а другой был рабом, отпущенным хозяином на волю за талант. Сюжеты их комедий были почерпнуты из пьес новоаттической комедии, их главный герой – ловкий пронырливый раб (Близнецы, Клад Плавта, коллизии этих пьес впоследствии заимствованы Шекспиром и Мольером). Теренций черпал свои сюжеты из пьес Менандра (Евнух, Братья, Самоистязатель, Девушка с Андреса, Свекровь) и был известен больше как добросовестный переводчик, нежели оригинальный драматург. Трагический жанр представлен только произведениями Сенеки, философа-стоика, который писал пьесы на мифологические сюжеты для узкого круга избранных, и они, строго говоря, не имеют отношения к театру. С утверждением Римской империи большое распространение получают пантомимы. Тем не менее римская драматургия оказала большое влияние на драматургию нового времени периода классицизма: Корнеля, Расина (в послеантичной Европе греческий язык был известен немногим). Говоря о феномене античного театра, имеется в виду прежде всего «греческое чудо» и молодость греческой цивилизации. Простота и классическая ясность греческой культуры – наследие, которым до сих пор пользуется не только европейская, но и мировая культура. Траге́дия (др.-греч. τραγῳδία, tragōdía, буквально — «козлиная песнь», от τράγος, tragos — «козёл» и ᾠδή, ōdè — «песнь») — жанр художественного произведения, основанный на развитии событий, носящем, как правило, неизбежный характер[источник не указан 844 дня] и обязательно приводящем к катастрофическому для персонажей исходу, часто исполненный патетики; вид драмы, противоположный[источник не указан 844 дня] комедии. Трагедия отмечена суровой серьёзностью, изображает действительность наиболее заостренно, как сгусток внутренних противоречий, вскрывает глубочайшие конфликты реальности в предельно напряжённой и насыщенной форме, обретающей значение художественного символа; не случайно большинство трагедий написано стихами. Понятие "трагедия" связано с пением сатиров (в греческой мифологии козлоногие существа), образы которых использовались в религиозных обрядах древней Греции в честь бога Диониса. Эсхи́л (др.-греч. Αἰσχύλος, 525 до н. э. — 456 до н. э.) — древнегреческий драматург, отец европейской трагедии. Орестея
Основная статья: Орестея Последней трилогией Эсхила, о которой мы знаем (458 г. до н. э.), была его «Орестея» — в составе трёх трагедий: «Агамемнон», «Хоэфоры» (приносительницы возлияний) и «Эвмениды». Содержание этой трилогии — судьба рода Атридов: Агамемнона и его сына Ореста. Перед Троянским походом Агамемнон обращается к суду Афин. Преследуемый Эвменидами, Орест бежит в Афины: сама богиня учреждает суд — позднейший Ареопаг, который оправдывает Ореста; умилостивлением оскорбленных Эвменид кончается трилогия. По своему драматизму, трагедии этой трилогии — самые совершенные из всех произведений Эсхила. По своему глубокомыслию они соперничают с «Прометеем», но имеют перед ним то преимущество, что на арене — не божественная, а человеческая среда. Трилогия и особенно её последняя трагедия не лишены и некоторой политической тенденции: возвеличивая Ареопаг как нравственный устой афинской гражданственности, Эсхил, несомненно, имел в виду защитить эту симпатичную ему коллегию от нападений, которым она подвергалась в последнее время со стороны Эфиальта и Перикла. Очень возможно, что именно эти нападения и отравили Эсхилу его пребывание в Афинах; сам Аристофан свидетельствует, что Эсхил «не ладил с афинянами» в последнее время своей жизни. Нам рассказывают даже, что Эсхил подвергся обвинению в нечестии — а именно в том, что он в одной из своих трагедий вывел наружу таинства елевсинской Деметры. Как бы то ни было, Эсхил вскоре после своей «Орестеи» покинул Афины, в третий раз отправился на Сицилию и в 456 г. до н. э. умер в сицилийском городе Геле. Легенда гласит, что Эсхил погиб, когда орёл сбросил ему на голову не то черепаху, приняв лысину Эсхила за камень, не то камень, приняв его лысину за яйцо. Наследие От Эсхила осталось около 90 трагедий (включая сатирические драмы), заглавия которых нам, за немногими исключениями, известны; от многих сохранились также более или менее значительные отрывки. Героями трилогий были Ахилл, Аянт, Одиссей, Мемнон, Ниобея, Адраст, Персей; к кругу сказаний о Дионисе принадлежали трилогии о Ликурге и Пенфее, противниках его культа, страшно наказанных за свою строптивость. Вскоре после смерти поэта состоялось постановление, которым все его пьесы были допущены к трагическим состязаниям наравне с новыми пьесами других поэтов. Этим путём его слава и влияние были обеспечены на много поколений, а также обеспечена сохранность его пьес. В александрийскую эпоху они были известны все без больших пробелов и все читались и исследовались; лишь в римский период (во II в.) была сделана выборка тех семи пьес, которые дошли до нас. В византийскую эпоху три из них (а именно: «Персы», «Прометей» и «Семь вождей») были выбраны для школьного чтения; они сохранились в более значительном числе списков, между тем как сохранение остальных четырёх следует, по-видимому, приписать счастливой случайности. Эсхил был создателем греческой, а стало быть, и всеевропейской трагедии. При чтении и разборе его пьес прежде всего бросается в глаза значительность совершившейся в них эволюции трагедии, как поэтического типа. Хотя трагедии первого, подготовительного периода не сохранены, а сохранившиеся обнимают собой промежуток всего в 14 лет (472—458 до н. э.), тем не менее разница между первой и последней из них («Персами» и трагедиями «Орестеи») гораздо сильнее, чем у Софокла — между «Антигоной» и «Эдипом в Колоне», или у Еврипида — между «Алкестидой» и «Ифигенией Авлидской», отделенных 30-летним промежутком. «Персы» и «Просительницы» — это скорее кантаты, чем драмы; в них ещё нет характеристики и почти нет действия. В средних трагедиях — «Семи вождях» и «Прометее» — центральные личности охарактеризованы уже очень сильно; встречаются также, особенно в «Прометее», и характеристики второстепенных персонажей, но действие ещё почти отсутствует. В «Орестее», наконец, мы имеем и яркие характеристики, и (особенно в «Хоэфорах») живое, захватывающее действие. Роль хора постепенно умаляется; в последних пьесах, впрочем, она опять становится значительнее, чем в средних. По-видимому, поэт взял назад сделанную в средних драмах уступку: как питомец эпохи, когда трагедия была ещё отраслью лирической поэзии, он слишком привык к тому непосредственному общению со слушателями, которое было возможно лишь в лирических пассажах хора, и ему было неудобно развивать свои идеи устами действующих лиц. Это неудобство было тем сильнее, чем ярче был обрисован характер действующих лиц и чем живее было само действие; вот почему усиление характеристики и драматичности повело к усилению роли хора, между тем как у последователей Эсхила, не знавших лирического периода трагедии, этого не замечается. Необходимость довольствоваться двумя (позднее тремя) актёрами в сохранившихся пьесах не ощущается как стеснение; не то было во многих из потерянных, где эта необходимость вела изредка к тому, что поэт, чтобы иметь больше простора для второстепенных лиц, в некоторых сценах роль главных лиц поручал статистам, то есть обрекал их на молчание. Конечно, это делалось с соблюдением психологического правдоподобия и потому было очень эффектно: образы молчаливого Ахилла после потери друга, молчаливой Ниобеи после гибели её детей глубоко запечатлелись в памяти современников и потомков. Тем не менее, следует признать, что в деле оживления диалога Эсхил остановился на полпути: до самого конца диалог состоит у него из длинных торжественных речей и не менее торжественных в своей правильности стихомифий. То же следует сказать и о действии, и о характеристиках, несмотря на несомненный прогресс в последних пьесах. Главное действие всё-таки совершается за кулисами или в промежутках между отдельными частями трилогий; перипетий ещё нет, нет также (если не считать «Хоэфор») и трагической интриги. В характеристиках Эсхил предпочитает величавость; лучше всего ему удаются характеры гордые, либо в своей правоте, как Прометей или Электра (в «Хоэфорах»), либо в сознании своей греховности, как Клитемнестра (в «Орестее»). Поэтому у него и женщины мало женственны: лишь Софоклу было предоставлено создать образ кроткой Исмены рядом с гордой Антигоной. Эсхил был чужд всякого эротизма: он сам у Аристофана говорит про себя, что никто не может указать среди созданных им типов влюбленной женщины. Ещё следует подчеркнуть у него любовь к чудесному и диковинному, находящую себе объяснение в той атмосфере чуда, в которой его воспитала елевсинская религия. Особенно заметна она в «Прометее», где Океаниды появляются на летучей колеснице, сам Океан — на грифоне, где при громе и молниях скала титана низвергается в бездну. В «Персах» появляется вещая тень Дария, в «Евменидах» — тень Клитемнестры. Рационализм эпохи Пелопоннесской войны предал осмеянию эту черту; но она хорошо гармонирует со всем прочим характером Эсхиловой поэзии, с её величавостью, ставящей её выше мерила обыденного реализма.
4. Софокл "Царь-Эдип",Евпипид "Медея" (по выбору) Софокл
Царь Эдип Это трагедия о роке и свободе: не в том свобода человека, чтобы делать то, что он хочет, а в том, чтобы принимать на себя ответственность даже за то, чего он не хотел.
В городе Фивах правили царь Лаий и царица Иокаста. От дельфийского оракула царь Лаий получил страшное предсказание: «Если ты родишь сына, то погибнешь от его руки». Поэтому, когда у него родился сын, он отнял его у матери, отдал пастуху и велел отнести на горные пастбища Киферона, а там бросить на съедение хищным зверям. Пастуху стало жалко младенца. На Кифероне он встретил пастуха со стадом из соседнего царства — Коринфского и отдал младенца ему, не сказавши, кто это такой. Тот отнес младенца к своему царю. У коринфского царя не было детей; он усыновил младенца и воспитал как своего наследника. Назвали мальчика — Эдип. Эдип вырос сильным и умным. Он считал себя сыном коринфского царя, но до него стали доходить слухи, будто он приемыш. Он пошел к дельфийскому оракулу спросить: чей он сын? Оракул ответил: «Чей бы ты ни был, тебе суждено убить родного отца и жениться на родной матери». Эдип был в ужасе. Он решил не возвращаться в Коринф и пошел, куда глаза глядят. На распутье он встретил колесницу, на ней ехал старик с гордой осанкой, вокруг — несколько слуг. Эдип не вовремя посторонился, старик сверху ударил его стрекалом, Эдип в ответ ударил его посохом, старик упал мертвый, началась драка, слуги были перебиты, только один убежал. Такие дорожные случаи были не редкостью; Эдип пошел дальше. Он дошел до города Фив. Там было смятение: на скале перед городом поселилось чудовище Сфинкс, женщина с львиным телом, она задавала прохожим загадки, и кто не мог отгадать, тех растерзывала. Царь Лаий поехал искать помощи у оракула, но в дороге был кем-то убит. Эдипу Сфинкс загадала загадку: «Кто ходит утром на четырех, днем на двух, а вечером на трех?» Эдип ответил: «Это человек: младенец на четвереньках, взрослый на своих двоих и старик с посохом». Побежденная верным ответом, Сфинкс бросилась со скалы в пропасть; Фивы были освобождены. Народ, ликуя, объявил мудрого Эдипа царем и дал ему в жены Лаиеву вдову Иокасту, а в помощники — брата Иокасты, Креонта. Прошло много лет, и вдруг на Фивы обрушилось божье наказание: от моровой болезни гибли люди, падал скот, сохли хлеба. Народ обращается к Эдипу: «Ты мудр, ты спас нас однажды, спаси и теперь». Этой мольбой начинается действие трагедии Софокла: народ стоит перед дворцом, к нему выходит Эдип. «Я уже послал Креонта спросить совета у оракула; и вот он уже спешит обратно с вестью». Оракул сказал: «Эта божья кара — за убийство Лаия; найдите и накажите убийцу!» — «А почему его не искали до сих пор?» — «Все думали о Сфинкс, а не о нем». — «Хорошо, теперь об этом подумаю я». Хор народа поет молитву богам: отвратите ваш гнев от Фив, пощадите гибнущих! Эдип объявляет свой царский указ: найти убийцу Лаия, отлучить его от огня и воды, от молений и жертв, изгнать его на чужбину, и да падет на него проклятие богов! Он не знает, что этим он проклинает самого себя, но сейчас ему об этом скажут, В Фивах живет слепой старец, прорицатель Тиресий: не укажет ли он, кто убийца? «Не заставляй меня говорить, — просит Тиресий, — не к добру это будет!» Эдип гневается: «УЖ не сам ли ты замешан в этом убийстве?» Тиресий вспыхивает: «Нет, коли так: убийца — ты, себя и казни!» — «УЖ не Креонт ли рвется к власти, уж не он ли тебя подговорил?» — «Не Креонту я служу и не тебе, а вещему богу; я слеп, ты зряч, но не видишь, в каком живешь грехе и кто твои отец и мать». — «Что это значит?» — «Разгадывай сам: ты на это мастер». И Тиресий уходит. Хор поет испуганную песню: кто злодей? кто убийца? неужели Эдип? Нет, нельзя этому поверить! Входит взволнованный Креонт: неужели Эдип подозревает его в измене? «Да», — говорит Эдип. «Зачем мне твое царство? Царь — невольник собственной власти; лучше быть царским помощником, как я». Они осыпают друг друга жестокими упреками. На их голоса из дворца выходит царица Иокаста — сестра Креонта, жена Эдипа. «Он хочет изгнать меня лживыми пророчествами», — говорит ей Эдип. «Не верь, — отвечает Иокаста, — все пророчества лживы: вот Лаию было предсказано погибнуть от сына, но сын наш младенцем погиб на Кифероне, а Лаия убил на распутье неведомый путник». — «На распутье? где? когда? каков был Лаий с виду?» — «По пути в Дельфы, незадолго до твоего к нам прихода, а видом был он сед, прям и, пожалуй, на тебя похож». — «О ужас! И у меня была такая встреча; не я ли был тот путник? Остался ли свидетель?» — «Да, один спасся; это старый пастух, за ним уже послано». Эдип в волнении; хор поет встревоженную песню: «Ненадежно людское величие; боги, спасите нас от гордыни!» И тут в действии происходит поворот. На сцене появляется неожиданный человек: вестник из соседнего Коринфа. Умер коринфский царь, и коринфяне зовут Эдипа принять царство. Эдип омрачается: «Да, лживы все пророчества! Было мне предсказано убить отца, но вот — он умер своею смертью. Но еще мне было предсказано жениться на матери; и пока жива царица-мать, нет мне пути в Коринф». «Если только это тебя удерживает, — говорит вестник, — успокойся: ты им не родной сын, а приемный, я сам принес им тебя младенцем с Киферона, а мне тебя там отдал какой-то пастух». «Жена! — обращается Эдип к Иокасте, — не тот ли это пастух, который был при Лаие? Скорее! Чей я сын на самом деле, я хочу это знать!» Иокаста уже все поняла. «Не дознавайся, — молит она, — тебе же будет хуже!» Эдип ее не слышит, она уходит во дворец, мы ее уже не увидим. Хор поет песню: может быть, Эдип — сын какого-нибудь бога или нимфы, рожденный на Кифероне и подброшенный людям? так ведь бывало! Но нет. Приводят старого пастуха. «Вот тот, кого ты мне передал во младенчестве», — говорит ему коринфский вестник. «Вот тот, кто на моих глазах убил Лаия», — думает пастух. Он сопротивляется, он не хочет говорить, но Эдип неумолим. «Чей был ребенок?» — спрашивает он. «Царя Лаия, — отвечает пастух. — И если это вправду ты, то на горе ты родился и на горе мы спасли тебя!» Теперь наконец все понял и Эдип. «Проклято мое рождение, проклят мой грех, проклят мой брак!» — восклицает он и бросается во дворец. Хор опять поет: «Ненадежно людское величие! Нет на свете счастливых! Был Эдип мудр; был Эдип царь; а кто он теперь? Отцеубийца и кровосмеситель!» Из дворца выбегает вестник. За невольный грех — добровольная казнь: царица Иокаста, мать и жена Эдипа, повесилась в петле, а Эдип в отчаянии, охватив ее труп, сорвал с нее золотую застежку и вонзил иглу себе в глаза, чтоб не видели они чудовищных его дел. Дворец распахивается, хор видит Эдипа с окровавленным лицом. «Как ты решился?..« — «Судьба решила!» — «Кто тебе внушил?..« — «Я сам себе судья!» Убийце Лаия — изгнание, осквернителю матери — ослепление; «о Киферон, о смертное распутье, о двубрачное ложе!». Верный Креонт, забыв обиду, просит Эдипа остаться во дворце: «Лишь ближний вправе видеть муки ближних». Эдип молит отпустить его в изгнание и прощается с детьми: «Я вас не вижу, но о вас я плачу…» Хор поет последние слова трагедии: «О сограждане фиванцы! Вот смотрите: вот Эдип! / Он, загадок разрешитель, он, могущественный царь, / Тот, на чей удел, бывало, всякий с завистью глядел!.. / Значит, каждый должен помнить о последнем нашем дне, / И назвать счастливым можно человека лишь того, / Кто до самой до кончины не изведал в жизни бед». Трагедия Софокла в мировой культуре
Под влиянием Софокла к античному сюжету в своих пьесах обратились Сенека («Эдип»), Пьер Корнель («Эдип»), Вольтер («Эдип»), Жан Кокто («Эдип-царь»); пьеса стала литературной основой для одноимённой оперы-оратории Игоря Стравинского). Среди романистов, интерпретировавших сюжет пьесы Софокла — Анри Бошо («Эдип, путник»), Луи Арагон («Гибель всерьёз»), Юрий Волков («Эдип царь»). Трагедия Софокла экранизирована Пьером Паоло Пазолини (роль Эдипа — лучшая в карьере Франко Читти). Герой Софокла появлялся в фильме Жана Кокто «Завещание Орфея» (в исполнении Жана Маре). Сюжет пьесы Софокла использован Зигмундом Фрейдом в теории эдипова комплекса. Фольклорист В. Я. Пропп посвятил специальную статью («Эдип в свете фольклора») фольклорным основам сюжета трагедии Софокла. Однако никогда и нигде в мировой драматургии не изображалась столь проникновенно история человека, преследуемого несчастьями, как в "Царе Эдипе". Время постановки этой трагедии точно неизвестно. Примерно она датируется 428-425 гг. Уже древние критики, начиная с Аристотеля, считали "Царя Эдипа" вершиной трагического мастерства Софокла. Все действие трагедии сосредоточено вокруг главного героя, Эдипа; он определяет каждую сцену, являясь ее центром. Но в трагедии нет эпизодических действующих лиц, любой персонаж этой драмы имеет свое четкое место. Например, раб Лая, некогда по его приказанию выбросивший младенца, впоследствии сопровождает Лая в его последней роковой поездке, а пастух, когда-то пожалевший ребенка и унесший его с собой в Коринф, теперь прибывает в Фивы послом от коринфян, чтобы просить Эдипа воцариться в Коринфе. Софокл заимствовал сюжет "Царя Эдипа" из фиванского цикла мифов, уже однажды обработанного Эсхилом в трилогии "Эдиподия", первая часть которой была посвящена Лаю, вторая - его сыну Эдипу, а третья, сохранившаяся трагедия "Семеро против Фив", - сыновьям Эдипа, Этеоклу и Полинику, В трагедии Софокла "Царь Эдип" образ основного героя заслоняет всю роковую историю несчастий рода Лабдакидов, а так как в основе ее лежит анализ прошлого героя, то она принадлежит к типу аналитических трагедий. События в ней нарастают постепенно до кульминации, а затем быстро наступает развязка. Трагедия открывается появлением на орхестре процессии Ливанских граждан, которые пришли к дому Эдипа с мольбой о помощи и защите. Они называют своего царя "прославленным", "спасителем" и верят, что лишь он один может отвратить от них свирепствующую в Фивах моровую язву. Эдип успокаивает их; оказывается, он уже давно послал своего шурина Креонта в Дельфы, чтобы бог Аполлон открыл причину эпидемии. Новый эписодий начинается с прихода Креонта. Он принес оракул (ответ) бога: эпидемия послана на Фивы за то, что в стране ненаказанным пребывает убийца царя Лая, прежнего правителя Фив. Эдип клянется разыскать преступника, "кто б ни был тот убийца". Под угрозой тяжелейшего наказания он приказывает гражданам:
Под кров свой не вводить его и с ним Не говорить. К молениям и жертвам Не допускать его, ни к омовеньям,- Но гнать его из дома, ибо он - Виновник скверны, поразившей город.
Афинские зрители знали историю Эдипа с детства и относились к ней как к исторической реальности. Им хорошо было известно имя убийцы Лая, и поэтому выступление Эдипа в роли мстителя за убитого приобретало для них глубокий смысл. Они понимали, следя за развитием действия трагедии, что иначе не мог действовать правитель, в руках которого судьба всей страны, всего безгранично преданного ему народа. И страшным самопроклятием звучали слова Эдипа: И вот теперь я - и поборник бога, И мститель за умершего царя, Я проклинаю тайного убийцу... Эдип призывает прорицателя Тиресия, которого хор называет вторым после Аполлона провидцем будущего. Старик, умудренный годами, жалеет Эдипа и не хочет назвать имя преступника. Но когда разгневанный царь бросает ему в лицо обвинение в пособничестве убийце, Тиресий, также вне себя от гнева, заявляет: "Страны безбожный осквернитель - ты!" Но Эдип, а вслед за ним хор, не может поверить в истину прорицания. В мозгу царя возникает новое предположение, логически вполне обоснованное. Ведь после того, как фиванцы лишились своего царя, убитого где-то во время паломничества, законным преемником его должен был сделаться брат овдовевшей царицы - Креонт. Но тут пришел неизвестный никому Эдип, решил загадку Сфинкса и спас Фивы от кровожадного чудовища. Благодарные фиванцы предложили своему спасителю руку царицы и провозгласили его царем. Не затаил ли Креонт обиду, не решил ли он воспользоваться оракулом, свергнуть Эдипа и занять престол, избрав орудием своих действий Тиресия? Эдип обвиняет Креонта в измене, грозя ему смертью или пожизненным изгнанием. А тот, чувствуя себя невинно заподозренным, готов уже броситься с оружием на Эдипа. Хор в страхе не знает, что делать, и тогда появляется жена Эдипа и сестра Креонта, царица Иокаста. Зрители знали о ней только как об участнице кровосмесительного союза. Но Софокл изобразил ее волевой женщиной, авторитет которой в доме признавали все, не исключая брата и мужа. Оба ищут в ней поддержки, а она спешит примирить ссорящихся мужчин и, узнав о причине ссоры, высмеивает веру в предсказания. Желая подкрепить свои слова ссылкой на убедительные примеры, Иокаста рассказывает, что бесплодная вера в них исковеркала ее молодость, отняла у нее первенца, а ее первый муж, Лай, вместо предсказанной ему смерти от руки сына, стал жертвой разбойничьего нападения. Рассказ Иокасты, рассчитанный на то, чтобы успокоить Эдипа, в действительности вызывает у него тревогу. Эдип вспоминает, что оракул, предсказавший ему отцеубийство и брак с матерью, заставил его много лет тому назад покинуть родителей и Коринф и отправиться странствовать. А обстоятельства гибели Лая в рассказе Иокасты напоминают ему одно неприятное приключение времени его странствий: на перекрестке дорог он убил случайно возницу и какого-то старика, подписанию Иокасты похожего на Лая. Если убитый действительно был Лаем, то он, Эдип, только что проклявший самого себя, должен бежать из Фив, но кто примет его, изгнанника, если даже на родину он не может вернуться без риска сделаться отцеубийцей и мужем матери. Разрешить сомнения может лишь только один человек, старый раб, который сопровождал Лая и бегством спасся от смерти. Эдип велит привести старика, но тот уже давно отпросился в дальние пастбища и покинул город. Пока гонцы разыскивают этого единственного свидетеля, появляется новый персонаж, который называет себя вестником из Коринфа, прибывшим с известием о смерти коринфского царя и об избрании Эдипа его преемником. Но Эдип боится принять коринфский престол. Его пугает вторая часть оракула, в которой предсказывается брак с матерью. Вестник наивно и от всего сердца спешит разубедить Эдипа и открывает ему тайну его происхождения. Коринфская царственная чета усыновила младенца, которого он, в прошлом пастух, нашел в горах и принес в Коринф. Приметой ребенка были проколотые и связанные ножки, из-за чего он получил имя Эдипа, то есть "имеющего распухшие ноги". Эту сцену "узнания" Аристотель считал вершиной трагического мастерства Софокла и кульминацией всей трагедии, причем особо выделил художественный прием, называемый им перипетией, благодаря которому осуществляется кульминация и подготовляется развязка. 45 Смысл происшедшего первая понимает Иокаста и во имя спасения Эдипа делает последнюю тщетную попытку удержать его от дальнейших расследований:
Коль жизнь тебе мила, молю богами, Не спрашивай... Моей довольно муки. Поэт наделил громадной внутренней силой эту женщину, которая готова одна до конца дней своих нести бремя страшной тайны. Но Эдип уже не слушает ее просьб и молений, он поглощен одним желанием раскрыть, наконец, тайну, какой бы она ни была. Он еще бесконечно далек от истины и не замечает странных слов жены и ее неожиданного ухода; а хор, поддерживая его в неведений, славит родные Фивы и бога Аполлона. С приходом старого слуги выясняется, что тот действительно был свидетелем гибели Лая, а кроме того, он же, получив от Лая приказание умертвить переданного ему когда-то младенца, пожалел ребенка и отдал его коринфскому пастуху, которого он теперь, к своему смущению, узнает в стоящем перед ним вестнике. Теперь тайное стало явным. К хору выходит взволнованный глашатай, чтобы объявить о самоубийстве Иокасты и о страшном поступке Эдипа, вонзившего себе в глаза золотые булавки с одежд Иокасты. С последними словами глашатая появляется Эдип, слепой и залитый собственной кровью. Он сам осуществил проклятие, которым в неведении заклеймил преступника. С трогательной нежностью прощается он со своими детьми и поручает их заботам Креонта. Хор, подавленный происшедшим, повторяет древнее изречение:
И назвать счастливым можно, без сомненья, лишь того, Кто достиг предела жизни, в ней несчастий не познав.
Кто же те противники, борьбе с которыми отданы огромная воля и ум Эдипа? Это боги - и власть их настолько могущественна, что даже незаурядный человек кажется бессильным перед ними. Многие видели в трагедии Софокла только утверждение мощи богов и поэтому рассматривали ее как трагедию рока, перенося это спорное определение на всю греческую трагедию. Но Софокл никогда не изображает своего героя жертвой, пассивно принимающей удары судьбы. Его Эдип - энергичный и деятельный человек, который борется за свое счастье ради торжества справедливости и разума. Он выходит победителем в борьбе, так как лишает своих противников права до конца распоряжаться человеком по их усмотрению. Если бы Софокл думал иначе, он поступил бы подобно своему младшему современнику, трагическому поэту Еврипиду, у которого в финале трагедии об Эдипе Креонт приказывал слугам ослепить Эдипа и выгонял его за пределы страны. Эдип Софокла до самого конца противостоит тем силам, с которыми, он боролся всю жизнь. Поэтому он сам придумывает для себя наказание, сам осуществляет его и преодолевает этим свои страдания. Противоречие между субъективно неограниченными возможностями человеческого разума и объективно ограниченными пределами деятельности человека, отраженное в трагедии "Царь Эдип", является одним из характерных противоречий софокловского времени. В образах богов, противостоящих человеку, Софокл воплотил все то, что не находило объяснения в окружающем мире, законы которого были еще почти не познаны человеком. Поэтому Софокл не может этически оправдать богов, которые подвергают таким страданиям людей. Поэт еще не усомнился в благостности миропорядка и незыблемости мировой гармонии. Вопреки всему он оптимистически утверждает право человека на счастье, считая, что несчастья не могут ниспровергнуть того, кто отстаивает свои права и борется за них. Софокл еще далек от искусства индивидуальных характеристик современной драматургии. Его героические образы статичны и не являются характерами в нашем смысле, так как остаются неизменными во всех превратностях судьбы. Но они велики в своей целостности, в свободе от всего случайного и индивидуального. Первое место среди замечательных софокловских образов по праву принадлежит Эдипу, ставшему одним из величайших героев мировой драматургии. В трагедии "Царь Эдип" Софокл делает важное открытие, которое позволит ему впоследствии углубить героический образ. Он показывает, что человек в себе самом черпает силы, помогающие ему жить, бороться и побеждать. В трагедиях "Электра" и "Филоктет" боги отступают на задний план, как бы освобождая первое место человеку. "Электра" по сюжету близка "Хоэфорам" Эсхила. Но Софокл создал жизненно правдивый образ мужественной и честной девушки, которая, не щадя себя, борется со своей преступной матерью и ее презренным любовником, - страдает, надеется и побеждает. Даже по сравнению с Антигоной Софокл расширяет и углубляет мир чувств Электры.
5. Аристофан - отец сатирической комедии. Анализ комедий "Облака", "Мир". Аристофа́н (др.-греч. Ἀριστοφάνης) (444 до н. э. — между 387 и 380 гг., Афины) — древнегреческий комедиограф, «отец комедии». Первую свою комедию Аристофан поставил в 427, но ещё под чужим именем. Когда год спустя (426) он осмеял в своих «Вавилонянах» могущественного демагога, кожевника Клеона, последний обвинил его перед советом в том, что он в присутствии уполномоченных от союзных государств порицал и выставил в смешном виде политику Афин. Позднее Клеон поднял против него довольно обычное в Афинах обвинение в незаконном присвоении звания афинского гражданина. Аристофан отомстил Клеону, жестоко напав на него в комедии «Всадники». Влияние этого демагога было столь велико, что никто не согласился делать маску для Пафлагонца, напоминающую Клеона, а образ Пафлагонца был рисован настолько отталкивающим, что эту роль вынужден был играть сам Аристофан. Нападки на Клеона появляются и в последующих комедиях. Вот почти всё, что известно о жизни Аристофана; древние называли его попросту Комиком, подобно тому, как Гомер был известен у них под именем Поэта. Из 44 комедий, написанных Аристофаном, до нас дошли только 11: «Ахарняне», «Всадники», «Облака» (в позднейшей неоконченной поэтом переработке), «Осы», «Мир», «Птицы», «Лисистрата», «Женщины на празднике Фесмофорий», «Лягушки», «Женщины в народном собрании» и «Плутос» (тоже во второй, но оконченной переработке, в которой она была поставлена на сцену). Все эти комедии, несомненно, принадлежат к лучшим произведениям античной сцены. Но, чтобы понять их, нужно быть близко знакомым с жизнью и событиями того времени. Только такой читатель в состоянии будет достойно оценить остроумные намёки, тонкий сарказм, мастерство и глубину замысла и исполнения, равно как другие красоты формы, доставившие Аристофану великую славу художника слова. Его остроумие и шутливость столько же неиссякаемы, сколько безгранична его смелость. Греки были очарованы прелестью и обаятельностью его пьес. Приписываемая Платону эпиграмма говорит, что «музы устроили себе в нём приют». Гёте отзывается о нём несколько иначе, он называет его «неблаговоспитанным любимцем муз», и с точки зрения европейского читателя это совершенно верно. Остроты Аристофана часто казались читателям Нового времени грубыми и неблагопристойными, его выражения слишком обнажены и нечистоплотны, чтобы образованные люди некоторых последующих эпох, с их чувством изящного и не подкупленные красотою языка, могли находить в них художественное наслаждение. Правда, эта грубость принадлежала не лично Аристофану, а всей тогдашней эпохе, привыкшей называть вещи их настоящим именем, ничем не стесняясь. Но зато комедии Аристофана дают неоценимый материал для изучения современной ему жизни. По своим политическим и нравственным убеждениям Аристофан был приверженцем старины, суровым защитником старых верований, старых обычаев, науки и искусства. Отсюда его язвительные насмешки над Сократом или, вернее, над умствованиями софистов в «Облаках», его беспощадные нападки на Еврипида в «Лягушках» и других комедиях. Свобода древней комедии давала широкий простор личной сатире, а смелость и фантазия Аристофана сделала такое безграничное применение из этой свободы, что он ни перед чем не останавливался, если предмет заслуживал осмеяния. Он не щадил даже афинский демос, смело бросал ему в лицо обвинения в малодушии, легкомыслии, в падкости до льстивых речей, глупой доверчивости, заставляющей его вечно питать надежды и вечно разочаровываться. Эта безграничная свобода слова составляла вообще характеристическую черту древней комедии, в которой долгое время видели один из оплотов демократии; но уже во время Пелопоннесской войны на неё были наложены некоторые стеснения. Около 415 г. был проведён закон, несколько ограничивавший необузданную свободу осмеяния личности. Драматические произведения Аристофана служат верным зеркалом внутреннего быта тогдашней Аттики, хотя выводимые в них фигуры и положения часто представлены в извращённом, карикатурном виде. В первом периоде своей деятельности он преимущественно изображал общественную жизнь и её представителей, тогда как в более поздних его комедиях политика отступает на задний план. Под конец жизни он поставил (под именем своего сына) пьесу «Кокалос» (Κώκαλος), в которой молодой человек соблазняет девушку, но затем женится на ней, узнав кто она родом. Этой пьесой, как признавали уже древние, Аристофан положил начало новой комедии. Как во всём, что касалось формы, Аристофан был мастером также в стихосложении; его именем назван особый вид анапеста (каталектический тетраметр, metrum Aristophanium). Этот стих употребляется в страстной, возбуждённой речи. Облака Краткое содержание комедии. В Афинах самым знаменитым философом был Сократ. За свою философию он потом поплатился жизнью: его привлекли к суду и казнили именно за то, что он слишком многое ставил под сомнение, разлагал (будто бы) нравы и этим ослаблял государство. Но до этого было пока еще далеко: сперва его только вывели в комедии. При этом приписали ему и такое, чего он никогда не говорил и не думал и против чего сам спорил: на то и комедия. Комедия называлась «Облака», и хор ее состоял из Облаков — развевающиеся покрывала и почему-то длинные носы. Почему «Облака»? Потому что философы раньше всего стали задумываться, из чего состоит все разнообразное множество предметов вокруг нас. Может быть, из воды, которая бывает и жидкой, и твердой, и газообразной? или из огня, который все время движется и меняется? или из какой-то «неопределенности» ? Тогда почему бы не из облаков, которые каждую минуту меняют очертания? Стало быть, Облака — это и есть новые боги новых философов. К Сократу это отношения не имело: он как раз мало интересовался происхождением мироздания, а больше — человеческими поступками, хорошими и дурными. Но комедии это было все равно. Человеческие поступки — тоже дело опасное. Отцы и деды не задумывались и не рассуждали, а смолоду твердо знали, что такое хорошо и что такое плохо. Новые философы стали рассуждать, и у них вроде бы получалось, будто логикой можно доказать, что хорошее не так уж хорошо, а плохое совсем не плохо. Вот это и беспокоило афинских граждан; вот об этом и написал Аристофан комедию «Облака». Живет в Афинах крепкий мужик по имени Стрепсиад, а у него есть сын, молодой щеголь: тянется за знатью, увлекается скачками и разоряет отца долгами. Отцу и спать невмоготу: мысли о кредиторах грызут его, как блохи. Но дошло до него, что завелись в Афинах какие-то новые мудрецы, которые умеют доказательствами неправду сделать правдой, а правду — неправдой. Если поучиться у них, то, может быть, и удастся на суде отбиться от кредиторов? И вот на старости лет Стрепсиад отправляется учиться. Вот дом Сократа, на нем вывеска: «Мыслильня». Ученик Сократа объясняет, какими здесь занимаются тонкими предметами. Вот, например, разговаривал ученик с Сократом, куснула его блоха, а потом перепрыгнула и куснула Сократа. Далеко ли она прыгнула? Это как считать: человеческие прыжки мы мерим человеческими шагами, а блошиные прыжки надо мерить блошиными. Пришлось взять блоху, отпечатать ее ножки на воске, измерить ее шажок, а потом этими шажками вымерить прыжок. Или вот еще: жужжит комар гортанью или задницей? Тело его трубчатое, летает он быстро, воздух влетает в рот, а вылетает через зад, вот и получается, что задницей. А это что такое? Географическая карта: вон посмотри, этот кружок — Афины. «Нипочем не поверю: в Афинах что ни шаг, то спорщики и крючкотворы, а в кружке этом ни одного не видно». Вот и сам Сократ: висит в гамаке над самой крышею. Зачем? Чтоб понять мироздание, нужно быть поближе к звездам. «Сократ, Сократ, заклинаю тебя богами: научи меня таким речам, чтоб долгов не платить!» — «Какими богами? у нас боги новые — Облака». — «А Зевс?» — «Зачем Зевс? В них и гром, в них и молния, а вместо Зевса их гонит Вихрь». — «Как это — гром?» — «А вот как у тебя дурной воздух в животе бурчит, так и в облаках бурчит, это и есть гром». — «А кто же наказывает грешников?» — «Да разве Зевс их наказывает? Если бы он их наказывал, несдобровать бы и такому-то, и такому-то, и такому-то, — а они ходят себе живехоньки!» — «Как же с ними быть?» — «А язык на что? Научись переспоривать — вот и сам их накажешь. Вихрь, Облака и Язык — вот наша священная троица!» Тем временем хор Облаков слетается на сцену, славит Небо, славит Афины и, как водится, рекомендует публике поэта Аристофана. Так как же отделаться от кредиторов? «Проще простого: они тебя в суд, а ты клянись Зевсом, что ничего у них не брал; Зевса-то давно уже нету, вот тебе ничего и не будет за ложную клятву». Так что же, и впрямь с правдой можно уже не считаться? «А вот посмотри». Начинается главный спор, На сцену вносят большие корзины, в них, как боевые петухи, сидят Правда и Кривда. Вылезают и налетают друг на друга, а хор подзуживает. «Где на свете ты видел правду?» — «у всевышних богов!» — «Это у них-то, где Зевс родного отца сверг и заковал в цепи?» — «И у наших предков, которые жили чинно, смиренно, послушно, уважали стариков, побеждали врагов и вели ученые беседы». — «Мало ли что было у предков, а сейчас смирением ничего не добьешься, будь нахалом — и победишь! Иное у людей — по природе, иное — по уговору; что по природе — то выше! Пей, гуляй, блуди, природе следуй! А поймают тебя с чужой женой — говори: я — как Зевс, сплю со всеми, кто понравится!» Слово за слово, оплеуха за оплеуху, глядь — Кривда и впрямь сильнее Правды. Стрепсиад с сыном радехоньки. Приходит кредитор: «Плати долг!» Стрепсиад ему клянется: «Видит Зевс, ни гроша я у тебя не брал!» — «Ужо разразит тебя Зевс!» — «Ужо защитят Облака!» Приходит второй кредитор. «Плати проценты!» — «А что такое проценты?» — «Долг лежит и прирастает с каждым месяцем: вот и плати с приростом!» — «Скажи, вот в море текут и текут реки; а оно прирастает?» — «Нет, куда же ему прирастать!» — «Тогда с какой же стати и деньгам прирастать? Ни гроша с меня не получишь!» Кредиторы с проклятиями убегают, Стрепсиад торжествует, но хор Облаков предупреждает: «Берегись, близка расплата!» Расплата приходит с неожиданной стороны, Стрепсиад побранился с сыном: не сошлись во взглядах на стихи Еврипида. Сын, недолго думая, хватает палку и колотит отца. Отец в ужасе: «Нет такого закона — отцов колотить!» А сын приговаривает: «Захотим — возьмем и заведем! Это по уговору бить отцов нельзя, а по природе — почему нет?» Тут только старик понимает, в какую попал беду. Он взывает к Облакам: «Куда вы завлекли меня?» Облака отвечают: «А помнишь Эсхилово слово: на страданьях учимся!» Наученный горьким опытом, Стрепсиад хватает факел и бежит расправляться с Сократом — поджигать его «мыслильню». Вопли, огонь, дым, и комедии конец. Анализ комедии Аристофана «Облака». Говоря об образе Сократа в античной литературе, прежде всего, хотелось бы остановиться на комедии Аристофана «Облака». Итак, каким же видел знаменитого философа греческий комедиограф, и как это видение соотносится с теми представлениями о Сократе, которые дошли до наших дней? Анализируя комедию «Облака», следует, прежде всего, остановиться на ее названии. Она называется «Облака» потому, что ее хор составляют облака – те новые божества, которые признает Сократ вместо прежних греческих божеств. Сюжет комедии основывается на том, что простолюдин Стрепсиад, всецело связанный с деревней, но живущий в городе и сбитый с толку софистами, пытается с помощью софистических ухищрений доказать своим многочисленным кредиторам, что он не обязан выплачивать им свои долги. Для этого он отправляется в мыслильню, то есть в школу Сократа, но из его обучения ничего не выходит. Тогда он направляет к Сократу своего сына Фидиппида, развратного молодого человека, который легко усваивает умение спорить у софистов, благодаря чему Стрепсиад легко разделывается с двумя кредиторами. Но во время праздничного пира отец и сын ссорятся, в результате чего Фидиппид бьет своего отца, приводя для этого заимствованные аргументы у софистов. В случае надобности он готов побить и собственную мать. Разгневанный отец в запальчивости сжигает дом Сократа. Читая комедию Аристофана «Облака», сразу же становится понятно, как относится сам автор к этому философу. Уже с самых первых страниц мы видим, с каким презрением и злобой говорит Фидиппид о Сократе и его учениках: «- За ней обитают мудрецы. Если послушать их, то окажется, что небо - простая железная печка, а люди - угли в этой печке <… >. -А! Знаю я этих мудрецов! Негодяи бледнорожие! Нечисть босоногая! Да плуты! Дурак Сократ и ученик его лучший - помешанный Хэрефонт! » Один этот диалог уже показывает то, каким на самом деле является Сократ, и то, каким его видят представители разных поколений. Если отец Фидиппида Стрепсиад восхищается мудростью этого философа, ставит его в пример, и считает, что тот поможет избавиться старику от долгов, то сын Стрепсиада - напротив, всячески оскорбляет и ругает философа и, тем самым, он пытается доказать своему отцу нелепость и бессмысленность такого учения. Он как будто бы предвидел то, что с ним произойдет после обучения у Сократа. («…Чувствую, вернусь я бледным и высохшим!»). Но вернемся к анализу комедии. С самого начала «Облака»- это авторская насмешка над тем увлечением софистикой, которое господствовало в Древней Греции в 50-40гг. до н.э. Эта насмешка проходит через всю комедию Аристофана, но особенно ярко она показана в различных деталях, которые дополняют и окончательно обрисовывают образ данного философа. С точки зрения Аристофана, мыслитель вообще изображается в комедии как ярый софист, т. е. преподавателем ложной мудрости и умения обманывать в спорах. Но сразу же необходимо сказать о том, что фигуру Сократа нельзя рассматривать лишь с позиции одного конкретного автора или человека. Сократ - это очень сложная и во многом противоречивая личность. Если кому-то казалось, что великий философ был именно таким, то это мнение не всегда является истиной в последней инстанции, ведь очень многие факты из биографии Сократа до сих пор не выяснены. Однако, как теперь уже точно доказали многочисленные исследователи жизни и наследия великого мыслителя, он был противником софистов, так как те выступали как учителя мудрости. Мудрость и красноречие не были для Сократа ни самоцелью, ни основой философской деятельности. Кроме этого, с точки зрения Сократа, спор - это способ и путь поиска истины, для софистов же - спор это лишь интеллектуальная игра. Поэтому, говоря об образе Сократа в комедии Аристофана «Облака», следует помнить, что речь идет лишь о личном восприятии комедиографом личности данного философа, но не как не об объективной и всесторонней оценке. Далее я неоднократно буду ссылаться именно на эту, во многом субъективную точку зрения автора, когда буду рассматривать, и исследовать образ мыслителя в данной комедии. Творчество Аристофана завершает один из самых блестящих периодов в истории греческой культуры. Он дает сильную, смелую и правдивую, зачастую глубокую сатиру на политическое и культурное состояние Афин в период кризиса демократии и наступающего упадка полиса. В его комедии отражены самые разнообразные слои общества: государственные деятели и полководцы, поэты и философы, крестьяне, городские обыватели и рабы; карикатурные типические маски получают характер четких, обобщающих образов.
6. Понятие эпохи эллинизма. Характеристика основных литературных направлений. (Александрийская школа. Комедия. Менандр.) Эллинизм — период в истории Средиземноморья, в первую очередь восточного, длившийся со времени походов Александра Македонского (356—323 до н. э.) до окончательного установления римского господства на этих территориях, которое датируется обычно падением птолемеевского Египта (30 до н. э.). Термин первоначально обозначал правильное употребление греческого языка, особенно негреками, но после опубликования работы Иоганна Густава Дройзена «История эллинизма» (1836-1843 гг.) понятие вошло в историческую науку. Особенностью эллинистического периода явилось широкое распространение греческого языка и культуры на территориях, вошедших в состав государств диадохов, которые образовались после смерти Александра Македонского на завоёванных им территориях, и взаимопроникновение греческой и восточных — в первую очередь персидской — культур, а также возникновением классического рабства. Начало эллинистической эпохи характеризуется переходом от полисной политической организации к наследственным эллинистическим монархиям, смещением центров культурной и экономической активности из Греции в Малую Азию и Египет. С Еврипидом умирает трагедия. С Аристофаном умирает драматургия. Политическая и моральная стабильность полиса подорвана. Период правления Александра Македонского был кратким 338-323. На короткий срок образовалась огромная империя. На него сильное влияние оказало обучение Аристотеля. Он разрушил только Фивы. Он понимал, что культура Македонии не может быть общей культурой мира. Он хотел завоевать весь мир и хотел принести захваченным народам культуру – греческую, как высшее ее проявление. Александр не уничтожал культуру завоеванных народов. Он хотел добиться объединения культур. Для этого он пытается объединить религии и мифологии – синкретизм. На завоеванных территориях было много богинь плодородия и любви – объединение в культ Великой Единой Матери. Это было плодотворно. Изображение богини Изиды с младенцем на руках. Второй пример: бог Серапис. Многие завоеванные страны зависели от воды. Серапис – Аид, Посейдон, Дионис, Озирис, Апис. Сераписа почитали везде. Эллинский равно греческий. Эллинистический – взаимодействие греческой и восточной культуры. На востоке греки позаимствовали государственный аппарат – военно-бюрократическую монархию. Поняли необходимость единого эллинского языка – появляется общегреческая койне/кольне. В эпоху Эллинизма изменяется даже смысл слова эллин. Раньше это национальная единица. В эпоху Александра это не этническое, а этическое понятие. Эллином мог стать любой, кто исповедует эллинскую культуру и образ жизни. Расширяется представление греков о родине. Раньше – гражданин полиса, теперь гражданин мира, космополит. Изменилось отношение эллинов к религии. Религия была делом общественным, государственным. Теперь она становится частным делом, ее можно выбирать. Но государство не просуществовало долго. Александр просто увяз в Индии. Умирает молодым, в 33 года. После смерти Александра его сподвижники делят империю на эллинистические государства: Египет отходит к Птолемею. Сирия, Македония с Грецией. Самым значительным с культурной точки зрения становится Египет. Центром греческой культуры становится Александрия Египетская. Птолемей продолжает дело Александра, основывает крупнейшую в мире Александрийскую библиотеку. Когда Египет сражался с римлянами, библиотека сгорела. Еще Птолемей создает Музейон. Это и Академия Наук и Университет. Эта идея актуальна до сих пор. Единый комплекс научно-образовательного учреждения – собрали лучших тогда ученых разных национальностей. Там был математик Евклид, историк Гекатей, художник Апиллес. Здесь впервые зарождается наука филология. Она имеет начало в гомеровском вопросе. Первыми филологами были грамматик Зенадот и Аристарх Самофракийский. Но не только Гомер занимал их внимание. Они создали программу античной литературы, которая изучается сейчас. В эпоху эллинизма изменился взгляд человека на мир. Это проявляется в философии. Эллины перестали создавать фундаментальные философские системы. Они обратили свой взгляд на человека, на частный вопрос – как достичь счастья? Разработка системы личного поведения в жизни, которая обеспечит духовное благополучие. Система киников/циников, стоиков и эпикурейцев. Они прежде всего определяют значение счастья и путь его достижения. Современное понимание счастья – сумма положительных факторов, а тогда – отсутствие отрицательных. Киники. Главные представители – Диоген Синопский, Антисфен и Кратет. Название получили от прозвища Диогена – «киникос», кусающийся щенок. Был острым на язык. Была популярна среди самых низовых слоев общества. Представители этой школы стремились к отработке и проверке на себе определенного экспериментального образа жизни. От них не осталось никаких трактатов – только анекдоты. Философия киников – философия людей, извергнутых из жизни полиса: беглые рабы, обнищавшие люди. Киники пытаются дать ощущение самодостаточности такому индивиду, которому не на что опереться в жизни. Школа учила, что даже при полном отсутствии благ надо найти что-то ценное. Они считали самым ценным – личную свободу. Человек, не имеющий ничего – свободен. Киники предлагали состояние одиночества оценить как состояние духовной свободы, то есть пути к счастью. С точки зрения киников мыслить – это только средство. Цель – жить по-кинически. Они отрицали все: культуру, нравственность, официальную религию, государство. Вводят понятие космополитства. Они граждане мира. Платон называл киников и Диогена взбесившимся Сократом. Учение направлено против всех социальных устоев общества: рабство, собственность, религия. Все киники считали себя космополитами – везде собирались жить по своим законам. Применяли форму проклятия: «Без общины, без дома, без отечества» как лозунг. Пытались доказать свою полную свободу. Именно у киников появляется жанр диатриба – диалогическая полемическая беседа с острой шуткой, сатирой. Создатель – Менипп, бывший раб. Выпущенный на свободу, обладал литературными способностями. Пародирует высокие жанры. Диатриба включает и стихи, и прозу, и афоризмы, и шутки. Жанр менипповой сатиры будет использовать даже Достоевский в своих романах. Мениппова сатира повлияет на развитие римских жанров, римской сатиры. Франсуа Рабле также будет использовать это. Стоики. «Стоя» - это портик, тип крыши, где собирались эти мудрецы. У стоиков есть определенный идеал – это мудрец, не 12 |
